***
С того момента чуть ли не полную свободу Накахары урезали так, что её стало в разы меньше, чем было в первые дни проживания в чужой квартире. Прошли уже два месяца, а он всё ещё живёт не у себя дома. Да, летние каникулы студента близились к концу, но это вовсе не останавливало его, а наоборот только добавляло мотивации удерживать у себя любимого человека. Что же ему поможет расслабиться после сложной учёбы в специальном учебном заведении? Только низенький рыжик с прекрасным голосом, слухом и талантом. Теперь ошейник использовался не только в постели. Он постоянно находился на тонкой шее, а цепь привязывалась к батарее в ванной, чтобы не мучиться с хождением в туалет. В жизнь юноши вошло определение «лимит на передвижение по квартире» — он мог свободно ходить, где ему будет угодно, но только под строгим наблюдением Осаму и то не больше десяти минут в день. Не в счёт были моменты, когда Дадзай со скуки позовёт того вместе посмотреть телевизор, послушать музыку, попросит сыграть на гитаре, пригласит на долгожданный ужин аж за столом и с бокальчиком вина, который закончится в постели на удивление нежным сексом. В основном распорядок дня Чуи состоял из пробуждения из-за чужих топотов в коридоре или соседней комнате, завтрака прямо на тёплом полу, затем тот рылся в листах бумаги, исписывал их нотами и словами, перебирал струны на единственной дорогой ему вещи, а когда надоедало, просто ложился на пол и тупо глядел в потолок. Как когда-то Чуя и говорил, он действительно переселился в ванную комнату, только не по своей воле, а вынужденно. Он скучал по мягкой кровати. Ему хотелось хотя бы просто полежать на ней, да пусть рядом будет Осаму, обнимающий его и докучающий с надоевшими укусами, пускай! Но спина уже болела от отсутствия мягкой поверхности, а для него было праздником, когда шатен решит взять его не на этом ненавистном полу, а в своей кровати. Накахара действительно напоминал собаку: был привязан цепью ошейника к батарее, рядом стояли тарелка с едой для лёгкого перекуса и стакан воды, а также кучка «игрушек» — карандаш, ластик, стопка листов и гитара с примочками. Всё. Больше ничего у него не было. Как-то раз, когда Осаму ушёл из дома, Чуя не выдержал. Он разревелся, выплакав море слёз и всё-таки сорвав себе голос, который потом восстанавливался в течение долгого времени. Было больно. Очень. Внутри него только пустота, режущая без ножа. А снаружи никак не затягивающаяся рана. Тот плакал каждый раз, когда Осаму менял пропитавшиеся кровью бинты на свежие, белые. Потому что было больно. От сильных нажатий. От осознания того, что человек, рассчитывающий на то, что в будущем будет помогать людям, наносит ему вред. Страшно, тошно, противно. После сорванного голоса тот вспомнил о том, что рядом есть тарелка. Можно разбить её и вскрыться осколками, только теперь Чуя уж точно сможет сделать глубокий порез, и никто его не спасёт. Вернее, не вернёт к жизни, полной мук. Чуя опять не успел. Только-только тот разбил тарелку, взял в руку осколок, как на шум прибежал словно из неоткуда появившийся дома Осаму. Накахара выслушивал в свою сторону кучу криков, его поливали грязью. Дошло до того, что упомянули его родителей. — Ты никчёмный, понимаешь? Ты только и можешь, что бренькать на гитаре и опьянять всех своим чудесным голосом. Больше ни на что ты не способен. Не можешь бороться, барахтаться до последнего. Ты слаб. Не слушаешь старших. Говоришь, что думаешь, но голос дрожит. Ты — трус. Твоё имя звучит так сладко, но на деле оно ничего не значит. Твои родители избаловали тебя. Они подарили тебе слишком много любви и заботы вместо нормального воспитания. Тот снова расплакался, что только ухудшило ситуацию. Дадзай не любит проявление слабости. Он ударил несчастного юношу лицом о батарею. В ушах долго стоял оглушающий звон, а перед глазами расплывалась пелена. У него спёрло дыхание. Ему разбили нос, на лбу был яркий массивный синяк. Это не остановило слёзы, а только подогнало их, сколько бы Чуя не пытался сдерживаться. Поняв, что говорить с ним в таком состоянии бесполезно, Осаму собрал все осколки и вышел из ванной комнаты. Певец долго пролежал на полу, свернувшись калачиком, плача себе в колени и иногда вытирая капли крови под носом квадратиками туалетной бумаги. Ему ужасно одиноко. Он скучает по давно минувшим дням, когда жил с родителями. К чёрту эту популярность. Обойдётся без неё. Лучше бы у него была полноценная семья, настоящая любовь… а не это всё. Не стоило ему начинать карьеру. Не стал бы популярным — не произошло бы этой ужасной ситуации. Со временем Осаму стал спокойно уходить из дома, оставляя Чуе только листы с нотами и текстом песен, пластиковую бутылку воды и гитару. Всё. То есть, даже карандаша не было, так как детектив боялся, что парень даже им попробует вскрыться. Тот понимал, что его «возлюбленному» не