Мелодия её души

      Грейнджер вбежала в больничное крыло и тут же врезалась в спину Пэнси, прервав её разгневанную тираду, которую можно было расслышать ещё за два этажа до лазарета.       Мадам Помфри заглянула за девушку и впилась в Гермиону возмущённым взглядом.       — Милые леди, — буквально прошипела раздражённая из-за визита ночных посетителей женщина. — Повторяю ещё раз теперь для вас обеих, мистер Поттер спит. Время посещений давным-давно окончено и вы нарушаете комендантский час, — Гермиона открыла рот, дабы объяснить, что директриса МакГонагалл знала о позднем прибытии, но женщина выставила ладонь вперёд, заткнув Грейнджер. — Вы можете просидеть тут хоть всю ночь, но я не пропущу вас к больному. Ему нужен здоровый сон и покой. Который вы сейчас, к слову, нарушаете!       Целительница оттолкнула Грейнджер от прохода и распахнула дверь.       — На выход. Живо!       Паркинсон громко цокнула, но, вероятно, уже устав спорить с женщиной, молча вышла из лазарета. Гермиона кивнула Помфри и коротко извинилась перед ней, выходя за подругой.       Как только дверь с грохотом захлопнулась за ними, Пэнси тут же развернулась к Гермионе. Эмоции на её лице были смешаны. Она будто застряла на грани недовольства и потерянности.       Гермиона могла представить, что девушка чувствовала.       Самое худшее во всём произошедшем было то, что они даже не могли увидеть его.       Абсолютная безысходность.       А мозг, словно жаждавший чего-то подобного, сразу же начал процесс надумывания — подбрасывал различные сценарии событий, каждый из которых казался хуже предыдущего. И это невозможно было остановить.       Девушки стояли в гробовой тишине, укутывавшей холодные коридоры школы.              Она не знала, как вести себя с подругой в подобных обстоятельствах.       Она никогда не видела Паркинсон настолько растерянной. Пэнси всегда была самая собранная из них троих — хладнокровная и здравомыслящая. Сейчас же Грейнджер даже не могла представить её дальнейшую реакцию.       Начнёт ли она кричать на неё?              Она могла плакать? Если да, то возможно ли это при конкретной ситуации?       Гермиона решилась и сделала всего один шаг к ней навстречу, когда Пэнси отскочила и тут же выпустила свои иголки:       — Нет, Грейнджер, — выставила она ладонь вперёд, сохраняя расстояние между ними. — Мне это не нужно.       Она надеялась, что Паркинсон не пошлёт её после сказанного:       — А мне нужно.       Гермиона увидела, как подействовали на подругу эти слова — определила это по смягчившимся чертам лица и безвольно свисшим вниз рукам. Она подошла ближе и обхватила её в кольцо своих объятий. Паркинсон даже не брыкалась — она сдалась и ответила, положив голову на ей плечо.       Грейнджер гладила её и перебирала пряди чёрных волос, когда Пэнси пробурчала ей в плечо:       — Меня изводит мысль, что я даже не могу узнать о его состоянии, — говорила она едва слышимо. — Я лишь хотела увидеть его.       — Он под присмотром Помфри, — пыталась Гермиона подобрать правильные слова. — Я верю, что он в порядке, — она понадеялась, что Паркинсон хоть немного повеселят её следующие слова: — И вообще, у Гарри бывали травмы и похуже. После каждого его матча я задавалась вопросом, как он до сих пор дожил до этого возраста.       Пэнси хмыкнула и подняла свою голову от плеча Гермионы. Она продолжила:       — Вряд ли ты захочешь возвращаться туда, — намекнула Грейнджер на вечеринку в Выручай-комнате. Паркинсон снова нахмурилась и отрицательно мотнула головой. — Если хочешь, можем переночевать в моей комнате, а утром вместе пойдём к Гарри.       Она согласилась, и девушки свернули в другой коридор, выходя из больничного крыла.       Замок пустовал, поэтому единственное, что отдавало шумом по перепонкам — топот их собственных ног. Каждая была погружена в свои мысли.       Гермиона не хотела навязываться Пэнси. Она сама нуждалась в этой эмоциональной разгрузке не меньше, чем Паркинсон.       День выдался слишком насыщенным. Для каждой из них.       Паркинсон было вдвойне тяжелее. Она впервые сегодня оказалась в обстановке, в которой Грейнджер жила уже целый год. И если честно, она была даже удивлена, что у них с Дафной после их возвращения в замок ещё остались силы пойти на вечеринку. Самой Гермионе невероятно сильно хотелось наконец ощутить под собой мягкую поверхность кровати. Подруги буквально затащили её на вечеринку силой — близнецы предположили, что в них разыгралось возбуждение. Такое не раз случалось, когда эмоции захватывали разум в совершенно новой для тебя обстановке.       Они не были готовы, к тому с чем столкнулись.       Гермиона видела это по их лицам, когда девушки впервые увидели толпу репортёров и фанатов, окруживших машину у выхода из отеля.       Когда они с горящими глазами вышли после неё на красную дорожку — ей пришлось поуговаривать Брэдли пару минут, но, в конце концов, он сдался после аргумента, что она должна познакомить людей с дизайнером её платья и её новым стилистом.       О! И, конечно же, то, как они запищали, когда увидели братьев Джонас, навсегда отпечаталось в её голове самой яркой картинкой — Брайану до сих пор казалось, что он оглох на правое ухо.       Грейнджер надеялась, что они остались довольны сегодняшним днём.       Ей бы хотелось поговорить об этом с Пэнси, но она не проронила ни слова, пока они шли до комнаты, а, когда зашли в неё, девушка тут же скрылась за дверью ванной.       Гермиона расстилала постель для них обеих, когда подруга вышла из ванной и попросила у неё одну из футболок для сна. Грейнджер на секунду даже обомлела, когда встретилась с Пэнси, освежившейся после душа. Она выглядела очень нежно без макияжа — миниатюрность пропорций всех черт её лица делала её вид почти ангельским.       Гермиона оставила её на несколько минут, когда сама отошла помыться.       Она сняла платье и оглядела себя в зеркале. И Грейнджер хотелось быть честной, поэтому она снова призналась самой себе, как ей совершенно не нравилась та девушка, что смотрела на неё в ответ: не нравилась идеальная укладка той девушки, не нравился этот яркий макияж, через который она каждый раз пыталась разглядеть настоящую себя.       Ей не нравилось её тело. Она всё чаще и чаще стала замечать за собой эти мысли. Мысли, постоянно преследовавшие — буквально сводившие с ума. Она начала сравнивать себя с другими девушками. С Асторией. И Гермионе хотелось накричать на саму себя, потому что эта была самая большая глупость, которая только посещала когда-либо её голову. Сравнивать с себя с бывшей парня, к которому она, — сколько уже можно себя обманывать — что-то чувствовала. Что-то трепетное. Только зарождающееся, но уже приводящее все её установки в сбой.       Она была слишком худая, даже тощая. У неё никогда не было таких же форм, как у Гринграсс. Даже если бы она попыталась, лейбл бы, как только заметил изменения в её телосложении, наверняка сразу же посадил бы Гермиону на недельную голодовку.       Каждый раз, когда она листала ленту инстаграма, Грейнджер хотела кинуть телефон в стену, потому что она устала смотреть на всех тех девушек по ту сторону экрана со сплошь безупречными фигурами, белоснежными зубами и, конечно же, идеальными парнями в придачу.       Она выдохлась.       Она ступила на холодный кафель в душевой кабине, и как только почувствовала, как первые капли душа упали, с её глаз начала стекать солёная вода, перемешиваясь с льющейся ей на лицо проточной.       Она закрыла себе рот, пытаясь заглушить всхлипы.       Она ненавидела себя за слабость.       И ненавидела всех людей, которые доводили её до этого.       Ненавидела лейбл. Она не понимала Брэдли, который то требовал от неё невыполнимого, то опекал, будто вспоминал, что она всё ещё являлась его крестницей. Она больше не знала, как общаться с ним, потому что сегодня он был её дядей, в то время как неделю назад он кричал на неё, как её продюсер, когда был недоволен подготовкой к выступлению. Теперь она, правда, боялась сказать ему лишнего слова.       