Союзники

Организация омега-вечеринок — привилегия высшего Марлийского общества. Однако, по-настоящему популярными они стали только после завоевания Парадиза. Скрытые от чужих глаз, в частных резиденциях за пределами лагеря Либерио, на свободной Марлийской территории, приглашение сюда можно было получить только выполнив два условия. Первое — ты должен быть высокопоставленным военным альфой и иметь безупречную репутацию. Это было обязательно. Второе — ты должен владеть омегой и привести его с собой. В случае невыполнения второго требования для альф вроде Эрвина, существовало исключение — он мог быть гостем другого, того, кто выполнит это условие за него. Как Зик, который за приглашение Смита и Арлерта предоставил для вечеринки пятерых омег, то есть всех своих горничных, чтобы присутствующие альфы могли насладиться ими. И хотя, официально это все условия, существовало и множество негласных, например женщины-альфы на этих вечеринках не приветствовались, разумеется были и исключения, особенно, если речь шла о таких, как Микаса Аккерман, ослепительных и уважаемых, остальным сюда вход был заказан. Так было всегда. Сегодняшняя вечеринка проходит в эксклюзивном джентльменском клубе, спрятанном в коммерческом районе. Это Эрвин настоял на присутствии Армина. Ему это было на пользу, посмотреть, как он умеет притворяться. А еще это была возможность проверить его лояльность, убедиться, что тот выбрал сторону. — С-с-сэр, — шепчет с пассажирского сидения Армин, пока Эрвин ведет машину, по голосу понятно, он сильно волнуется, — Я никогда прежде не был на таких вечеринках… И… я никогда не… Армин заливается краской, не договорив фразу. — Когда у тебя был первый гон? — Эрвин не отрывается от дороги. — Два с половиной года назад, сэр. — Как ты это контролировал? — Мне ввели аварийный подавитель. — Понятно, — Эрвин прикуривает сигарету, вспоминая юность: с ним сделали то же самое, когда он заметил симптомы первого гона в пятнадцать, — Тебе придется подумать о том, чтобы сняться с подавителей через несколько месяцев. Первый раз всегда немного пугает, но я помогу. Мы найдем для тебя подходящего омегу. Армин делает глубокий вдох и закашлявшись говорит: — Я ненавижу это, сэр. Ненавижу это… Эрвин только кивает. Наличие таких вот неконтролируемых потребностей реально добавляет головной боли. — Я понимаю тебя, — просто говорит он, стряхивая за окно пепел, — Я знаю, сегодня нам обоим будет нелегко, но я прошу тебя притвориться, сделай все возможное. За нами будет наблюдать множество людей. Я постараюсь прикрыть тебя, но только до момента пока не найду Леви. Звучит так легко: «Постарайся контролировать то, что лишает тебя рассудка». Черт! Просто будь осторожен. — Да, сэр, — оседает на сидении Армин, — Я сделаю все возможное. Они прибывают на место, в своей идеальной униформе, но как и всегда с повязками, кричащими о том, что они демоны, а не люди: красная у Эрвина, желтая у Армина. Снаружи все выглядит как респектабельная резиденция высшего общества в центре города, который отражает технологические достижения последних лет индустриализации. Но когда они спускаются по винтовой лестнице, справа от двери, перед ними открывается мир порока. Огромная, божественно обставленная зала с дорогой винтажной мебелью в стиле барокко, тяжелые бархатные портьеры, столы из красного дерева и огромные зеркала в резных рамах, тусклые золотые огоньки, масляные лампы и дым. Много дыма. Но даже дым от сигарет и опиума не может перебить этот запах. Запах которого Эрвин избегает каждый день и каждую ночь, который он избегал уже несколько месяцев. Аромат омег. Куда более невыносимый, чем дым, проникающий куда глубже. Это мучительно. Эрвин сглатывает, безусловно он возбужден: этот запах всегда тянет из него самое худшее. Сегодня он выпил только половину подавителя, это было необходимым, чтобы справиться с задачей, и сейчас это было чертовски сложно. Мелкие мурашки ползли вдоль позвонков, тут слишком много омег, он даже не видит их, но чувствует — они повсюду. Он смотрит на Армина — взмокшего и бледного. — Спокойно, — шепчет Эрвин одновременно и себе и ему, — Возьми себя в руки. Тот кивает, и они проходят дальше. Генерал Кальви сидит за круглым