Жребий брошен

— Уверен, все, кто знает Даррена хотя бы неделю, так же как и я сейчас пребывают в шоке, — усиленный микрофоном голос Алана разносился по украшенному гирляндами и огоньками саду. Среди гостей прокатилась волна смеха. — Честно говоря, я уже почти смирился с тем, что этот молодой человек оставит меня на старости лет без внуков… — он выдержал театральную паузу, — но Бог послал нам Томаса! Горячие шероховатые пальцы тут же сжали запястье Даррена под столом, а рецепторы защекотало от запаха морской соли. — Не воспринимай его слова всерьёз, пожалуйста, — чуть слышно попросил Томас, и Даррен только скривил губы в усмешке. — Я знал, что таких тостов не избежать, — тихо ответил он, — это же папа. Ну а правда, чего ещё от него можно было ожидать? Место проведения банкета задекорировали так пышно, что из-за количества свисающих с деревьев мелких, будто бы рождественских, лампочек, у Даррена зарябило в глазах. Он только успел более-менее проморгаться, цепляясь за плечо Томаса, как чьи-то руки (ага чьи-то: здравствуй, папуля!) уже уверенно потянули его к центральному столу. Слава богу, вся эта банкетная вакханалия длилась не так долго, как Даррен предполагал. Они с Томасом оттанцевали свой первый танец — под всхлипы и рыдания Алана с Киллианом (позже нужно будет подробнее обсудить с ним этот момент); разрезали и скормили друг другу с рук четырёхъярусный торт (не забыть поговорить с папой про его гигантоманию: то целый замок вместо отеля, то торт метровый!) Тут Даррен поднял взгляд на стоящего рядом с ним громилу и мысленно заставил себя прикусить язык. Затем Алан буквально принудил сына бросить (скорее, швырнуть) в толпу букет, который, ко всеобщему удивлению, поймал Магнус. Он сперва покраснел как рак, потом побелел как бумага, а в конце и вовсе — стал фиолетовым, как те самые цветы сирени, поспешив раздражённо сунуть их Киллиану, шмыгающему носом на соседнем стуле. Даррен уже готов был взвыть от накатившей усталости, но тут музыканты заиграли композицию позадорней, давая гостям возможность ринуться плясать. И Алан, увлекаемый доктором Саммерсом в какой-то совершенно неподходящий для этой ритмичной музыки старомодный танец, впервые за день — за последний месяц! — оставил сына в покое. Даррену даже не пришлось оборачиваться, когда на плечо легла тяжёлая ладонь. — Сбежим? — шепнул родной голос, и он всё-таки ехидно покосился на Томаса. — Ты же запретил мне сбегать. Даже покусать грозился. — Со мной можно, — Томас расплылся в улыбке. — И всё-таки… — пальцы скользнули к волосам, ласково перебирая прядки, — я бы не отказался укусить тебя за ушко… Увы, удрать совершенно незамеченными не получилось. Алан всё-таки учуял бунт на корабле и возник на выходе из сада, как ангел с огненным мечом, заявив, что не отпустит никого, пока не вручит свой подарок. — Карта звёздного неба! — светясь от счастья, пояснил он, сунув Даррену нечто, сильно напоминающее завёрнутую в обёрточную бумагу картину. — А точнее — звёздного неба в день вашего знакомства. — Днём звёзд нет, вообще-то… — Боже, Даррен, сделай что-нибудь со своим характером! А это для тебя, мой дорогой, — Алан протянул Томасу небольшой, приторно пахнущий дорогими духами пакетик. — Специально для тебя, — он подмигнул, — откроете, когда приедете на место. Обсидианово-чёрные волны Атлантики плескались в лунном свете, а Даррен просто улыбался. Мечтательно и непозволительно глупо, прислонившись лбом к стеклу несущегося сквозь ночь «Роллс-Ройса» и глядя в солёную темноту. Его персональный океан был здесь. Совсем близко (раньше он добавил бы: недопустимо близко). Держал руку на его бедре, беззастенчиво поглаживая всё выше и выше. Даррен думал об этом уже несколько недель. Думал, когда после комы Томас помогал ему принимать душ. Думал, пока тот переодевал его в свежую больничную пижаму. А потом и во время щебетания Алана о планах на предстоящую свадьбу — смотрел на Томаса, внимательно слушающего весь этот восторженный, совершенно «не альфий» трёп, и размышлял о том, что же сейчас творится в этой, такой непостижимой для него белобрысой голове. Они оба понимали, как пройдёт их первая брачная ночь. Но почему-то ни Даррен, ни Томас никогда не начинали этот разговор. А зачем? Да, ночь не будет во всех смыслах «брачной», но она будет… она будет их. Их с Томасом — который сейчас гладил Даррена между ног одной рукой, пока вторая лежала на новеньком кожаном руле. Ох, знай Магнус, чем они станут заниматься в этой машине, никогда бы её не подарил. Хотя, седьмое пекло (как говорит сам Магнус), конечно, он всё знал! Даже вон, когда произносил тост на банкете, вдруг поджал губы и усмехнулся: — Я всегда считал, что Даррен ложится спать слишком рано. Солдат, займись этим. Отлично. Просто потрясающе! Уже почти полночь, а они с Томасом всё никак не доедут до этого несчастного домика на пляже, потому что банально останавливаются каждые десять минут. И какого чёрта алабай вечно бубнит что-то о его рубашке? Буквально