Ненавидела медиа-сферу. Возвращаясь с церемонии, она решила заглянуть в твиттер. О чём позже очень пожалела. Количество людей, которые восхищались её сегодняшним образом, конечно, превосходило негодующих, но в этом ведь была вся подлость — ты обращаешь внимание только на негативные высказывания. Девять из десяти человек будут твердить о твоей красоте, но ты услышишь только одного, который осудит тебя. И именно его слова отпечатаются в твоей голове на всю жизнь, порождая нескончаемый поток комплексов.       Ненавидела Асторию. Нужно ли ей объяснять, почему? Очевидно потому, что именно из-за неё Грейнджер больше не могла смотреть на себя в зеркало, не скривившись.       Ненавидела Малфоя, который буквально подсадил её на эмоциональную иглу. Он говорил ей о дружбе, пока переплетал их пальцы. Посылал в её сторону такие взгляды, подобно которым никогда не смотрел на ту же Дафну, потому что она для него точно никогда не являлась чем-то большим. И с чего она вообще взяла, что Драко может считать её чем-то большим, когда за всё время их общения Гермиона, кажется, начала только недавно узнавать его.       Узнавать то, насколько он был расчётлив, например.       То, что тогда, ещё в сентябре, она ему была попросту не интересна. Ведь зачем открываться человеку, с которым ты не планируешь продолжать общение? И то, что произошло сегодня... Она была так зла на него. Ей бы очень хотелось сделать ему так же больно. Потому что, опять же, он сделал то, что было нужно ему. Драко всегда думал только о себе. Он не подпускал ближе людей, пока не понимал, что они будут полезны ему. Выгодны. Именно по этой причине окружил себя только парой человек — в остальных он попросту не нуждался.       Да, она ненавидела его.       Но ещё больше она ненавидела себя. За то, что, даже понимая всё это, она не могла остановить зарождение своих чувств к нему. Малфой должен был быть ей противен. Она всегда избегала таких людей, ведь подобные окружали её в шоу-бизнесе. И меньше всего на свете Гермионе хотелось впустить такого же в свою личную жизнь.       Грейнджер знала, что, если однажды они с Драко перейдут эту черту, — они уже были на грани, нужен был всего один шаг — они породят искру, которая превратится в пламя и сожжёт их обоих. Дотла.       Как только поток безостановочно льющихся слёз, падающих на кафель вместе с каплями воды, прекратился, она смыла с себя всю пену и вышла из душа, укутавшись в махровое полотенце.       Девушка провела рукой по запотевшему зеркалу и врезалась взглядом в себя.       Да. Теперь она видела себя.       Видела ту слабую девчонку. Долбаную тряпку. Которая со стеклянными глазами смотрела на неё через зеркало, задаваясь всего одним вопросом: как долго она ещё сможет скрывать это?       Сколько ещё она выдержит?       Грейнджер потёрла лицо руками. Будто это могло помочь ей скрыть следы недавней истерики.       Снова посмотрела на себя в зеркало.       Мерлин.       Как же хреново.       Она опустилась на пол и стала ждать. Ждать. Ждать, когда она снова сможет посмотреть на себя в зеркало и как ни в чём не бывало натянуть на лицо ту самую привычную для всех улыбку. Ту самую улыбку, в которую она сама скоро поверит.       Когда Грейнджер вышла из ванной, Пэнси уже спала — так Гермиона предположила, когда увидела развёрнутую в противоположную от неё сторону подругу. Но как только матрас под ней прогнулся, Паркинсон сразу же развернулась и впилась в неё своим взглядом.       Она смотрела на неё. Изучала. Бегала своими глазами по лицу Грейнджер, будто выискивала следы её недавнего приступа.       Вряд ли она что-то заметит. Грейнджер просидела на кафеле в ванной минут двадцать, прежде чем следы красноты спали, и наложила на себя чары — для подстраховки.       Ну а даже если заметит, Паркинсон не станет спрашивать. Ей это просто-напросто было не интересно.       Пэнси не та подруга, которая была готова стать чьей-то жилеткой. Она ненавидела чужие слезы — меньше, чем свои, но ненавидела. Паркинсон привыкла проживать всё в себе, поэтому не переносила людей, не умеющих справляться со своими проблемами в одиночку. Для неё это было проявлением слабости. А больше всего на свете Пэнси Паркинсон ненавидела слабость.       Гермиона даже не могла предположить, что эта девушка, лежавшая перед ней, успела пережить за восемнадцать лет своей жизни, раз уже обросла такой броней.       — Как это произошло?       Пэнси нахмурилась, не понимая смысла её вопроса, поэтому Гермиона продолжила:       — Ты и Гарри.       Девушка глубоко вздохнула с закрытыми глазами и откинулась обратно на спину, упираясь взглядом в потолок.       Гермиона ожидала, что вряд ли услышит этот рассказ от Паркинсон.       Она всё ждала, когда они пересекутся с Гарри, и тогда она сможет выпотрошить все подробности из брата, но за последний месяц их самый долгий разговор закончился на пятой минуте. Он разрывался между учёбой и тренировками. И Пэнси. Она — между учёбой и репетициями. И Драко.       И, если честно, это начинало её выводить...       В Испании они постоянно были вместе.       Грейнджер знала, что это глупо, но она ревновала... Ревновала Гарри, близнецов.       Какой бы эпизод своей жизни Гермиона не вспомнила, в нём бы обязательно были задействованы парни.       То, как детьми Брайан с Гермионой изводили Гарри и Скотта своими постоянными спорами: чей фильм они посмотрят первым, в чью игру будут играть, кто первый водит, а кто считает.       То, как они вчетвером атаковали кухню в доме Грейнджеров каждый раз, когда чуяли оттуда очередной кулинарный шедевр миссис Рамирес — их кухарки.       Как тайком они с Гарри пробирались в отцовский кабинет, движимые интересом узнать, над каким же зельем в очередной раз провозился полночи папа.       Как засыпали с Гарри вместе у него или у неё в комнате в грозу из-за их общей фобии, создавая себе крепость из одеял и подушек и чувствуя себя спокойно и защищено только в ней.       Как подростками учились кататься на скейтбордах, а потом сидели в очереди друг за другом, ожидая, когда им залечат ушибы.       Как сбегали вместе с саундчеков перед её концертами, чтобы подольше погулять по городу, куда они приезжали в рамках мирового турне.       Как долго сидели в созданном ими коконе из объятий, когда Брайан впервые признался в своей ориентации. Как они крепко держали его в своих объятиях, пока он вытирал последние дорожки слёз со своего лица из-за реакции родителей.       И это была только малая часть того, что она могла вспомнить о них.       Каждое мгновение — радостное и грустное — они делили друг с другом.       Всегда.       Они были семьёй.       И, как и в любой семье, наступил тот самый момент, когда она начала расширяться. Когда новые люди уже стояли на пороге, и только от твоего выбора зависел исход этого уже запустившегося процесса.       Была ли готова она к ним? К изменениям, которые они с собой принесут.       Гермиона не знала. Но чувствовала, как пазл словно складывался.       Как Пэнси, Дафна, Блейз, Тео и Драко являлись теми самыми недостающими фрагментами для сложения картинки их жизни.       Ей будто что-то подсказывало, что они принесут с собой что-то такое, что навсегда перевернёт их маленький мирок.       Только вот что? И точно ли это что-то хорошее?       — Поттера очень зацепило моё курение на трибунах.       Грейнджер хмыкнула и ответила:       — Очень похоже на Гарри.       — Быть затычкой в каждой дырке? Да, я заметила. Он двадцать минут балаболил со мной на тему, как это иррационально курить на спортивном поле.       — Романтичное начало, — Гермиона знала, что Пэнси определит сарказм в её словах.       — С какого-то чёрта все следующие разы мы пересекались с ним именно в те моменты, когда между моих зубов была зажата сигарета. И он каждый раз читал мне, как заезженная пластинка, одну и ту же лекцию, — голос Паркинсон стал низким, схожим с мужским, — о вреде курения сигарет. В итоге меня это достало и мне пришлось заткнуть его.       — Заткнуть его?       — Я поцеловала его.       Рот Гермионы приоткрылся от удивления.       Гарри бы наверняка солгал ей, если бы она спросила, кто был инициатором — долбаное мужское достоинство, которое каждый раз задевается, когда девушка оказывается решительнее.       — Ещё вопросы? — повернула Паркинсон голову в её сторону.       — Ты доверяешь ему?       Гермиона догадывалась об определённых гештальтах в голове Паркинсон.       И доверие к людям наверняка входило в этот список.       Его не раз подрывали в ней.       