***
Реальность плыла и расслаивалась, таяла, тянулась, словно блядский отвратительно-вонючий сыр, заволакивая своей омерзительной вонью разум. Мысли путались, цеплялись одна за другую, сплетались в лишенные всякого смысла клубки и расползались вновь, оставляя после себя в голове болезненную пустоту и осознание величайшего провала. Конспирация была разрушена, обман вскрыт, а сам Зим оказался в мгновение ока уязвимым, как никогда прежде. Блядский Киф вероломно отравил его. Наверняка, это уебище вынашивало этот план еще с того момента, как только Зим оказался тут. Наверняка рыжий ублюдок догадался обо всем сразу, и лишь делал вид, что пытается помочь Зиму. Чего только стоила эта тошнотворная яичница. А теперь это мерзкое чмо пойдет и позовет Диба, земных врачей и ФБР. Соберет всю эту уебищную компашку у себя в гостинной и скажет: “Вот он - пришелец! Еще тепленький!” Мерзкий, вероломный человечишка! Зим пробирался по вонючему коридору этого проклятого, оскверненного дома, стараясь не касаться гниющих и рассыпающихся на глазах стен. Это место, противное и ужасное, вгоняло его в оторопь одним лишь своим запахом. Зим прекрасно знал, чем пахнут жилища омерзительно-вонючих человеков, но дом Кифа явно выделялся на их фоне. Он пах совсем иначе, чем дома нормальных людей. В воздухе буквально висел какой-то тяжелый, тревожный запах, который Зим даже не мог никак идентифицировать. Паркет под правым сапогом громко ухнул и ступня резко ушла вниз. Нечто вязкое, чавкающее, сомкнулось на лодыжке и медленно поползло выше. Зим было рванулся прочь, но что-то держало крепко, затягивало все глубже в темную пузырящуюся дрянь, не давая ни малейшего шанса на спасение. Дом был будто бы крепостью, что жаждала поглотить его каждой своей частичкой. Был будто бы ненасытной утробой, желающей лишь сожрать его. Эта адская обитель жаждала плоти Зима, и Зим чувствовал, как оно хочет сделать Зима своей частью навсегда. Зим заметался, завыл, словно пойманное в силки животное, пытаясь высвободиться из гнилостной дряни, поглотившей его конечность уже по колено. Он бессильно скреб когтями по ставшему будто желеобразным полу, погружаясь все глубже. Теперь, больше всего Зим боялся раствориться в этом воздухе, в этих досках пола, в этих стенах, стать частью этого места, которое он теперь ненавидел всеми фибрами, боялся каждой извилиной брыжейки. Мерзкая дрянь сочным чавком сомкнулась прямо над головой, и Зим заметался в липкой темноте в попытке проснуться, но лишь ощутил как его когти с отвратительным скрежетом вспарывают обивку дивана. Вязкая мгла не давала пошевелиться, сдавливала легкие, не позволяя вдохнуть, чудовищно больно давила на мозг и жглась нестерпимым жаром, обвивала и выкручивала и без того разрываемую болью ногу. Жарко. Душно. Больно. Сквозь пелену Зим ощутил, как кто-то осторожно приподнимает его голову, а потом в горло полилось что-то теплое и дурно пахнущее. Он было дернулся прочь, но кто-то настойчиво продолжал вливать в него непонятную дрянь. А мерзость будто бы начала растворять все его органы, выжигала горло и, кажется, стремилась добраться до самого сквидли спутча, чтобы растворить и его. Зим заметался, силясь вырваться, закашлялся, отпихнул от себя чью-то руку, вскочил и наконец проснулся. К своему ужасу, он обнаружил Кифа в каких-то жалких сантиметрах от себя, с зажатым в руке стаканом, наполовину заполненным мутной дрянью. Вода. Мерзкий лживый утырок решил его добить. — Зим… Ты очнулся? Тебе нужно допить… И без того гаденький голосишко теперь звучал совсем уж противно, настолько отвратно, что Зим был бы готов убить его обладателя прямо здесь и сейчас. Оскорбления, проклятия роем проносились у него в голове, но непреодолимый, непонятно откуда взявшийся спазм в горле мешал им вырваться наружу. Внутрь будто бы влили молекулярной кислоты. Что этот ублюдок такое там набодяжил?! — Тебе станет лучше… Обещаю… Но лучше совершенно не становилось. Гнусный, мерзкий кусок человеческого мяса нагло лгал. Настолько нагло, что спутч скручивало от такой наглости в узел, втягивая внутрь внутренности и, кажется, перемалывая их в