***
Томас затормозил в первой же подворотне так резко, что лишь ремень безопасности не позволил Даррену с изяществом пингвина вылететь в лобовое стекло. Он только успел убрать упавшие на лицо волосы, как его тут же вжали в сиденье, принимаясь самым что ни на есть настоящим образом обнюхивать. — Да всё со мной в порядке, правда… — забормотал Даррен, однако сразу же сдался под диким напором. Даже при слабом свете уличных фонарей Томас различил, что на белеющей в темноте шее уже начали проступать крошечные синяки от чужих цепких пальцев. Мысль, что кто-то посмел тронуть его пару, воспламенила всё внутри, как бензин, плеснувшийся в и без того пылающий огонь, и Томас голодным зверем бросился вылизывать синеющие пятна на нежной коже. Даррен сперва что-то протестующе зашипел — ох уж этот омега, никогда не упустит возможность побурчать! — а потом как-то сник и обмяк, жалобно поскуливая каждый раз, когда горячий влажный язык проходился прямо по брачной железе. Удостоверившись, что полностью убрал с шеи истинного запах другого альфы (клыки удлинялись от одного воспоминания об этом!), Томас взял Даррена за холодные руки и лизнул уже начавшую запекаться багровую корочку на костяшках. — Алабай, ну всё в порядке… На это Томас только предостерегающе рыкнул: ну чего Даррен опять понапридумывал?! Вон кожа вся содрана и сбита! А затем, прижал его ладонь к своему лицу, чтобы поцеловать мягкую серединку и снова вернуться к костяшкам. Капельки крови сладковатой солью оставались на языке, когда Томас, несмотря на все — ну просто смешные — попытки его остановить, продолжал зализывать раны своего омеги. Томаса колотило: от ярости при мысли о прошлом, от счастья при осознании настоящего. И от будущего, которое сегодня чуть не стало реальностью — того, где рядом нет этого несносного и пахнущего сиренью Даррена. — Алабай… — в который раз послышалось где-то сверху, — ну хватит… ну посмотри на меня, прошу… Подбородка Томаса коснулись ледяные пальцы, пытаясь приподнять, и он, глухо рыкнув, повиновался. Он уже готов был пресечь любые пререкания Даррена одним известным (и очень приятным) способом, как вдруг тот произнёс совершенно непредвиденное: — До бухты Хитклифф всего час езды. Томас моргнул. — Там красивые скалы, — неловко пожав плечами, продолжал Даррен, — и дикий пляж. Томас моргнул снова. — Думаю, до Уэспорта ехать слишком долго, — Даррен слабо усмехнулся, — а ты обещал мне море, алабай. Глупо моргнув в третий раз, Томас наконец сцапал его в объятия и, будто мягкую игрушку, перетащил через консоль между сиденьями прямо себе на колени. Море. Будет Даррену море! Хоть целый океан! Да он звезду с неба достанет, лишь бы он чаще улыбался, лишь бы жался к нему доверчиво и искренне, как прямо сейчас… — Обещаю, — хрипло шепнул ему в ухо Томас, — мы доедем быстрее чем за час. Скалы бухты Хитклифф, чёрные, словно сажа, защищали пляж с ветреной стороны, пока такие же чернеющие в ещё неотступившей ночи волны лизали песчаный берег. Небо только-только начало светлеть. Узкоплечий силуэт вырисовывался на фоне неспокойного моря, и Томас, быстро сунув ключи от машины в карман, подошёл сзади. Обнял за талию, притянул ближе — так близко, как только было возможно — уткнулся носом в сгиб шеи и, чёрт возьми, понял, что умрёт от счастья прямо на этом пляже, когда Даррен покорно вжался спиной в его грудь. Такой тёплый, такой уютный, такой свой… А самое главное — живой и невредимый. Только пара синяков, царапин и — Томас подавил злой рык — уходящая в волосы ссадина на лбу, которую он тоже зацеловал при первой же возможности. Его ладони скользнули по животу Даррена, даже за слоями одежды чувствуя, как он поджимается в ответ. Пахучая железа прямо напротив губ манила ароматом сирени, но Томас позволил себе лишь оставить на ней влажный поцелуй. — У меня тут начинаются проблемы с вестибулярным аппаратом, — внезапно признался Даррен. — Не могу понять, где ты — твой запах повсюду, — он тихо засмеялся, — полная дезориентация в пространстве. Но мне нравится… Томас развернул Даррена к себе, обхватывая бледное лицо. Тот улыбался, высоко запрокинув голову и глядя на него действительно какими-то задурманенными глазами, а затем неожиданно отнял руку Томаса от своей щеки. В который раз за эту бесконечную и наконец-то почти изжившую себя ночь Томас почувствовал, что не может дышать: Даррен поднёс его руку к своим губам, медленно и вдумчиво касаясь разбитого в драке кулака — точно так же, как Томас целовал его костяшки в машине. — Выходи за меня! — вдруг отчаянно выпалил Томас, буквально вжимая Даррена