Give me your love

      Из окна открывался вид на тихую Йокогамскую ночь. Наплевав на это, Чуя аккуратно, дабы не разбудить мирно спящего рядом Осаму, приподнялся, приняв сидячее положение, посмотрел на электронные часы, стоящие на прикроватной тумбочке. Время давно перевалило за три часа ночи и уже близилось к четырём утра. Едва слышимо вздохнув, рыжик тихо встал, взял со стола карандаш, несколько листов бумаги, специально прикрытые первой попавшейся книгой детективного жанра, осторожно прошёл на кухню, включив там свет, и расположил нужные ему вещи на столе.       Грызя кончик карандаша, тот представлял в голове мелодию и слова к ней. Звучало необычайно спокойно по сравнению с тем, что тот обычно пишет, но сейчас у него такой настрой, и пока он есть, лучше воспользоваться возможностью, ведь всегда, когда появляется мотивация, нужно тут же хвататься за дело, пока желание делать это не упорхнуло куда подальше.       Иногда тихий скрежет грифеля карандаша заменяло его постукивание — представление мелодии. А затем парень и вовсе начал тихо бубнить себе под нос слова, пока его взгляд не метнулся к дальнему углу, в котором, оперевшись о стену, стояла гитара, а рядом с ней лежал пакет с несколькими разнообразными примочками. Задумавшись, Чуя забыл о том, что был не один в этой квартире, прошуршал пакетом, пока не нашёл нужный ему прибор для изменения звука излюбленного инструмента, подключил его и коснулся струн. Слышать звук акустической гитары было непривычно, поэтому, несколько раз потренькав, чтобы привыкнуть к классическому звучанию инструмента, начал перебирать струны: три раза одну, два раза пониже, а затем взял ноту повыше, также исполнив её три раза, потом сделав вновь переходы к другой ноте, только теперь не два раза, а три, повторил первую ноту три раза, а напоследок сделал арпеджио от низкой ноты к более высокой. Звучало спокойно, но ничуть не хуже прошлых песен. Довольный собой, тот, улыбнувшись, повторил эту мелодию, а затем ещё раз. Позже пошла всё так же спокойная мелодия, только теперь парень перебирал две соседние ноты, уже открыл рот, чтобы запеть, как дверь, не выдержавшая сильного давления опёршегося о неё Осаму, завороженного данной картиной, предательски скрипнула. Чуя вздрогнул от неожиданности и поднял взгляд, молча смотря на противоположный конец комнаты. Тот боялся, что ему влетит за то, что он посреди ночи играет на гитаре, но вместо этого парень проговорил: — Не спится?       Юноша растерялся. Помолчав пару секунд, тот собрался с мыслями и отчеканил: — Да проснулся недавно, не мог снова заснуть, вот и сел продолжать писать песню, пока есть вдохновение, но захотелось сыграть, послушать, как звучит. — в голубых глазах всё ещё был страх, который Чуя благополучно пытался скрыть. — Извини…       Извинения со слезами на глазах, нередко даже и стоя на коленях перед высоким парнем, были буквально каждодневным ритуалом певца: то нахамит, то неосознанно замахнётся и даст пощёчину, то нагло отпихнёт, когда тот полезет за очередным поцелуем или укусом в шею. — Чуя, не неси чушь. — вопреки ожиданиям Осаму лишь сел рядом с юношей и, улыбнувшись, промурлыкал, — Сыграй-ка мне то, что играл, а я с интересом послушаю. — Дадзай, я не…       Не дав договорить, парня нежно взяли за острый подбородок. — Чуя, пожалуйста. Я хочу послушать.       