***
Сначала не было никаких чувств, кроме пульсации в затылке — тупой и горячей, адским барабанным ритмом выбивающей тревожный марш. Потом шевельнулись занемевшие пальцы на руках — царапнули ногти по холодному бетону — одна нога неуклюже сдвинулась в сторону, заваливая Даррена набок. Глаза открылись в самом конце, в тот момент, когда проснулось и обоняние: вмиг различившее запах цемента и смутный цитрусовый феромон альфы. — Мистер Моран, мне кажется или вы очнулись? — как сквозь пелену донёсся негромкий голос, и он постарался сфокусировать зрение на расплывчатом тёмном пятне. — Ну точно, очнулись…. — А ты, твоего папашу в зад, ещё кто такой? — прохрипел Даррен, пытаясь сесть, но, тут же удостоверился в уже мелькнувшем в голове предположении — связан. — Я понимаю ваше недовольство, — голос вдруг бархатисто засмеялся. — Сразу приношу глубочайшие извинения за такой сомнительный приём… Я был бы рад познакомиться с вами при более благоприятных обстоятельствах, но вас же просто невозможно застать одного! — он виновато прицокнул языком. — Приходится обходиться тем, что есть. Мои люди немного перестарались — забыли, что имеют дело с уважаемым человеком. Но мы их обязательно накажем. Парни, ну помогите же мистеру Морану подняться! Обмякшего Даррена резко подхватили под руки и плюхнули на какой-то хлипкий стул поближе к главарю — в нос тотчас ударил терпкий, остающийся кислой горечью на языке запах грейпфрута. — А связывание — это часть какого-то ритуала? — прошипел он и, проморгавшись, заставил себя сосредоточить взгляд на плавающих в тумане размытых пятнах. Огромное помещение с голыми стенами, металлические балки на потолке, отсутствие мебели. Стройка. И посреди всего этого — два стула. На одном, с обмотанными скотчем, сведёнными вместе запястьями и такими же лодыжками — Даррен, а на другом… Он напряг глаза, всматриваясь в полускрытое темнотой лицо — неожиданно улыбающееся и в чём-то крысиное: от выступающего вперёд острого гладковыбритого подбородка, до мелких прищуренных глазок, глядящих на Даррена внимательно и пристально. — Что вы, что вы! — взволновано замахал руками альфа. — Это исключительно для вашей же безопасности, — он кивнул на стянутые скотчем кисти. — Чтобы вы не навредили сами себе. И да, прошу прощения, я не представился. Итан Флетчер. Нам с вами ещё не довелось познакомиться. — И какого чёрта я здесь делаю? — Даррен попытался незаметно подковырнуть скотч ногтем, но эта дурная затея ожидаемо не увенчалась успехом. — Ох, мне так неловко вам об этом говорить, — поморщившись, неохотно протянул Флетчер, — но произошла одна — уверен, вы и сами ничего не знали! — пренеприятнейшая история… Сразу предупреждаю, — он миролюбиво поднял ладони вверх, — ничего личного, но… Ох, как бы это правильно сказать? Вы перешли мне дорогу, мистер Моран. Представляете? — Неужели ты ехал по Эбби-стрит, а я перебегал улицу в неположенном месте? — Уважаю, ваше чувство юмора заслуживает восхищения. И, кстати, вы почти угадали. — Да ладно? — Только речь не о трассе, а о бизнесе. — Да о каком, к херам собачьим, бизнесе? — сквозь зубы процедил Даррен, раздражаясь. — Ты на самом деле считаешь, что я буду обсуждать что-то, пока связан?! — Наркобизнесе, — тут же охотно пояснил Флетчер, напрочь игнорируя замечание. — Понимаете, какая у нас с вами возникла проблема? Я продавал свой товар в Бостон последние десять лет, а сейчас всё восточное побережье гудит о новом поставщике с его очень богатым ассортиментом. И теперь я с коллегами — не этими, конечно же, — он махнул на двух громил, — не при делах. — Какая скверная новость, — в тон ему сухо отозвался Даррен, снова непроизвольно царапая ногтями толстую прозрачную ленту. — Очень скверная! — затряс головой Флетчер. — Я рад, что вы это понимаете. Потому что в создавшейся ситуации только вы способны мне помочь. — Увы, воздействовать на умы покупателей я не в силах. — А мне показалось, что каким-то мистическим образом именно это вы и делаете — все вокруг только и талдычат о загадочном дилере из Дублина. Ох, я даже передать не могу, с каким трудом выведал, кто вы! — Кто же был таким болтливым? — Где был, там уже нет, — расплылся Флетчер в невозмутимой улыбке. — Ну так как, вы уже оценили масштаб нашей общей проблемы? — Нашей общей? Как я понял, проблема тут только у тебя. — Мистер Моран, ну проявите же эмпатию! — Ладно, давай заканчивать этот цирк… — устало прошипел Даррен. — Чего ты от меня хочешь? — Ой, я так рад, что вы наконец-то спросили! — просиял Флетчер. — Вам понравится. Боже, да сто процентов понравится! Я хочу предложить очень выгодное сотрудничество: вы будете продавать мой товар под видом своего. Как вам идея? — Честно? Идейка хуже некуда. — Почему вы так в этом уверены? — Ну, для начала, что я сам получу от этой авантюры? — Такого делового партнёра, как я. — Хах, — Даррен фыркнул, а затем прищурился. — Я слышал о тебе, Итан Флетчер. Точно, кто-то упоминал. Дешёвая тяжёлая наркота. Ты хочешь, чтобы я торговал этим говном? Достань нормальный товар, тогда и поговорим. — Вы меня не очень хорошо поняли, мистер Моран, — лицо Флетчера снова озарила учтивая улыбка, хотя глаза в этот раз остались ледяными. — У нас на руках уже есть товар — товар, в который вложены миллионы. И мне нужно, чтобы он нашёл своего покупателя. — Чёрт возьми… Да ты хоть понимаешь, что продавать это дерьмо равносильно подписанию смертного приговора? Об этом сразу станет известно всем! И тогда плохо будет и мне, и тебе! Репутация в этом бизнесе портится, как молоко на жаре. И запах очень быстро разлетается повсюду… — Вы несправедливы, мистер Моран, наш товар весьма неплох — это высококачественный дезоморфин. Даррен прыснул. — Флетчер, я разбираюсь в наркоте и знаю, что из себя представляет этот твой «крокодил»! Кустарная подмена героина, не пойми из чего состряпанная! — Боюсь, злые языки попросту ввели вас в заблуждение, — Флетчер состроил кислую мину. — Ведь на самом деле всё обстоит совершенно иначе! Возможно… — он задумчиво постучал пальцем по нижней губе, — вы поменяете своё мнение, если попробуете его сами? Даррен поморщился. — Не принимаю дурь, спасибо. — Тем более зря отказываетесь, мистер