фарш, а спасительная рвота все не наступала и не наступала. Не в силах больше выносить это, Зим согнулся пополам, обхватил плечи подрагивающими руками и завыл. Громко, надрывно и протяжно, как не выл никогда до этого. — Зим?! Что с тобой?! Тебе плохо?! — засуетилась тут же мерзость, раздражая и нервируя еще больше. — Пшел вон! — рявкнул Зим и неожиданно для самого себя зашелся в булькающем кашле, подавившись наполнившей в один миг рот слюной. — Боже мой! Тебя же опять тошнит! Не волнуйся, я тебе помогу! Сейчас… Сейчас… Только потерпи секундочку, ладно? Возмущенно булькая, Зим попытался отпихнуть это чмо прочь, но чмо уклонилось, подхватило его своими мерзкими культяпками и поволокло в ванную, юркнуло в приоткрытую дверь и спешно притворило ее за собой. Дальше все произошло очень быстро. Настолько быстро, что Зим даже поначалу не понял, что случилось. Боль прокатилась по зажатой дверью антеннке, вместе с сухим хрустом прошила мозг насквозь, прострелила глаза, на краткий миг лишая зрения. Голова словно взорвалась от протяжного писка. Горло и легкие свело в чудовищном спазме. Пространство вокруг словно закружилось в укачивающем тошнотворном вальсе, разрывая на части и без того агонизирующее сознание. Только сейчас Зим понял, что орет, срывая голос, что воздуха уже не хватает, но прекратить он не может, потому что голова уже представляет собой неразборчивое плохо контролируемое месиво, а боль и не думает отступать. — Зим?! Что случилось?! Зим?! — донеслось сквозь все нарастающий писк. — Я… Я сейчас! Прости меня! Я случайно! Боль резко отпустила. Тут же накатили всепоглощающие опустошение и ощущение, будто бы всего его, Зима, неведомая сила только что пропустила через мясорубку, очень неохотно собрав по частям обратно. А еще через миг его, наконец, вывернуло на пол непонятного происхождения омерзительной на вкус пеной. Спазм в спутче отступил, но легче от этого не стало. Где-то рядом рыжая тварь что-то говорила и говорила, сыпала бесконечными и такими бессмысленными извинениями своим искаженным, будто пропущенным через старый дребезжащий динамик, как никогда раздражающим голосом. Каждый гребаный звук, изданный этим ничтожеством, проходился по воспаленному мозгу, словно напильник, заставляя множество черных точек вспыхивать и почти мгновенно пропадать перед глазами. — Я… Я все исправлю! Честно-честно! Только не злись на меня, пожалуйста… Я все сделаю, только не злись на меня! Киф шел рябью. Вся ебанная вонючая человеческая ваннная шла рябью. И вот, когда Зим уже был почти готов разразиться потоком неконтролируемой брани, Киф, черт его дери, внезапно умолк, поднял руку и потянулся своими уродливыми дрожащими пальцами куда-то Зиму за спину. А потом Зим ощутил теплое осторожное прикосновение где-то совсем рядом с разрываемым болью надломом и не успел, ничего предпринять, как послышался новый хруст и внезапная порция сводящей с ума боли вновь накрыла его с головой. Зим орал, кажется, целую вечность, срывал до хрипоты голос, переводил дыхание и снова орал в коллапсирующее, разрываемое невыносимым шумом пространство. А потом в голове что-то будто бы щелкнуло и тело затопила невиданная доселе вязкая, сковывающая слабость. Черная дрянь. Это все она. Вонючая, склизкая, она стремительно расползалась по конечностям, сдавливала грудную клетку и горло, перекрывая доступ воздуха и, прежде чем Зим смог пошевелиться, с отвратительным чавком сомкнулась прямо у него над головой.***
Помня о вчерашнем визите Диба, перед уходом Киф тщательнейшим образом проверил каждое окно в доме и запер его изнутри. Даже на всякий случай подергал давно не открывающуюся и намертво застрявшую форточку в рассохшейся раме в подвале. Уверенности в устойчивости к вторжению это окошко не внушало ничуть. Именно тогда в замученный отсутствием сна и перекачанный кофеином мозг Кифа и пришла мысль, что неплохо было бы разобрать пол в родительской спальне, да и в спальне младшего брата тоже, и заколотить все окна к чертям собачьим. Ведь безопасность Зима и так висит на волоске. Психованный Диб наверняка явится и сегодня, и Кифу совершенно бы не