в себя. — Выходи, прошу! Знаю, у меня сейчас нет кольца, извини, но как только магазины откроются, я… Томас опешил, когда ему просто-напросто заткнули рот — нагло и сладко, вылизывая язык и прикусывая нижнюю губу. — Какой же ты у меня глупый, алабай, — фыркнул Даррен, наконец отстранившись. — Ну просто болван болваном. — Это значит… нет? — Господи, даже не болван, а настоящий балбес! Не кусайся… Это означает: куда же я от тебя денусь, вот скажи мне на милость? — Знаешь, именно так я и представлял себе твой ответ, — рассмеялся Томас, чувствуя, как сердце делает кульбит, и всё же нежно прикусил мочку Даррена второй раз. — То есть ты… правда согласен? — А ты фантазировал о сцене с предложением? — тёмные глаза смотрели с насмешкой, в то время как руки Даррена оплели крепкую шею, лаская пальцами вставшие дыбом волоски на загривке. — И что там ещё было? Ты два часа пел серенады, а потом становился на колени и доставал кольцо? Или сразу же падал мне в ноги? — Да, — Томас ткнулся носом в тёмный висок, — сразу падал в ноги. Голова действительно шла кругом, а верх и низ менялись местами. Море шумело в ушах. Море щекотало обоняние. Море нежно и ласково скользило по открытым участкам омежьей кожи, которые Томас с проворством охотничьего пса находил на теле закутанного в три слоя одежды Даррена. Море было повсюду. Томас был повсюду. Заставлял потеряться между небом и землёй, а вместе с чувством координации лишал и контроля над происходящим — и, святые угодники, как же это было прекрасно. Вот Даррен чувствует, как спина упирается в что-то гладкое и твёрдое — Томас прислоняет его к машине, не разрывая поцелуя и не прекращая сводящих с ума поглаживаний по пояснице. Вот внезапное короткое чувство падения, однако уже через секунду Даррен понимает, что его плавно опускают на мягкое заднее сиденье авто, пока Томас нависает сверху, словно закрывая собой от всего мира. Вот Даррен оплетает его конечностями, вынуждая прижаться ближе — ближе, ещё ближе! — и, вдруг глупо хихикнув, шепчет в ухо: «но секс только после свадьбы, алабай, я же порядочный омега». А затем, подавшись бёдрами навстречу, трётся своей твёрдостью о живот Томаса, уже хрипло смеющегося ему в плечо: «ты правда хочешь поговорить об этом сейчас?» Все следующие слова потонули в шуме разбушевавшихся снаружи волн и сбитом дыхании, заполнившем пропахший солью и сиренью салон машины. Лихорадочным шёпотом Томас повторял одну и ту же фразу, бормотал её Даррену в губы, шею, ключицы, отчаянно и исступлённо твердил снова и снова. Глупый алабай… Будто Даррен сам не знает, насколько сильно его любят! Будто не видит это ежедневно: в каждом взгляде, жесте, действии. Видит и понимает: его любят, чёрт возьми! Ничего не ожидая взамен. Таким, какой есть… — Я тоже тебя люблю, — совсем тихо, одними губами произнёс Даррен, моментально ощущая возбуждённую дрожь чужого тела. Сейчас казалось, что нет ничего более правильного и верного, чем ладони Томаса — жёсткие и огрубевшие после долгих лет военной службы — ласкающие и нежащие его, босса грёбаной мафии, словно самое хрупкое во вселенной существо. Нет ничего более естественного, чем слепо подставлять лицо и шею под беспорядочные поцелуи, шарить руками по мускулистым плечам и широкой спине, забираться под одежду и встречать ответный жар плотной кожи. Влажное касание горячих губ к голому животу заставило распахнуть глаза. Взгляд тут же уловил лиловое рассветное небо в запотевшем окне, и сразу метнулся вниз — к Томасу, замершему прямо у Даррена между разведённых коленей. Он сглотнул подступившую слюну. — Можно? — голос Томаса прозвучал хрипло и мягко, пока пальцы продолжали нежно поглаживать выпирающую тазовую косточку. Стоило Даррену оторопело кивнуть, Томас просиял робкой улыбкой, будто действительно сомневался, что ему разрешат, и осторожно приник губами к тонкой пушистой дорожке под пупком, щекоча дыханием. Томас не спешил, расстёгивая брюки своего истинного, всё время неотрывно следя за его лицом в ожидании и опасении увидеть там страх. Но Даррен только закусывал щёки, а когда Томас аккуратно приспустил штаны, открывая серое нижнее бельё — натянутое от такого очевидного и искреннего желания Даррена — то и вовсе спрятал лицо в сгибе локтя. А затем, к удивлению и чувству абсолютного счастья в груди Томаса, нетерпеливо толкнулся бёдрами навстречу. Для Томаса это было лучшим разрешением. И он сделал то, о чём мечтал чуть ли не с первого дня их знакомства. Опустился и поцеловал — сквозь тонкую ткань трусов, туда, где прорисовывалась уже оставившая тёмное пятнышко