стонет, тычась носом в грудь: «Господи, какая тонкая… Под ней всё так просвечивает… Дарри, ты же просто надо мной издеваешься…» Издевается… Ну да, может, и издевается. Как, например, спустя два часа (хоть дорога должна была занять не больше пятидесяти минут), когда не давал Томасу спокойно отпереть дверь, чтобы традиционно перенести жениха-омегу через порог. Целовал в шею, прикусывал за ухо, скользил юрким острым язычком по раковине и забирался внутрь, пока трясущийся от перевозбуждения Томас, почти скуля, пытался справиться с наружным замком. — А ты не пробовал сначала открыть эту чертову дверь, а только потом меня поднять? — потешался подхваченный на руки Даррен, бессовестно любуясь раскрасневшимся лицом своего уже-давно-не-телохранителя, но тот лишь рыкнул в ответ что-то нечленораздельное. Дверь наконец-то распахнулась. Пуговицы на рубашке — нет, далась ему эта рубашка! — чуть не оторвались, когда Томас одним рывком стянул её с Даррена через голову и сразу припал губами к моментально съёжившимся от прохладного воздуха розовым сосочкам. Теперь заскулил Даррен. Выгибаясь навстречу горячему рту и прижимаясь к стальному телу — чувствуя животом, насколько сильно Томас его хочет. На постель Даррена буквально опрокинули, сбивая с ног. Надёжно придавили сверху, прошлись пальцами по кромке ремня, ниже, к уже до боли затвердевшему бугорку на брюках и вдруг выдохнули в губы совершенно неожиданное: — Прости… ты же… не против, да?.. Даррен захохотал так громко и искренне, что голосящие над океаном чайки наверняка решили не приближаться к подозрительному дому — от греха подальше. — Буду считать, что это «да»… — хрипло засмеялись Даррену в шею, перед тем как нежно прикусить в опасной близости от набухшей брачной железы. А затем брюки полетели на пол. А чуть позже — уже выпачканные в смазке трусы. А потом Томас наклонился и, прежде чем Даррену взбрело в голову что-либо возразить, вобрал его в себя до самого основания. Так что головка уткнулась в горло. Так что колени Даррена задрожали, а беспрерывно роящиеся в беспокойном уме сомнения разлетелись прочь стайкой напуганных воробьёв. Будь они сейчас не в домике посреди дикого пляжа, а в городской многоэтажке, соседи бы точно забарабанили по батареям. И у Томаса только от одной мысли об этом волосы на загривке становились дыбом, пока прямо под ним бился, метался, выл и скулил его личный босс мафии, его омега, его муж. — Алабай… — вырвалось у Даррена через все стоны и всхлипы, — ты тоже… давай… подрочи себе тоже… Я хочу… хочу, чтобы и тебе было хорошо… Сперва Томас так и замер: с членом Даррена во рту, обнимая бледные бёдра обеими руками — чтоб не удрал! С него станется! — и осмысливая услышанное. — Давай… подрочи себе, Томас… — повторил поскуливающий голосок, на что сам Томас лишь утробно рыкнул. Он бы ответил «мне и так хорошо», но для этого пришлось бы выпустить уже налившийся и трепещущий в преддверии оргазма член. А это было равносильно тому, чтобы избалованный ребёнок отдал кому-то свою конфету. То бишь невозможно! — Я хочу, чтобы ты тоже кончил… — Даррен, видимо понял, что ответа не получит, и через секунду Томас почувствовал, как слабая рука пытается приподнять его голову. Нет, всё-таки это равносильно тому, чтобы забрать у волка выгрызенную в бою добычу! Клыки недовольно удлинились, когда порозовевший член всё-таки выскользнул из губ с пошлым чпоком. И как у Даррена вообще ещё есть силы ерепениться?! Томас уже вылизал его так, что он и двух слов связать должен быть не способен! — Хочу посмотреть… — снова выдохнул Даррен, и Томас недовольно уставился в его лицо, — как такой большой альфа… трогает себя… Странная дрожь, похожая на электрический ток, пробежала по телу. Глаза Даррена горели странным, хтоническим огнём, который Томас не видел у него никогда прежде. Но теперь всей душой надеялся лицезреть снова. — Давай, алабай… кончи для меня… Что-то непонятное, сверхъестественное и тёмное, совсем как этот пристальный, не отрывающийся от него взгляд, охватило всю сущность Томаса. Растеклось по телу. Побежало по венам. Ударило в голову. И хлынуло вниз — к паху. Пальцы тряслись, пытаясь справиться с ремнём, ноги путались в штанинах, но Томас всё же стащил с себя брюки, отшвыривая куда-то к уже валяющимся в стороне двум рубашкам. Член стоял колом. Натягивал хлопок чёрных боксеров так, что трещали швы, и Томас тут же сжал себя сквозь тонкую ткань, с облегчением застонав. Помутнение рассеялось, стоило снова посмотреть на Даррена. Страх на бледном, блестящем от бисеринок пота лице плеснул на Томаса ледяной водой, приводя в чувство. Он мигом отдёрнул руки от пояса, поднимая вверх, словно пойманный с поличным преступник-новичок, тем самым ещё больше демонстрируя болезненный стояк. — Господи, Дарри… — забормотал Томас, отчаянно зажмурившись, — прости… Боже, что я вообще творю… Прости… Внезапное лёгкое, почти невесомое касание заставило распахнуть глаза. Даррен. Голый, взъерошенный, до бесстыдства мокрый во