хотелось, чтобы этот шизанутый попал в дом. Но Киф сделает все, что от него может только зависеть. И окна он заколотит обязательно. Но позже. А пока что можно просто подпереть дверь в подвал снаружи старым комодом, который нужно всего лишь притолкать из прихожей. Но хуже всего то, что придется все же идти в школу. Целый день вдали от Зима, не зная как он, что с ним! Это будет просто невыносимо! А вдруг он проснется и захочет кушать? А вдруг ему опять станет плохо или снова начнет тошнить, и он захлебнется своей же рвотой? От последней мысли Кифу самому чуть не сплохело. Он нервно повыписывал круги на крыльце, и уже было вновь полез в карман за ключами, но одернул себя в последний момент. Нужно было идти. А после школы он зайдет за лекарствами. В школе нужно обязательно отметиться у мисс Биттерс, чтобы не вызвать лишних подозрений. Иначе мерзкая старуха того и гляди начнет звонить Кифу домой или еще хуже - его родителям на работу! Скрывать их долговременное отсутствие с каждым днем становилось все сложнее и сложнее. Но что Кифу оставалось делать? Переполняемый дурными мыслями, он совершенно не заметил, как добрался до школы, как зашел и как походкой свежевоскресшего зомби на автомате направился к классу. Привычным движением повернул ручку и толкнул дверь от себя. Что-то холодное и зловонное в один миг окатило его с головы до ног. Рядом на пол ухнуло и покатилось пустое пластиковое ведро. Запах гнилого лука, скисшего молока, тухлых яиц и еще какой-то мерзости - все слилось в одно тошнотворное амбре, ударившее Кифу в нос. И в наступившей следом гробовой тишине раздался довольный голос Чанка: — Что, помоешник, нашел себе подходящие духи, да? Последовавший за этим паскудный ржач послужил сигналом для всего класса, который тут же зашелся в злорадной истерике. Ничего не понимающий Киф, до сих пор пребывавщий в глубине полнейшего отчаяния, медленно обвел взглядом класс. В первый момент он даже подумал, что его с кем-то перепутали. Может быть, с Дибом? Но нет же, над Дибом всякие издевательства прекратились сразу же, как он начал помогать Чанку и Карлу с домашкой. Давал им списывать все подчистую, а они в качестве платы пиздили вдвоем всех, с Дибом несогласных, прямо у школьных ворот. Всех. Включая Зима. А если… Мыслительный процесс Кифа провернулся еще раз. А если эти издевки очередной раз предназначались Зиму? В этот момент его взгляд зацепился наконец за Диба. Тот сидел за первой партой, подперев прыщавую щеку кулаком, и паскудно, донельзя самодовольно лыбился, рискуя порвать себе щачло своим же оскалом. Он пялился на Кифа с таким хищным злорадством и презрением, с такой ненавистью, что под этим взглядом невыспавшийся рассудок на краткий миг пришел в себя и выдал единственно возможный верный вывод: ведро с помоями предназначалось именно Кифу за то, что тот вздумал помогать другу. Даже через Кифа эти сволочи хотят подгадить маленькому бедному Зиму. “Этот жестокий мир такой неподходящий для такого нежного создания как Зим!” — пронеслось в голове, и в следующий момент Киф ощутил, как на глаза наворачиваются слезы. — Чем это тут опять шмонит?! — мисс Биттерс материализовалась словно из воздуха, одним взглядом заставив гогочущий класс мгновенно затихнуть. — Я, конечно, знала, что вы омерзительные создания. Но чем, во имя всех созданий Ада, сегодня так особенно воняет?! И тут она заметила нерешительно замершего в дверях Кифа, украшенного рыбьими потрохами и колечками подгнившего лука. Старуха скривилась в отвращении и с нескрываемой брезгливостью процедила сквозь зубы: — Не знаю, что у современных детей за новые игры такие пошли, но лучше бы тебе помыться да поскорей, если не хочешь кормить личинок, которые, я вижу, уже начинают шевелиться в твоих волосах! Спорить Киф не стал и послушно ретировался. Что поделать, если у мисс Биттерс в классе такая нездоровая атмосфера и личинки там действительно заводятся очень быстро? Как в сыром склепе. Стирать футболку в раковине школьного сортира оказалось делом нелёгким, даже труднее, чем оттирать испачканный рюкзак туалетной бумагой. Но, несмотря на все усилия, от