Самая трудная дорога

      Похоже, разбойники вообще не подозревали о существовании над их головами бойниц, пригодных не только для скрытого наблюдения, но и для того, чтобы лить на головы незваных гостей расплавленный свинец, кипящую смолу или просунуть дуло пистолета. По крайней мере, не подозревали, пока по ним сверху не открыли огонь. Главаря зацепить так и не удалось, он проявил завидную резвость, как и большинство его людей, но пятеро из разбойников так и остались лежать под дверью, которую они так увлеченно ломали. Никил предпочитал не задумываться, сколько из этих пятерых на его совести. Они лежали совершенно неподвижно, а рядом с ними валялось обгорелое, но еще прочное бревно, подобранное где-то неподалеку, которое они использовали, как таран.       — Как ты думаешь, они все мертвы или, может, кто-то только ранен? — спросил Никил Льонса, как более опытного в таких делах. Тот неторопливо потянулся к только что перезаряженным пистолетам, выстрелил пять раз, каждый раз аккуратно и неторопливо прицеливаясь через отверстие, и только потом ответил с оттенком удовлетворения в голосе:       — Теперь уж, наверное, мертвы!       — Ты уверен, что стоило это делать? — только и смог растерянно пробормотать Никил.       — А почему нет? — слегка удивленно посмотрел на него Льонс. — У нас пуль и пороха больше, чем достаточно, можно не экономить. Сейчас воспользуемся передышкой и опять перезарядим.       На это Никил и вовсе не нашелся с ответом. Но в этот момент он увидел через верхнюю бойницу, что разбойники, в первый момент отступившие от башни на безопасное расстояние (пистолеты не отличались дальностью боя), один за другим исчезают в воротах. Вскоре внутренний двор полностью опустел.       — Они уходят! Гляди, они в самом деле уходят! Нам удалось их отпугнуть! — в порыве восторга Никил потянулся хлопнуть Льонса по плечу, но тот предусмотрительно отодвинулся.       — Рано радуешься. Думаю, они скоро вернутся.       — Но они же уже поняли, что так просто сюда не проникнуть. Неужели будут ждать, пока мы умрем от голода и жажды?       — Нет, ждать не будут. Тем более, они могут и не знать, что колодец в башне пересох и воды у нас нет. Но вряд ли так просто отступят, мысль о золоте не даст им покоя. На наше счастье, у них нет пороха в достаточном количестве, а то бы они расправились с дверью в два счета. Неудивительно: путешественники и купцы, которых им удается ограбить, как правило, не возят с собой ничего такого. Думаю, разбойники пошли смастерить щит, чтобы ломать дверь под его прикрытием, не опасаясь наших пуль.       — А нам что делать?       — Нам повезло, что мы имеем дело с разбойниками.       — Что же в этом хорошего?       — Они очень плохо организованны, даже для… Неважно, сам посмотри — они все ушли, не оставив никого охранять двор.       — Ну и что? Зачем его охранять? Наружу нам все равно не попасть, не минуя внешние ворота, а они наверняка толкутся там поблизости и тут же увидят нас. А с нами двое раненых — Ирви бежать не сможет, Келан тоже.       — Нам не нужно идти так далеко, тем более попадаться им на глаза. Мы просто переберемся отсюда в главное здание. Ирви можно перенести туда на руках, а вот Келан пусть идет сам…       — Но они быстро найдут нас там. Обнаружат, что башня пуста, и сразу сообразят, где мы спрятались! — тревожно перебил Никил. Но если итарк начинал говорить, перебивать его было бесполезно.       — У них нет пороха, зато у нас есть. Там, в подвале. Видел, сколько мешков? Прекрасный сухой порох высшего качества. Испортиться он еще не мог.       — Ты собираешься взорвать башню, заманив сюда разбойников? — догадался Никил.       — Да, их осталось все еще слишком много для нас двоих. Значит, нам нужно убить как можно больше за один раз, а взрыв подходит для этого лучше всего.       — Думаешь, у нас получится все так рассчитать, чтобы мы сами не пострадали?       — Лучше всего было бы, конечно, чтобы кто-то остался внутри, запер за собой засов и поджег порох именно в тот момент, когда разбойники ворвутся в башню… — задумчиво протянул Льонс.       — И сам при этом погиб? — возмутился Никил. Каждый раз, когда он начинал думать, что итарк, вроде бы, нормальный парень, тот вдруг выдавал что-то такое, от чего у Никила холодок шел по спине. — И кого же из нас четверых ты выбрал для этой роли?!       — Да, добровольно, пожалуй, никто не согласится, — с сожалением в голосе признал итарк. — Придется поджигать снаружи.       — Но как поджигать? Твой план, может, и неплох, но как ты собираешься закрыть засов изнутри и поджечь порох, оставаясь снаружи, если внизу окон вообще нет, а в бойницы второго этажа даже руку не просунуть?       — А мы попробуем!       Чтобы осуществить план Льонса, предстояло поторопиться. Никил сам перенес легкую Ирви в большое здание. Девушка, кажется, больше стеснялась так близко прижиматься к нему, чем страдала от своей раны. Потом он помог Келану доковылять до нового укрытия. В это время Льонс вытаскивал из подвала порох, волок наверх и щедрой рукой распределял его по деревянному полу второго этажа. Закончив все приготовления, он отцепил и затащил наверх железную лестницу, которая, оказывается, была сделана съемной.       — Пусть думают, что мы укрылись на втором этаже.       Никила, который к тому времени закончил с транспортировкой раненых, занимало, как сам итарк будет спускаться вниз без лестницы, но тот просто спрыгнул со второго этажа вниз, упруго приземлившись на все четыре конечности.       — Слушай, Льонс, а зачем в замке вообще такой большой запас пороха? Ведь не для того же, чтобы взрывать самих себя? — вдруг задумался Никил.       — Его используют во время осады, например, когда роют контрмины, — изрек итарк.       Никил был твердо убежден, что тот делает это нарочно: снова и снова вставляет совершенно непонятные слова в свои и без того неясные ответы, но он сдержанно, терпеливо переспросил:       — Контр… контрмины, значит. Это ты на своем языке сейчас сказал, да?       — На твоем, — отрезал итарк, обдав его высокомерным взглядом серых глаз. Никил тяжело вздохнул. Все-таки, чтобы иметь дело с итарком, нужно было обладать совершенно нечеловеческим терпением.       Они откинули дверной засов, так, что он застыл в неустойчивом положении, а потом с силой захлопнули за собой уже несколько расшатанную дверь. Первая попытка не увенчалась успехом, но со второй кончик засова заскочил за каменный край, как они и добивались. Во всяком случае, открыть дверь снаружи они больше не могли. Можно было считать башню запертой изнутри. Никил, правда, подозревал, что штурмующих смутит не до конца закрытый засов, но Льонс убеждал его, что, доломав дверь и ворвавшись наконец в башню, они не станут обращать внимание на детали.       Оба парня только успели спрятаться за угол большого здания, как разбойники опять показались в воротах. Они действительно несли с собой грубо сколоченный щит из неободранных стволов и прямым ходом направились с ним к башне. Рослый человек с бобровым хвостом хрипло рявкал какие-то команды. Кажется, они были, как это водилось у разбойников, обильно приправлены грязной руганью, но Никил из своего укрытия не разбирал отдельные слова, а может, просто слишком волновался, чтобы вслушиваться. Дверь разбойники ломали недолго и разразились победными криками, когда она поддалась. Теперь наступил самый критический момент. Заметят ли враги, что засов был плохо закрыт, сделают ли они из этого правильный вывод о том, что птички упорхнули, полезут ли они в башню всей кучей или кто-то останется снаружи?       Сердце Никила так и подпрыгнуло, когда он увидел, что стоявшие позади разбойники, желающие поскорее оказаться в башне, устремились вперед, буквально занося внутрь толпившихся перед дверью. Похоже, мелочи их действительно не интересовали, слишком уж они были сосредоточены на своей главной цели. Об этом Никил думал уже на бегу. Они с Льонсом достигли задней стены башни и плотно прижались к ней, успев завершить свой маневр как раз вовремя, потому что несколько из забежавших было внутрь мужчин вновь выскочили наружу.       Должно быть, разбойники уже обнаружили, что на второй этаж им так просто не попасть, и решили использовать свой щит повторно, на этот раз в качестве лестницы. Но целиком он не пролезал в дверь башни, так что пришлось разбирать его. Разбойники то ли ломали громоздкое деревянное сооружение, то ли перестраивали его, и все это в страшной спешке, хотя если бы те, за кем они охотились, действительно прятались на втором этаже башни, торопиться было бы незачем. Как ни странно, разбойников даже не удивляло, что сверху в них никто не стреляет: должно быть, решили, что их будущие жертвы просто оцепенели от ужаса или у них закончились порох и пули.       