Пэнси неспроста была так закрыта. И Грейнджер была уверена, что дело тут не только в той ситуации с Маклаггеном.       Когда, если не сейчас, она, наконец, приоткроет для себя эту дверцу к знакомству с той самой — настоящей и любимой её друзьями — Паркинсон?       — К чему вопрос? — Гермиона заметила, как напряглась Пэнси. И сталь в её голосе стала заметнее.       — Ты знаешь.       Прошла минута.       Вторая.       И только на третьей, когда Гермиона уже потеряла надежду на ответ, подруга возобновила свою речь:       — Мои родители умерли в той войне. Они разделяли взгляды того безумца — были Пожирателями. Мне едва исполнился год, когда он же их и убил, — её голос дёрнулся. — Вместо того, чтобы спасти семью, как это сделали Малфои, Гринграссы, Нотты, мать Блейза, они повелись у него на поводу. Я не знаю своих родителей, но если ты думаешь, что проблема в этом, ты ошибаешься. Я бы ненавидела их, будь они живы. Так же, как ненавидела свою бабушку, которая меня воспитывала. Она увезла меня во Францию, где я жила до поступления в Хогвартс — мы вернулись в Англию за год до того, как пришло письмо. День, когда она сдохла, я праздновала как свой день рождения, ведь ненавидела её всей душой. Она верила в его идеологию и винила меня в смерти матери. Я прожила пятнадцать лет в постоянном страхе, Грейнджер. Бабушка была сумасшедшей. Просто из-за того, что ей мог не понравиться мой ответ на её вопрос, она могла кинуть в меня Круциатусом. Жизнь с ней была настоящим адом на земле.       Голос Пэнси звучал ровно весь её рассказ. Даже отрешённо. Как будто это была уже заранее выученная история, где она обязана изложить все чётко, не давая себе право на эмоции. Хотя, возможно, никаких эмоций уже и не было.       — Пэнси, я… — Паркинсон прервала её, кривясь.       — Скажешь что-то о сочувствии и жалости, я скину тебя с кровати.       — Вообще-то это моя кровать, — попыталась разрядить гнетущую обстановку вокруг них Гермиона, отшучиваясь.       — Мне уйти?       — Мерлин, Пэнс, нет, я же пошутила, — толкнула она её в бок. — Давай просто спать.       — Я поставлю будильник.       Уже зевая, Грейнджер произнесла:       — Спокойной ночи, Пэнси.       — Спокойной ночи, Грейнджер. И…       Девушка замолкла на секунду, будто боролась с самой собой в неуверенности, стоило ли ей продолжать, но всё же закончила:       — Да. Я доверяю ему, — шёпотом.

***

      Когда Гермиона проснулась, Пэнси уже не было на второй половине кровати.       Она прислушалась, надеясь уловить звуки шумящей воды в ванной, но в комнате царила тишина, которую нарушал лишь противно орущий будильник в её телефоне.       Девушка потянулась, чтобы выключить его, и как только экран телефона загорелся, сообщение от Пэнси сразу же всплыло на экране.       Не стала тебя будить. Я рано проснулась и ушла к Гарри. С ним всё в порядке. Ждёт тебя.       Одно короткое сообщение, а она уже почувствовала, как энергия снова наполнила её. Пэнси бы не стала ей лгать, поэтому Грейнджер точно почувствовала себя спокойнее, раз теперь стало известно, что с самочувствием брата всё было в порядке.       По воскресным утрам замок словно укутывала дремота. Он просыпался вместе с первыми студентами, спустившимися на завтрак позже привычного. Атмосфера всегда отличалась. Суббота была шумной, в то время как воскресенье действительно было выходным, в который ученики отдавали предпочтение ленивому отдыху — мало кто спускался на завтрак, некоторые даже не просыпались к обеду. Западное крыло пустовало, пока Гермиона поднималась в лазарет. Только младшие курсы периодически пробегали мимо, бросая в её сторону уже привычные заинтересованные взгляды.       Мысленно она составляла для себя список дел на ближайший день. Она бы хотела отдохнуть. С каждым днём всё ощутимее становилось чувство истощения организма. Ей пришлось простоять перед зеркалом ванны около двадцати минут, прежде чем чары гламура легли более менее приемлемым видом и скрыли залёгшие синяки под глазами. Грейнджер уже давно забыла о понятии «здоровый сон». Разве он возможен, когда в перерывах между занятиями ты занимаешься домашними заданиями, а после лекций бежишь на репетиции? По крайней мере, с репетициями было покончено. Гермиона сможет взять перерыв и сосредоточиться на учёбе — ей бы всего неделю и она, наконец, разгребёт все свои накопившиеся за время подготовки к церемонии долги.       Гарри встретил её тёплой улыбкой, когда она выглянула из-за ширмы. Она вытянула из-за спины небольшой бумажный пакетик и хитро улыбнулась, когда увидела, куда обратился довольный взгляд брата. Возвращаясь с церемонии, Грейнджер попросила водителя завезти её в магазинчик — «Сокербит» на Мейн-стрит, известный своими скандинавскими мармеладными тянучками и карамелью с самыми неординарными вкусами. Каждый раз, когда брат жевал одну из цитрусовых карамелек, Гермиона задавалась вопросом, всё ли в порядке с его рецепторами, потому что когда она попробовала одну из таких, её лицо вытянулось так, будто девушка съела с десяток лимонов.       — Это то, о чём я думаю? — протянул он руку к пакету, когда Гермиона подошла к его кровати и опустилась на краешек.       Пэнси усмехнулась, увидев, какой ребёнок проснулся в Гарри, когда он отрыл пакет и, уткнувшись в него, вдохнул аромат, что источали его любимые конфеты.       — Оставлю вас, — поднялась Паркинсон с кресла рядом с кроватью. — Схожу на завтрак и вернусь. Тебе принести что-нибудь?       Гарри отрицательно покачал головой и сморщился:       — Меня напоили зельями. Такое чувство, что в процентном содержании мой организм сейчас на семьдесят процентов состоит из них, а не из воды.       Гермиона смущённо отвернулась, когда Пэнси, склонившись, оставила целомудренный поцелуй на губах Гарри и ушла.       — Не смотри на меня так, — по крайней мере, смущена была не только Гермиона. Она заметила выступивший румянец на щеках Гарри, когда он повернулся в её сторону.       — Я молчала.       — Ты смотрела этим своим взглядом.       Грейнджер хихикнула, когда брат начал пародировать её, но она не продолжила эту тему, ведь единственным, что её интересовало в данный момент, было его состояние.       — Как ты?       — Мерлин, вы с Пэнси обе такие драматичные. Всего лишь ушиб. Помфри уже проверила, и никакого сотрясения нет. Всё было бы хуже, если бы не Малфой.       — Не Малфой? — нахмурилась она от непонимания.       — Вы бы извинились перед ним.       — Объясни.       — Бладжер подбил мою метлу. Я не заметил его, когда он летел под трибунами. В итоге потерял управление, Драко же, наоборот, подстраховал меня. Да, я упал и ударился головой, но если бы он не подцепил своей метлой мою, сотрясение было бы самым меньшим, чем я мог отделаться.       — Но Тео сказал… — взгляд, который бросил Гарри на неё, заставил девушку замолчать.       — Тео? Ты издеваешься? Он жить не может без преувеличений.       — Может, у него комплекс? Ну, знаешь… — опустила она взгляд в зону своего паха.       Брат начал хохотать, поняв, к чему она вела.       — Тогда я не завидую Брайану.       — А что, завидовал?       — Нет, Мерлин, фу, — скривился он, — почему мы вообще говорим об этом?       Гермиона пожала плечами и, пока брат отвлёкся на расправление забившегося одеяла, украла из пакета пару леденцов под аккомпанемент его недовольных возгласов.       — Ты привезла их мне!       — Скажи спасибо, что вообще привезла, — фыркнула она, закинув леденец в рот и сразу же поморщившись. Чёрт. Тот самый лимонный. Ей казалось, она вытягивала что-то розовое.       Их прервал один из колдомедиков, — парень был слишком молод, вероятно, практикант — когда поднёс к тумбочке Гарри ещё несколько бутылёчков с зельями, от вида которых Поттера перекосило, и принялся объяснять, в каком порядке их необходимо принимать.       Сразу, как они снова остались наедине, брат выпил одно из зелий и передёрнулся от вкуса лекарства, после чего произнёс:       — Извинись перед Малфоем.       Гермиона закатила глаза и ответила:       — Без тебя разберусь.       — И расскажи мне наконец про MTV.       Поттер откусил лакричную тянучку и выжидающе посмотрел на Грейнджер, прежде чем она начала свой рассказ о прошедшей церемонии. Разумеется, не упуская момента в истории, когда его девушка весь вечер пускала слюни на Ника Джонаса.