Моран, — укоризненно покачал головой Флетчер. — Пробовать новое — прерогатива смелых. — И глупых. — А я, пожалуй, всё-таки настою на своём… Вы же знаете, что на деловые встречи обычно приносят пробные образцы? Бобби, — Флетчер подал знак громиле, и тот, быстро метнувшись к стене, поднёс хозяину чёрный дипломат. — Так вот, качество этого товара я гарантирую лично. Глаза Даррена в ужасе расширились, когда Флетчер, глухо щёлкнув металлическими замками, открыл крышку. — Ты что больной?! — Даррен задёргался на стуле, увидев мелькнувший в руке шприц. — Совсем рехнулся?! — Да не нужно так нервничать, мистер Моран. — Развяжи меня, долбаный ты псих! — Бобби, мистер Моран очень просит, чтобы его развязали. — Ах ты тварь! — зарычал Даррен, с ужасом глядя на то, как громила топает в его сторону, пока Флетчер, весело насвистывая себе под нос, нагревает в металлической ложке белый порошок. Нож сверкнул в темноте, когда здоровяк перерезал скотч на запястьях, моментально сжимая их в своих провонявших сигаретным дымом лапах. — Не смей прикасаться ко мне, мразь! — Да вы сами не знаете, от чего отказываетесь, — бархатисто хохотнул Флетчер, уже наполняя шприц оранжевой жидкостью и направляясь к Даррену. — Не нервничайте и не дёргайтесь, а то повредим вену. Но мы же этого не хотим, правда? — Отпусти, ублюдок! — истошно завопил Даррен, упираясь ногами в бетонный пол — Тебе это с рук не сойдёт, слышишь?! Мои люди потом с тебя три шкуры спустят! — Да не дергайтесь так, мистер Моран, — елейным голосом проговорил Флетчер. — Ну что вы как маленький, в самом-то деле? Игла пронзила тонкую синеватую кожу. Оранжевое прозрачно-мутное вещество потекло в вену. — Как же я всё-таки рад, что мы наконец-то с вами познакомились, — в который раз ослепительно улыбнувшись, Флетчер вытащил шприц и отшвырнул в угол. — Я так расстроился, когда два месяца назад мои парни не смогли вас ко мне доставить. Вы тогда были со своим телохранителем, и он не захотел, — альфа хохотнул, — вас отпускать. Вы просто нарасхват, мистер Моран! Но, уверен, мы сработаемся. Скоро вы тоже это поймёте. Вернее — почувствуете. Вы ведь уже чувствуете, да? Бобби, думаю, ноги тоже можно развязать… Как только лезвие полоснуло по скотчу на лодыжках, Даррен мгновенно сорвался с места, ища глазами выход, но горизонт вдруг перевернулся, упал — и он рухнул вместе с ним. — Подозреваю, что чувствуете, — послышался смех, вибрирующий на перепонках. Конечности то ли задрожали, то ли онемели — Даррен был не в силах различить. Только лежал, чувствуя, как дыхание неконтролируемо замедляется, а мир вокруг, внезапно замигавший цветными пятнами, наоборот вращается всё быстрее и быстрее. Увлекая за собой. В какой-то момент тело превратилось в жидкость — горячую и тягучую — в голове загудела пустота, а бетонный пол больше не холодил пальцы. — Даррен! Пустота. Чёрная, вязкая. — Томас? — незрячие глаза щурятся, стараясь разглядеть хоть что-то в густом мраке. — Томас, это ты? — Да! — Я тебя не вижу! — пол становится мокрым и скользким. Ладони пытаются упереться в твёрдую поверхность, чтобы оттолкнуться и встать, но Даррен только обессиленно валится обратно. — Томас, я ничего не вижу! Где ты?! Внезапно твёрдая рука жёстко хватает за волосы. Даррен кричит от боли, когда его тянут вверх, и морщится, как только в лицо веет удушливым прокуренным дыханием. — Никакой ты не бета, — раздаётся змеиное шипенье, а вернувшееся зрение враз различает горящую в темноте ухмылку Фрэнка Уоллеса. — Ты хоть представляешь, что я сейчас с тобой сделаю, грязная шлюшка? — Я убил тебя, — губы не шевелятся, но Даррен знает, что альфа всё слышит. — Убил… Ты мёртв! — И ты тоже, Даррен, — скалится Фрэнк. — И ты тоже. — Как же я в тебе разочаровался! — гремит голос сзади, и Даррен оборачивается, врезаясь в широкую грудь. Магнус. Босс возвышается незыблемой скалой, обдавая леденящим мятным запахом. — Я убил его! — лихорадочно бормочет Даррен. — Убил, убил! Я точно знаю! — А это?! — Магнус дёргает его за края пальто, распахивая в стороны. — Жалкая дырка! С кем ты уже это нагулял?! Взгляд опускается вниз, натыкаясь на живот — округлившийся и тяжёлый. — Это… — лёгкие сжимает тисками, не давая сделать вдох, — я не знаю… Этого не может быть… Острая вспышка боли пронзает всё тело. Горло рвёт безумный крик, а ладони машинально хватаются за беременный живот, пачкаясь в горячем и липком. Красном. — Жалкая дырка! — выплёвывает уже другой голос. Более высокий. Знакомый. Глаза распахиваются в ужасе, а ноги подкашиваются, когда Даррен видит перед собой своё собственное лицо. — Жалкая дырка! — повторяет двойник, занося руку с ножом для следующего удара. — Нет! — Даррен прыгает на клона, валит на залитый водой пол. — Ты ненастоящий! Ненастоящий! Долбаный глюк! Нож загадочным образом оказывается в пальцах Даррена — моментально сжавшихся вокруг гладкой рукояти. Пелена застилает глаза. Лезвие пронзает чужие рёбра. Двойник кашляет кровью. — За что? — шепчет тот, глядя растерянно и осуждающе, — за что ты так со мной, Дарри? — За что ты так со мной, Дарри? — вдалеке раздаётся чей-то густой бас, а в нос проникает мучительно родной солёный запах. — Томас! — крик застревает где-то внутри, терзая грудь тупой болью. — Это ты?! Пожалуйста, скажи, что это ты… Пожалуйста, Томас… — Даррен, я не вижу тебя! Где ты?! — Я здесь! Я здесь, умоляю, скорее! Мне страшно, Томас! Мне очень страшно!.. Воздух сотрясают грузные шаги. Неспешные, но гулкие, будто тяжёлые подошвы грохочут по плитке. — Томас? В следующий миг лицо вжимают в пол — холодный и сухой. Сзади наваливаются грубо и резко, шаря по телу потными ладонями и обдавая цитрусовым запахом возбуждённого альфы. — Что, твою узенькую дырку ещё никто не трахал? — гадкий смех над ухом, и кровь стынет у Даррена в жилах: перед ним — белый кафель туалетной комнаты бывшего университета. — Ничего, сейчас мы это исправим… — Отпусти! — Даррен неистово бьётся в железной хватке. — Отпусти меня, грёбаный ублюдок! Руки не исчезают: продолжают властно блуждать по бёдрам, болезненно сжимая нежную кожу. — Никакой ты не бета, — теперь уже голос Фрэнка рычит прямо в губы, окутывая грейпфрутовым феромоном. — У