В это время Никил с Льонсом, переглянувшись, взялись за веревки, спускающиеся сверху из бойниц, обращенных на заднюю сторону башни. Когда стало ясно, что необходимо поджечь порох изнутри, находясь при этом снаружи, Льонс сначала думал использовать для этой цели горящую арбалетную стрелу. Но никто из них двоих не мог похвастаться такой меткостью, чтобы с земли попасть стрелой в щель бойницы. Тогда Льонс решил воспользоваться веревками, найденными в тайнике и оказавшимися, по счастью, достаточно длинными. Он заранее приготовил все на втором этаже башни — разложил на полу несколько пистолетов, хорошенько присыпав их порохом, взвел курки и засунул по щепке под каждый боек. К щепке была привязана веревка, а концы веревок Льонс выбросил через бойницы наружу. Рывок за конец веревки, свисающий до земли, выдернет щепку, освобожденный боек ударит и выбьет сноп искр, а уж они воспламенят порох, которым присыпаны пистолеты. Так, по крайней мере, было задумано. Пришлось пожертвовать не одним, а шестью пистолетами из их запаса — по количеству имеющихся мотков веревки. Льонс настоял на том, чтобы оставить на втором этаже все шесть, на случай, если порох загорится не с первого раза или веревка застрянет, да мало ли что еще может пойти не так.       Никил резко дернул за первую веревку — ничего, за вторую — ничего. Он закусил губу от досады. Неужели опять осечка? Наверное, бог удачи не благоволит к нему сегодня! Он хотел уже попросить Льонса, чтобы тот сам дернул следующую, как вдруг из бойниц вылетело белое пламя, потом раздался чудовищный гром и башня содрогнулась, а с ней и Никил и, кажется, все вокруг. Какое-то время казалось, что она просто обрушится вниз грудой камней и погребет под собой не только разбойников внутри, но и их с Льонсом. Никил чуть не рванул прочь, но в последний момент справился с собой и, наоборот, помчался к выходу из башни, чтобы принять бой с теми из разбойников, кто пережил взрыв. Их оказалось пятеро или шестеро, тех, кто в момент взрыва находился снаружи и кого вынесло из башни взрывной волной. Никил на ходу вытащил из-за пояса пистолеты и открыл огонь по мечущимся в панике фигурам. Льонс встал рядом, и Никил, даже не глядя на него, знал, что его союзник со спокойным выражением лица поднимает очередной пистолет, тщательно выбирает себе очередную пошатывающуюся, оглушенную взрывом мишень, стреляет и тянется за следующим, как будто не видит, что из ощеренной пасти дверного отверстия вырываются жаркие языки пламени, и не слышит доносящиеся оттуда дикие и страшные вопли.       Вскоре никого из разбойников не осталось на ногах. Глядя, как Льонс привычно добивает лежащих, Никил чувствовал полнейшее опустошение. Возможно, не все из убитых ими были закоренелыми злодеями. Вероятно, некоторые, если не все, когда-то оставили свои деревни, чтобы присоединиться к крестьянской армии. А после победы не смогли или не захотели вернуться к мирной жизни. Может статься, и возвращаться было некуда, немало деревень было уничтожено во время войны. Одеты они были довольно нелепо, в случайную и неподходящую одежду с чужого плеча, и вещи эти — первоначально, наверное, хорошие и дорогие — выглядели безобразно заношенными и грязными. Большого богатства и благополучия разбой, похоже, не приносил. Да что там богатства — неизвестно, когда они последний раз ели досыта. Никил представил себе, каково им было вести такую жалкую и безнадежную жизнь, знать, что за свои преступления они прокляты людьми и оставлены богами. Должно быть, разбойники жили одним днем и старались не думать о будущем, которого у них не было…       Он повернулся и медленно побрел в сторону большого здания, чувствуя себя смертельно усталым. Нужно было сказать Ирви и Келану, что все закончилось и можно возвращаться домой.       Келан так и подался навстречу Никилу, желая узнать все подробности. Они с Ирви, конечно, слышали взрыв и выстрелы, и все это время страшно волновались. Никил понимал его любопытство, но ему не хотелось рассказывать о происшедшем. По крайней мере, не сейчас. Он сочувственно посмотрел на Ирви, которая устало уронила свою золотистую головку на грудь. Путь назад будет нелегким. Ни для Келана, ни для нее. Но они обязательно дойдут. Все же странно, как девушка умудрилась задремать в таком шуме… Никил присел рядом с ней и аккуратно потрогал за плечо. Ирви неловко сползла вниз.       Никил не тряс ее, наоборот, он очень аккуратно и неторопливо пощупал ее холодные руки, потом попытался услышать дыхание. Подозвал подошедшего Льонса и спокойным тоном велел и ему послушать. И только когда Льонс, посидев рядом с Ирви, бросил на него почти что сочувствующий взгляд и молча отодвинулся, Никил стал осознавать, что произошло.       — Ну как же так! — пробормотал Келан. — Она ведь только что со мной разговаривала. Как же это она так?       Никил молча вышел во двор. Он не мог оставаться внутри. Башня сбоку все еще дымилась, оттуда тянуло мерзким горелым запахом. Рядом с ним бесшумно возник Льонс.       — Это ты виноват! — гневно рявкнул Никил, внезапно переходя из состояния отрешенности к почти неконтролируемой ярости. — Она умерла по твоей вине. Ты заманил нас сюда, в это ужасное место!       — Я… — откликнулся Льонс с непонятной интонацией, так что Никил не смог распознать, был ли это вопрос, насмешка или признание вины.       — А она ведь жалела тебя! Жалела, защищала… Ты понимаешь, что, если бы не ты, она бы сейчас была жива?! Мы бы все спокойно сидели дома и ничего этого не случилось. — горячо, с болью сказал Никил, обводя рукой двор. Он вспомнил, как боялся увидеть мертвецов, убитых в прошедших сражениях, в первый раз ступая на эти камни только лишь утром этого дня. А сейчас был вечер, и неподалеку лежали мертвецы, убитые им самим.       — Ты во всем виноват! — уже тише, но все так же убежденно повторил он. — Ты и этот жуткий каменный мешок вокруг.       — Я виноват в том, что вам захотелось золота. И в том, что на нас напали разбойники. И в том, что умерла Ирви, — ровным тоном повторил итарк и задумчиво подытожил, не глядя на Никила: — После стольких лет вы наконец-то добились своего. Вы изгнали нас с вашей земли, но интересно, кого вы теперь будете обвинять в своих бедах? Когда нас здесь не станет, когда время сравняет с землей наши замки и даже память о нас позабудется, кто же будет тогда виноват в ваших несчастьях, болезнях и неудачах?       Никил быстро развернулся, чтобы ударить его, но итарк успел отпрыгнуть в сторону. Недалеко, но так, что не достанешь. У Никила промелькнула мысль: «Жаль, что на нем нет больше цепи!» Он решительно шагнул в сторону итарка, но тот опять в последний момент избежал удара. Таким манером оба постепенно переместились к колодцу в центре двора, и Никил почувствовал, что смертельно устал от этой игры, в которую итарк все время выигрывал — кажется, даже не прилагая к этому особого труда.       Наконец окончательно вымотавшийся Никил тяжело вздохнул, махнул рукой и уселся у колодца. Солнце скатывалось к горизонту, и во дворе замка становилось все прохладнее, тем более, что он вспотел насквозь. Итарк предусмотрительно примостился на противоположном краю колодца, так, что Никил при всем желании не смог бы до него дотянуться. Некоторое время оба молчали.       — А у тебя есть дом? Место, куда ты сможешь возвратиться? — тихо спросил Никил, когда наконец отдышался.       — Есть. Надеюсь, что смогу, — отозвался Льонс со своего края колодца.       Никил попытался представить, как выглядит этот дом и как это, жить там, но не смог. Ему просто не хватило воображения.       — А я? — вдруг вырвалось у Никила.       — А ты похоронишь Ирви и будешь жить в покинутой деревне и охотиться, пока Келан не поправится и вы не сможете отправиться в обратное путешествие. Благо, оружия и пороха у тебя теперь много. — В голосе итарка была спокойная уверенность. Никил согласно кивнул, не удивляясь, как это Льонс все про них знает. В конце концов, нетрудно догадаться, что ни он, ни Келан ни за что не останутся дольше, чем нужно, в тени этих страшных стен, где воздух навсегда пропах кровью и гарью.       — А мы найдем дорогу назад? — вдруг забеспокоился он.       — Конечно. Вы пойдете назад по тракту, так выйдет дольше, но торопиться вам некуда. Путь будет безопасным, ведь разбойников больше нет и новые заведутся нескоро.       — А что будет дальше? Как сложится наша жизнь? Нам с Келаном еще придется странствовать? — спросил Никил, сам не зная, зачем: в конце концов, итарк — не жрец из священного храма Илоса и даже не одна из ярмарочных ясновидиц в пестром переднике, которые могут, говорят, заглянуть в будущее. Но Льонс ответил ему, ни на миг не задумавшись:       — Келану — нет, он останется в деревне. С него хватит путешествий до конца жизни. А вот тебе придется.       — Куда это я пойду и зачем?! — возмутился Никил. Слова итарка испугали его, ведь сейчас ему больше всего на свете хотелось просто вернуться домой и никогда больше не покидать родных мест.       — А я откуда знаю? — высокомерно осадил его собеседник, разрушая возникшую было атмосферу откровенности и доверия. Никил вздохнул. Казалось бы, можно было уже научиться на собственных ошибках, но нет, он опять попался на тот же крючок и развесил уши, слушая итарка, мало того — опять почти поверил ему!       Ветер стал сильнее, и запах гари тоже усилился. Солнце садилось, и этот длинный день заканчивался. Никил знал, что пустое место в груди, образовавшееся, когда умерла Ирви, еще наполнится болью, но пока он не чувствовал ничего, кроме усталости и опустошенности.