***

bad liar

Я вижу, как растёт твоё внимание, Твоё прикосновение как таблетка счастья, Но пока что мы чего-то боимся. Что может случиться дальше? Мы можем сосредоточиться на чувствах? Я пытаюсь не поддаваться тебе. Пытаюсь не думать о тебе. Но это замкнутый круг. Мои мысли полыхают огнём, лишь от одного твоего имени. И, наверное, ты как всегда прав, Ведь я плохая лгунья.

      — Релиз в эту пятницу. Традиционно, — провозгласил Брэдли, когда композиция закончилась.       — Это завтра.       — Сыграем на эффекте неожиданности. Ты не выпускала ничего с моменты выхода альбома. Люди ждали. Поэтому попробуем поднять рейтинги хотя бы так. Сама песня кажется слабоватой.       — Прости? — её голос даже не дрогнул от обиды, когда она услышала очередную резкость Уэбстера.       — Если ты планируешь сделать песню лид-синглом нового альбома, то она провалится.       — Но это новое звучание.       — Ты почти не используешь свой голос в этой песне. Больше напоминает речитатив, — мужчина подошёл к микшерному пульту и повысил один из каналов на ту частоту, где её голос начинал звучать выше, чем было на самом деле. — Но мне нравится, как она тянется, словно ты рассказываешь одну историю.       — Если ты думаешь, что она провалится, — скрестила Гермиона руки на груди и откинулась на диван рядом со входом в звукозаписывающую студию, — стоит ли её выпускать?       — Это лучше, чем ничего, — его брови сдвинулись, когда он снова повернулся к ней. Брэдли попросил звукорежиссёра выйти из помещения, прежде чем продолжил: — Нужен новый альбом.       Брови Грейнджер почти коснулись линии роста волос после его заявления.       — И года не прошло. Ты шутишь надо мной? Это очень мало.       — Если мы начнём работать сейчас, то сможем закончить, — по выражению лица дяди она определила, что он высчитывал примерный конец работы над альбомом, — снова к апрелю. Тогда с момента предыдущего релиза пройдёт ровно год.       — Дядя, — с нажимом произнесла девушка, — ты, видимо, забыл, но мне не сложно напомнить, что по твоему наставлению я сейчас ещё и учусь в Хогвартсе. Как ты себе представляешь работу над альбомом в период учёбы? Это нереально.       — Ты же как-то смогла совместить учёбу и запись этой песни.       — Я прогуливаю занятия уже третий день, — возмутилась Грейнджер. Мерлин, а она ведь только наладила свои дела с учёбой. — Гарри и близнецы уже с ума сходят и не знают, что и думать, — показательно вытянула телефон, который каждый час оповещал об очередном сообщении или звонке от друзей. — Потому что ты запретил мне им рассказывать, зачем я отправилась в Лондон. Что за глупая секретность?       — Они могут проболтаться. А ты знаешь, как быстро умеет разлетаться информация. Я уже сказал, нужно сделать всё внезапно.       Он недовольно вздохнул, когда продолжил:       — У вас стало слишком много друзей. Честно, было проще, когда вы были вчетвером.       — Ты сам этого хотел.       — Знаю.       Они оба замолкли на пару минут, и тишину в комнате разбавляла лишь приглушённая мелодия её нового сингла, которую включил крестный, в очередной раз переслушивая сведённый трек.       Гермиона не хотела всего этого — тех самых бессонных ночей, проведённых в студии, постоянных репетиций в перерывах между занятиями, бесконечных съёмок.       Она любила музыку. Ей нравилось проводить время в студии, записывая трек за треком, но только когда она была свободна. Тогда, когда Грейнджер знала, что, стоит закончиться записи, она сможет посвятить время себе. Тогда, когда она давала перерыв своему организму. Когда она могла экспериментировать над музыкой, зная, что ей не выдвинули определённые критерии или сроки — она могла просто творить.       Ей нравились съёмки. Люди, с которыми девушке удавалось работать, всегда вдохновляли её. Перед началом работы они всегда много разговаривали о том, какую концепцию Гермиона заложила в свою музыку. И когда Грейнджер видела итоговый вариант проделанной работы, она всегда удивлялась, как режиссёры, с которыми она была знакома от силы неделю или три, так идеально передавали в кадре ту картину и те ощущения, которые она хотела донести до публики.       Фотографы, которые входили в её команду, всегда излучали понимание. Все видели в ней новичка, который просто пытался сделать свою работу правильно, поэтому они и помогали ей в этом, разбавляя атмосферу съёмок шутками. Ей было проще расслабиться с людьми, которые не требовали от неё образа, а пытались, наоборот, показать её, саму Гермиону — хотя, в конечном счёте, Брэдли всегда отклонял эти идеи, и ей снова приходилось натягивать на себя образ той самой, которая должна была представлять из себя идеал девочки-подростка.       Но если они начнут работу сейчас, то не будет спокойствия, не будет понимания и что уж говорить об удовольствии от процесса. Это будет обязательством.       Иногда Гермионе правда казалось, что Уэбстер думал, словно она штамповала песни.       Она всегда воспринимала музыку как то, что исцеляло её и дарило душевное равновесие. Сейчас музыка становилась похожа на вирус, который Грейнджер всё пыталась усмирить лекарствами, надеясь, что его симптомы перестанут так травмировать организм — заражать всё на своём пути.       А Гермиона ведь только смогла почувствовать себя обычным подростком, единственным обязательством которого являлась учёба, а развлечением — встречи с друзьями.       Ей казалось, что за последние недели она была в библиотеке Хогвартса чаще, чем за все предыдущие месяцы учёбы здесь. И она солжёт, если скажет, что времяпровождение там не приносило ей удовольствия. Ещё впервые, когда, блуждая по отведённому крылу замка, она забрела в библиотеку, девушка была поражена обилием литературы на стеллажах, некоторые из которых даже провисали, не выдерживая масс книг. Грейнджер даже представить не могла, насколько древние фолианты хранились там. Каждый раз, заходя в помещение, она выходила со стопкой как минимум из пяти учебников — ей приходилось включать всё своё обаяние, каждый раз уговаривая мадам Пинс вписать в её читательский билет на пару книг больше дозволенного количества. Женщина была категорична первое время, но когда заметила, в какие быстрые сроки студентка укладывалась и всегда возвращала книги в том же безупречном виде, наконец, смягчилась, и Гермиона даже думала, — возможно, ей просто казалось — что они подружились с библиотекаршей. Вежливость порой действительно творила чудеса.       Но то, что действительно стало её мотивировать, — это похвала. Профессора на их факультете были требовательны — иногда даже чересчур — и слова поддержки от них действительно были редкостью. Что было неудивительно, ведь они готовили будущих артистов. Никто не ждал их с распростёртыми объятиями, никто не протягивал им готовые контракты, которые оставалось только подписать. Шоу-бизнесу нужны были профессионалы, а от профессионалов нужна постоянная работа, доведённая до идеала.       Поэтому, да, когда девушка впервые услышала слова похвалы в свою сторону от мистера Доновона, она буквально заискрилась. В конечном счёте, она не просто так отбила себе тогда все колени, когда они с Троем тренировали поддержку — кто ж знал, что у парня оказались настолько слабые руки.       И, разумеется, этот взгляд Астории, — полный зависти, презрения и ещё чего-то подобного — которым она снабдила Гермиону, только поднял настроение на ближайший день в стократном объёме. Тогда она действительно показала Гринграсс ту самую Гермиону Грейнджер, которую слизеринка так хотела увидеть. Как там говорил Малфой, львёнок показал коготки? О да, она показала.       