всех возможных местах Даррен подполз к нему на четвереньках. И, глянув снизу вверх, положил свою узкую ладошку на мускулистое, заросшее светлыми волосками бедро. Скорее всего его просто не держали ноги, и он с трудом, но подлез так, как получилось. Однако при виде его оттопыренной белой попки и огромных чёрных глаз — совсем не испуганных, а голодных — Томас сам перепугался, не обкончается ли он, будто подросток-девственник — прямо в трусы, от одного лишь представшего перед ним зрелища. — Снимай… Было сказано совсем тихо. Одними губами, но с такой повелительной сталью в голосе, что Томас моментально вспомнил: перед ним омега, который сумел удержать в ежовых рукавицах целый клан дерзких и спесивых альф. И Томас подчинился этой стали. С огромным удовольствием глядя в полностью перекрывшие радужку зрачки, послушно стянул с себя боксеры. Растерянное «ох» всё-таки вырвалось у Даррена, когда увитый толстыми венами, с крупной бордовой головкой и потяжелевшей мошонкой член качнулся прямо напротив его лица. Даррен тут же неуклюже закопошился в простынях, попятившись назад, но затем всё-таки заставил себя остановиться на середине кровати и уставился на бугрящееся вздутыми от напряжения мышцами тело Томаса. Внутри него плескалась вулканическая лава, грозясь вот-вот извергнуться наружу. Один голос вопил: «Оставь бедного омежку в покое, извращуга!» В то время как другой… Другой просто пускал слюни и тихо молился, чтобы Даррен не дал задний ход. Томас отвернулся, боясь даже посмотреть на мужа: снова увидеть взъерошенные волосы — такие, что сразу ясно, как хорошенько его только что изласкали в постели. А ещё бёдра… Белые, мягкие и нежные, блестящие от смазки, стекающей по внутренней стороне. Ох, как хотелось проследить эту дорожку языком: от коленки, докуда уже добрались прозрачные струйки, до самой дырочки. Наверняка припухшей и приоткрывшейся в ожидании альфы. Отчаянно застонав, Томас упал на колени. Пусть уж они будут с Дарреном на одном уровне. Пусть тот видит, что ему нечего бояться. Что он, Томас, не собирается доминировать, не собирается подавлять. Наоборот. Он — большой сильный альфа, который жал сотку от груди, мог отправить в нокаут с одного удара и даже в армии ни под кого не прогибался — хотел стоять на коленях перед этим слабым, вдвое меньшим омегой, смиренно ожидая, что будет дальше. Отдаваясь его воле. Пусть Даррен сам решает. Может, прошла всего пара секунд, а может, и четверть часа, прежде чем Томас опять почувствовал прикосновение. — Прости, — он ожидал услышать что угодно, только не это виноватое слово, — прости… просто ты такой… большой… что я немного перенервничал… Томас вскинул голову: Даррен стоял прямо перед ним. Так, что Томас дышал ему в грудь, и небольшие розовые сосочки затвердевали всё сильнее при каждом выдохе. Господи, дай Томасу сил… — Ты не должен извиняться, — замотал он головой. — Ты вообще ни в чём не виноват. — Тогда сделай это. — Что? — Кончи… Томаса снова словно током прошибло. «Кончи». То ли просьба, то ли приказ его омеги — его мафиози. Ох, прав был Чарли, когда смеялся, спрашивая, кто у них сверху. Только вот вопрос не в позициях в пространстве, а в том, кто управляет ситуацией. — Кончи… для меня, — повторил Даррен и, на секунду замешкавшись, запустил пятерню в жёсткие светлые волосы, поглаживая, словно преданного пса. — Я так этого хочу… мой послушный алабай… Слова и прикосновения невыносимо сладко защекотали нервные окончания и тягучей патокой полились по мышцам. Даррен правда этого хочет? Даррен правда этого хочет! Томас осмелел. Положил ладони на эти восхитительно бледные бёдра и, слегка наклонившись, чмокнул мужа в пупок. — Только, — уткнувшись подбородком в поджавшийся живот, Томас глянул снизу вверх, совсем как Даррен недавно, — если ты не против, я тоже буду кое-что делать… Небольшой омежий член дёрнулся, проехавшись головкой по груди Томаса, словно раньше своего хозяина ответил на вопрос. А затем и Даррен кивнул, судорожно закусив губу. Эта самая головка была совсем красной от возбуждения, когда Томас, ласково погладив языком уздечку, одним движением насадился на всю длину. Господи, Даррену уже давно пора кончить, а он тут печётся о каком-то альфе, почти полгода страдающем спермотоксикозом. Томас привыкший! Когда рядом находится этот мафиози, то нужно уметь держать себя в руках… Он бы усмехнулся, да рот был снова занят, потому что действительно стиснул себя в руке. Скользнул по напряжённому животу к ещё более напряжённой плоти, обхватывая ствол, и сдавленно застонал при первом толчке в собственный кулак. — Да, алабай… ну же… — прохныкал сверху голос, а дрожащие пальцы судорожно вцепились в волосы. — Прошу… прошу… Томас сосал отчаянно и нежно, сжимая Даррена горлом, обняв за мелкие круглые ягодицы одной рукой и надрачивая себе второй. В этот раз Даррен кончил совсем быстро. Впившись в каменные плечи в попытке удержать равновесие, пока Томас, чуть не мурча от удовольствия, продолжал обласкивать языком