запаха избавиться так и не удалось. Провозившись изрядное время, Киф совсем вымотался, а после битвы с вечно заедающей сушилкой чувствовал себя ещё более уставшим и отчаявшимся, чем утром. Попытка освежиться прямо под краном сделала только хуже. Холодная вода липкую жижу из волос, конечно, вымыла, но вместо ожидаемой бодрости голова наполнилась вязкой тяжестью. В класс Киф вернулся окончательно разбитым. Даже не слыша раздававшихся отовсюду ехидных смешков, рухнул за парту и бездумно уставился перед собой. Мисс Биттерс что-то сердито вещала у доски, но и её пронзительно-устрашающий голос едва пробивался через туманную пелену, всё сильнее затапливающую сознание. "Урок... мне надо записать урок... для Зима..." — с трудом вспомнил Киф. Мысли расплывались. Чудовищно хотелось спать. Надо сосредоточиться. Надо. Ради Зима. Он осторожно извлёк из рюкзака стопку тетрадей, положил на парту. Какой сейчас предмет? Вспомнить не удалось. Открыл первую попавшуюся. Буквы плясали и раздваивались. Киф попытался проморгаться, но стало только хуже. Обрывки слов долетали до него как сквозь кисель. "...коэффициент ... интеграции ... процессов энтропии ... обратный азимут..." — старательно записывал он, сам не понимая, что пишет, когда последнее слово приятно полоснуло по нервам. аЗИМут... Зим... Всё в этом мире напоминает о Зиме. В животе расползлось захватывающее тепло. Он был на всё готов ради Зима, согласен был терпеть любые невзгоды... Но всё же насколько приятнее было бы сейчас находиться рядом с Зимом, устроиться рядом с ним на диванчике, обнять его, исцелить магией своей дружбы. Киф мечтательно прикрыл глаза и тут же вздрогнул от навалившегося головокружения. Мысли сплетались в тугой пульсирующий комок. Рука сама собой начала выводить на бумаге знакомый силуэт. Реальность утонула в белом шуме, поле зрения сузилось до одного листа. Тревожный голосок внутри, твердивший, что надо работать, затих, растворившись в тягучей какофонии. Потом, на перемене у кого-нибудь перепишет. Сейчас важнее другое. Непреодолимое желание снова увидеть средоточие всех своих помыслов захлестнуло Кифа с головой, он вытянул из стопки свою заветную тетрадку, чувствуя, как мозг затапливает обжигающим сиропом. С открытого разворота на него смотрел Зим. Вздохнув, Киф перелистнул несколько страниц и дрожащими пальцами поднёс ручку к чистому месту. Линия за линией стремительно обрисовывали заученными движениями родные черты, абрис лица, изгиб губ, разворот плеча. Киф склонился над тетрадью, навис над ней, не видя больше ничего вокруг и не видя смысла в окружающем мире. Из-под его руки выходил идеальный Зим, лучший Зим, счастливый Зим. Всё сильнее Киф ложился на парту, всё ниже склонялась его голова, всё сильнее тьма затапливала взор. Лик Зима всё слабее проступал на бумаге, мерцал и содрогался, пока тьма не поглотила и его. Ручка выпала из разжавшихся пальцев Кифа, утонувшего в долгожданном небытии.***
Диб, наблюдая через окно за очередным актом войны белок с голубями, как-то совершенно упустил тот момент, когда мисс Биттерс перестала говорить и беззвучной тенью выскользнула из класса прямо во время урока. Он понял это, лишь когда в спину прилетел бумажный комок, вырвавший его из раздумий. Диб проигнорировал его, но спустя минуту за первым бумажным комком последовал второй, ударивший промеж лопаток куда более настойчиво. Он нехотя обернулся и тут же зацепился взглядом за весело машущего ему рукой с задних парт Карла. Тот, заметив, что на него наконец обратили внимание, принялся самодовольно тыкать пальцем куда-то в сторону. Диб проследил взглядом в указанном направлении и только сейчас заметил покинувшего свое место Чанка, что с паскудной рожей, медленно вытаскивал из-под локтя мирно спящего за партой Кифа какую-то тетрадь. Диб устало закатил глаза, вновь переключая свое внимание на окно. Было похоже, что тех двоих настолько раззадорила их утренняя выходка, что останавливаться они явно не планировали, а принимать участие в дальнейшей травле у Диба не было ни малейшего желания. В конце концов, для него существовали дела куда более важные