Они возобновили занятия с Анжи. Гермиона начала воспринимать её больше как свою наставницу, а не педагога. Девушка действительно бежала к ней на занятия, потому что каждый раз, выходя с них, осознавала, на какой маленький процент она, оказывается, была знакома со своим вокалом — можно сказать, она его почти не использовала.       — Мне нравится, как уверенно ты стала держаться на низком регистре, — подметила как-то женщина. — Голос перестал дрожать.       — Да, но мне все ещё гораздо легче выводить ноты на высокие тона.       — Мы бы могли попробовать чередовать. Ты когда-нибудь пела в технике «вибрато»?       Гермиона хрипела всю следующую неделю после того занятия. И каждый из её друзей не лишил себя замечательной возможности лишний раз подразнить девушку.       Но она не злилась на них. Совсем наоборот.       Они проводили вечера вместе в общей гостиной слизерина или у кого-нибудь в общежитии — болтали, подтрунивали друг над другом, готовили домашние задания на последующие дни.       В те моменты, наблюдая со стороны за друзьями, она чувствовала покой.       Гермиона любила тайком подглядывать за тихими перешептываниями Брайана и Тео в те моменты, когда Дафна жужжала у неё над ухом что-то об очередной из её идей. Они оба не были любителями публичных проявлений чувств — что удивляло всех, зная, каким показушным порой бывал Нотт. Парней — как бы они не пытались это скрыть — смущало повышенное внимание к их паре. Девушка видела переплетённые пальцы друзей или кроткие объятия только в окружении их компании, за пределами же они оба осторожничали, ведь о них много шептались — чаще в негативном ключе, что очень злило Грейнджер. Они оба были её друзьями, и меньше всего на свете ей хотелось становиться невольным слушателем высказываний людей, чьи мнения вряд ли когда-то и кем-то будут учтены. Такое восприятие их отношений казалось ей странным — возможно, недолгое проживание в Америке так сказалось на её взглядах, где подобная «культура свободной любви» уже едва ли удивляла кого-либо.       Пэнси с Гарри часто пропадали, вероятно, пользуясь обстоятельством, что все их друзья собирались по вечерам у камина в гостиной, оставляя комнату девчонок пустовать. Гермиона с Дафной часто подлавливали друг друга на идентичных выражениях лиц с понимающими улыбками, когда пара спускалась вниз со схожим розовым румянцем на щеках, переходящим в зону ключиц едва заметными красными пятнышками. Паркинсон, ловя на себе взгляды подруг, в такие моменты обычно недовольно цокала и скрывала своё лицо за новым выпуском «Ведьмополитена».       Теперь Грейнджер понимала всеобщую любовь к выходным прогулкам по Хогсмиду. В этой деревушке действительно был особый шарм — особенно с прошлых выходных, когда первый, наконец выпавший декабрьский снег укутал макушки крыш домиков и узкие дорожки.       В прошлую прогулку она не просто почувствовала себя подростком... Гермиона словно снова стала ребёнком, когда по дороге к деревне они то и дело останавливались, устраивая снежные потасовки, и забрасывали друг друга снежками или просто валялись на земле, спрятанной под белым покровом. За секунду до того, как в её макушку прилетел снежок от Тео, она успела сделать кадр, который теперь будто был выжжен на сетчатке её глаза: хохочущая Дафна, спрятавшаяся за спиной Блейза, на которого она же в этот момент и вывалила кучу снега, поваленные на землю Паркинсон близнецы — брюнетка стояла сбоку с самодовольной улыбкой и вертела в руках свою палочку, которой и атаковала парней, пока те подпрыгивали на месте, пытаясь сбросить снег с оголённых участков кожи. Позже в тот же день они согревались горячим шоколадом в уже привычных «Трех метлах» под аккомпанемент собственного смеха из-за выражений их лиц на фотокарточке.       Гермиона была счастлива.       И это счастье ей впервые не казалось иллюзорным. Она буквально чувствовала его на физическом уровне, когда наблюдала за улыбками близнецов, вызванными очередным спором Блейза и Тео; когда прогуливалась с Дафной по магазинчикам, помогая ей с поиском необходимых тканей и фурнитуры для её очередного грядущего шедевра; когда сбегала в «Сладкое королевство», как только замечала, насколько интимной становилась обстановка между Гарри и Пэнси во время прогулки — никогда в жизни она больше не согласится пойти с ними третьей.       Нет.       Она не готова была снова возвращаться в эту среду.       Грейнджер уже тысячу раз пожалела, что тогда, находясь в перевозбуждённом состоянии от только законченной песни, отправила запись наигранной на фортепиано мелодии Уэбстеру. Брэдли ответил ей в тот же вечер, а на следующее утро в окно её спальни долбилась сова с надетым на шею порт-ключом в виде цепочки в Лондон. Девушка только сняла с птицы украшение, как на её экране тут же замигало оповещение о звонке от дяди. Звонке, состоящем из: «В Лондон. Сейчас же».       Гермиона едва успела переодеть пижамные штаны на джинсы, когда портал активировался и перенёс её в здание, в котором она позже признала новый филиал лейбла на Кэнери Уорф, — деловой район Лондона, напоминающий ей уменьшенный в три раза Манхэттен — открытый месяцем ранее.       Оно едва ли отличалось от главного здания внешне. Те же огромные панорамные окна, создающие эффект полной застеклённости здания — его зеркальности; парковки, уже полностью забитые дорогущими иномарками, принадлежащими артистам, и, конечно же, уже носящиеся вокруг здания репортёры. Куда же без них...       Зато внутри, Мерлин, у неё наконец-то появилась собственная студия! Брэдли только объявил ей эту новость, как в ту же секунду она уже, довольная, висела на его шее. Больше не придётся выжидать, когда кто-то из других исполнителей закончит запись или же продлит время в студии и Гермионе придётся проторчать ещё пару часов у двери. Вся аппаратура была её, все инструменты были её, все эти идеально обтянутые кожей диваны, даже мини-бар, чёрт возьми — это всё принадлежало ей. Без преувеличений, Грейнджер только дай волю, и она осталась бы там жить.       Помимо всех созданных благ для артистов, которые теперь точно перестанут делить музыкальные студии, создавая переполох среди всех работников, — теперь здание было оборудовано для каждого сотрудника или отдела.       Съёмочные залы, откуда уже доносились не прерывающиеся ни на секунду щелчки фотоаппаратов и постоянно сверкающие вспышки.       Танцевальный залы — Брайан и Скотт запищат, когда увидят их. Такое количество зеркал она увидела впервые в жизни. Теперь, с какого бы ракурса близнецы не стояли, им будет открыт обзор на каждое синхронное или неправильное движение танцоров — Брайан станет ещё дотошнее, чем прежде. Ей точно придётся вытаскивать Николсонов из танцзала силой.       Огромный фуд-корт, зона отдыха в помещении с выходом на крышу. Тут даже были бассейн и фитнес-зал.       Грейнджер, правда, могла бы здесь жить. В принципе, она уже жила.       Гермиона пробыла в этом здании три дня и ни разу не была на улице. Потому что, что? Правильно. Брэдли, чёрт возьми, буквально организовал не запись её новой музыки, а целую секретную спецоперацию. Она всё ждала, что в какой-то момент он достанет грёбаную рацию, запрёт её в студии и будет обращаться по кодовому слову.       Все нервничали. Было слишком много работы и мало времени. Это был её первый опыт настолько ускоренной работы над выпуском трека.       В прошлый раз они готовились по месяцу или три, прежде чем анонсировать новую музыку.       Сейчас же даже не было никакого объявления. От этого работа только усложнялась.       