***
Из прорех неба сыпалось серебро — снег пошел. Душой Арс был не против — конец февраля, пусть себе идет, зима все-таки. А физически он был очень против. Если снег начнет таять, а снег — явление не гордое — он начнет — то перспектива устраивать лебединое озеро, растягивая на гололеде конечности как жвачку бубульгум, Арсению не очень симпатична. Какая бы внутри него инопланетная жижа не сидела, он всё равно продолжал быть человеком, способным сломать себе копчик после неудачного падения. Последней парой стояла астрономия. Невысокая бабуля что-то разгоряченно пыталась объяснить, пока ее старческие руки в складочках вычерчивали какой-то эскиз на доске. Арсению таких преподавателей всегда жаль было — женщина старалась, выкладывалась, пыталась вдолбить тему остальным студентам. Да только не способна была учесть того факта, что понимала тему только она одна. И даже самые заинтересованные в этом предмете ученики тупо кивали как китайские болванчики, не желая окончательно расстраивать человека. Преподавательница была заинтересована в своем предмете, но, увы и ах, не умела заинтересовать в нем своих студентов. Первую половину пары Арсений тупо спал. Ночная пельменная выходка дала о себе знать. После слов «задрал дрыхнуть, мне скучно» доносящихся однозначно не с соседних мест и рядов, а из собственной головы, он разлепил глаза. Вторую половину пары пришлось сидеть и слушать. Удивительно, но, оказывается, когда реально начинаешь вникать в то, что говорит женщина, становится даже местами интересно. — А ты, кстати, запиши себе где-нибудь про это затмение, чтобы не забыть. А то как это можно такое пропустить, раз она сама говорит, раз в пятьдесят лет! Я, конечно, хочу верить, что ты еще много жить будешь, но не думаю, что такое твой организм потянет. У тебя, между прочим, уже седые прядки проглядываются, и ворчишь ты вечно как дед. — Седые прядки исключительно из-за тебя, и это ты меня доводишь, чтобы я потом ворчал. — еле слышно, почти одними губами буркнул в ответ Арс, записывая на полях блокнота дату какого-то там важного затмения, чтобы эта жижа отвязалась. И как некстати: — Молодой человек, вам неинтересно? С кем вы там разговариваете? Сейчас спрашивать буду. Женщина уставилась на его ряд. Учитывая то, что смотрела она прямо ему в глаза, наверное, обращалась она далеко не к Христофору Колумбу, а самому что ни на есть Арсению Попову с последнего ряда. — Так я готов. — уверенно отрезал Арс. — Трахнуть сразу нескольких котов. — тихонько вставило даже не пять копеек, а, сука, мильен рублей чудовище. Арсений, пытаясь сохранить каменное выражение лица, чуть ли не крошился на миллиарды кусочков, белой кучкой оседая у парты. Но потом внутри прогремел маленький «бум» и лицо Арсения взорвалось. Хохотом, конечно же. Хотя лучше бы оно действительно взорвалось, сожглось, улетело куда-нибудь в темный лес к бабайкам, вообще исчезло, потому что так стыдно, что, казалось, покраснели даже пальцы на ногах, последний раз ему было, когда он в пятом классе перепутал Ганнибала с каннибалом и весь урок доказывал историку, что Великий Полководец просто жрал людей. А Ганнибал Лектер здесь вообще никоим образом не фигурировал. Через пару секунд Арс уже стоял за дверью аудитории, двумя руками прижимая черный шоппер к груди. — Ну, Арсениус, прости. Перегнул немножко палку. — в абсолютной тишине замямлил знакомый голос, тоном своим выражая, что собственной вины практически не чувствует. — Да ты ее сломал к чертям. До стержня и до основания. — раздраженно рыкнул Арсений, двигаясь к лестнице. Астрономия ведь последней парой стояла.***