и не требующие отлагательств. Например, можно было бы уйти с уроков пораньше и хорошенько пошурудить вокруг дома этого прихвостня, а может даже, у Диба получится попасть внутрь и… Мысли прервали раздавшиеся за спиной смешки. Сначала Чанка, потом Карла. Шопот, шорох. Сара что-то громко и презрительно фыркнула. Снова шорох и шепотки, словно гадюки, расползающиеся по классу. Что-то ткнуло Диба в спину. Он хотел проигнорировать это, но сидящий позади Роб встал, перегнулся через парту и в следующий миг закрытая тетрадь, ставшая в течение пары минут центром всеобщего внимания, хлопнулась прямо перед Дибом. От неожиданности он даже вздрогнул, помедлил с секунду и обернулся. С задних рядов Карл активно жестикулировал, что тетрадь надо открыть. Диб удивленно вскинул бровь, но так и быть открыл и принялся неспешно листать. На первых страницах были ничем не примечательные записи устрашающих и бессмысленных монологов мисс Биттерс, конспектировать которые вот уже столько лет приходилось всему классу. Правда, не сразу удалось сообразить, что это вообще за предмет. Походило на социологию, которую они проходили год назад. Неужели рыжий придурок настолько экономный, что исписывал каждую тетрадь до упора? Пожав плечами, Диб перелистнул дальше. С уголка исписанной страницы на него смотрел маленький рисунок, в котором, однако, явственно угадывался Зим. Фыркнув, Диб перевернул следующий лист и обомлел. По соседству с незаконченным куском лекции красовался уже не схематичный, а невероятно детальный, мастерски выполненный портрет. Опять-таки Зима. Следующий разворот встретил неразборчивыми каракулями и множеством голов Зима, теснящихся на полях. После чего снова шли какие-то конспекты и ещё один Зим. В полный рост и с Гиром на поводке. Почему-то больше всего напрягала рожа пришельца. Она была просто до неприличия довольная. Диб сглотнул и принялся листать куда быстрее и сосредоточеннее, но с каждой секундой лишь больше офигевал от увиденного. Записей оставалось всё меньше. Страница за страницей конспекты уступали место разнообразным портретам Зима. Зим, Зим – везде был только Зим, концентрация его достигала невероятным пределов. Зим в профиль, в анфас, вполоборота, стоит, сидит, закинул ногу на ногу, вид сверху, вид снизу, вид сбоку. И почти везде паскудно лыбится, будто опять задумал какую-нибудь гадость. Рисунки вскоре стали цветными, к ручке добавились карандаши и фломастеры. Быстрые наброски соседствовали с шикарными проработанными портретами. Поражало даже то, сколько времени надо было потратить на такую работу. Но беспокоило Диба совсем другое. И без того не сильно радовавшие его рисунки становились всё более... ненормальными. Всё чаще Зим выглядел как-то странно. То зачем-то подбоченивался, отставив ногу. То очень сильно выгибался в пояснице. Вот Зим сидит на полу, на коленях и смотрит снизу вверх ужасающе невинным взглядом. А вот зачем-то держится руками за щёки, рот приоткрыт, а выражение лица непонятное, словно накуренное. На другом рисунке он усиленно тискал Гира, ещё на одном спал на кровати в виде сердечка, а на третьем словно бы загорал на пляже, но из-за неестественно-кислотных цветов, разобрать что-либо однозначно не получалось. От абсурда увиденного у Диба аж перехватило дыхание. Ещё Зим, снова Зим, бесконечная галерея Зимов повсюду. Пару раз на страницах промелькнул даже сам Киф, коряво пририсованный карандашом. Но потом стало совсем странно. На следующем листе Зим был изображён без линз, с глазами, выкрашенными ярко-розовым карандашом. Потом Зим был уже без парика, из его макушки торчали вверх две возмутительные антеннки. Дальше он лишился уже не только маскировки, но и своей малиновой туники. Стоял в разных позах, спиной, боком, подняв руки вверх, прорисованный настолько детально, что Диб мог увидеть каждую мышцу на худосочном тельце и пересчитать все рёбра. А перевернув ещё одну страницу, он увидел большой рисунок на весь разворот. Зим лежал на спине, слегка согнув ноги, и вызывающе смотрел Дибу прямо в глаза. Только теперь на Зиме не было ещё и штанов. Погодите... что?! На этом моменте мозги