тебя что, течка? Почему ты так пахнешь? Почему ты так обалденно пахнешь, маленькая грязная шлюшка?.. Горечь грейпфрута забирается в ноздри, мешая вдохнуть, мешая выдохнуть. — Никакой ты не бета, — рычит Фрэнк. — Никакой ты не бета, — рычит Итан Флетчер, заставляя на секунду вырваться из наркотического тумана. Они на стройке. Они на долбаной стройке, и Даррена накачали наркотой. В шею утыкаются мокрые губы, кожу царапают острые клыки… Даррена накачали наркотой, и его гормоны съехали с катушек, прорывая любые подавители — заполняя всё кругом запахом сирени. Кожу царапают острые клыки, а горячие длинные пальцы ползут под рубашку… — Ну точно, течка… — бормочет влажный шёпот, оставляя укусы на подбородке, и Даррен резко хватает ртом воздух. Озарение — тонким, но острым солнечным лучом пронзило мглу. С отчаянным рёвом Даррен бросился на Флетчера, не ожидавшего такого от одурманенного пленника. Рука альфы — первое, что попалось — и Даррен впился в неё зубами, прямо в сухожилие между большим и указательным пальцем. Гудение в ушах заглушило истошный крик Флетчера, но чужая кровь на языке Даррена кричала и выла о случившемся, играя металлическим привкусом во рту. Вдруг челюсть обжёг крепкий удар, отбросивший назад. Локти и затылок стукнулись о бетонный пол, а запах грейпфрута вокруг утратил все отзвуки, кроме сводящей скулы кислоты. Даррен сплёвывает кровь, и вытирает рот рукавом. «Что, твою узенькую дырку ещё никто не трахал?» — отвратительный хохот прямо за спиной, а грубые ладони разводят ягодицы в стороны. «Не надо! Умоляю не надо!» — кричать больше нет сил, но Даррен не умолкает. — Ублюдки! — Даррен не умолкает, хоть горло срывается от крика. — Мрази! Я больше вам не дамся! Никогда! Ни за что! Свежий приток ярости — впрыснувший в вены лошадиную дозу адреналина — затмевает разум, и Даррен кидается на Флетчера. — Всю жизнь! — Кулаки Даррена врезаются в зубы альфы, но он даже не слышит пронзивший воздух хруст. — Вы испоганили мне всю жизнь! — Красные капли брызгают в стороны. — Искалечили, сволочи! Всю долбаную жизнь! Секундная вспышка боли вырывает из безумия. Потные руки снова смыкаются на запястьях, и через мгновение позвонки Даррена жалобно хрустят от встречи с кирпичной стеной. Вспышку боли притупляет наркотик: посылает электрические импульсы по телу, заставляет с новой силой ринуться в темноту перед собой — насквозь пропахшую возбуждёнными альфами. Ему не восемнадцать. Он не беспомощный омежка. Маленький, но острый кулак Даррена врезается в чей-то висок, однако ответный удар сбивает с ног. Он — босс мафии. Он — Даррен Моран. Даррен повален на лопатки, распахнутые глаза незряче пялятся в потолок. Боковое зрение улавливает движение, но реакция подводит — тяжёлое горячее тело уже наваливается сверху, выбивая из лёгких воздух. Босс мафии! Даррен Моран! Руки и ноги — свинцовые и онемевшие — пытаются скинуть с себя альфу, но тщетно. Чужие пальцы разрывают тонкую ткань рубашки, мелкие пуговицы со стуком сыплются на пол. Жадные губы впиваются в шею, терзают чувствительную кожу, ногти скребут по рёбрам, нетерпеливо спускаясь к поясу брюк. Босс мафии, Даррен Моран… Конечности немеют, а сознание уплывает. Даррен падает. Он бесконечно падает: ударяется о солёную морскую воду, с громким всплеском — с хлопком. Хлоп. Хлоп. Хлоп! Звуки выстрелов раздаются будто за километр. Глаза не видят ничего, только слух различает какой-то шум, стук и беготню. А после, ощущение падения сменяется полётом, и Даррен внезапно тонет во всеобъемлющем запахе моря. — Это я… Я здесь… Я здесь, мой родной… Ты в безопасности… — Томас… — пересохшие губы еле двигаются, но Даррен упрямо пытается сфокусировать взгляд перед собой: где-то вдалеке замелькал чёрный потолок — его несут куда-то на руках. — Томас… это ты? Это, правда, ты?.. — Да, мой маленький… Это я, мой хороший… Тебя больше никто не тронет, с этих ублюдков уже спустили шкуры… Теперь я тебя никому не отдам… — Нет… — по щекам текут обжигающие слёзы. — Нет, это неправда… это не ты… всё неправда… Ногти отчаянно впиваются в чужую кожу, оставляя глубокие следы, а над ухом всё шепчет и шепчет родной голос, вынуждая сердце рваться на куски. Это не Томас. Это обман. Неправда. Ложь. — Это я, мой родной, я здесь… Мой чудесный Дарри… Всё позади, слышишь? Всё уже позади… Больше никто тебя не тронет, никто… Нос утыкается в широкую солёную шею, сумасшедше — до боли в лёгких — вдыхая любимый запах. — Это неправда, — бормочет Даррен, падая в темноту, — всё неправда…***
Стойкий аромат сирени Томас почувствовал ещё на подходе к зданию стройки, куда их привело видео с камер наблюдения, торчащих почти по всей территории Дублина. Чёрную машину с серой дверью и подбитыми задними фарами отследили быстро, но Томас был уверен, что недостаточно. А когда рецепторы защекотало от сносящего крышу запаха — удостоверился в этом ещё твёрже. — Разрази меня гром! — воскликнул один из альф Магнуса, зажимая нос рукой. — Я выжил из ума, или где-то здесь течный омега? Чертыхнувшись на альфу, себя и само Провиденье заодно, Томас рванул вверх по недостроенной бетонной лестнице — туда, куда вёл его запах: неестественно яркий, но чересчур напуганный для аромата течки, который он помнил до сих пор. На шестом этаже голова почти перестала соображать, а увиденное в темноте и вовсе заставило кровь закипеть в жилах. Сквозь гул в ушах Томас с трудом различил звон пряжки ремня в руках какого-то воняющего возбуждением альфы, который, пытаясь содрать с себя штаны, склонился над раскинувшимся на полу безвольным телом. Шея неудавшегося насильника с треском переломилась, когда Томас свернул её, словно переломал пополам карандаш. Второй альфа набросился сзади, но Томас опрокинул его на спину и в несколько бешеных ударов забил до смерти. Третий верзила не успел даже дёрнуться в их сторону. Вылетевший с лестницы Джонни всадил ему пулю в ногу, а затем и в лоб, зашлифовав ещё парочкой сверху. Даррен пах до сумасшедшего сильно: так, что в глазах рябило и темнело, клыки рефлекторно удлинялись, а слюна скапливалась во рту. Спешно стянув с себя куртку, Томас кое-как завернул в неё Даррена — белая рубашка была разорвана в клочья, брюки