PR-отдел потратил целый день на то, чтобы выгрузить песню на всевозможные платформы, обойдя системы в теневом режиме. Потому что тот же Спотифай обычно заранее готовил и загружал в Инстаграм список предстоящих пятничных релизов, определяя по рейтингам, кого из артистов они будут ставить на обложку плейлиста «New Music Friday». «Bad liar» до сих пор не засветилась ни в одном из списков. У них получилось. Боже, они действительно хакнули стриминговые сервисы. Это законно вообще?       Вчера же они с Квентином — недавно нанятым штатным фотографом — полдня проторчали в фотостудии, сначала продумывая концепцию обложки сингла, затем отщёлкивая кадры. Будь у них больше времени, они бы, вероятно, заморочились над образом или декорациями, но его было нещадно мало, поэтому обложка получилось минималистичной — на бедре девушки красной помадой значилось название песни, выглядывающее из-под слегка задранного сарафана. После же они сделали ещё пару фотографий уже с ней в кадре напротив зеркал, расписанных строчками из песен всё той же помадой.       Всё остальное время Гермиона провела в студии. Самым быстрым процессом всегда являлась запись вокала — при сильном желании они могли бы справиться и за десять минут. Большую часть сил и времени заняла обработка трека, его сведение. Единственное, что им облегчило работу в этот раз то, что в новой песне Грейнджер избежала эффекта многоголосости. Из-за этого им не пришлось перезаписывать одни и те же фрагменты по несколько раз, просто перепевая их в разных регистрах. Они либо использовали двоение строчек, либо накладывали их друг на друга — создавали тем самым объёмность.       Брэдли изначально посчитал трек недостаточно вирусным, как он высказался. Гермиона понимала это, но она и изначально не планировала подобного успеха. Она не хотела потом всю пятницу просидеть в Интернете, вычитывая мнения различных изданий о её треке или фанатские высказывания, а после доводить себя из-за негативных комментариев.       Она написала эту песню для себя — для него. Эти мысли рано или поздно должны были перенестись на музыку, чтобы дать девушке снова задышать полной грудью. Отпустить всё это. Его.       Ей хотелось рассказать историю. И она её рассказала. Только сделала это в своём стиле, приправив рассказ капелькой музыки.       — Значит, альбом, — выдохнула Гермиона, вернув себе внимание продюсера.

***

      Гермиона никогда не считала себя злым человеком. Она всегда избегала любого применения насилия — не важно, будь то физическое или психологическое. Она считала людей, — можно ли их в принципе таковыми назвать? — проявляющих насилие по отношению к другим, представителями низшего слоя эволюции. Считала, что понятие деградация для подобных индивидуумов является слишком малоёмким.       Но сейчас… Сейчас она стояла на грани перед моментом, когда была готова пойти против своих принципов.       И довёл её до этой грани он.       Грейнджер сжимала в своей руке карандаш с такой силой, что услышала щёлканье ломающейся древесины у основания.       Она пыталась не смотреть туда. Пыталась не смотреть в ту сторону, где Астория сейчас готова была чуть ли не перегнуться через стол, лишь бы пододвинуть свои конечности ещё ближе к парню.       О Мерлин.       Она была в ярости.       Гермионе захотелось схватить Гринграсс за её же культяпку, которой она сейчас водила по его плечами, и засунуть ей в задн…       Нет.       Выдохни.       Малфой поднялся со своего места за столом и обошёл Асторию сзади.       Встал — с ума можно сойти — прямо за её спиной и что-то прошептал прямо на ухо девушке, отодвинув рукой ей волосы с шеи.       Трахнитесь ещё прямо в библиотеке.       Чёрт возьми.       Её реакция казалась ненормальной.       Она не имела ни малейшего желания продолжать наблюдать за этим.       Грейнджер поднялась из-за стола, за которым занималась, отлевитировала учебники и свернула к стеллажам, остановилась у одной из полок, чтобы найти необходимый учебник по нумерации.       Грёбаный мудак.       Он послушал её тогда. И девушка не знала, радовало её это или нет, но, кажется, Малфой действительно впервые услышал её слова. Он действительно оставил её в покое.       Они не пересекались все эти недели.       В тот же день, возвращаясь из лазарета после посещения Гарри, она искала его. И довольно-таки быстро нашла. Под ручку с Асторией.       Она прямо-таки слышала скрежет своих зубов в тот момент, когда Драко с повисшей на его плече Гринграсс прошёл мимо неё, не удостоив девушку и взглядом.       Он был обижен на неё.       Что ж, хоть какое-то чувство у них действительно получилось разделить на двоих.       Парень избегал любого пересечения с ней. Он приходил в кафетерий поесть сразу, как только она скрывалась за дверьми — словно высчитал время и специально приходил именно тогда, когда её уже не было за общим столом. Если же его расчёты оказывались ошибочными, он чаще всего просто отсаживался за соседний столик к — как она однажды уже назвала ту компанию — кучке малфоевских подпевал, игнорируя непонимающие взгляды друзей, которые они бросали в его сторону. Тео в такие моменты обычно наигранно тихим шёпотом начинал задаваться вопросом, кто следующий из их компании совершит переезд за другой стол:       — Видимо от нашего стола исходит плохая аура. Может, посоветоваться с Трелони? — как-то раз снова начал это же обсуждение за обедом Нотт. — Сначала Астория, — он чуть отодвинулся назад, упираясь спиной в Малфоя, и продолжил: — теперь Драко, — сделал акцент на его имени и как ни в чем не бывало сел обратно, когда Малфой недовольно покосился на него. — Да. Погадаем на чайных зёрнах?       Малфой возвращался поздно вечером в гостиную слизерина тогда, когда они уже расходились по комнатам. Чаще всего просто кивал друзьям и уходил наверх.       Он игнорировал все предложения Блейза о совместном походе в Хогсмид. Если Драко и выбирался туда на выходных, то чаще всего, опять же, с теми самыми подпевалами.       Гермиона не знала, как складывались их отношения, когда её не было рядом, но исходя из того обсуждения Блейза и Дафны, которое она подслушала краем уха, друзья оправдывали поведение парня сильной загруженностью из-за учёбы и усталостью. С того разговора она перестала себя корить и больше не считала себя виновницей разлада в их общении. Вероятно, для них подобная периодная отстранённость Малфоя была привычной.       Он просто перестал её замечать.       И Гермиона смирилась с этим. Смирилась с тем, что она действительно была временной заменой Астории, с которой ему захотелось поразвлечься.       Эти мысли ранили её, но в то же время она объективно понимала, что это тот формат общения — его отсутствие — с Драко, который будет самым безопасным.       Она всё прекрасно понимала своей головой, но грёбаное сердце продолжало вздрагивать каждый раз, когда ей казалось, что она ловила на себе его взгляд. Грейнджер, правда, словно чувствовала, что Малфой наблюдал за ней... Ей хотелось в это верить. Девушка так отчаянно продолжала цепляться за эти моменты и засыпать по ночам, прокручивая их на повторе.       — «Защитное очарование вашего разума», — учебник выпал из её рук с громким стуком о пол, когда его голос раздался за её спиной.       Она резко развернулась и буквально уткнулась носом в грудь Драко. Гермиона взглянула на него и мгновенно столкнулась с его взглядом, что выражал непривычную для неё в последнее время мягкость.       — Прости, — он опустился на пол, удерживая зрительный контакт, и поднял выпавшую книгу. — Я испугал тебя. Ты начала изучать окклюменцию? — сделал вывод, снова прочитав название учебника.       