Пока они спускались по лестнице, Арсений молчал. Когда он прошел больше половины коридора, по-прежнему стояло абсолютное безмолвие. Сам Арс обиделся, а существо решило тупо не возникать. Арсений ведь по натуре своей, как дешевая шаверма за углом — быстро остынет. Главное — не ворошить улей подростковых истерик. Но вдруг тишину на огромные куски разорвали чьи-то голоса. — Че вам опять от меня надо?.. Отвалите... Дайте пройти. — Заткнись. Или нам придется самим заткнуть тебя. Арсений нахмурился. В мозгу вроде не щелкал рычажок Аркадия Паровозова, тем не менее он крохотными шагами начал двигаться на источник звука, так сказать, спеша на помощь. — Ты тоже слышал это? — почти еле слышно спросил он у существа. Блин, имя бы какое-нибудь придумать ему потом. За четыре-то года руки не дошли. — Я вам сказал, отвалите от меня... — послышалось значительно ближе. — Слышал и продолжаю слышать. — тут же отозвался голос внутри. Стоя буквально в паре шагов от крутого поворота в темный угол — такие еще всегда располагались совсем рядом с подсобками, Арс снова замер, решив послушать, что там будет разворачиваться дальше. А в случае чего он сможет постоять не только за себя, но и за другого человека, даже если на того целый квартет нападать будет. — Еще раз пикнешь, и твой зубной состав тронется. — Какая убогая угроза. Где вычитали? В пацанском паблике «только для конченных»? Из этого диалога можно было сделать несколько выводов. Во-первых, разговаривали несколько лиц исключительно мужского пола; во-вторых, тот парень, на которого «гнали», явно был не пальцем деланный и уж точно без режима самосохранения; и в третьих, походу, скоро кому-то однозначно влетит, если логически поразмышлять — влетит тому самому бесстрашному парню. — Арс, ему надо помочь, пошли, — шепнул голос, полный решимости к действию. — Ты че, вообще уже? — последнее, что долетело до собственных ушей, прежде чем Арсений среагировал, быстро шагнув из-за угла. — Двое на одного — не честно. — без колебаний, он сделал шаг вперед, чтобы увидеть не только три фигуры, но и лица говоривших. — О-о-о... — в унисон прогудели два голоса. Арсений лишь презрительно скривил губы, разглядев этих быдланов. Зинченко и Журавлев. «Ох, какая пара» — пиздабол и шмара». — Свалил отсюда, пока самому не прилетело. А хотя... Вызвался защитником быть, значит, тоже по харе получать будешь. — закончив, Зинченко прочистил горло, харкнув буквально в паре миллиметров от красных кед. — Попов, сваливай, пока не поздно. — вмешался Матвиенко, всë еще прижатый Журавлем к стене. Какой отчаянный героизм, ей-богу, Пушкин со своим «Дубровским» аж в гробу перевернулся. — Даже не думай отступать. — вдруг прорезался возле барабанных перепонок знакомый голос. Арсений опустил взгляд, как только начал ощущать, что глаза принялись наливаться черной краской. Такое всегда происходило при эмоциях. — Оставьте его в покое. — с расстановкой, чуть ли не по слогам, отчеканил его голос. — Попов, я сам разбер... — но не успел Матвиенко закончить своих очередных рыцарских речей, как чужое мясистое колено с силой ударило его под ребра. — Заткнись, ушлепок, — тут же прохрипел Журавлев. Зинченко молниеносно сделал шаг вперед, уже занося руку для удара. У Арсения, благодаря некоторым весьма удачливым обстоятельствам, реакция была быстрее. Он резко вскинул подбородок, впечатываясь пока еще не почерневшими глазами в обычные голубые радужки. — Отпустите его. — тон был настолько холоден, что хоть сейчас котлеты морозиться клади. Продолжая неотрывно смотреть на парня, глаза Арсения стремительно принялись темнеть, полностью заливая белок чернотой. — Твою мать, это... что... — чужие зрачки от испуга сузились до размера хлебной крошки. — Да че ты стоишь, придурок?! — в порыве бешенства крикнул Журавль, намереваясь даже отпустить Серого, чтобы самому врезать этому Попову. — Да не могу я! — чуть ли не рыдая, прохныкал перепуганный Зинченко. Потому что его буквально в один миг парализовало. Он совершенно не мог пошевелиться. — Какой же ты... — прорычав, Журавлев отпустил Матвиенко, тут же подлетая к Арсению. Голова Арсения повернулась на парня настолько резко, точно по ней прокатился электрический импульс. Оставив Зинченко, ибо тот однозначно еще некоторое время не сможет ничего