хватит сил задержать дыхание самому, чтобы задохнуться, он не сможет даже попытаться сломать гитару и перерезать вены чем-то острым, оставшимся от музыкального инструмента, или же оторвать струны и перетянуть ими свою шею. Эта гитара — единственное, что ему напоминает о его родителях. Раньше у него была квартирка, которую он мог запросто продать и на свои средства купить роскошные хоромы, но Чуя не делал этого, ведь именно это местечко напоминало ему о родителях. Он хранил свой дом и каждую вещь в нём: от семейных фотографий в рамке до посуды, как зеницу ока. А сейчас у него есть только гитара — самый дорогой для парня подарок, сделанный ему его родителями, не считая жизни. Невыносимо длинные минуты складывались в часы, а часы в дни. Чуя пытался как можно больше спать днём и вечером, когда Осаму находился дома, а активничать ночью, но этот режим нередко ломался, потому что студенту может резко приспичить разбудить певца и поразвлечься с ним — вжать в стену и грубо взять. Когда чужой человек находился дома и не спал, певец пытался быть тише воды и ниже травы. Время капало медленно, но верно. Не так популярный певец представлял себе его любимое время года, тем более когда тот на пике популярности.***
Чуя уже не мог сдерживать себя. Слишком больно ему было. Его даже не волновало то, что буквально через пару минут начнётся очередной сольный концерт. Но с другой стороны, концерт — единственное событие, на котором он сможет оторваться по полной и забыть про существование Осаму. К тому же у него всё ещё есть шанс, что кто-то поймёт истинный смысл песен. По щеке медленно стекает слеза, которую Дадзай быстро смахивает, заглядывая в манящие его глаза. — Эй, Чуя, сейчас же будет твой концерт. Тот принялся покрывать пудрой следы слёз, коими были красные щёки, а когда закончил, поцеловал лоб. — Хорошо выступи. Порадуй меня и остальных. Чуя покорно кивнул, поднялся со стула, подхватил свой микрофон и заранее выдавил из себя улыбку. Тот выбегал из гримёрки на сцену под восторженные крики фанатов, давно не видевших своего любимого исполнителя вживую. — Ну что, пошумим? Слышатся визги, после которых Накахара улыбается шире, только искренне. Начался концерт. Он пел одну за другой песни вперемешку: и старые, до похищения, и новые — ту, с которой открывал масштабное шоу, ту, мотивация к которой когда-то угасла, но потом всё-таки вернулась, ту, которую исполнил в прямом эфире, сидя в чужой квартире. Когда заиграла новая, незнакомая никому мелодия, ноги Чуи подкосились. Ему было страшно за то, что с ним в будущем сделают за это. Однако тот ловко удержал себя даже на высоких каблуках и вскоре принялся петь новую композицию, которую сочинял, будучи закрытым в ванной. Фанаты вопросительно смотрели на своего кумира, а потом подхватили его волну. Кто-то поймал ритм песни и принялся напевать мелодию себе под нос, а кто-то просто наслаждался живой музыкой. — Meet me in back of the gym… A letter penned with charm and wit. Some how the feelings don't fit… Он вспоминал те мгновения, из-за которых жизнь пошла наперекосяк. Тот сидел за углом большого спортивного комплекса, который сдали в аренду для концерта, устало куря сигарету, и мирно ждал такси. К нему подошёл ярый фанат. Попытался начать диалог, но был отвергнут, так как такси подъезжало. Один лишь шприц снотворного перевернул судьбу невинного юноши. Он писал каждую песню, затягиваясь в процесс. Чуя был слишком сообразителен, чтобы так закрутить текст. Явное остроумие. Его чувства было сложно описать. Он хотел нежности от Осаму, а не этих криков. Но в то же время желал, чтобы тот задыхался от своих же криков боли. Накахара хотел сделать что-то с ним. Плюнуть в лицо, пырнуть ножом в живот, толкнуть на пол, наступить на его затылок, придавив лицом к полу, находясь в тех же туфлях на каблуках. Хотя бы это. — My love for you was just too big. You filthy detestable pig! Чуя слишком много позволял Осаму делать со своим телом и психикой. Детектив явно сошёл с ума. Ту фразу, то прямое оскорбление, Чуя прокричал в микрофон, повернувшись боком к сцене и лицом к кулисам, где, сложив руки на груди, стоял Дадзай и внимательно наблюдал за происходящим. На его лице были видны первые приступы… гнева? Возможно. Злость Накахары быстро сменилась спокойным, нежным тоном. Тот запел мягким голосом, который давно не слышали его фанаты. — Give me your love, give me your love, give me your love. Take it, all of me. Ему не нужно абьюзерское отношение. Ему не нужно насилие, не нужна боль, не нужны слёзы. Ему нужна настоящая любовь. Искренние ласки, мягкие поцелуи, приятный для обоих секс. Но никак не несчастье. — Let me be yours, and you'll be mine. Take my grief, — тот дёрнул себя за цепь на ошейнике, потянув её вверх, — and bury the key… Его горем был этот долбанный ошейник. То, что его