постепенно обмякающий и такой чувствительный после оргазма член. Томас уже и сам был на грани, готовясь последовать за Дарреном через несколько толчков, но тут омега снова его огорошил. Скользнул ладошкой по груди, задевая отвердевшие альфьи соски, и шепнул: — Я тоже хочу… потрогать. Все мозги, казалось, теперь пульсировали в члене. Удивляться не было даже сил (это он сделает потом — ещё как сделает!) и Томас, выпустив Даррена изо рта, просто развёл руки в стороны. Стал перед ним открытый, доступный, до ужаса возбуждённый и теряющий остатки разума от желания кончить. Подушечки пальцев Даррена пробежались по кубикам пресса. Так невесомо, так мало и недостаточно, что Томас взвыл в полный голос. — Тише, тише, алабай… — промурлыкал на ухо Даррен — видно, наклонился. — Не скули так жалобно… Послышался негромкий смешок, и пальцы опять мазнули по животу: достигли пупка, пощекотали впадинку и снова шаловливо подскочили вверх. Даррен потешается? Даррен потешается. Вот уж маленький… мафиози! В глазах совсем потемнело, яйца заныли так, что Томас хотел взреветь, как дикий зверь. Окончательно перестав соображать, Томас сам не понял, когда подался чуть ли не сведёнными судорогой бёдрами вперёд. Стон всё-таки вырвался из груди. Сочащаяся предэякулятом головка потёрлась о ногу Даррена. Тот снова охнул, скорее от неожиданности, чем от испуга, но назад тут же отшагнул — так, чтобы дотянуться до него уже было невозможно. — Д-да… Дарри… прошу… — взмолился Томас из последних сил, — не могу больше… пожалуйста… Он уже готов был завыть, но затем — о, Господи — тонкие пальцы пробежались по покрывшейся мурашками коже, закружили вокруг пупка и, зарывшись в густые волосы на лобке, скользнули вниз. Томас кончил в ту же секунду. В то самое мгновение, как Даррен взял его в свою ладонь. Нет, даже не взял — просто коснулся. И этого оказалось достаточно, чтобы сойти с ума и забиться в отчаянном, болезненно сладком оргазме.

***

Сперва он начал различать звуки: крики чаек, шум прибоя, чьё-то тихое бормотание. Затем слабо повёл рукой рядом с собой: мягкая ткань, наверное, простыня. А потом наконец-то разлепил глаза: белый, иссеченный лучами солнца и крупными деревянными балками потолок. — Да, у нас всё отлично… Нет, Томас спит… Не переживай, всё нормально… Да… Пока… Я говорю, пока… Пока, папа! — Дарри? — прохрипел Томас, как только Даррен отложил телефон. Во рту было страшно сухо. — Боже, ты проснулся! Даррен, завёрнутый в одну только простыню, бесстыже открывающую бледные плечи, двинулся к кровати. — На, попей, — он протянул подхваченный по дороге стакан и опустился рядом на постель. — Ну и намучился я с тобой, пока пытался уложить поудобнее… Ты же весишь целую тонну. — Уже что, утро? — Утро. — А вчера… Что произошло вчера? — Ты заснул, — усмехнувшись, Даррен пожал обнажёнными плечами, и Томас со странным удовлетворением разглядел на них парочку засосов. — Или ты про свадьбу, которая была до этого? Ах да, ещё… — Даррен вдруг наклонился совсем близко к его лицу, щекоча скулы кончиками вьющихся волос. — Если честно, я сам немного в шоке, но… никогда не думал, что такие большие алабаи на самом деле так быстро кончают. Опешивший Томас даже не успел никак отреагировать, а его губ уже коснулись неожиданно нежным поцелуем. О да. Это было чудесное начало медового месяца. И все последующие дни, действительно, были сладкими как мёд. Томас всегда просыпался первым. То ли сказывались армейские привычки, то ли организм альфы требует меньшего количества сна… Ой, да кому он врёт?! Ночью он так изводил «бедного омежку», пытаясь искупить свою отключку в самый первый раз, что тот сам отключался, не в силах даже дотопать до душа, чтобы смыть с себя весь пот и… кое-что другое. Тогда Томасу приходилось самому укладывать его в ванну или обтирать влажным полотенцем прямо в кровати. Утром Томас приносил Даррену — всё ещё голому, прости Господи, лежащему в их разворошенной постели, прости Господи — завтрак и кофе. А затем, когда ответственно удостоверялся, что тот сыт и бодр, не выпускал из этой постели чуть ли не до обеда. Около полудня зацелованному и вылизанному до дрожащих коленок Даррену всё же удавалось сбежать. На кухню, чтобы наскоро перехватить чего-то прямо у открытого холодильника и через считанные минуты снова быть пойманным Томасом. Ну а что? Нечего ходить по дому, завёрнутым в одну лишь простыню! Хотя Томас был облачён в тот же наряд… Только через три дня они обнаружили, что вещи так и остались неразобранными, а единственная одежда, которая у них есть — это смятые свадебные смокинги, с самого приезда валяющиеся где-то в углу. Даррен сразу зашипел, мол, Томас ему житья не даёт, тем не менее ринулся искать в чемодане футболку не абы как, а сверкая обнажёнными ягодицами. Он перерывал одежду, отшвыривая в сторону всё ненужное, и вскоре к кровати, вместе с носками и вторым томом «Графа Монте-Кристо», отлетел небольшой пакетик. Тот самый, подаренный Аланом на свадьбе и наспех