от выступившей смазки головка. — Ты что?!.. — Даррен под ним дёрнулся и попытался отползти, напрочь игнорируя всю тщетность своих усилий из-за лежащей сверху свинцовой глыбы в виде распалённого и тяжело дышащего Томаса. — Ты что… ты… ртом? Ты что?! — Я ведь трогал тебя там руками, — говорить было трудно, особенно когда под носом так восхитительно пахло сиренью, но Томас всеми силами старался смягчить голос, срывающийся в низкий рык. — Это почти то же самое. Но если ты не хочешь… — Томас, я же не был в душе… — вдруг жалобно промямлил Даррен и, вновь закрыв лицо, замотал головой. — У меня там волосы… да и альфы таким не занимаются… Волосы? Альфы не занимаются? Господи! Опять эти ужасные установки, которые годами вбивались Даррену в голову! И которые Томас собирается разрушить, не оставив камня на камне… Он снова прижался к Даррену губами, чувствуя под хлопковой тканью твёрдость и пульсацию, и плотнее обхватил поперёк налившегося ствола. Сдавленный стон — судя по звуку, Даррен прикусил свой кулак — подсказал, что продолжать ему разрешают. И Томас с удовольствием продолжил. Поцеловав Даррена внизу ещё раз, он наконец-то взялся за резинку трусов. Неторопливо, сантиметр за сантиметром обнажая поросль очаровательных чёрных завитушек, Томас чувствовал, как так же неспешно лишается последних остатков разума. Член Даррена был небольшим и гладким, с аккуратной розовой головкой и уже поджавшимися яичками. Наверняка, до невозможного бархатистыми на ощупь… — Ты везде такой кучерявый, — не удержался Томас, расплываясь в блаженной улыбке, и зарылся носом в жёсткие завитки, вдыхая погустевший феромон. Сверху тут же послышалось недовольное смущённое шипение, которое, впрочем, очень быстро сменил громкий всхлип, стоило Томасу лизнуть нежную верхушку. — И вкусный… — Замолчи, — тихо взвыл Даррен, сходя с ума от горячего дыхания на своей плоти. — Твои комментарии не помогают… Даррен уже хотел было заявить, что пора заканчивать с этим глупым экспериментом, но Томас коснулся головки ещё раз — теперь мягко поцеловав — и Даррен судорожно выдохнул, понимая неизбежное: способность сказать что-либо связное потеряна безвозвратно. Через щель прячущих его стыдливую красноту ладоней Даррен видел небо. Сиреневое. Сиреневое небо над солёным морем. Как символично… Господи, именно об этом он думал, когда Томас опять заставил его заскулить?! На этот раз, лизнув от основания до верха, а затем — о боги — взяв в кольцо обжигающих губ. Даррен прогнулся, срываясь в до ужаса пошлый стон, и тут же, стыдливо засопев, прикусил ребро ладони. Но в следующий миг снова протяжно вскрикнул, когда Томас, будто на зло этим жалким попыткам самоконтроля, вобрал его в себя. До конца. До самого, чёрт возьми, конца! Утыкаясь носом в лобок. Руки Томаса властно сжимали бёдра Даррена, словно опасаясь, что тот сбежит, пока сам Томас продолжал неспешно и до исступления нежно… сосать. А как ещё можно назвать это? Сосать, лизать, втягивать. Ласкать кончиком языка щёлочку уретры, гладить этим же языком ставшую до предела чувствительной уздечку, спускаться к уже до боли потяжелевшим яичкам, чтобы вылизать и их тоже. И всё это время держать Даррена крепко-крепко, иногда проходиться ладонями по вздрагивающему животу, подниматься к соскам, затвердевшим и набухшим, чтобы уделить внимание и им — тоже обласкать, зажав между двумя пальцами, пощекотать самыми кончиками загрубевших подушечек. И всё это время продолжать… сосать. Сосать, седьмое пекло! Так сладко и нежно… С такими сводящими с ума тихими довольными стонами, будто он, долбаный альфа, не в рот берёт, а ест мороженое … Даррен упустил момент, когда отнял руки от лица и запустил в светлые жёсткие волосы. Чувствуя мерное движение головы у себя между ног. Чувствуя, как напрягается мощная жилистая шея, когда Томас берёт глубже. И чувствуя, как весь мир сосредотачивается там — внизу, где горячие губы плотно обхватывают его член. Он больше не стеснялся стонать, выть, скулить и метаться по сиденью. Его не волновал песок, который он принёс в машину на подошве, когда, поразившись собственной смелости, забросил ноги Томасу на плечи. Не заботила даже лужа, натёкшая под задницей из тоже жаждущей ласки сокращающейся дырочки. Блуждающие по салону затуманенные глаза остановились на платиновой макушке между бёдер. Словно почувствовав на себе пристальный взгляд, Томас приподнял голову, так и не выпустив Даррена из своего рта, и он вмиг утратил способность соображать. Он просто ошарашено смотрел, как его порозовевшая от притока крови плоть плавно скользит между чужих