Грейнджер смотрела на него немигающим от удивления взглядом пару секунд. Ей правда казалось, что сейчас он скажет, будто спутал её с какой-то другой девчонкой и уйдёт. Но прошла секунда, вторая, а Малфой всё стоял с выжидающим ответа взглядом.       Отмирая, она выхватила из его рук учебник и бросила:       — Тебя это не касается.       — Обычно окклюменцию изучают в паре с легилиментом, — продолжал парень, догнав её и поравнявшись, когда Гермиона едва ли успела свернуть за другой стеллаж.       — У меня превосходно получается осваивать окклюменцию и без твоих советов.       Отлично, Гермиона.       Ещё выпяти губу и скрести руки на груди, чтобы он уж точно понял, как ты зла на него.       — Думал, у меня больше привилегий обижаться на тебя, — конечно же, он понял. Грёбаный Малфой. — Ты так и не извинилась.       Она резко развернулась, мазнув кудрявой прядкой по его щеке.       — Ты пришёл извинения выклянчивать? Серьёзно, Малфой?       — Нет, — он опустил вниз учебник, который упирался в неё в горизонтальном положение и служил своего рода барьером между ними. Служил. Драко сделал шаг к ней, в то время как она отошла назад и сразу же, ну разумеется, упёрлась в стену. Грейнджер огляделась по сторонам, определяя, были ли у них сейчас зрители. К счастью или к сожалению, Гермиона забрела в самый дальний блок библиотеки, где учеников почти не бывало. — Соскучился.       Она увидела, как скривился его рот в ухмылке, когда он произнёс это.              Малфой снова начал это — эту грёбаную игру. Хорошо, значит Грейнджер её продолжит.       Гермиона наигранно сжала губы и свела бровки домиком, якобы выражая сожаление, когда ответила:       — Что?.. Астория бросила? Жалость-то какая, — девушка снабдила огромной порцией издёвки конец своего ответа.       — Мы с Гринграсс не…       — Дай угадаю, не встречаетесь? Кажется, я это уже слышала, — прищурилась она и тем же самым учебником ударила его в грудь, отталкивая от себя. — Повторяешься, Малфой. Это уже даже не интересно.       — Тебе всегда не интересно, а потом я узнаю что-то новое о себе в твоих песнях, — он сделал задумчивое выражение лица, хотя Гермиона видела, как откровенно его веселила вся эта ситуация. — Как там пелось? «Всё совершенное в твоих мыслях занимаю я»?       — Что? — её голос подскочил, она начала нервно смеяться. Мерлин... Ей не выпутаться из этого. — Не неси чепуху, Малфой. Я ещё не настолько выжила из ума, чтобы посвящать кому-то песни. В особенности, тебе. Мы друг другу никто, забыл?       — Снова никто? И снова Малфой? Какой-то замкнутый круг. Как быстро мы к этому возвращаемся, когда ты обижена.       — Что тебе нужно? — прервала Грейнджер его, уже не сдерживая раздражения. — Ты хотел извинений, ты их получил. Ещё какие-нибудь пожелания?       — Есть одно.       И она почувствовала это.       Как воздух словно выкачали из диафрагмы, когда его губы обрушились на неё.       Тело вмиг оцепенело. Она буквально забыла в одночасье, каково ощущать собственные конечности, потому что Гермионе казалось, что все органы чувств сейчас сконцентрировались в тех зонах, где её касался Малфой. Где его губы сминали её. Где его ладони сжимали её талию до боли в рёбрах.       Она пожалеет об этом позже... Но не сейчас. Сейчас она отвечала на его поцелуй с тем же пылом, который исходил от него.       Грейнджер вела своими ладошками по крепким плечами, ощущая под ними рельефность его тела — боже, как давно она хотела этого. Она сжала в маленький кулачок горловину его водолазки, притягивая к себе ещё ближе.       Ей мало. Ей его мало.       Она хотела содрать к чертям всю одежду с них, лишь бы ощутить жар его тела своим.       Мерлин. Гермионе хотелось кричать. Визжать. Выдавать типичные девчачьи реакции. Это то, что она чувствовала рядом с ним. То, что она чувствовала, когда его рука обхватила её шею и сжала, отчего Грейнджер не смогла сдержать глухого стона. То, как его язык ворвался ей в рот, переплетаясь с её собственным. Они буквально боролись. Это то, что они чувствовали — их борьбу. Друг с другом. С самими собой.       Она была раздражена тем, каким грубым он делал их поцелуй, и в ответ оттянула губу Драко, заставляя того зашипеть. Он сбросил её руки со своей шеи и пригвоздил их к стенке.       Грёбаный Малфой.       И это снова происходило с ними: он подчинял её — она сдавалась.              Драко заставлял её подстраиваться под заданный им темп. Делать так, как того желал он.       Поцелуи, которые были у неё прежде, ощущались иначе. Они были поцелуями — трепетными, по-детски невинными.       То, что делал с ней Малфой, выворачивало её наизнанку и заставляло Грейнджер всхлипывать, стонать, дрожать, буквально умолять его прекратить эту сладкую пытку. Потому что, если он не остановится сейчас, Гермиона знала, что она не сможет прекратить это уже никогда.       Они перешли эту черту. Стёрли её в прах.       Это безумие. Жестокое. Болезненное.       Гермиона задыхалась. Но ни под каким предлогом она бы не остановила то, что происходило между ними сейчас.       Движениями своих губ они будто безмолвно выговаривали друг другу те повисшие в воздухе недосказанности между ними, копившиеся все эти месяцы.       Его ладони пробрались под её жилетку. Он оттянул водолазку — единственную оставшуюся преграду между ними — вверх, и тогда она, наконец, смогла ощутить шершавость пальцев на своей коже. Табун мурашек пробежал по телу девушки от холодности его ладоней, ласкающих её, щекочущих.       И в этот момент Грейнджер расслабилась. Напряжение спало вместе с замедлившимся кружением языка Малфоя, который вырисовывал на нёбе рисунки, известные только ему одному. Он целовал её прерывисто, давая обоим возможность вдохнуть воздух. Давая Гермионе секундное ощущение первенства. Когда она медлила своими губами, водила язычком по его, зализывая ранее оставленные на них ранки. Она доверилась ему. Каждому из его действий. Сдалась.       Пока оглушительная боль не пронзила её.       Сдавленный крик почти слетел с её уст, но Драко заглушил его своими губами, закусив их с такой силой, что девушка была уверена, они начнут кровить.       В тот момент Гермиона поняла значение выражения «вихрем в голове», потому что это именно то, что с ней произошло, когда её мысли о Малфое всплыли на поверхность, её чувства к нему — всё, что она так старалась заглушить.       Понимание обрушилось на неё лавиной.       Она оттолкнула его, когда осознала, что он только что сделал.       Гермиона сжала голову ладонями, надеясь унять пульсирующую боль от вторжения.       Господи.       Как больно.       — Как ты там пела, Грейнджер? — слышала она отдалённо его насмехающийся голос, всё ещё чувствуя головокружение. — Ты — «плохая лгунья»?       Она вскинула голову и посмотрела на него с такой яростью, что ей казалось ещё чуть-чуть и она будет способна невербально проклясть его.       — Как ты смеешь? — крикнула девушка. — Ты залез в мою голову!       — Ты солгала мне. Изучи ты окклюменцию так превосходно, — повторил он произнесённые минутами ранее ею слова, — ты бы выставила щит. Сама виновата.       — Что ты возомнил о себе, чёрт возьми, — толкнула она его в грудь, из-за чего парень ударился затылком об одну из полок, поморщившись.       Гермиона хотела кинуть в него сотней непростительных. Хотела сделать ему так же больно, как он делал это ей.       И она говорила не о физической боли. Нет... Головная боль давно утихла, зато та ноющая сердечная боль, которую девушка, как она думала, только заглушила, снова начала долбиться внутри неё с такой силой, будто задалась целью пробить её грудную клетку насквозь.       Теперь он знал всё.       