сунутый в багаж при отъезде из замка. Рука Томаса сама потянулась к таинственному подарку, а любопытство подстегнуло быстрее сорвать запечатывающую пакет наклейку. — Ох, — только и вырвалось у Томаса, привлекая внимание Даррена. — Нет, я прибью папу! — воскликнул покрасневший до самых кончиков ушей Даррен и молниеносно отвёл взгляд от малюсенького комплекта кружевного белья, деликатно висящего на длинных пальцах Томаса. Чулки, подвязки и… стринги. Белого цвета… Томас сглотнул, отчаянно прогоняя из головы стремительно возникающие образы. Полупрозрачные ленты и тесёмки облегают такое же молочное тело его мужа: вокруг талии, бёдер, и одна — прямо между округлых мягких половинок, еле-еле прикрывая маленькую розовую дырочку. Господи! Закусив щёки изнутри, Томас торопливо сунул проклятый комплект обратно в пакет. Просить Даррена надеть такое он не решится никогда — как и тот в жизни не согласится нацепить на себя подобный срам… Через неделю отдыха все пляжи, бухты, обрывы и высоты в округе были исследованы вдоль и поперёк. И на каждом из них Даррен успел получить по засосу. Томас валил его на шелковистое покрывало травы ирландских холмов, опрокидывал на мягкий золотой песок, прижимал к любому широкому стволу дерева и ласкал, ласкал, ласкал. Ладонями, губами, языком. Лизал и покусывал соски, пересчитывал кончиками пальцев рёбра, выцеловывал тазобедренные косточки и, приспустив с уже потерявшегося в ощущениях Даррена брюки, обязательно утыкался носом в густую шёрстку на лобке, которую строго-настрого запретил Даррену сбривать. А Даррен… Даррен будто расцветал. Раз в два дня созванивался с О’Коннором, выдворяя Томаса гулять в это время по пляжу, и словно по крупицам сбрасывал с плеч невидимый, но так ощутимо навалившийся за четырнадцать лет груз. И хоть с первой брачной ночи он больше не набирался смелости настолько, чтобы… ну… залезть к Томасу в штаны — инициативу Даррен всё же проявлял. Господи, да ещё как проявлял! Так, что Томас даже иногда начинал сомневаться — а не сон ли это? Глупый и жестокий, привидевшийся наивному влюблённому телохранителю, отчаянно мечтающему, чтобы недоступный босс обратил на него хоть какое-то внимание. Но шли дни, Томас щипал себя за руку — проверенным способом пытаясь проснуться, — а тот самый недоступный босс не исчезал. Наоборот, продолжал оставлять частые мелкие пятнышки засосов на крепкой шее и забираться на колени, когда Томас сидел в массивном плетёном кресле на крыльце. Это Томас любил больше всего. Даррен седлал его лицом к лицу и просто целовал, прижавшись всем телом. А затем, чувствуя под ягодицами очевидное доказательство удовольствия альфы, несмело ёрзал бёдрами. Когда Даррен сделал так впервые, Томас кончил прямо в брюки всего за пару робких толчков. С минуту они ошарашенно пялились друг на друга, застыв в одной позе, но потом Даррен тихо хихикнул. — Я могу совершенно не бояться полноценной… близости с тобой, да, алабай? — прижавшись губами к уху, ехидно шепнул он. — Ты же не успеешь даже войти в меня — кончишь ещё до этого. Тогда Томас подхватил его на руки и, чуть ли не забросив на плечо, утащил в дом. Где завалил прямо на ворсистый ковёр в гостиной и отсосал так, что Даррен не мог уже не только язвить, но и связно разговаривать. Конец второй недели медового месяца порадовал резким потеплением. На крыльце было совсем жарко, и Томас мог безо всяких преград наслаждаться нежностью кожи своего мужа благодаря футболке и коротким шортам, когда Даррен вдруг загадочно улыбнулся. — Наверное, я сошёл с ума, но… может, нам пойти покупаться? Плавок в поездку никто не взял, и мокрое бельё бесстыже липло к бёдрам Даррена, выскочившего из ледяной воды на берег. — Чёрт, как холодно! — вопил он, спешно заворачиваясь в какой-то валяющийся на ступеньках плед. — Как же, чёрт возьми, холодно! Томас долго растирал его ладонями, пляжным полотенцем, а потом и губкой в горячей ванне. Сидел на придвинутой вплотную к бортику табуретке — потому что вдвоём они в ванну банально не влезли — и водил мочалкой по плечам и груди так сосредоточенно, что даже не заметил, как Даррен коснулся его лица. Томас тут же отдёрнул руку, решив, что тёр слишком сильно, но Даррен вдруг обнял его за шею и повлёк на себя. От неожиданности, от вида чуть порозовевшей обнажённой кожи и запаха сирени, Томас не успел даже сообразить, что происходит. Его просто затянули в ванну, вынуждая завалиться сверху, расплёскивая воду во все стороны. Даррен хохотнул: «попался, алабай», а затем внезапно скользнул под вымокшую футболку. — Сейчас. — Сейчас? — не понял Томас. — Да, — Даррен подался вперёд и, на секунду замешкав, поцеловал в шею, — сейчас. За стенами домика шумел океан, а в висках Томаса гудела кровь, стоило Даррену слабо прикусить бьющуюся над ключицей жилку и тут же лизнуть. Казалось, даже вода в ванной запахла йодом и морской солью, когда Томас, подхватив Даррена на руки, понёс его в спальню. Томас не спешил. Собрав в кулак всю волю и армейскую