сделать, пребывая в состоянии то ли шока, то ли истерики; он переключился на Журавлева. Удивительно, ему достаточно было просто повернуться, чтобы парень заткнулся, как и его товарищ, мигом врастая в кафельный пол. — Повторюсь в последний раз. — Арсений поглубже вдохнул. — Оставьте его в покое. И проваливайте. — голос его исказился, изменяясь в своих тональностях до неузнаваемости. Точно поверх его голоса наложили еще один, с отставанием в миллисекунду, дабы создался леденящий кровь эффект присутствия чего-то потустороннего. Все четверо парней молчали. Арсений ждал, пока двое свалят из этого угла. Но те будто клеем «моментом» прилипли к своим местам. Арсу это всё уже порядком стало досаждать. Он раздраженно выдохнул, прежде чем лампочка над их головами начала тихонько мигать. Сначала тихонько, но с каждой секундой всë быстрее и быстрее. В ушах его раздался оглушительный писк. Такое тоже бывает во время острых вспышек гнева. Как только лампочку стало долбить словно диско шар на танцполе, оба парня, путаясь в собственных конечностях, вылетели из этого квадрата метров, как пробки из шампанского. В помещении остался один Матвиенко. Арсений очень тяжело выдохнул, закрывая глаза. По побледневшим его щекам медленно потекли две черные полосы. Слава богу, что лампочка хотя бы не пострадала. А то он этого стекла за последние годы столько уничтожил, что как бы его еще в Красную Книгу после таких замашек не занесли. Матвиенко всё это время стоял с таким выражением лица, будто Арсений только что, прямо наживую, голыми руками отрезал этим двоим придуркам жопы и насадил потом булки на шампуры. И еще непонятно — выражал он своей миной радость, испуг или, наоборот, жалость. — Ну, как тебе? — единственное, что зачем-то спросил Арсений, чтобы разрядить обстановку. — Мне тебе написать отзыв где-нибудь со всеми пожеланиями, критикой и оценками, а потом в плеймаркет отправить, или чего ты от меня ждешь? — ломая брови, спросил Матвиенко, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Ну ты, Арсюх, вообще. Спизданул, как в лужу пернул. — принялось поддакивать существо внутри. — В смысле, я хотел спросить, как ты? — речь внутреннего голоса он проигнорировал. — Ты мне просто обязан всë объяснить. — отрезал Сережа, протягивая Арсению салфетку. Арс промычал что-то между «спасибо» и «э-э-э?», последнее междометие выражало нежелание объясняться перед человеком, с которым он был знаком лишь вскользь — только на парах постоянно видел его фигуру. — Ему можно доверять. — снова вмешалось существо и тут же добавило, почувствовав замешательство со стороны хозяина — Просто поверь мне, я знаю. Арсений, как могло показаться со стороны, кивнул самому себе, но на деле кивок был адресован внутрь себя. Потом вытер следы «черных слез» и, скомкав салфетку, встал. — Хорошо. Пойдем. Он двинулся в сторону коридора. Сзади послышалась возня плетущегося Матвиенко.***
— А однажды я чихнул так, что в подъезде на трех этажах лопнули лампочки. — Арсений аккуратно поставил две переполненные кипятком кружки на стол. Матвиенко до сих пор сидел бледный как поганка. — Да ты расслабься, хочешь тосты? — ляпнул тут же Арсений с уместностью туалетной бумаги в посудомойке. Но Серый в ответ кивнул. Правда то, что Арсений собирался готовить, назвать тостами можно было с одинаковой готовностью, как и принимать палочки для суши за бигуди. Пожарить кусочки хлеба на сковороде — в удивительном мире Арсения — это тосты. Этого не мог не заметить сам Сережа, поэтому когда Арс достал сковороду, он удивленно крякнул. — Да блин, я старый недавно спалил, а на новый только коплю. — постарался оправдаться Арс, нарезая белую булку. (Хлеба, а не жопы. Откуда у него на кухне взялась бы булка жопы?) История с тостером произошла два месяца назад, когда Арсений всеми силами и с отчаянным рвением принялся готовиться к сессии. Когда у студента так горит задница — это значит, что осталась последняя неделя, ибо