Вздохнув, Накахара всё-таки мотнул головой, чтобы его отпустили, и начал снова перебирать струны, как делал это пару минут назад: три повтора комбинации из трёх раз по три ноты, арпеджио, потом снова начал перебирать две соседние низкие ноты, а с его губ лилось красивое пение: — I know, I know, I know, the situation's strange… — сделав ещё один перебор от низкой ноты к высокой, тот продолжил, стараясь думать о том, что находится один дома, чтобы не чувствовать себя некомфортно, — It takes a little getting, a little getting used to… — Love me, love me, love me, love me…       Чуя вопросительно вскинул голову, не прекращая играть, и смотрел на парня, который так неожиданно, но чудесно запел. Тот лишь, улыбаясь, продолжал, взяв более высокую ноту: — Love me, love me, love me, love me, — ловкие пальцы снова взялись за бледный подбородок, — love me, love me, love me, love me more…       После того, как Осаму допел последнее слово, он, вынудив парня отложить гитару, посадил его на свои колени и затянул в нежный поцелуй, сжимая хрупкую талию, которую закрывала свободная футболка. Громко и разочарованно вздохнув, рыжик послушно приоткрыл рот, и чужой язык тут же скользнул внутрь, словно изучая то, что знал наизусть. Дадзай думал, что Чуя уже полностью принадлежит ему, но Накахара понимал, что это вовсе не так и быть так не может! Он лишь старается хорошо вести себя, чтобы втереться в доверие, получить хоть чуточку свободы и времени, и в какой-то момент докричаться до кого угодно при помощи замысловатого текста песен. Он хотел отвечать на этот поцелуй? Вовсе нет. Была бы у юноши возможность, он бы уже давно избил Осаму в лучшем случае до потери сознания. Чуя упустил из виду момент, когда из бунтующего, высокомерного парня превратился в покорного мальчика, плачущего в ванной и дёргающегося от единственного движения чужой рукой.       А писал тот о просьбе настоящей любви, а не «поддельной», или же обычного желания тела. Ему хотелось искренних чувств, романтики, а не каждодневных слёз.       Когда воздуха стало не хватать, певцу еле-еле удалось отстраниться. Он вытер свой рот, безнадёжно глядя на Осаму. — Знаешь, утонуть в твоих глазах было бы самым лучшим способом суицида. Куда поинтереснее передоза таблетками, повешения или пули в висок. — Ты серьёзно?! — Да. До встречи с тобой я столько резался, плача из-за того, что нам не суждено встретиться, что ты себе представить не можешь! — Я в очередной раз убеждаюсь, что ты идиот. — не дав ему вставить и слова, Чуя продолжил, — Откуда ты узнал текст песни? Неужели подглядел?       Осаму, невинно хихикнув, перебрал свои волосы. — Ну… случа-а-айно увидел отрывочек, когда ты не закрыл свои излюбленные листы. — Не очень-то ты хорошо поступил. — Чуя, ну я же случайно.       Громко вздохнув, Чуя обидчиво отвернулся, уставившись взглядом в окно, за которым только-только начинало светать. Было неприятно, даже немного больно, так как Осаму нарушил своё обещание — не читать сочинённые текст и музыку, хотя это было немного ожидаемым, ведь похититель одержим своей жертвой, даже неоднократно резался. Однако удача улыбнулась ему во все тридцать два зуба, и теперь его кумир сочиняет песни про своего самого ярого фаната. Просто шик. — Я заметил, что у тебя довольно обширная библиотека, которая состоит из одних детективных романов. Агата Кристи, Артур Конан Дойл, Эдгар Аллан По, и прочие, однако у тебя нет даже столь известного Чехова или Толстого. Классика не интересует? — Да к чёрту её. Слишком занудная, скучная. А вот детективы — совсем другое дело! Да и учусь на него. Сейчас летние каникулы, потом последний курс будет. — А? — Чуя удивлённо выгнул бровь, а потом нервно рассмеялся. — Как иронично: детектив совершает одно преступление за другим. Да хоть целый роман пиши!       Осаму задумался. А ведь Чуя прав: человек, который должен раскрывать преступления, сам же в них тонет. Глупо. — Кто ж знает, может, мы — всего лишь персонажи очередного современного произведения? — Хотелось бы мне надеяться на это. — Неужели тебе не нравится?       