Огарок

Всё закончилось ещё до захода солнца. Вот уже несколько часов над Городом разносился стук молотков. На исходе второго Стах возненавидел этот звук, каждый удар будто вгонял гвоздь в его собственные виски, и, отяжелевшая от металла, голова клонилась к земле. Опустить глаза. Не смотреть. Не думать, слепо следуя воле Учителя. Следовать за собственными шагами, приведшими к порогу учительского дома. Позволить сомнениям обратиться словами. – Вы убили их, – прошептал Стах, замерев за спиной Учителя, как ходил он всегда – за левым его плечом. Кромка янтаря поблескивала на границе зрачков, как во время солнечного затмения. Исидор не обернулся. Он стоял у окна, сцепив руки за спиной, эта поза могла бы показаться открытой, если бы единственный взгляд, заслуженный Стахом, не был отражением в стекле. – Я спас город, – было ему ответом. Учитель оставался неподвижен. Одинокая капля дождя разбилась о стекло и поползла вниз. На мгновение Стаху почудилось, что Бурах плачет. – Это неправильно. Нельзя так поступать с живыми людьми, – упрямо произнёс Рубин, сжав кулаки. Впервые в жизни Стах спорил с Учителем. Он страстно желал в душе, чтобы тот его успокоил, помог не возненавидеть себя самого за то, что Рубин просто стоял и смотрел, покорный чужой воле, но Исидор произнёс лишь: – Они уже мертвы, мой мальчик, – голос его оставался ровным, однако Стах, прожившим с Учителем долгие годы, уловил в нём нотки раздражения. И, вновь покорный и безмолвный, Стах отправился прочь, опустив голову, как побитый пёс, возвышаясь над редкими прохожими, оглохший о беспомощности и стыда. Криков уже совсем не было слышно. Весь завтрашний день Стах будет выносить тела из выморочного квартала и вгрызаться кромкой лопаты в промерзшую землю. Завтра у него на ладонях вспухнут кровавые мозоли, и исчезнут алые влажные пятна со стен домов. Учитель поступил правильно. Учитель всегда поступает правильно – на этом стоит мир. Стах сидел, обхватил голову руками, и невидящим взглядом смотрел, как занимается бледный осенний рассвет.