болтались на бёдрах, но бельё, слава Богу, оказалось целым. Словно тряпичная кукла, Даррен повис на руках, когда Томас, жадно прижав его к груди, двинулся в сторону лестницы. — Я здесь… — шептал он, чуть касаясь губами опьяняюще пахучего виска. — Я здесь, Дарри… Всё уже позади… В ответ послышалось только бессвязное бормотание, не подлежащее никакому разбору, но Томас продолжал повторять слова утешения снова и снова. Высокая мощная фигура загородила дорогу. Джонни ошарашено втягивал носом воздух, глядя на босса, и Томас уже угрожающе оскалился в готовности защищать своего омегу, — однако бритоголовый альфа только кивнул, сцепив зубы так, что вздулись желваки. — Уноси его отсюда скорее. Дальше я здесь сам. Альфы вокруг, крутя головами во все стороны, тоже заводили носами, пока Томас нёс Даррена к машине. Пришлось рыкнуть на парочку самых догадливых — сообразивших, откуда исходит запах, и дёрнувшихся в сторону омеги. После этого уже все присутствующие, с вытянувшимися лицами и отвалившимися челюстями, неотрывно пялились в спину удаляющегося к машинам Томаса. Киллиан, примчавшийся сразу после того, как до него донеслась разлетевшаяся со скоростью света новость о похищении босса, округлил глаза, отлипая от бампера автомобиля. — Я… — выдавил обомлевший Киллиан, таращась на ношу Томаса. — Это… Это… Как это?! Я не понимаю! Только глухо рявкнув вместо разъяснений, Томас бережно положил безвольное тельце на заднее сиденье. Даррен снова никак не реагировал ни на слова, ни на прикосновения. Дыхание стало совсем слабым, сбивчивым и хриплым, а когда в уголке его рта блеснула белёсая пена, сердце Томаса замерло. Дрожащими пальцами приподняв опущенные веки, в тусклом свете салона он увидел суженные до точек зрачки. — Киллиан! В больницу! Срочно! В машине Томас, болезненно жмурясь, водил носом по шее Даррена, сжимал узкие — какие-то неестественно холодные — ладони и молился всем богам о таком до безобразия банальном, но заветном: «пусть всё будет хорошо». Магнусу позвонили в дороге, и тот вылетел навстречу, когда Даррена, уже лежащего на кушетке, стремительно везли по коридору. — Что, к чертям собачьим, случилось?! — Босс бросился к Даррену, но моментально шарахнулся назад, почти сбитый с ног насыщенным запахом. — Острая интоксикация наркотическими веществами, — сухо ответил врач в антиферомонном респираторе. — И, видимо, неконтролируемый гормональный выброс на этом фоне. Отойдите, вы мешаете докторам! Томаса пришлось сдерживать четверым подоспевшим на помощь врачам-альфам, чтобы не пустить его за тяжёлые раздвижные двери с табличкой «вход только для персонала». Кулак с грохотом врезался в стену. А потом и сам Томас ударился о неё спиной, обессиленно съезжая вниз. — Держись, парень… — плечо на миг сжала широкая ладонь Магнуса. — Держись. Сутки тянулись целую вечность. Бесконечную и чёрную, как космическая червоточина. Метавшись по этажу отделения интенсивной терапии, словно зверь в клетке, Томас вспоминал каждое слово сказанное Даррену накануне. «Алабай, — улыбается тот своей ехидной улыбкой и приподымается на носочках, чтобы чмокнуть в подбородок, — какой же ты у меня глупый…» Глупый! Глупый! Немыслимо глупый! Только полный идиот мог позволить такому случиться… Только полный кретин мог дать расстроенному Даррену уйти совершенно одному! Кулаки снова яростно сжимались каждый раз, когда Томасу казалось, что он до сих пор чувствует недавние поцелуи Даррена на костяшках. Злость и обречённость вскипали внутри ядерной реакцией, заставляя лупить по хлипкой дверце в кабинке туалета, оставляя на ней глубокие вмятины. А глядя из больничного окна на мирно прогуливающиеся по парку парочки, хотелось задрать голову к небу и завыть. В палату Томаса пустили спустя двадцать шесть часов, ни один из которых он не провёл ни за сном, ни за едой. Даррен лежал в кровати бледный, словно смерть: с торчащим из вены катетером, какой-то тонкой трубкой в носу и ещё одной — широкой и тянущейся от непонятного массивного аппарата прямо в рот. — Вы его альфа? — сзади возник седоватый врач. — Что с ним? Что происходит? — Вы его альфа? Томас бросился к Даррену, хватая за руку — ледяную и такую же бесцветную, как раствор, медленно идущий из капельницы прямо в кровь. — Молодой человек! — доктор взволнованно подбежал следом. — Да, да, я его альфа! Что с ним?! Почему… почему он… Что, во имя всего святого, происходит?! — Я попрошу вас не нервничать, — как можно ровнее начал врач. — Если говорить простым языком, то ему ввели высокую дозу опиата — она уже могла спровоцировать серьёзные последствия, но ваш омега принимал подавители в очень больших количествах… — медик замялся, а Томас сильнее сжал тонкие пальцы, которые целовал на пляже Хитклифф меньше двух дней назад. — В реакции с опиатом блокаторы дали обратный эффект — острый гормональный выброс. И… я должен предупредить вас… — снова пауза. Мучительно длинная, и Томас, плюнув на всё, прижался губами к белой, как больничные простыни, руке. — Воздействие двух препаратов на организм может быть сильнее за счет их потенцирования. А организм вашего омеги уже был очень ослаблен из-за длительного приёма подавителей в опасных количествах. — Что это значит? — сипло спросил Томас, не имея духу оторваться от безжизненно холодного запястья. — Значит, — врач опустил глаза, — что в некоторых случаях подобное способно привести к летальному исходу… Это вероятность, подчёркиваю, только вероятность. Мистер Моран ещё не пришел в сознание, но мы со своей стороны делаем всё возможное для стабилизации его состояния. — Он… — Томас почувствовал, как парализующий мороз пробежал по всему телу. — Он может не проснуться? — Мы будем ждать и делать всё, что в наших силах, — сдержанно ответил доктор. — Разумеется, вы можете оставаться в палате с мистером Мораном столько, сколько сочтёте нужным. «Выходи за меня», — отчаянно произносит Томас, и Даррен смеётся, повиснув на его шее: «Да куда же я от тебя денусь, алабай?» Томас резко проснулся, понимая, что задремал прямо в крошечном кресле у больничной кровати. В широком окне только-только занимался рассвет, и лицо Даррена казалось синевато-серым, когда Томас наклонился, чтобы