О её мимолётный взглядах в его сторону. Едва заметных наблюдениях за ним в те моменты, когда, она была уверена, он не увидит её.       О ночах, проведённых с мыслями о нем. О наивных мечтаниях по парню.       О первых слезах из-за него — глупая, глупая женская слабость.       О первых строчках о нём.       — А теперь мы поговорим, — скрестил руки на груди Малфой, выражая полную невозмутимость.       — Мне не о чем с тобой разговаривать, — буквально прошипела она в ответ.              Ей хотелось ударить его. Толкнуть. Заколотить своими кулачками по его груди. Будто это помогло бы ей ослабить свои эмоции. Выпустить их.       — Послушай меня.       Она отрицательно мотнула головой. Вела себя так по-детски, что саму выворачивало от подобного поведения.       — Что тебе нужно от меня, Малфой? — выдохнула Гермиона, звуча измученно.       — Нужна ты.       Нет. Она не купится на это снова. Не в этот раз.       Грейнджер опустилась на пол, собирая упавшие книги, явно выражая свою позицию касательно этого разговора. Драко молчал, наблюдая за её торопливыми неловкими действиями из-за всё ещё трясущихся рук.       Она бы могла уйти. Оттолкнуть его от прохода, который он даже не загораживал ей. И навсегда поставить огромный крест на Драко Малфое.       Но что-то дёрнуло Гермиону. Что-то, что тянуло её всё это время — желание.       И тогда она выговорилась ему:       — Ты игнорировал меня, — махала Грейнджер руками в воздухе. — Ты сошёлся с Гринграсс, как только я оттолкнула тебя. Избегал меня, а сейчас говоришь, что я нужна тебе, — повысила голос. — Да как ты смеешь делать и говорить все эти вещи! Я не игрушка, Малфой. Я живой человек, у которого есть чувства, а тебе плевать на них.       — Я не хотел делать тебе больно. Но ты не оставляла мне выбора, я должен был сделать это.       — Я не оставляла? Это ты заявился на следующий день после нашей ссоры под ручку с Асторией.       — Дафна попросила нас с Асторией организовать предстоящие квиддичные мероприятия. Гринграсс капитан группы поддержки, вместо меня вообще должен был быть Монтегю, но он обычно забивает на всю эту бумажную волокиту.       Внезапно желание посильнее хлопнуть себя учебником охватило её. Или удариться о книжную полку. Может хоть так её поехавшие мозги решили бы снова заработать в обычном режиме.       Мерлин, она готова провалиться сквозь землю со стыда.       Мало того, что он рылся в её мозгах, где она прямо-таки на блюдечке показала ему все свои чувства, так ещё и сейчас Гермиона буквально закатила ему всю эту сцену ревности из-за надуманной ею самой ситуации.       Моменты с Драко и Асторией, свидетельницей которых она становилось, словно сменяющиеся кадры пронеслись перед её глазами.       Грейнджер ведь, правда, если и видела их вместо, то чаще всего они оба были сосредоточенны на каких-то бумагах, всегда разложенных вокруг.       Даже сегодня. Она вспомнила тот момент, когда, как ей казалось, Малфой нагнулся к Гринграсс — на самом же деле парень просто изучал пергаменты, лежащие перед девушкой.       Господи.       Какая она дура.       — Это не отменяет того, что ты игнорировал меня.       — Ты сама хотела этого.       Она молчала, понимая свою безоружность против его аргументов.       — Нам нужно было это время, — снова пошёл в наступление Малфой. — Всё, что происходило между нами, напоминало замкнутый круг. Я делаю шаг к тебе, ты делаешь три назад. Дружба, Грейнджер, серьёзно? — фыркнул он. — Какая к чёрту дружба между нами?       — Это единственное, что может быть между нами.       — Почему ты так в этом уверена? — сорвался он и поставил ладони по обе стороны от её головы, преграждая любые возможности к отступлению.       — Потому что я физически не могу, — и тогда она, наконец, решила объяснить ему: — В моём контракте есть пункт: никаких публичных отношений, как минимум три года. Тот период, когда мне нужно по максимуму отработать контракт и твёрдо закрепиться на занятом месте. Брэдли контролирует каждое моё действие.       Он всматривался в её лицо. Искал признаки лжи.       Гермиона хотела бы, чтобы всё это было неправдой. Однако вот она... Её реальностью, которую девушка сама довела её до подобных последствий.       Грейнджер увидела, как его ладони опустились вниз.       «Уходи», — кричало её сознание.       Вероятно, сейчас им действительно придётся поставить точку. Он оставит её. Уйдёт, и единственным связующим звеном между ними будут их друзья и короткие встречи в компании.       Она уже морально готовилась к этому, когда Драко ответил ей спустя пару секунд:       — Публичными, говоришь, — задумчиво протянул он. — Людям ведь не обязательно знать.       — Что ты имеешь…       Непонимание отразилось на лице Гермионы. Он прерывал её, продолжив:       — Салазар, Грейнджер. Я, правда, думал, что это выветрится из меня. Как та самая мелодия, которую ты случайно услышишь, а потом на повторе прокручиваешь её в своей голове целый день, но я буквально помешался на тебе.       Ей показалось, что стук их сердец выровнялся в единый ритм. Она боялась сделать лишнего вздоха, спугнув момент его откровения. Малфой потянулся своими ладонями к её, медлил, будто спрашивал разрешения, прежде чем она переплела их пальцы. И тогда он возобновил свою речь:       — Ни прошло и дня в этом грёбаном месяце, чтобы я не подумал о тебе. Я выискивал твою кудрявую макушку постоянно: на занятиях, в коридорах, на трибунах, когда ты приходила с Пэнси к нам на тренировки. Блять, я проходил мимо танцклассов за день раз пять, как минимум, чтобы понаблюдать за тобой со стороны, — Гермиона закусила щёку изнутри, пытаясь побороть рвущуюся наружу улыбку. — Мне хотелось задушить своего лучшего друга, потому что каждый раз, когда я видел, как ты смеёшься над очередной тупостью Нотта, я думал только о том, как хочу, чтобы эта улыбка была обращена ко мне. И что уж говорить о том, что за одно сегодняшнее утро я уже послушал твой трек раз пятнадцать. Мне, конечно, не состязаться с Тео, но…       И она не выдержала этого.       Гермиона снова притянула Драко к себе, чувствуя его расползающуюся улыбку на своих губах, пока целовала.       Совсем не так как он.       Медленно. Нежно, смакуя этот момент. Ей было жизненно необходимо перенести на свои губы его вкус. В последнюю очередь она бы предположила, что губы Малфоя ощущаются как плитка шоколада. Как сахарное печенье. Как любимая детская сладость, остатки которой ты готов слизывать с каждого пальчика.       Пока парень снова не перетянул на себя инициативу, сплетая их языки и позволяя перерасти её ласке в его страстность, что унесла обоих в бесконечный поток наслаждения. Она ластилась, следовала за всеми его движениями.       Ей не хотелось останавливаться, но лёгкие ощущались всё тяжелее из-за нехватки воздуха.       Они смотрели — никто даже не пытался первым отвести взгляда. Настолько пара не находила в себе сил разорвать зрительный контакт. Они словно выжигали этот момент на подкорках мозга друг друга. Момент их начала.       — Готов наступить на горло своему мужскому эго, соглашаясь скрыть… Нас?       — Потерплю, — их губы, поддразнивая, почти соприкасались друг с другом, пока он шептал. — Потому что ты, та единственная, кого я хочу. Я хочу узнавать тебя. Целовать. Касаться. Заставлять смеяться. Хочу ухаживать за тобой. И никогда не быть тебе только другом, — Малфой закатил глаза на последнем слове.       — Что ж, не друзья обычно ходят на свидания, — хитрый прищур девушки скользнул по лицу парня, выжидая, когда до него дойдёт её намёк.       — Что ж, — повторил Драко за ней, вызвав улыбку на лице Гермионы, — тогда завтра в шесть буду у твоей комнаты.