податливых губ. Как Томас — такой огромный, сильный и опасный — с поистине благоговейным упоением обводит потемневшую головку языком, а затем одним движением насаживается прямо до лобка. Это зрелище стало последней каплей в чаше возбуждения, отдаваясь предвкушающей дрожью во всём теле. — Я почти… — стараясь собрать хоть какие-то ошмётки мыслей в кучу, пробормотал Даррен. — Томас, я уже почти… Усилившиеся до предела запахи смешивались во взрывоопасное вещество — коктейль Молотова, панкластит, готовый вспыхнуть до стратосферы от одной единственной искры. И, силы небесные, Даррен был согласен погибнуть в этом взрыве. В аромате майских цветов и морской прохлады. С ощущением крупных солёных крупинок на языке. — Томас, я сейчас… — из последних сил захныкал Даррен, упираясь безвольными желейными руками в бугрящиеся от напряжения твёрдые плечи. — Я уже сейчас… отодвинься… Но Томас только глубже заглотил набухший в преддверии оргазма член, сжимая головку горлом. «Сейчас так сейчас. Вот и замечательно». Даррена выгнуло дугой, а в ушах загудело морским прибоем так громко, что он не услышал, как с губ протяжно сорвалось имя — любимое и родное. Мозолистая рука нашарила его и переплела пальцы, пока горячий рот упрямо не выпускал истошно пульсирующее и бьющее тугой струёй естество. Томас не отстранился даже когда член уже расслабился и начал постепенно обмякать. Только продолжал нежить и поглаживать языком, ловя последние отголоски чужого блаженства. Блаженства… Никогда бы Даррен не подумал, что бессильно лежать со спущенными штанами — растрепанным, заласканным, выдоенным досуха — и осоловело пялиться в виднеющееся в окне уже ставшее ярко-малиновым небо, окажется самым восхитительным опытом в его жизни. Что-то коснулось живота, а затем груди. Добравшись до шеи, поднялось к лицу, и он увидел перед собой Томаса. — Всё хорошо? — тот нежно поцеловал Даррена в подбородок. — Как ты здесь поместился? — вдруг слабым голосом выдавил Даррен. — Машина же крошечная для такого гиганта как ты. Салон залил тихий смех Томаса. — Как же я тебя люблю, — он потёрся носом о разрумяненную щеку, — ты всегда задаёшь очень меткие вопросы. — Да, я такой… — сонно хохотнул Даррен, перед тем как опустить отяжелевшие веки, проваливаясь в глубокую и солёную морскую темноту.***
Затылок стукнулся обо что-то твёрдое и спустя полминуты оторопелого наблюдения за потолком до Даррена наконец-то дошло, что он сбросил подушку на пол и приложился головой о спинку кровати. — Уже проснулся? — раздался басистый голос, а вскоре и сам Томас появился в поле зрения: поднялся с дивана, на котором клацал что-то в телефоне, и, чмокнув Даррена в щеку, аккуратно осмотрел затылок. — Не ушибся? — Это нормально, что я не помню, как здесь оказался? — Абсолютно нормально, — просиял Томас, опускаясь рядом на постель. — Сколько я проспал? — Даррен с хрустом потянулся, но внезапно замер, прислушиваясь к ощущениям под одеялом. — Я что, голый? — Давай по порядку. — Томас поцеловал его в обнажённое плечо. — Ты спал часов двенадцать, сейчас почти пять вечера. Как по мне так это маловато, тебе нужно хорошенько отоспаться… А насчёт одежды, — он смущённо взлохматил светлые волосы, — тебе в ней было бы неудобно… Надеюсь, ты не против? — Против! Конечно, против! — ехидно хихикнул Даррен, щёлкнув Томаса по уху. — Как ты посмел даже подумать о таком? Ну и бесстыжий у меня жених… — Кстати, об этом, — довольный Томас с ногами залез на кровать, затаскивая Даррена себе на грудь, — есть две хорошие новости. — Про бесстыжих женихов? — Про женихов и про мужей. Я заказал кольцо по каталогу. — Боже, ну опять ты с этим кольцом! — А Найджел родил ночью. — Что?! — Даррен подскочил, заставляя одеяло сползти до пояса. — Правда? Кого? Всё в порядке? — Омегу. — Нет… — И с ребёнком, и с Найджелом всё хорошо, — Томас улыбнулся, погладив истинного по оголённым лопаткам. — Омегу… Это я накаркал! — А Киллиан сказал, что они очень ждут крёстного. Звонил пару часов назад, спрашивал, как обстоят дела с Фрэнком. — Да уж, первым подарком на день рождения этого мелкого стала смерть нашего главного врага, — прыснул Даррен и вдруг нахмурился. — Мне же не приснилось, что мы его прикончили? — Не приснилось. — А то, что потом мы… — кончики ушей Даррена покраснели, — в машине на пляже… — Тоже не приснилось, — шероховатые пальцы вырисовывали узоры на покрывшейся мурашками коже. — Господи… — Даррен спрятал горящее лицо в сгибе шеи Томаса, где всё ещё виднелся несошедший укус. — И, видишь, ты снова очень хорошо спал. — Замолчи, — отчаянно зашипел