выдержку, старался действовать предельно медленно. Страх Даррена читался в мечущихся по комнате глазах, а волнение — в дрожащих пальцах, и Томас прижался губами сперва к опустившимся векам, а затем зацеловал каждую косточку на тонких кистях, попутно залюбовавшись двумя сверкающими кольцами — помолвочным и обручальным. — Не молчи, хорошо? — ощутив, что Даррена наконец-то перестала бить дрожь, Томас провёл ладонью по его щеке. — Если хоть что-то будет не так, обязательно говори мне об этом. Малейший дискомфорт — и мы сразу остановимся. — Я знаю, алабай, — попытался улыбнуться Даррен, но Томас прекрасно видел, с каким трудом ему это даётся. — Знаю, ты сделаешь всё, чтобы мне было хорошо… И Томас — спустившись дорожкой поцелуев по груди к животу — сделал. Обхватил влажную головку и сосал. Долго, ласково, трепетно, перебирая пальцами бархатные яички и иногда пощипывая горошинки сосков — они у Даррена такие чувствительные… Развести острые коленки и устроиться между бледных бёдер Томас осмелился только после того, как Даррен сам заёрзал ягодицами по простыням и нетерпеливо подался навстречу. — Я просто поцелую тебя там, — ладони успокаивающе поглаживали покрывшуюся мурашками кожу, а голубые глаза не отрываясь смотрели в карие — растерянные. — Сначала не буду проникать, слышишь? Реальность начала куда-то ускользать, а голос в голове снова зашептал, что всё кругом лишь сон, стоило залившемуся румянцем Даррену подтянуть колени к груди, полностью открывая себя перед альфой. Маленькая розовая дырочка оказалась именно такой, как грезилось в самых смелых и отчаянных фантазиях. Страшно узкая — даже сейчас, когда, несмотря на всё смущение Даррена, припухла, приоткрылась и судорожно пульсировала под ласкающим её взглядом. Рот Томаса инстинктивно наполнился слюной. Сохранять ясность ума стало просто невыполнимой задачей, однако Томас заставил себя уцепиться за одну единственную мысль: он не должен напугать своего Дарри. В последний раз бросив восхищённый взгляд на совершенное тугое колечко, Томас осторожно коснулся его губами. Сфинктер затрепетал и сразу же стыдливо поджался. Сверху раздался непонятный сдавленный всхлип, отчего Томас уже было вскинул голову, но тут ощутил, как на затылок легла дрожащая ладонь. — Ещё… — хныкнул голос Даррена, заставляя тысячевольтное электричество пробежать по венам. Просить второй раз не было нужды. Язык скользнул по нежному отверстию. Края то раскрывались, то смыкались снова, пока Томас с каким-то небывалым благоговением вылизывал и выцеловывал Даррена в самом сокровенном месте его тела. От осознания того, как сильно ему доверяют, на душе становилось тепло, а в паху — нестерпимо жарко. Доверяют, выгибаются навстречу, елозят попкой по кровати и тихо поскуливают — судя по звуку, наверняка закусив кулак либо угол подушки. Не справившись с соблазном, Томас отстранился и оценил свою работу. Уже полностью расслабленный анус, похожий на распустившийся бутон, истекал смазкой и слюной, словно только и жаждал быть натянутым на альфий член. Руки Томаса сами скользнули под мягкие округлые ягодицы, притягивая ближе — так, что Даррену пришлось закинуть лодыжки ему на плечи. И когда он обнял его таким странным способом, скрещивая щиколотки за головой, у Томаса внутри всё заворочалось и заурчало от накатившей нежности. Он перехватил бёдра крепче, прижался губами плотнее и сам не заметил, как, водя языком по раскрывшимся краям, скользнул в середину. Комнату пронзил сдавленный стон. Осознание содеянного упало на Томаса многотонным валуном, и он мигом бросился к лицу Даррена. — Дарри, прости! Господи, прости, пожалуйста! Я больше никогда! Никогда! Карие глаза были распахнуты, ошарашено пялясь куда-то в пустоту. — Дарри, умоляю, прости меня… — Томас лихорадочно гладил истинного по щекам, одновременно убирая волосы со взмокшего лба. — Не молчи, прошу… Пожалуйста, скажи мне хоть что-нибудь… — Это… — искусанные губы несмело разлепились, — это… — Что, Дарри, что? — Это… — он замолчал и внезапно зажмурился, — приятно… Томас всегда будет помнить момент, когда Даррен наконец поднял веки и посмотрел на него так, что мышцы свело судорогой от рвущегося наружу и слишком долго сдерживаемого внутри желания. Он никогда не забудет, как Даррен, закрыв лицо руками, не в силах справиться со смущением, просто обвил ногами его талию. — Мне страшно… — выдохнул Даррен сквозь ладони, — но я… я хочу этого… За свои тридцать шесть лет Томас прошёл через многое. Адскую службу во флоте, постоянные измены Оливера, смерть обоих родителей и неистовую злость на самого себя за то, что не уберёг младшего брата от страшной трагедии. Но сейчас словно сами Небеса извинялись за все сваленные на него испытания. Словно кто-то смиловался и послал ему… склочного, язвительного мафиози, который в эту самую секунду тесно прижимался к нему бёдрами. Мягко отняв руки Даррена от лица, Томас просто его поцеловал. Нежно и невинно, будто они вовсе не лежали на смятой постели потные и