С Чуи будто спустили предохранитель. Он устал слушать столь глупые вопросы, ответы на которые так очевидны, устал терпеть отношение к себе, словно к игрушке из секс-шопа, устал от мучительного плена, поэтому сорвался на крик: — Да ты заебал, понимаешь?! За-е-бал! Я тебя ненавижу! — парень в мгновение ока подскочил с чужих колен. — Меня тошнит от твоего голоса, от твоего смазливого лица, от твоих дурацких действий, от твоего стрёмного имени! Я ненавижу всё, что связано с тобой! Ты — псих! У меня была, хоть и с болью, но всё равно чудесная жизнь! А ты просто взял — и размазал её! Ты лишил её счастья, оставив только боль от утраты родителей, и добавил к ней физическую! — Чуя… — Заткнись! Терпеть тебя не могу.       Чуя побежал в ванную и тут же запер за собой дверь. Почти сразу послышался настойчивый стук, а затем спокойный голос: — Чуя, выйди, пожалуйста. — Ни за что! — Я обещаю, что не буду тебя наказывать. Клянусь. Прошу, выйди.       Вместо ответа последовал звон разбитого зеркала. Один за другим осколки падали на пол и разбивались на более мелкие, а некоторые так и остались на своём месте. Болезненно прошипев, Чуя включил холодную воду и подставил под струю окровавленный кулак. — Чуя, всё хорошо? — Да всё заебись! Я живу в чужой квартире, каждый день прохожу через не желанный мной секс, терплю физическое и психологическое насилие — что ещё нужно?! Блеск, роскошь, а не жизнь!       Между парнями часто проходили «семейные» ссоры, исход которых всегда был один, но делился на степень тяжести: если Чуя извинялся, особенно стоя на коленях и моля о прощении, то всё заканчивалось нежным примирительным сексом, а если до последнего посылал Осаму куда подальше, то оказывался связанным и поваленным на стол, пол — куда угодно, но только не на кровать, и грубо взятым так, что аж искры из глаз летели, а тело болело в лучшем случае один день. Но сейчас всё было совсем по-другому: Чуя закрылся в ванной, разбил зеркало, и после этого ещё умудряется кричать на Осаму матом. Просто прекрасно. — Чуя… — Да завались! Пошёл к чёрту! Я не открою эту ебучую дверь! Вода есть из-под крана, а без еды пару неделек проживу. Ни за что не открою. Ты зайдёшь сюда только через мой труп, если осмелишься выломать дверь.       Громко вздохнув, Осаму сел на пол, оперевшись спиной о стену, и стал задумчиво перебирать пальцами, иногда сплетая их в замок, иногда хрустя ими, внимательно глядя на них и вслушиваясь в каждый звук, исходящий из запертой комнаты, однако ничего важного нельзя было услышать: слабый напор приятно прохладной воды заглушал рваные выдохи и тяжёлые всхлипы. Дадзай вовсе не чувствовал себя виноватым. Он не понимал, что сделал не так, поэтому закрылся в размышлениях, не обращая внимания ни на что, даже на короткий, но слышимый грохот, послышавшийся из ванной комнаты. Опомнившись только через пять минут, парень прошептал: — Чуя… — каждый раз тот упоминал имя объекта своего обожания, — Чуя, ты как? Может, всё-таки выйдешь?       Ответа не последовало. Окликнув юношу ещё раз и не получив никакой реакции, тот решил попробовать открыть дверь, просунув тонкое лезвие ножа в замочную скважину. Изрядно повозившись с этим, студенту всё-таки удалось взломать замок. В носу тут же застрял режущий запах железа, а перед глазами на пару секунд помутнело. Отойдя от резко нахлынувшего шока, Осаму упал на колени перед лежащим на тёплом кафельном полу бессознательным телом. По запястью тонкими струйками стекала бордовая кровь, а пальцы другой руки намертво сжимали перепачкавшийся вишнёвыми пятнами немаленький осколок зеркала. Из каштановых глаз брызнули солёные капли, а руки тут же потянулись отчаянно зажимать кровоточащую рану. — Чуя, мой маленький, зачем ты так…       Пробубнив себе под нос эти слова, Осаму нащупал слабый пульс. В его глазах мелькнул огонёк надежды на счастливый исход, однако вместо того, чтобы тут же вызвать скорую помощь, подхватил юношу на руки и, паникуя, понёс его на кухню. Дорожка из мелких капель крови сыпалась за парнями. Аккуратно, но быстро усадив певца за стол, Осаму начал в панике рыться в шкафу, пытаясь найти нужные ему вещи. Из дрожащих рук валилось всё, что попадалось: бинты, перекись, пластыри, каким-то чудом не разбился упавший на плитку столешницы пузырёк йода.       