Даррен, так и не поднимая головы. — Лучше скажи, что мне теперь придётся делать с ребёнком? Если уж я его крёстный… — Да то же, что и любой родственник или близкий друг семьи. Просто быть ребёнку… наставником. Общаться, поддерживать, отвечать на вопросы, рассказывать о жизни. — Представляю, что я могу ему рассказать, — Даррен растерянно хохотнул и наконец зыркнул на Томаса исподлобья. — Научу стрелять, пытать и договариваться с копами… — Это очень важные для жизни навыки, — с негромким смехом заметил Томас. — Но, думаю, для начала можно просто петь ему детские песенки или дарить мягкие игрушки, когда приходишь в гости. Поверь мне, ты станешь его любимчиком. — Песенки?! Ты можешь представить меня, поющим песни из «Винни Пуха»?! — Ещё как могу, — Томас прижался губами к тёмному виску и вдохнул ещё не приглушённый новой дозой подавителей запах, — постоянно представляю. В родильном отделении было людно. Топая по коридору мимо пузатых, переваливающихся, словно утки, омег, Даррен чувствовал себя полнейшим идиотом, а огромный плюшевый слон в руках Томаса только усугублял комичность ситуации. — А может, всё-таки в другой раз? — Он врос в пол из светло-серой глянцевой плитки прямо перед дверью нужной палаты. — После родов так мало времени прошло, ещё чего напортим… Ой, не надо так на меня смотреть! — Даррен скривился, толкая усмехнувшегося Томаса в твёрдый бок и краем уха слыша разговор каких-то омег о грудном вскармливании. — Господи, за что мне это всё? Ладно, алабай… В бой… Найджел выглядел растрёпанным, но до ужаса счастливым, по нос закутанный в многочисленные пледы на больничной кровати, пока Киллиан сидел рядом и бережно баюкал… нечто, завёрнутое в розовое одеяльце. Уставившись на этот неопознанный объект в его руках, Даррену захотелось развернуться и позорно сбежать. И ему даже не было бы за это стыдно! — Томас, и ты пришёл? — заулыбался Найджел, принимая — Даррен ухмыльнулся — ритуальное подношение плодоносному омеге в виде плюшевого слона. — Я думал, раз Фрэнк больше нам не угрожает, то и телохранитель не нужен. — Телохранитель нужен всегда, Найдж, — быстро отозвался Даррен, чересчур внимательно разглядывая каждый угол палаты, кроме подозрительного свёртка в руках своего подчинённого. — И Томас тоже очень хотел посмотреть. — Омега, босс! — теперь уже Киллиан расплылся в широчайшей улыбке. — Надеюсь, он будет вылитый Найджи… Вы только гляньте, уже видно, что у него такой же нос! А глаза… — Да-да, я понял, Килл. Конечно, они похожи, у них же одна генетика. — Нет, вы обратите внимание, нос просто копия… — Ладно, — Даррен хлопнул в ладоши, искоса посматривая на дверь, — Найдж жив, в этом мы удостоверились, слона тоже подарили… Что там ещё? Ну, в общем, рад был вас увидеть, ребята… — Босс, вы что, уже уходите? — Даррен, мы собираемся уходить? Он невольно поёжился под удивлённым взглядом сразу трёх пар глаз. — Ну… — протянул он, заламывая пальцы, — Найдж, наверное, устал… — Что вы, останьтесь! — воскликнул омега, высунув нос — у Райли точно такой же, Даррен запомнил — из груды пледов. — Вы ведь даже не подержали Райли на руках. — На руках? — Даррен похолодел. — И Томас, думаю, тоже захочет. — Вот Томас пусть и держит. — Даррен рефлекторно попятился назад, натыкаясь на того спиной. — Томас, давай… — Да, давай, суровый солдат, — засмеялся Киллиан, поднимаясь на ноги, — покажи нашему боссу пример. — Если у тебя сегодня родился ребёнок, это не значит, что я не могу надавать тебе по шее! — громко фыркнул Даррен и, ретировавшись к диванчику у стены, принялся опасливо наблюдать, как один альфа передаёт другому розовый шевелящийся свёрток. — Ну привет, Райли, — послышался до тошноты умилённый голос Томаса, и Даррен демонстративно отвернулся. — Какой же ты кроха… Да, ты. Ты у нас кроха. — Не сюсюкайся, — поморщился Даррен, увлечённо разглядывая картину с гибискусами рядом с дверью. — Он всё равно тебя не понимает. — Он различает интонацию, — ответил Томас, — и всё запоминает. Даррен, ну ты просто посмотри на него… — Спасибо, не хочу. — Босс, вы что, боитесь? — удивлённо спросил Киллиан, и он не выдержал, резко поворачиваясь к двум альфам, склонившимся над коконом из одеяльца. — Ничего я не боюсь. Просто если дети не вызывают у меня никаких эмоций — то это моё… — он запнулся, уставившись на руки Томаса, — моё личное… дело… Даррен втянул носом воздух и с шумом выдохнул. Видеть Томаса с ребёнком было странно. По меньшей мере. Странным было то, как малыш легко помещался в одной широченной ладони альфы. Странно выглядели крепкие, увитые мышцами и жилами