держало, не отпускало даже на пару метров вперёд. То, что душило его, не давало свободы. Чуя не мог снять его. Был маленький ключик от ошейника, который Осаму всегда держал при себе. Такими темпами можно было бы вообще выкинуть ключ или закопать в лесу, где никто не найдёт, так как было строго настрого запрещено даже пытаться снять этот ошейник. Было дело, когда Накахара возился с этим, пытаясь хоть как-то ослабить его давление, перед этим попробовав отстегнуть от батареи цепь, что было безуспешно, но в тот момент в ванную зашёл похититель. Исход был предсказуем. Певец перестал смотреть на Дадзая. Тот уставился умоляющим о помощи косым взглядом в полный зрителей зал. — But I want more, you're such a bore. Still I want more. More than you bargained for, a-ah… — Чуя провёл своей рукой от ключиц до ошейника, залез ловкими пальцами под белую кожу, закатив глаза. — Sorry for what's coming! Чуя хотел большего, чем мог ему дать Осаму. Тот не смог дать ему настоящей любви и счастья. А юноша хотел их, но не получил. Получил лишь слёзы и боль. — Give me your love, give me your love, give me your love more, oh, more, oh, give me your love, give me your love! Going insane by love so much. Он всё ещё хочет любви, но не от Осаму. От другого человека, к которому у него уже давно есть чувства. Они начинали зарождаться даже до знакомства с Дадзаем. Тогда это была тусклая звёздочка, но с каждым днём жизни в чужой квартире она зажигалась всё ярче и ярче. Чуя хочет уйти от этого студента и вернуться к себе домой. Наконец-то начать живое общение, а не переписки и пару слов при случайной встрече после выступления. В конце концов, быть счастливым! А не это всё. Эта жизнь за чужой, но в то же время свой счёт, с насилием, вряд ли кому-то нужна. Детектив стал настоящим безумцем с этой «любовью». По-другому его никак не назовёшь. — Drowning in pain, keep it the same. Drowning in pain, more, oh, more, oh, a-ah! People call this happy days! С каждым днём он тонул в болоте боли всё больше и глубже. Осаму даже не думал менять это. Ему нравилось слушать эти крики. Тот всё ещё не мог терпеть слёзы, но только во время очередных «психологических пыток». Ему нравились чужие слёзы во время болезненного полового акта даже больше, чем когда-то звучащие стоны наслаждения. Эти эмоции страха и боли были куда искреннее, как казалось Дадзаю. Вот, что ему нравилось. — People call this happy days… Чуя даже не заметил того, как в его глазах скапливались слёзы, а при растянутом последнем слове, не сдержавшись, куда-то на пол брызнула солёная капля. Напоследок особенно громко застучали барабаны, а когда музыка стихла, последовали бурные аплодисменты. Вытерев свою щёку кулаком, Накахара улыбнулся искренне, что было довольно редко: тому приходилось выдавливать из себя улыбку. — Я люблю вас! На данный момент Чую могли поддержать только его любимые фанаты. Они и делали это, однако никто даже не знал о том, что творится в жизни несчастного исполнителя на самом деле… Кроме троих. Да, двумя из них были сами детектив и певец, а третий… Задумывался об этом ещё давно, но часто отгонял от себя такие грустные мысли прочь. Чуя счастлив, не забросил творчество, улыбается… Нет. Он делает вид, что улыбается. Левый уголок губ чуть выше правого. Если улыбка «кривая», значит, она фальшива. А раньше, до смены имиджа, она была настоящей. Кстати, об имидже. Если бы Чуя рисовал засосы, то он вряд ли бы тыкал кисточкой и тенями на рандом. Он бы подобрал место, где эти следы смотрятся лучше, а где будут неуместны. Но они сменяли друг друга. Только-только проходили старые укусы, как появлялись новые. Да и следы от зубов выглядят слишком естественно… Содержание песен. Если раньше это был высокомерный текст, то сейчас… хоть закрывайся в комнате и плачь навзрыд. Слишком больно от одного лишь смысла. Чуя изменился, даже слишком. И слишком резко, по непредвиденным обстоятельствам. Если бы у Накахары была девушка, он не стал бы скрывать это. Не похож на тех, кто скрывает свою настоящую жизнь. Тот на интервью даже без стеснения заявлял о том, что живёт не в роскошном коттедже на берегу Тихого океана, а в скромненькой квартирке, оставшейся от родителей. Пролитая на выступлении слеза. Да, её мало кто заметил… но она не ускользнула от внимательных глаз необычного цвета. Радужка была пропитана тёмно-фиолетовым оттенком, что доказывало уникальность обладателя данных глаз. Он буквально один на миллион — холоден, но внутри себя хранит тепло, готов поделиться им с близкими ему людьми. Слишком умён, внимателен, расчётлив. Взгляд Чуи метнулся к кулисам. На лице Дадзая было написано, что Накахаре ещё как достанется, когда те окажутся дома, но певец как-то не стал углубляться в эти мысли. До окончания концерта ещё долго — были исполнены лишь половина песен. Пока что надо зациклиться на выступлении.