осторожно поцеловать в лоб, стараясь не задеть трубку аппарата искусственной вентиляции лёгких. Ощущение, что Даррен разлепит заспанные глаза и сонно потянется, упорно не хотело покидать истерзанный за последние несколько суток разум. «Доброе утро», — Томас расплывается в улыбке, глядя на припухшие веки и взлохмаченные волосы своего истинного. Притягивает мягкое тёплое тело ближе. Тычется носом в пахнущий сиренью висок. «Доброе…, — недовольно бормочет Даррен, и шею щекотно обдаёт его дыханием. — Ты опять пытался раздавить меня ночью, да?» Блёклые лучи солнца лениво и неспешно ползли по больничной палате. — Пожалуйста, не оставляй меня… — Томас прижался мокрыми от слёз губами к почти прозрачной руке. — Я так скучаю, Дарри… Я так скучаю по тебе, мой хороший… — Поцелуи смазанные и дрожащие от плача. — Прости меня… Дарри, прости меня, я умоляю… Всё будет так, как ты захочешь, только не уходи, прошу… Не оставляй меня, пожалуйста… Маленький кругленький медбрат доброжелательно и сочувственно улыбнулся, прошмыгнув мимо Томаса. — Если что, здесь есть комната отдыха, — негромко заметил он, подсоединив шприц со смесью для энтерального питания к зонду в носу Даррена. — Там вы можете поспать на кушетке или на диване… И столовая здесь есть, вы когда последний раз ели? Уже третий день вас в больнице вижу. — Он что-то чувствует? — тихо спросил Томас, не отводя взгляд от лица Даррена. — Ему же не больно, нет? — Он ничего не чувствует, но многие исследования доказывают, что слышит. Поэтому говорите с ним почаще. Ну или читайте. Да хоть пойте! Считается, что они хорошо реагируют на голоса родных. Чёрные волнистые волосы стали тусклыми и будто бы перестали завиваться так, как раньше, когда Томас ласково пропустил их через пальцы. — Ты правда меня слышишь, мой хороший? — в палате снова было пусто. Только хриплый бас Томаса и негромкий шум прибора, подающего Даррену кислород, нарушали мёртвую тишину. — Я очень надеюсь, что слышишь. Прошу, возвращайся… Возвращайся ко мне, Дарри, мне без тебя так плохо… Я знаю, что был страшным эгоистом — не поддержал тебя в такой трудный момент. Я должен был понять, что дети для тебя трудная тема. Конечно же, ты разнервничался, мой родной! Прости меня, я умоляю, прости… Я столько не успел тебе сказать. Столько не успел сделать… Магнус приходил несколько раз: хромая на простреленную ногу, с тростью в правой руке, бледный и непривычно вялый после инсульта. Он не спрашивал ни о чём. Ни о запахе Даррена, ни о похищении, ни об убийстве Фрэнка. Киллиан рассказал Боссу всё, что узнал во время допроса Эммета про его денежные махинации, и только на четвёртые сутки после злополучной ночи, зайдя в палату, Магнус глухо заявил с порога: — Он сбежал. Томас даже не обернулся, сидя в кресле с раскрытой на коленях книгой, которую читал тускнеющему с каждым днём Даррену вслух. — Патрик не уследил, — продолжал Магнус, устало прислонившись к уже закрытой двери и ставя ногу в более удобное положение. — По его словам, Эммет огрел его чем-то тяжёлым по башке и запер в комнате, пока он был в отключке. Хотя, я уверен, у Патрика были к нему чувства… и он просто позволил ему уйти… Ну? Что скажешь? — А что я должен сказать? — Должен ли я предпринять какие-то меры? Наказать одного засранца, искать второго! — Вам правда есть дело до моего мнения? — Слушай, солдат, — Магнус захромал к нему, — ты себя так в могилу сведёшь… Съезди домой, переоденься, помойся, побрейся. Поспи хоть одну ночь в нормальной кровати! — Спасибо за совет, — хрипло ответил Томас, перелистывая страницу книги и принимаясь зачитывать Даррену первые строки. — Не вини себя, понял? — Босс неловко похлопал Томаса по плечу. — Ты не виноват в случившемся. — Магнус, если вы хотите помочь, то просто оставьте меня с ним одного. — Я тоже за него волнуюсь, слышишь? — Магнус тяжело вздохнул. — Я тоже с ужасом жду дня, когда… когда окажется, что он не очнётся. — Он очнётся. Кончики пальцев Даррена были совсем ледяными, когда Томас прижался к ним дрожащими губами. «А вы специально не идёте в комнату отдыха, да? Напрочь себе спину испортите!» Томас вынырнул из тревожного липкого сна, в котором Даррен целовал его и сразу сигал вниз с верхнего этажа заброшенной стройки. Раскрытая книга свалилась с коленей на больничный пол. Шёл пятый день этого кошмара. — Ну нельзя же вечно спать в том кресле! — пухленький медбрат, откинув с Даррена одеяло, активно массировал ему мышцы на ногах. — Вы вон какой большой, а кресло маленькое. Ну? Поясница, действительно, с упрёком хрустнула, когда Томас поднялся и подошёл к постели, глядя на оголившееся тело. Медбрат как раз разминал Даррену бёдра, и на их внутренней стороне, как рассыпанные по снегу гроздья ягод зимней бузины, виднелись тёмные, только начавшие сходить синяки. Зубы заскрежетали от злости. Сволочи. Что эти твари успели сделать, пока Томас не посворачивал им шеи? Нет, мало было убить этих мразей! Нужно было схватить и смотреть, как они подыхают! Медленно и мучительно… Но разве это бы помогло? Помогло бы Даррену, лежащему сейчас здесь, словно сломанная фарфоровая кукла? «Любые следы так легко остаются на его тонкой коже, нужно запомнить», — проносится в голове, пока Томас зализывает свой собственный засос на шее жалобно поскуливающего Даррена. — Давайте я, — хрипло предложил Томас, больше не в силах просто стоять и смотреть, как Даррена, словно безжизненный манекен, осторожно переворачивают на бок, чтобы начать разминать узкую спину. — Давайте-давайте, — закивал медбрат, потряхивая чёлкой, — у вас ручища во какие, вы мне хорошо подсобите. Разгоняйте лимфу, чтоб не застоялась. Видите, как я делаю? Снизу вверх… Да продавливайте вы глубже, не бойтесь, он же не чувствует. Он же не чувствует… Обнажённые белые плечи чуть вздрагивают, когда Томас подкрадывается сзади и целует позвонки на шее Даррена. Сидящий в постели Даррен наконец-то опускает телефон, свет которого пронзает ночную темноту. — Сообщение по работе, — сухо поясняет он, отмахнувшись, но от Томаса так легко не избавишься. Хочет Даррен в два часа ночи отвечать на сообщения — да пожалуйста! Но если альфа намерился тискать своего истинного, словно ребёнок