руки, бережно прижимающие крошечного омежку к могучей груди. И особенно странные ощущения вызывала улыбка Томаса, засиявшая ещё ярче, когда Райли с довольным видом ухватил его за палец. — Не раздави, — сам от себя того не ожидая, предостерёг Даррен, делая несколько несмелых шагов навстречу. — Не раздавлю, — с улыбкой заверил Томас, но нахмурился, подняв на истинного взгляд. — Всё в порядке? — Конечно, — Даррен нервно дёрнул плечом и попытался состроить более-менее невозмутимую физиономию, — просто переживаю, чтобы твои медвежьи лапы ничего не сделали. — Ничего я ему не сделаю. И ты, кстати, тоже. Да, Райли? Даррен тоже ничего тебе не сделает. — Боже, ну хватит так с ним говорить… — Точно не хочешь взять его? — Спасибо, откажусь… — А может, подержишь минутку? — Это гигиенично? — Ты же мыл руки. — Я про ребёнка… — Босс, да не переживайте вы, — активно подключился Киллиан, — возьмите Райли. Кстати, последние исследования показали, что общение с детьми продлевает жизнь. — Интересно, каким это образом? — Даррен скептично выгнул бровь, поглядывая на виднеющуюся из одеяльца крошечную ладошку. — Я же… могу ему как-то навредить. — Подержав минуту на руках? — Ну, кто знает… — Просто возьмите его и вы сразу поймёте, что это… — Киллиан покачал головой, — это чудо. Самое что ни на есть настоящее чудо! Ещё пятнадцать часов назад его и на свете не было! Представляете? — Ты стал романтиком, дружище… — Райли и сам очень просится к тебе на руки. — Томас повернул свёрток так, чтобы на Даррена уставились два огромных голубых глаза. — Посмотри на него. Он хочет к тебе. — Господи, вы все от меня не отстанете, да? Альфы синхронно расплылись в невинных — ага, конечно! — улыбках, и, кажется, даже Райли как-то хитро подмигнул. Ох, вот что значит, родители в мафии… Одеяльце пахло детской присыпкой и молоком. Пальцы подрагивали, коснувшись мягкой розовой материи, ощутив под ней тепло и движение крошечного хрупкого тельца. — Господи… — Даррен задержал дыхание, рассматривая пухлые щёчки и потянувшуюся в его сторону ручку. — Какое странное существо… — Это не инопланетянин, босс. — Надеюсь… — Даррен смотрел на ребёнка с плохо скрываемым подозрением. — А он довольно упитанный. — Да, он у нас крепыш, — гордо сообщил Найджел. — Вес — три четыреста. Тяжёленький. Это в… в дедушку… — голос внезапно дрогнул, и он прокашлялся. — Да и Килли вон какой высокий, так что Райли точно не будет таким коротышкой, как я. — Малыш… — шёпотом позвал Киллиан, тут же приближаясь к кровати мужа, — ну что ты? Если хочешь, мы можем им позвонить. Сообщить хорошую новость… — Не хочу, — быстро ответил Найджел, комкая в пальцах плед. — Не нужна им эта новость, они ясно выразили своё отношение к нам и нашим детям. Килли, пожалуйста, давай не будем портить этот чудесный день разговорами о них… Киллиан взял шмыгнувшего носом супруга за руку, а Даррен растерянно посмотрел на Томаса, не менее обескураженного, чем он сам. — Неловко, — прошептал Даррен. — Неловко, — кивнул Томас, однако затем робко улыбнулся. — Но зато ты больше не смотришь на ребёнка так, будто вместо него держишь ядовитого паука. — Иди ты знаешь куда! — как можно тише прошипел Даррен, кося глаза в сторону молодых родителей и не замечая на себе внимательного взгляда Томаса. — Это у тебя был опыт общения с детьми, а я — единственный ребёнок в семье. Господи, этот мелкий смотрит на меня так, будто вот-вот разревётся… — А ты поговори с ним, улыбнись. — Может, ещё песню Винни Пуха спеть? — Не сейчас, — Томас засмеялся, а затем задумчиво посмотрел на Даррена и выдохнул. — Тебе идёт. Ну, младенец на руках. — Это всё равно не отменяет тот факт, что я терпеть не могу детей… Боже, нет, он сейчас точно разрыдается. — Как говорил мой папа, — Томас снова несмело улыбнулся, — своих детей невозможно не любить. — Ну, своих-то у меня не предвидится, — болезненно скривился Даррен, чувствуя, что разговор зашёл не в то русло. — Необязательно… — пробормотал Томас, — необязательно в ближайшее время. Ведь никто торопиться не собирается, всё будет когда ты захочешь… — Что?! — Даррен дёрнулся, и Райли незамедлительно отреагировал — выпятил губки и громко хныкнул. — Ой, нет-нет-нет, не плачь… Только не плачь, умоляю! Но маленький ротик уже открылся, а через секунду воздух сотряс пронзительный вопль. Остолбенев, Даррен пялился на стекавшие по покрасневшим щёчкам слёзы и — он готов был поклясться — чувствовал на себе взгляды осуждения. В груди скрутился узел, а в голове — жгучее желание провалиться под землю. Прямо здесь. Хоть прямо с этим несчастным орущим розовым