остальное время, вместо подготовки, он дул в хер. И всë то время, пока сроки горели так же активно, как и все студенческие сраки, лучшим другом Арсения был тостер. А иногда он был настолько лучшим другом, что с ним вместе даже ванную хотелось принять. Весь тот адский период Арс питался только тостами с плавленым сыром. И так вышло, что, когда готовая таблица в экселе вылетела и не сохранилась, Арсений натянуто улыбнулся и тихой поступью двинулся в сторону кухни. После слов «да блядская ты хуета, блять», произнесенных частично из-за криво нарезанного хлеба, и полностью из-за тупого ноутбука, тостер при помощи одного единственного гневного взгляда устроил фаер-шоу, заискрившись не хуже новогодней елки. С того самого дня Арсений понял, что собственные вспышки гнева, да еще и настолько необычные в своем проявлении, обходятся ему дороговато. Уж лучше с помощью «силы мысли» ломать карандаши до стержней или лампочки на лестничных клетках взрывать, чем дорогущие тостеры портить. — Слушай, а с этими двумя, как бы помягче выразиться, пиздушкиными чепчиками, как дела обстоят? — Арс, стоя возле плиты, кинул в сидящего Сережу пакетик чая, который не потерпел крах, а был сразу пойман. — Господи, ты этих придурков, что ли, не знаешь? Им, если они не будут докапываться при каждом удобном случае до людей, будто бы бошки оторвут и за шкирку говна лопату вывалят. — потопив в кружке кипятка черный пакетик, уже намного спокойней отозвался Сережа. — Ты мне лучше скажи, как ты всю эту кучу разгребать будешь? Они ведь слухи могут пустить по всему универу. Арсений очень красноречиво хмыкнул. — С этим проблем не будет. Завтра же выловлю и... — — Убьешь? — испуганно пискнул Матвиенко. По кухне тихим ручьем пролился бархатный смешок. — Нет, конечно же, как тебе вообще такое в голову пришло? Просто заставлю думать, что ничего не было, и им привиделось, причем сделаю я это далеко не насильственным путем. Кажется, тот вздох облегчения со стороны Сережи услышали даже соседи. — А если у тебя не получится, и они все-таки расскажут? — спустя несколько секунд снова завел пластинку паранойи Серый. Арс задумался. Действительно, может и не получиться, потому что он технику убеждения стал осваивать совсем недавно, когда вообще понял, что она у него есть. А понял он это только после того, как заставил старосту поверить, что он правда-правда сдавал деньги на какой-то подарок седьмой прабабушке друга ректора, живущего на другом континенте планеты Марс. Девушка и вправду «вспомнила» так еще и других уверила, что Попов, молодец такой, сдал вот столько-то денежек. Тогда Арсений знатно ошалел и открыл в себе новую золотую жилку. Правда, с того самого момента прошел месяц, и больше он этим открывшимся даром особо не пользовался — забывалось как-то. Но завтра он постарается изо всех сил, дабы убедить двух особей его вуза, что им всë показалось. Арсений криво улыбнулся исподлобья, напоминая своим видом маньяка с кожаным плащом и подозрительной конфеткой. — А если не получится, тогда... — голова его медленно повернулась назад. Взгляд задержался на сковороде. Буквально через секунду по стенам квартиры прокатилось емкое «твою мать» от ошарашенного Сережи, увидевшего, как перед его собственными глазами ярким оранжевым заревом воспламенились ни в чем не повинные кусочки хлеба. — Да ты разожми очко, — Арсений, активно дуя на поверхность поджаренных корок, пытался успокоить, и огонь, и Сережу — прямо-таки распродажа «два в одном». — Видишь, даже не сгорели, просто у хлеба немножечко адская прожарка произошла. Хрустеть зато классно будут. — истребив очаг возгорания, который он же и создал, Арс сел, двигая тарелку с бутербродами ближе к другому концу стола. — Дурачина ты, Арсюх, — прожужжал внутренний голос над самым ухом. «Сам такой» мысленно парировал Арсений, зная, что существо, к сожалению, не услышит, а при Сереже он пока что раскрывать прямо все карты был не совсем готов.