Диба внезапно взгоготнули и коротнули. В легкой панике Диб принялся суматошно листать дальше, но на всех последующих страницах картина становилась все хуже. По прежнему голый Зим был изображен во множестве разных ракурсов, подчас крайне неестественных. Диб не верил своим глазам и не верил, как вообще физически можно так изогнуться. В итоге он завис, тупо уставившись на разворот, судорожно пытаясь переварить увиденное, и пришел в себя, только уловив на периферии зрения какое-то движение. Диб повернулся, увидел Кифа, который успел проснуться и теперь несся к нему через весь класс. В мгновение ока это недоразумение оказалось прямо возле его парты, вцепилось в край злополучной тетради и с силой дернуло ее на себя в попытке отобрать. Но отдавать такую улику Диб был совершенно не готов, а потому, сжав пальцы, потянул другой край на себя. Скрепляющая листы пружина надрывно скрипнула. Они замерли, под радостное улюлюкание класса вперившись друг в друга взглядами. Киф, затравленно озираясь, дергал тетрадь на себя, а Диб ничего не мог с собой поделать, кроме как стоять тут, глупо лыбиться и пялиться на абсолютно голого пришельца, красуещегося прямо посреди листа. И тут на память вдруг пришло, с каким нездоровым упоением Киф резал лягушек на редких и до ужаса однообразных уроках биологии. Это воспоминание совершенно чудным образом склеилось с голым Зимом, теперь почему-то очень похожим на огромную лягуху, и без того апиздошенный мозг коротнуло еще раз, и Диб осознал ужасную вещь — проклятый Киф изучал пришельца все это время! Так это что получается? Зим просто так взял и выложил Кифу всё как на блюдечке, едва тот просек, что дело пахнет инопланетянами?! Нет, нет, такого точно не могло быть. Наверняка Зим же это все и затеял. Чтобы что? Чтобы утереть Дибу нос? Только для того, чтобы лавры исследователя достались кому угодно, но не ему?! Чтобы за краткий миг до разрушения планеты макнуть Диба в говнецо?! Чтобы блядский Киф заграбастал себе все деньги и славу, которые по праву должны принадлежать Дибу?! А Зим потом мог с упоением поглумиться над его отчаянием?! О, конечно же этот нищеброд Киф согласился на это говно! Эти двое не просто сговорились у Диба за спиной! Они гнусно и вероломно спелись! Сначала они несколько лет водили его за нос, творили у него за спиной какую-то хуйню, а теперь никак иначе решили его обобрать! Сплели свою мерзкую интрижку! Да как такое вообще могло произойти?! От праведного возмущения у Диба аж перехватило дыхание. А еще он понял, что хочет заехать Кифу по носу. Прямо здесь, на глазах у всего класса, сломать этому мерзкому уебищу нос, после чего прямо перед ним сжечь эту мерзкую портянку. — Что, во имя всех всадников апокалипсиса, здесь творится?! — мисс Биттерс будто выросла из пола прямо у Диба за спиной. — Пять минут! Я оставила вас одних всего на пять минут! И что вы, жалкие выкидыши системы образования, тут устроили?! Леденящее оцепенение прокатилось волной по классу, предвещая скорую расправу над виновниками злорадного торжества. И то ли вселяемый старой мегерой ужас подействовал на него отрезвляюще, то ли какая-то из заклинивших шестеренок мозга наконец крутанулась, но только сейчас Диб понял, ЧТО именно он держит в руках. Ценнейший источник информации! Исследования! Данные, которые можно просто присвоить! — Что за мерзость вы там не поделили?! — старая мегера нависла над ними, словно гигантская кобра. Киф принялся что-то сбивчиво мямлить, ослабил хватку, запаниковал, но мисс Биттерс, кажется, его не слушала. Костлявая рука с изогнутыми крючковатыми пальцами потянулась к злополучной тетрадке откуда-то сверху, и Диб понял, что внезапно оказавшееся в его руках сокровище отнимут прямо сейчас. Он, не до конца отдавая себе отчета в своих действиях, медленно вытянул тетрадь из дрожащих пальцев Кифа, словно в трансе закрыл ее, обернулся, глядя снизу вверх на старуху, и, поддавшись какому-то внутреннему порыву, бочком двинулся к выходу из класса, под ошарашенными такой самоубийственной наглостью взглядами одноклассников добрался до двери и, выскользнув в коридор, кинулся бежать.