комком! Даррен поднял глаза, встречаясь с Томасом, и внутри что-то треснуло. «Необязательно ведь в ближайшее время…» Он стиснул зубы. «Тебе идёт младенец на руках…» Оглушающий визг ребёнка. Взгляд альфы, словно забирающийся под кожу. Хватит… Сунув голосящего Райли Томасу, Даррен, как ошпаренный, вылетел из палаты. Беременные по-прежнему смешно топали по коридорам, и Даррен сам не мог понять, почему их круглые животы так его раздражают. До выхода из родильного отделения в холл регистрации оставалось всего несколько метров, как вдруг сильная рука схватила за плечо, заставляя обернуться: — Дарри? Ты чего? Почему убежал? Томас смотрел растерянно и взволновано, грудь вздымалась, а широкая ладонь успокаивающе поглаживала кисть Даррена. — Знаешь, я с самого начала не хотел брать этого ребёнка, ясно тебе? — зашипел он, вырываясь. — А ты заладил «подержи» да «подержи»! — Я… Прости, — от удивления Томас даже приоткрыл рот. — Прости, я и не подумал, что… — Именно, что не подумал! Я вообще не понимаю, что происходит у тебя в голове. — О чём ты? — О твоих розовых мечтах про семью! — Даррен зашипел, тыча пальцем ему в ключицу. — Я не люблю детей. Я не хочу детей. Тебе это понятно? — Молодые люди, — шикнул на них какой-то беременный, — не кричите, пожалуйста. — Извините, мы не нарочно… — натянуто вежливо улыбнулся ему Томас, но повернувшись обратно к истинному, увидел только удаляющуюся спину. — Даррен! — Я устал, — сухо отрезал тот, ускоряя шаг, когда Томас догнал его в дверях, ведущих на улицу. — Хочу побыть один. — Даррен, что случилось? — Ничего не случилось. Отпусти! — Он попытался вырвать снова захваченную в плен длинных пальцев руку, но Томас держал крепко. — Отпусти сейчас же! — Я умоляю тебя, давай просто сядем и всё обсудим. — Что именно? Твои мечты о четверых сопляках? Да, я помню. И спасибо, я не хочу об этом говорить. — Дарри, ну что на тебя нашло? — Томас попробовал притянуть его к себе, однако он с силой толкнул его в грудь. — Скажи честно, ты всю жизнь будешь упрекать меня в том, что я не родил? — Что? — Томас опешил. — Даррен, что ты вообще такое говоришь? — Говорю, что я босс мафии, чёрт возьми! — взорвался он, но осёкся, заозиравшись по сторонам. — Ты представляешь меня с пузом? — Я… я понимаю твою ситуацию, — тихо выдохнул альфа, — и не давлю. — Это значит, что вместо четверых можно родить всего троих? Ха! Благодарю покорно! Всё, Томас… — Даррен схватился за ручку тяжёлых дверей. — Я хочу побыть один. — Даррен, я понимаю, ты распереживался, увидев ребёнка… — Томас вылетел за ним на вечернюю улицу. — Конечно, слишком много впечатлений за один день… — Распереживался?! — … но послушай, разве я говорил, что заставляю тебя рожать? — Говорил. — Когда? — Когда ответил «необязательно в ближайшее время». Это, по-твоему, не намёк? — Прости, я не так выразился… — Ой, не надо вешать мне лапшу на уши! — фыркнул Даррен. — Только попробуй сказать, что не хочешь детей. Ну? Давай, скажи, что не мечтаешь об этих спиногрызах! — Не буду врать, — Томас опустил голову, — да, я хочу детей. Но разве ты и сам не хотел бы какого-нибудь маленького Райли? Или Джесси… — Знаешь, чего бы я хотел? — потемнев глазами, бросил Даррен. — Я хотел бы побыть один. — Даррен… — Один! Ты понимаешь, что это значит?! Мы не расстаёмся с тобой уже несколько месяцев. Я и не помню, когда последний раз оставался в одиночестве! — Это было для твоей безопасности. — Да, но теперь Фрэнк мёртв, — отрезал Даррен, даже не посмотрев на Томаса. — И телохранитель мне больше не нужен. — Пожалуйста, давай поговорим, — взмолился тот. — Я не хочу, чтоб мы расставались на такой ноте. Даррен только сжал кулаки, а затем сорвался с места, быстрым шагом двигаясь к выходу с территории родового отделения больницы. — Даррен… — Томас вцепился в его предплечье. — Что я должен сказать, чтобы ты успокоился? — Если ты меня сейчас не отпустишь, — прохрипел он, сверля взглядом удерживающую его руку, — можешь больше не появляться в моей жизни. Я имею право побыть один — право на мои личные желания! Если тебя это не устраивает, — он обнажил клыки, — тогда до свидания.***