любимую плюшевую игрушку, во сне до самого утра — он это осуществит. — Томас, ну что ты творишь? Вместо подушки Томас кладёт голову на колени Даррена, обхватывая загребущими руками талию и бёдра. — Читай сообщение, не отвлекайся, — улыбается сонный, но довольный Томас, потеревшись носом о нежную кожу на ляжке. — Щекотно… — Правда? — Томас повторяет незаметное движение. — Ну хватит! — Ложись обратно, пожалуйста… Даррен фыркает. — Куда? Ты и так всю постель занял. — Я уступлю тебе место. — Под собой? — Даррен фыркает снова, но пальцы уже мягко зарываются в жёсткие светлые волосы, отчего Томас блаженно прикрывает глаза. — Хотя… так даже теплее, — он наклоняется, хихикает в ухо, — моя ты грелка размера XXL… Мышцы Даррена напоминали ванильный пудинг, когда Томас разминал слабенькие бицепсы, а затем и нетронутые даже тенью загара икры. Руки скользнули по гладкой коже — совсем как раньше, когда Томас ласкал его тело в машине на пляже. Захотелось приникнуть губами к тонким лодыжкам, поцеловать каждый пальчик на ноге… Но они были не одни. Зачеркнуть и исправить: но Даррен ничего не чувствовал. Ни-че-го. — И так надо каждый день, — приговаривал медбрат, снова накрывая пациента синтепоновым покрывалом. — Чтоб не терял тонус. Я вас научу, не переживайте, будете мне помогать. А то я, видите, какой коротышка? А он у вас высокий. Знаете… сходите всё-таки в комнату отдыха. Да хоть по коридору прогуляйтесь! Вы же здесь сутки напролёт сидите… — Спасибо, — сухо и коротко, — за совет. Увесистый томик «Графа Монте-Кристо» — того самого, которого Томас пару месяцев назад начал читать по рекомендации Даррена — привычно лёг в ладонь. Иногда казалось, что его веки подрагивали на особенно волнительных сценах. «Виконт, не слишком ли вы молоды, чтобы помышлять о браке?» «Нисколько, — возразил Кавальканти, — жизнь так изменчива, что надо ловить счастье, пока оно дается в руки». В руках Томаса — точнее, в одной, свободной от книги — безжизненно и неподвижно, покоились холодные пальцы его жениха. На седьмые сутки он снова был готов задрать голову и зареветь раненым зверем. Запах сирени — слишком сильный в первый день, умеренный на второй, и уже начавший стихать на третий — теперь совсем исчез. Даже отголоски, которые Томас всегда чувствовал и за действием блокаторов, больше не тревожили нюх. Он лихорадочно тыкался носом в прозрачное запястье, шарил вдоль голубой венки, пытаясь уловить хоть какой-то аромат, но рецепторы ощущали лишь как пахнет больничная рубашка, свежая постель и недавно вымытый каким-то антисептическим раствором пол. На восьмые сутки под дверью палаты обнаружился нерешительно переминающийся с ноги на ногу Киллиан. — Я звонил, — он неловко мял пальцами бумажную обёртку букета синих ирисов, — но ты не брал телефон, тогда я набрал Магнуса, ну он и сказал, что да как… В общем, это от Найджела, — он нескладно сунул Томасу цветы, — прости, что раньше не пришёл! Правда прости. У ребёнка колики. — Я понимаю, Килл, не оправдывайся. В голове всплывает образ беременного Даррена. Образ, которому никогда не суждено было стать явью. Томас бережно кладёт широкую ладонь, полностью покрывая круглый животик омеги. Под рукой тут же, словно в знак приветствия, чувствуется толчок. «Ты всю жизнь будешь упрекать меня в том, что я не родил?» — Даррен смотрит на него с обидой и злостью перед зданием роддома. Томас прокашлялся, сглатывая подступивший к горлу ком. — Да и больницы эти… — виновато продолжал Киллиан, — всё детство в них провёл — никогда бы больше не возвращался… Ну как он? — Врачи говорят, надо ждать. — Понимаю, понимаю… Ждать это хорошо. Ждать — это лучше, чем если бы сказали, что ждать нечего! — Да, наверное… — А сам-то ты как? — Я? — Выглядишь, — Киллиан нахмурился, — паршиво, если честно. — Килл, пожалуйста, — в глазах защипало, и Томас отвернулся, — давай не будем об этом. Это сейчас так не важно. — Слушай, я не мастер находить нужные слова, — вздохнул Киллиан, — вот никогда не умел. Найджел чуть не вмазал мне по тыкве во время нашего первого разговора! И я без понятия, поможет ли тебе то, что я сейчас скажу… Но я знаком с Дарреном четыре года — близко, настолько насколько можно, работая четыре года бок о бок. И он всегда был каким-то… глубоко несчастным, что ли? Вот знаешь, все эти люди, у которых вроде есть всё, но нет ничего? А с тех пор, как ты появился рядом, он очень изменился. Может это сейчас сопливо прозвучит, ты прости. Но у него будто бы взгляд другим стал. Каким-то живым. Ох, извини, если только хуже тебе сделал этими словами, но просто хотел, чтобы ты это знал — знал, что Даррен был счастлив. И я уверен, что будет счастлив! Господи, я совершенно не умею языком чесать… — Нет, Килл, спасибо, — Томас наконец посмотрел на слабо улыбнувшегося в ответ альфу, — спасибо. Для меня правда важно, что я смог сделать его счастливым. — Пауза, и Томас снова опустил глаза. — Ты… ты, наверное, хочешь обо всём расспросить, да? — Немного, — Киллиан смущённо кивнул. — Просто… ты должен понимать, какой это шок. Омега! Боже, мне это в страшном сне присниться не могло… Всё это. Всё, что сейчас происходит… — Мне тоже. — Ты давно узнал? — Почти сразу. — И он тебя не уволил! — Я не говорил ему, что узнал. А когда всё всплыло, то хотел уволить. Хлопнув дверью, Даррен вылетает под проливной косой ливень, собираясь сесть в машину и уехать. Убежать. Томас не пустил его тогда. Почему же отпустил сейчас? Кругом бушует буря, а альфа и омега жмутся друг к другу полностью обнажённые в попытке согреться. Разум мутнеет, когда Даррен принимается стаскивать с себя вымокшую до нитки одежду. — Если вы готовы, — неуверенно произносит Томас, заставляя себя не смотреть на гладкую грудь с аккуратными маленькими сосками, — я обхвачу вас руками, а вы прижмитесь ко мне как можно плотнее. Я не трону вас, Даррен, просто согрею. Обещаю. Я не сделаю вам ничего плохого. Никогда. Даррен дрожит и инстинктивно льнёт навстречу, толкается ледяным носом в шею. — Даррен, я клянусь, что никогда не причиню вам вреда. А потом тело реагирует абсолютно подло и недостойно. Запах омеги снова забирается в нос, и Даррен, ощутив, как в бедро упирается чужое красноречиво