голые, упираясь друг в друга мучительно возбуждёнными стояками. — Это такой я на вкус? — вдруг смущённо пробормотал Даррен сквозь поцелуй. Томас улыбнулся: «Да, очень сладкий». А потом, снова приникнув к губам, положил руку на живот — туда, где уже начинался рост жёстких волосков. — Можно? — спросил он, и Даррен только неуверенно кивнул. — Смотри на меня, ладно? Прямо в глаза, не отводи взгляд. — Пальцы невесомо скользнули по мошонке дальше — к судорожно поджавшейся дырочке. — Смотри на меня, Дарри, — подушечка ласково погладила тугую звёздочку ануса, — не нужно зажиматься, мой хороший, расслабься… Даррен сильнее вцепился в его плечи, но всё же постарался последовать совету. Ощутив, как отверстие перестало панически сокращаться, Томас пощекотал его снова, на этот раз слегка надавливая и пытаясь отвлечь мужа новым поцелуем. — Всё в порядке? — шепнул он в покрасневшее ушко и снова заглянул в глаза. — Мой родной… Вот так… А теперь я проникну, можно? Время будто бы остановилось, а сердце Томаса, наоборот, бешено забарабанило по рёбрам, когда он понял, что Даррен пускает его внутрь. Палец легко скользнул на одну фалангу, тут же ощущая жар и тесноту желанного тела. — Я уже там, — Томас поцеловал истинного прямо в морщинку между напрягшихся бровей. — Все хорошо, мой маленький. Ты такой умница. А затем всё завращалось, словно в калейдоскопе. Цветными смазанными пятнами. Горячее тело Даррена выгибается навстречу. Комнату заполняют судорожные вздохи и сдавленные стоны, которые Томас ловит поцелуями. Сцеловывает солёную влагу в уголках карих глаз, скользит губами по ключицам, поднимается обратно, чтобы снова шептать какие-то нежные глупости — потом Даррен обязательно отчитает его за них, но это потом. А сейчас Томаса не обманешь. Сейчас он видит, как краснеет Даррен, слыша «малыш». Чувствует, как от обыкновенного «мой сладкий», тугие края пульсируют чаще, а нежные стеночки сильнее обхватывают один, а затем и два ласкающих их пальца. Ощущает, как бёдра Даррена — так пошло и так восхитительно — подмахивают навстречу. Третий палец вошёл совсем туго, и Томас даже подумал, не отложить ли им эту затею до лучших времён, когда Даррен растянется побольше. — Дарри, если что… — находиться в здравом рассудке становилось просто невозможно, но Томас заставлял себя хоть как-то связывать звуки в отрывистые слова, — мы не обязаны прямо сегодня… всё делать сегодня… ты понимаешь, о чём я? Он так и не узнал, понял Даррен или нет, потому что тот скользнул дрожащей рукой вниз. — Что ты… — было последним, что сумел выдавить Томас перед тем, как его застенчиво и несмело погладили прямо между ног. — Без понятия, — честно признался Даррен, и сквозь звёзды в глазах Томас разглядел, что с чёрных ресниц скатилась крошечная слезинка. — Без понятия, алабай… Но я так устал бояться… Когда Чарли сказал Томасу про возможность прилично подзаработать, охраняя какую-то там большую шишку, он ответил «нет» быстрее, чем друг успел произнести слово «мафия». А потом Уиллу стало хуже. И Томас был согласен на всё, лишь бы найти возможность ему помочь. Абсолютно на всё. И этим всем оказался Даррен Моран. Второй человек в клане, желчный и саркастичный — напрочь лишивший Томаса душевного покоя. Даррен Моран, который изменил жизнь бывшего военного навсегда и который в этот самый миг с развратным хлюпом соскользнул с его пальцев и неуклюже заворочался, пытаясь перевернуться на живот. Томас даже не сразу сообразил, что Даррен делает, а потом похолодел от внезапной догадки. Единственный опыт Даррена был… мягко говоря, «сзади», и такая поза — первая ассоциация, которая приходит ему в голову… Альфа опрокинул его обратно на спину немного резче чем ожидал, и тут же извиняющееся поцеловал в висок. — Я хочу смотреть в твои глаза во время этого… Только спустя мгновение Томас занервничал, а не прозвучали ли его слова эгоистично, но Даррен уже робко улыбнулся, потянувшись за поцелуем. Ощутив касание влажной головки, анус снова стыдливо поджался. Однако на «ты уверен?» звучал только один ответ. Даррен действительно был уверен, и Томас видел, что это не течка и не гормоны. — Я люблю тебя и буду любить до конца наших дней, — лихорадочно пробормотал Томас ему в губы и осторожно подался бёдрами вперёд. Пусть это прозвучало до тошноты приторно. Пусть — до глупого романтично. Но Томас не мог найти других слов, кроме тех, что были у него прямо в сердце. Даррен вскрикнул. Тугое отверстие обхватило член так плотно, и сжималось на стволе так сладко, что огромный альфа чуть не заскулил, как беспомощный новорожденный щенок. Всё-таки нужно было растянуть Даррена получше. Внутри было слишком узко. Настолько, что ещё пара секунд в этой великолепной пульсирующей тесноте — и Томас кончит, ни разу не толкнувшись бёдрами. — Прости… — тёмные брови Даррена изломились, а лоб нахмурился. — Дай одну минуту… — Сколько угодно! — Томас даже прирыкнул от удивления, но тут же прижался губами к покрывшемуся испариной лбу. — Сколько