Он летел по улице, не разбирая дороги и врезаясь в прохожих. Голова гудела, а мысли путались. — Простите… — буркнул Даррен, налетев на какую-то парочку, и, глянув на них повнимательней почувствовал, как пальцы истерично затряслись. — Смотрите под ноги, вы здесь вообще-то не одни! Признавал ли он, что в роддоме отреагировал чересчур бурно? Ещё чего! Вот почему все до такой степени без ума от детей? Какая-то напасть… Будто смена моды, происходящая каждый сезон в угоду эпохи потребления. Кажется, ещё вчера из любого утюга гудело про эмансипацию и чайлд-фри, а сегодня — вот тебе на — чуть ли не на каждой обложке толстых глянцевых журналов для омег: «Рожать полезно для здоровья», «Поздние дети возвращают молодость», «Совместный ребёнок укрепит ваши отношения с альфой»! Даррен пнул ногой ближайшую урну. «Укрепит отношения с альфой»… У Томаса сильные руки. Он будет таскать детей на этих руках хоть до самого подросткового возраста, а они будут шипеть на него (прямо как Даррен) за каждый поцелуй и объятие на людях: «ну, пап!», «ну все же смотрят, пап!», «ты ставишь меня в неловкое положение перед парнями, пап!» Парнями… Им по одиннадцать лет, они втихаря пьют колу и хомячат чипсы (пока ещё не доросли до пива). Интересно, кто будет их за это ругать? Даррен или Томас? Хах, глупый вопрос… Какого чёрта Даррен вообще об этом думает?! И почему при мысли об их с Томасом возможных детях ему видятся три сорванца-альфы и один кудрявый кареглазый омежка?.. Ноги сами привели Даррена к горящему золотистыми огоньками кафе. В витрине, украшенной гирляндами из лампочек, рыжий омега в белом фартуке выкладывал с противня на прилавок свежие круассаны. Омега повернулся в три четверти, и Даррен замер в нерешительности. Точно, кофейня Мэттью. Она же совсем близко. Долбаное подсознание, оно и привело Даррена к омеге, у которого уже есть двое детей… Чушь! Просто Даррен влился в поток пешеходов, и он принёс его сюда — вот и объяснение! Хотя, людей кругом не так уж много... Двое детей… У Мэтта двое детей… Быть может, Даррен вёл бы такую же жизнь? Не переживи он то, что пережил, и не стань он тем, кем стал. Встретились бы они с Томасом в таком случае? Не будь Даррен в мафии. Они могли пересечься на улице, в метро — да даже в том самом кафе! — и тогда не заглушенный подавителями запах сирени сразу же дал бы Томасу понять, что перед ним его истинный. Томас закинул бы Даррена себе на плечо и унёс в неизвестном направлении — с целью жить долго и счастливо. Всё… Пора заканчивать с глупыми фантазиями, ведь жизнь не терпит сослагательного наклонения. Увы. Будто почувствовав остановившийся на себе пустой взгляд, Мэттью поднял голову. На секунду его глаза распахнулись, но он тотчас приветливо замахал, приглашая Даррена войти. Он потоптался на месте. К его собственному удивлению, поговорить сейчас хотелось больше всего. Ох уж это влияние Томаса с его вечными философскими беседами, а ведь сначала производил впечатление такого безнадёжного молчуна! Даррен усмехнулся. Внезапно послышался скрип шин резко затормозившего авто. — Хватай! — раздалось где-то сзади, и в одно мгновение нечто чёрное заволокло глаза, лишая Даррена возможности видеть. Руки грубо заломили за спину, а ноги вмиг лишись твёрдого основания, оторвавшись от земли. Вдруг Даррен почувствовал, как падает на что-то мягкое и невнятно пахнущее старой кожей автомобильного салона. Сверху на него тут же навалился кто-то тяжёлый — воняющий альфой и сигаретным дымом. Звук хлопнувшей двери. Рёв мотора. Машина рванула с места, за долю секунды набирая бешеную скорость. — Обыщи его! — рыкнул незнакомый бас. — Быстро, идиот! Даррен неистово забился загнанным в угол зверем, однако потные здоровые руки без труда скользнули ему под пальто. — Забери у него пушку! Даррен попытался заехать неизвестному коленом в пах, но из-за долбаного мешка на голове, он не имел ни малейшего понятия, в каком положении находится противник. — Проверь везде! Может быть припрятана и вторая. — Вот сволочь, он брыкается! — Связывай руки, кретин! Живо! Пока чьи-то лапы по-хозяйски шарили вдоль тела в поисках оружия, запястья крепко сжал кто-то другой. Значит, Даррена держат двое. Плюс водитель. Три противника. Седьмое пекло! Сраное дежавю! — Телефон тоже забери! — рявкнул голос, и Даррен с ужасом ощутил, что из кармана брюк пытаются достать — к чёрту телефон — маячок в нём! Нос уловил запах холодного вечернего воздуха — один из альф открыл и сразу же закрыл окно. Чувствуя, как в венах закипает страх, Даррен истошно заметался в чужом захвате, но его только сильнее вдавили лицом в воняющее старой кожей сиденье. — Вырубите этого подонка! Я от его воплей мыслей своих не слышу! Даррен дёрнулся с отчаянностью смертника и даже вмазал ботинком по чьей-то ноге, как вдруг всё стихло. Томас улыбается ему на пляже. Его глаза голубые, словно небо над головой и море за спиной. Словно звёзды, замелькавшие перед Дарреном за мгновение до того, как он провалился в темноту. Глубокую и солёную морскую темноту.