твёрдое желание, шарахается и отталкивает. — Хочешь знать, почему я с восемнадцати лет выдаю себя за бету?! — по щекам Даррена текут слёзы, — вот из-за таких альф! Которые оправдываются природой, а потом трахают тебя вдвоём в туалете, пока ты рыдаешь и умоляешь отпустить! Сквозь гул в ушах он с трудом различает звон пряжки ремня в руках какого-то воняющего возбуждением альфы. Тот, пытаясь содрать с себя штаны, склоняется над раскинувшимся на полу безвольным телом. Как Томас мог допустить, чтобы Даррен снова пережил такое?! Обоняние уловило горьковатый аромат, и Томас удивлённо поднял глаза на Киллиана, протягивающего ему высокий бумажный стаканчик с зелёным логотипом Старбакса. — Решил, если предложу тебе, чтоб я сгонял за кофе — ты откажешься, — Киллиан приободряюще улыбнулся, — так что сгонял по личной инициативе. Держи. А то выглядишь так, будто не спишь всю эту неделю. — Я сплю. Спасибо, Килл. — Если нужно будет поговорить — звони, не ломайся. Знаю, я не лучший психотерапевт, но хоть что-то! Прости, но теперь должен бежать… У Райли колики. Найджи уже выписали из роддома, с ним сейчас мой папа, а он моему малышу плешь проест указаниями об уходе за младенцами… Бывай, Томас! Держись, я прошу тебя. Держись. Тощая и длинная спина Киллиана скрылась за поворотом. — Томас, — кто-то трясёт за плечо. — Томас, ты спишь? Томас? Томас! — М-м?.. — сонные глаза щурятся от зажёгшегося ночника. — Я хочу Биг Мак… — Что? — сквозь мигающие на сетчатке звёзды Томас растерянно смотрит на сидящего на кровати Даррена. — Очень хочу. — Который час? — Томас, ну я очень хочу! Заспанный и взъерошенный, Томас мчит в ближайшую обитель сахара и холестерина и возвращается за рекордные двадцать минут, неся в руках добычу в виде ароматного бумажного пакетика. Возвращается и застаёт Даррена спящим — мирно посапывающим на кровати, закинув одну ногу на подушку для беременных. Круглый живот так и манит накрыть его рукой, и Томас накрывает. — Это близнецы, — бормочет Даррен сквозь сон и нехотя разлепляет глаза. — Думаешь? — Чувствую… Два разгильдяя альфы. Так пинаются, что я скоро не выдержу. Ты принёс? — Держи. — Какой послушный пёс. — Я заслужил вознаграждение? — Поцелуй. — И только? — Пожалей меня! Я на третьем триместре, неугомонный ты мой! Даррен недовольно фыркает, тем не менее смеётся, позволяя ухватить себя за босую стопу — которой только что стукнул Томаса по бедру — и поцеловать розовую пяточку. Просыпаться с колотящимся сердцем и тут же с безумной надеждой искать глазами неподвижно лежащую среди трубок и проводков фигуру Даррена уже стало привычкой. — Мне его так жалко… — перешёптывания голосков двух молоденьких медбратьев разносились по коридору, пока Томас шёл в уборную. — Бедный… Он ничего не ест, почти не спит. А этот омега может вообще не выйти из комы, я же видел его показатели. Ой, Тедди, там просто настоящая жесть с гормонами! Надо же так затравить себя этими подавителями… Томик «Графа Монте-Кристо» с размаху полетел в стену. Томаса трясло. Хотелось выбросить переданные Найджелом синие ирисы, хотелось изорвать в клочья все нелепые открытки, неожиданно сентиментально нацарапанные некоторыми ребятами из клана. Хотелось наконец-то достать катетер из белой, как бумага руки, и вытащить все эти ужасные трубки у Даррена изо рта и носа — чтобы он не выглядел умирающим, чтобы не казался обречённым на скорый конец. Погнувшаяся твёрдая обложка привлекала взгляд, и Томас внезапно бросился к книге, торопливо поднимая и принимаясь бережно разглаживать смявшиеся страницы. — Прости меня, Дарри, прости, пожалуйста… — забормотал он, возвращаясь в кресло и беря истинного за ладонь. — Конечно, я буду читать тебе дальше… Прости… «Запомните мои слова, которые я часто слышал от аббата Бузони: ''От всякой беды есть два лекарства — время и молчание''». Томас не мог сказать, как долго он читал — час или двенадцать, — когда обмякшие пальцы в его руке слабо шевельнулись. Сердце замерло. По спине прошла дрожь. В лёгких перестало хватать воздуха. Чужие чёрные ресницы вяло затрепетали, и через мучительно длинные несколько секунд Томас почувствовал, как по его щекам потекли слёзы. Карие, ставшие за эти дни какими-то тёмно-серыми глаза вяло открылись. — Дарри? — имя само сорвалось с губ, и Томас тут же отчаянно прижался ими к холодному запястью. — Господи, Дарри… Даррен дёрнулся и, захрипев в пластиковую трубку во рту, перепуганно уставился перед собой — и только через пару секунд Томас понял, что на него. — Тише-тише-тише… — растерянно забормотал он, отлетая к двери. — Не бойся, пожалуйста, не бойся. Это я — Томас. Ты в больнице. Я сейчас позову врача. Всё будет хорошо. Ты в безопасности, слышишь? Томас мчал по коридору, чуть не сбив с ног пару человек на поворотах, пока наконец-то не врезался в стойку дежурного пункта. — Он… очнулся… — задыхаясь, выпалил Томас, — очнулся… Палата номер восемь… Скорее!.. Онемевшие пальцы одрябших рук Даррена чуть подрагивали, будто пытались уцепиться за непонятные ему страшные трубки, а взгляд затравленно метался с одного лица окруживших его медиков на другое. — Мистер Моран, не волнуйтесь. Я доктор Саммерс. Вы пробыли в коме десять дней, сейчас мы отключим вас от ИВЛ, не нервничайте. Обмякшее тело почти не шевелилось, только грудь Даррена по-заячьи часто вздымалась, и Томас, замерший чуть поодаль, мог поклясться, что видит, как под тонкой тканью больничной робы колотится самое храброе на свете сердце его любимого омеги. — Мистер Моран, вы меня слышите? — спрашивал врач уже освобождённого от трубок и проводков пациента. — Если слышите, то моргните. Томас судорожно выдохнул, когда веки Даррена закрылись и открылись снова. — Хорошо… — доктор, казалось, испытал то же самое. — Сейчас я проверю ваши показатели и возьму кровь на анализ, не волнуйтесь. — То… — даже не голос, просто язык Даррена стукнул по верхнему нёбу, производя глухой свистящий звук: — То… — Мистер Макларен, — глянул на него врач, — «То-То», это вы? Ну же, давайте, он зовёт. Удивительно, что его сознание вообще так быстро за что-то ухватилось… Колени не сгибались, когда Томас стремительно приблизился к широкой реанимационной кровати, откуда