угодно, Дарри… И не нужно извиняться… Потребовалось больше минуты — намного больше. Даррен пытался пошевелиться на пронзившем его тело члене, но затем только хрипло вздыхал и снова цеплялся за широкие плечи, бормоча сдавленное: «ещё чуть-чуть». И Томас ждал. Потому что понимал смятение Даррена и прекрасно знал собственные габариты, которые и Оливер, будучи трижды не-девственником, смог принять далеко не сразу. Но Даррен, вопреки всем опасениям Томаса, хоть и медлил, не выказывал ни боли, ни паники. А когда Томас наконец предложил прекратить, если тот испытывает дискомфорт, Даррен вдруг залился краской и ответил: — Мне не то чтобы дискомфортно… — Не… не дискомфортно? — Я просто… жду… Томас моргнул. — Чего ждёшь? — Когда… — Даррен закусил губу, а затем выдохнул, — когда наступит боль. Желваки на челюсти Томаса вздулись, стоило ему произнести эти слова. Даррену не больно, не неприятно (Томас наконец-то понял всё значение феномена истинных), Даррен просто… знает только насилие! И ждёт — пусть не принуждения, так боли. По телу, и без того напряжённому, пробежала ледяная волна ненависти, а дёсны зачесались над уже собравшимися удлиниться клыками. Захотелось разорвать глотки тем, кто заставил его омегу страдать. Уничтожить их, стереть в пыль, а перед этим — провести через ад, который они посмели устроить Даррену… — Томас? — узкая ладонь дотронулась до щеки, и его взгляд наконец-то снова сфокусировался на карих растерянных глазах. Идиот! Конечно, все эмоции отражались на его лице! — Прости, Дарри… Прости… — Томас коснулся губами уха, опаляя чувствительную кожу. — Больно не будет, я обещаю… Будет только приятно… Истинный. Тот, кого уготовила тебе природа или (Даррен бы точно посмеялся над чересчур консервативным Томасом) сами Небеса. Небеса, Провиденье, Высшая Сила. Та, по велению которой двое должны стать одной плотью, и сейчас — в этот самый миг — они наконец-то соединялись в единое целое. Единое и неразделимое. Двигаясь в унисон, перемешивая дыхание и капельки пота на обнажённой, горящей огнём коже. Заполняя воздух вокруг усиленными до предела запахами и ритмичными звуками звонких шлепков. Томас не прекращал целовать родное лицо, до сих пор неспособный поверить в то, что Даррен выгибается навстречу каждому его толчку. В то, что сквозь беспомощный скулёж омеги прорывается совсем смущённое, но всё же различимое «люблю». В то, что после всего случившегося, после того как Томас чуть навсегда его не потерял — Даррен был в его объятиях. Прижимался к нему и тянулся за поцелуями — доверчиво и наивно, точно зная, что получит их, стоит лишь подставить губы или шею. Сохранять самообладание становилось совсем нестерпимо. Но когда Томас, забывшись, вдруг толкался слишком глубоко и сильно — Даррен только крепче обнимал его ногами. А затем, к огромному удивлению и неожиданному удовольствию Томаса, впивался короткими омежьми клыками в плотную кожу между шеей и плечом– словно желая пометить, обозначить своим, собственным, тем, кто не будет принадлежать больше никому. И, о святые угодники, Томас никогда не ощущал ничего приятнее этих собственнических укусов. Он нужен Даррену точно так же, как тот нужен ему самому. И в этом нет ничего плохого и постыдного — нуждаться в ком-то. Потому что вся наша жизнь — большой прыжок в омут с головой. Один сплошной неоправданный риск и одновременно игра, которая стоит тех самых свеч. Вечный страх утратить свободу и отчаянное желание кому-то принадлежать. И Томас принадлежал… Без остатка, со всеми потрохами, целиком и полностью. В плечо снова впились короткие клыки, и Томас будто вынырнул из гипнотического транса — чтобы тут же впасть в другой… Его живот был перепачкан семенем Даррена, а сам он откинулся на подушки, дыша тяжело и часто, пока его анус ритмично сокращался на наливающемся члене. Оргазм накатил так мощно, что Томас потом не сразу понял, где находится — только лежал, навалившись на истинного всем телом, уткнувшись носом в шею и лишь каким-то чудом не прокусив нежную кожу на брачной железе. Осознание, что внутри Даррена уже начал раздуваться узел, пришло критически поздно. Томас чуть не вздрогнул, но сразу надавал себе мысленных тумаков, понимая, что может причинить истинному боль (если не травмировать!). Он прислушался к ощущениям — кажется, ещё не поздно, чтобы выйти безболезненно — и уже начал аккуратно отстраняться, но Даррен лишь сильнее обвил его ногами и, притянув за шею, увлек в поцелуй. — Дарри… — замычал Томас ему в губы, — сцепка… — Знаю, — выдохнул Даррен и сильнее сжался вокруг члена, заставляя Томаса жалобно завыть. — Безумие, правда? А сейчас… сейчас ты вообще решишь, что я сошёл с ума… Карие глаза горели тем самым тёмным и опасным огнём, что и в первую брачную ночь, и Томас сглотнул, понимая, что готов кончить ещё раз только от одного этого взгляда. Чуть подрагивающие тонкие пальцы вдруг убрали прилипшие к шее влажные волосы. Даррен повернул голову — открывая для Томаса припухшую и покрасневшую железу.