Звонить врачам было правда бессмысленно: потеря крови, к счастью, была минимальной — Осаму вовремя успел, а выход из сознания, вероятнее всего, был вызван сильной болью, волнением и испугом. К тому же, этот случай уж точно бы зазвездился, если Чую увезли на скорой, затем Дадзая начнут расспрашивать, почему Накахара был в его квартире в четыре утра, на каком основании он вскрыл вены, и так далее, а такими темпами выйдут на уверенность в том, что юношу держат в, так сказать, сексуальном рабстве. Да и подобные раны он обрабатывать уже умел — селфхарм научил.       Дрожащими руками Осаму быстро мазал средней длины и глубины порез на левой руке. Он торопился изо всех сил, ведь каждая секунда, каждая потерянная капля крови играли важную роль. Удалось хоть как-то успокоиться, когда студент накладывал очередной слой бинтов. Полное облегчение настало после того, как он заботливо завязал белый бантик, а затем быстро обработал перекисью исцарапанные осколками зеркала пальцы и заклеил немногочисленные ранки пластырями. Парень проверил пульс, облегчённо вздохнул, откинулся на спинку стула, на котором сидел, и позволил себе не сдерживать слёзы окончательно. Он до сих пор не мог понять, что такого сделал, чтобы Чуя так накричал на него и вскрыл себе вены.       По щекам ручьём текли смешанные слёзы: переживания и облегчения, испуга и счастья. Никогда столько искренних эмоций он не испытывал. Через пару минут, успокоившись, Осаму глянул на Чую. Он сидел неподвижно, словно мёртвый, но парень знал, что тот жив: пульс постепенно приходил в норму, дыхание, хоть и слабое, но было, слышался редкий отчётливый стук сердца.       В очередной раз громко вздохнув, Осаму взял до сих пор бессознательное тело на руки, целуя своего «любовника» за ухом и туда же нашёптывая: — Чуя, ну зачем… Я же люблю тебя…       Аккуратно положив его на кровать, парень лёг рядом, перебирая рыжие волосы и задумчиво глядя в окно. Уже виднелось солнце, а часы показывали ровно пол пятого утра. За один лишь час произошло столько всего: совместное пение, поцелуй, удалось выяснить, кем Осаму на самом деле является, затем возникла очередная ссора, а потом и вовсе, как казалось Дадзаю, бессмысленное вскрытие вен.       Уснуть не получилось совсем, зато удалось дождаться момента, когда Чуя очнётся. Юноша приоткрыл глаза, в недоразумении хлопая длинными ресницами, затем посмотрел на свою забинтованную руку и шёпотом ругнулся очередным матом себе под нос. — Ох, Чуя, ты очнулся! Ничего не болит? — Иди знаешь куда?       Накахара лежал на боку спиной к парню. Поворачиваться не хотелось, да и сил не было. Тот лишь не двигался, немо позволяя слезам стекать с его щеки на подушку. — Ну хватит злиться. Больше не делай с собой так. — Да я лучше сдохну, чем буду жить с тобой.       После этих слов Чуя заткнулся и стал молча смотреть в окно, изредка шипя и морщась от щиплющей боли и пропуская чужие слова мимо ушей, так как окончательно углубился в свои мысли. Он понимал, что Осаму благополучно наплевал на вызов скорой помощи, так как могли догадаться о тайной жизни обоих парней. «Пф, да лучше бы вообще дверь не открывал и пошёл спать, а я бы за это время истёк кровью», — то, о чём подумал певец после прошлых мыслей. Но, увы, ему совсем ничего не остаётся кроме того, как терпеть сексуальное насилие и либо жить в этой квартире, пока Осаму не надоест, либо ждать, пока кто-то догадается о настоящем смысле текста всех песен. Да и к тому же, Дадзай учится на детектива, а значит, скрыть что-то от него просто невозможно. Он обязательно докопается, когда почувствует, что что-то не так, перевернёт весь дом, но найдёт то, что может помочь побегу Чуи, и тут же бесследно уничтожит. В ужасную, всё-таки, ситуацию влип Накахара.