на него недоумённо и беспомощно смотрели тусклые карие глаза. — Я здесь, Дарри. Это я — Томас. Губы Даррена еле шевелились, а пальцы бессильно хватались за простыни, и Томас незамедлительно накрыл их своей рукой. — Всё хорошо, мой родной, — шептал он, — ты в больнице, в безопасности. Больше никто тебя не обидит. Ты не приходил в себя десять дней, мой любимый. Мы все боялись… — Томас опустил голову и горько зажмурился. — Мы так боялись, что ты не проснёшься… — То… То… — свистел воздух между бескровных губ. — Да. Да, мой родной, я здесь. — Томас почувствовал, как по щекам потекли обжигающие слёзы. — Ты у меня такой смелый. Такой храбрый и сильный. Я больше никогда тебя не оставлю. Никогда, Дарри, слышишь? Потухшие карие глаза вдруг увлажнились, а на ресницах повисли крошечные капли. Безвольная ладонь дрогнула в руке Томаса, будто пытаясь сжать в ответ. Холод плитки на полу ощущался даже сквозь плотную джинсовую ткань, когда Томас опустился на колени перед постелью и тут же поцеловал каждый из тонких пальцев — кончики которых только начали теплеть и розоветь. — Мистер Моран, — словно где-то вдалеке прозвучал врач, — сейчас я возьму у вас немного крови. Слабо дёрнувшись, когда шприц пронзил вену, Даррен, не моргая, смотрел на Томаса, улыбающегося ему сквозь абсолютно не солдатские слёзы. — Вот и всё, — подытожил доктор, передавая медбрату багровые пробирки и одновременно заклеивая место укола пластырем. — Пульс частый, но это не критично, будем наблюдать. Лёгкие справляются сами, работа сердца в норме. Результаты анализов ждать сутки, ваш альфа останется рядом с вами. Так, пальцы шевелятся? Отлично. А на ногах? Замечательно. Думаю, дней через семь сможете принять вертикальное положение, а через месяц и свадьбу играть. Но сперва дождёмся анализов. Казалось, стоит Томасу отвернуться или выпустить узкую ладонь из своей — и всё вернётся: мертвенно-серое лицо, закрытые глаза, пластиковая трубка во рту. — То… То… Звучало совсем тихо, пока Томас нежно гладил чёрные спутанные волосы, как разлитое чернило разметавшиеся по белой подушке. — Я здесь, Дарри, я здесь, мой маленький… Веки Даррена оставались поднятыми по несколько секунд кряду, но потом опять тяжело опускались — всякий раз заставляя Томаса в панике жать кнопку вызова персонала. — Организм ослаб, восстанавливаться он будет ещё долго, — устало потирая переносицу, снова и снова повторял прибегающий на сигнал доктор — доктор Саммерс, как Томас узнал только спустя десять дней пребывания в больнице. — Он просто спит, это нормально, не бойтесь. Знаете, я настоятельно рекомендую вам регулярно питаться и соблюдать режим сна. У вас плохие мешки под глазами и болезненный цвет кожи. Уверен, Мистер Моран сам бы не хотел, чтобы вы довели себя до истощения. Часов через двадцать я вернусь с результатами анализов, а пока — попробуйте поспать. Но Томас не смыкал глаз. С замиранием сердца ждал, что покажет взятая у Даррена кровь, и, словно сторожевой пёс, бдел у его постели, следя за каждым изменением на напряжённом лице. Сон Даррена не длился больше десяти минут. Возвращаясь в сознание после короткой дрёмы, его дыхание то и дело сбивалось, зрачки начинали метаться по палате, а рот кривился в немом крике. Тогда Томас сразу хватал его за руку и принимался лихорадочно бормотать что-то, что и сам потом не мог вспомнить: «мой маленький, мой хороший, ты в безопасности, я рядом, моя любовь». А потом — когда Даррен наконец-то успокаивался — целовал, целовал, целовал подушечки его пальцев отчаянно и бережно, не в силах поверить, что Даррен всё-таки жив. «То-То» сменялось на тяжёлое «Том», а со временем и полное имя с трудом сорвалось с бескровных губ. — Ты здесь… — спустя семь часов после своего первого пробуждения Даррен смог кое-как ухватить Томаса за указательный палец. — Здесь… — Конечно, здесь, — слёзы застывали в глазах, грозясь соскользнуть вниз, — я больше никуда не уйду. Никогда-никогда. Никому тебя не отдам. Томас прижимался губами к тёплым, но всё ещё слишком впалым и бледным щекам, порхал поцелуями по лбу и скулам, тёрся носом о шею, которая — ему казалось — вот-вот начнёт снова пахнуть сиренью. Ночью Даррен бредил, мычал и хрипел, пытаясь шевелиться, но был словно заперт в ослабленном отвыкшем от движения теле. — Тише, мой родной, тише… — Томас хмурился от нестерпимой боли, когда Даррен шарахался от него, не узнавая в первые секунды после кошмара. — Это страшный сон. Всего лишь страшный сон. — Они вкололи что-то… — неразборчиво мямлил Даррен, но Томасу даже не приходилось прислушиваться, чтобы понять. — Вкололи… шприц… а потом я упал… и стало темно… а он схватил… и я ничего не мог… — Тише, тише, — слёзы капали Даррену на лицо, когда Томас наклонялся, целуя лихорадочно горящий лоб, — не надо, Дарри, не надо всё это вспоминать… Тебя больше никто не тронет. Я тебя теперь никуда не отпущу, слышишь? Я всегда буду рядом. Пусть только попробуют. Не отпущу. Никому не отдам. Томас очерчивал кончиками пальцев губы, скулы, брови, нос — пытался поверить в действительность происходящего и понимал, что всё равно продолжает сомневаться. — Я отвезу тебя хоть на край света. — Смазанные поцелуи касались уголка рта Даррена. — К океану, в домик на берегу… Буду каждый день печь твои любимые панкейки, буду укутывать тебя в плед, чтобы не мёрз, буду смотреть с тобой на звёзды ночи напролёт. Только не уходи от меня больше, слышишь? Не оставляй меня здесь одного, умоляю. Я не смогу без тебя. Я же так тебя люблю. Я же так сильно тебя люблю… Рука Даррена — вялая и непослушная — пыталась поймать Томаса за запястье, и он незамедлительно накрывал её своей. Держал, пока Даррен не заснёт опять, и не отпускал даже после этого. С моря веет тёплый солёный ветер, срывающий белые ленты с украшенной цветами арки. Даррен идёт вдоль прохода, легко и неспешно ступая босыми ногами по песку. Томас не выдерживает. Бросается вперёд, подхватывает на руки, кружит в воздухе. А затем валит на песок абсолютно безлюдного пляжа, прижимаясь всем телом и чувствуя, как к нему льнут в ответ. Ухо щекочет тихий смех его омеги: «Результаты анализов готовы, алабай. Тест положительный. Думаю, это близнецы…»