столом, застеленным тонкой шелковой скатертью, в окружении других альф высших армейских чинов. Он попивает коньяк, курит, и отпускает дурацкие шуточки по поводу вновь прибывших гостей. Все наблюдают за ними. Даже если они альфы, они всегда будут эльдийцами. Кто-то окликает Эрвина. Зик, ну конечно. Он сидит один в самом углу, скрывшись от чужих глаз. Эрвин садится справа от него, Армин рядом. При виде стеклянной пепельницы Эрвин тут же принимается курить, лишь бы занять руки. — Почему я не вижу омег? — спрашивает он после короткой пустой беседы. — Давненько ты не был на таких мероприятиях, — усмехается Зик, чиркая зажигалкой. Армина почти лихорадит, этот аромат слишком силен для альфы, который ни разу в жизни не занимался сексом, — Омеги появляются после полуночи, в своем особенном гардеробе, помнишь? То, что он слышит, еще одно напоминание, почему Эрвин так ненавидит эти вечеринки, среди бесконечной вереницы других поводов их ненавидеть. Он находит этот омега-фетиш омерзительным. Конечно, они выйдут, одетые в чудовищно развратные наряды, слишком маленькие, чтобы прикрыть хоть что-то, слишком неудобные, а может будут в одних лишь чулках и подвязках, а то и вовсе обнаженные. — Не волнуйся, — шепчет Зик на ухо. Его дыхание раздражает почти так же как запах, как дым, просто потому что он часть всего этого, — Я знаю, что тебе не нравятся такие вещи. Мои горничные придут в своей форме. Но если спросишь меня, то даже так они выглядят весьма развратно. Эрвин только кивает. Это то, что он должен сделать, не больше и не меньше. Армин тоже. Настала их пора вписаться в этот круг, нравится им это или нет. Где-то рядом наигрывает пианист, и Эрвин понятия не имеет что происходит, ему наплевать где они находятся, он даже не может отличить одну мелодию от другой, так сильно кружится голова и хочется на воздух. Аромат… После пары бокалов вина за разговором с Зиком, в котором он то и дело хвастался своими сексуальными подвигами, которые придумывал тут же, походу беседы, чтобы притвориться приличным альфой и впечатлить генерала Кальви, начинается представление, потому что стрелки часов замирают на двенадцати. К столу генерала подходят десять полностью обнаженных омег, на них нет ничего, кроме высоких каблуков и длинных нитей жемчуга, которые конечно ничего не закрывают. Они очень юны — от восемнадцати до двадцати двух и кажутся такими хрупкими, такими нежными. Невероятно красивые. Кальви смотрит их одного за другим, оставляя себе мальчика и двух девочек, а после исчезает с ними за занавеской. — Тут несколько отдельных альков, скрытых пологами. Ты можешь уединиться там, для каждого гостя забронирован свой, официанты проводят тебя… — Зик прерывается и глядя куда-то в сторону восклицает — О! Наконец-то! Пять горничных движутся к их столу, все пятеро одеты одинаково: черное платье, белый воротничок, белые манжеты, черные каблуки, темные нейлоновые чулки, на них нет ни фартука, ни головного убора — это было бы абсурдно в таком месте. Словно вышедшие из прошлого столетия, пятеро потрясающе красивых горничных, и им не нужно быть голыми, для того чтобы пробудить непрошенные фантазии. Пятеро драгоценных прекрасных омег, которых Эрвин не выносит, они стоят, источают свои ароматы и смотрят ему прямо в глаза. Бедные существа с невыносимым запахом. Ослепительной красоты. Армин трогает его руку под столом. По их договоренности Армин должен был указать на Леви, прикоснувшись к его ладони определенное количество раз, отсчет начинался справа. Эрвин переводит взгляд от горничной к горничной, пока не достигает четвертой, на которой остановился Армин. У Эрвина такое чувство, будто туман наконец рассеивается и появляется тропинка. Он резко поднимает взгляд и замирает парализованный. Эрвин пытается сделать вид, будто не чувствует дрожь, которая охватывает каждую клеточку его тела, каждый уголок его разума, всего его целиком. Он идеален. Леви — самый маленький из пяти горничных, невозможно объяснить чем, но он выделяется. Его невысокий рост, бледность кожи, которая великолепно контрастирует с короткими темными волосами, немного спадающими на высокий лоб, а эта линия скул и таинственные серые глаза, которые выдают какую-то измождённость, но даже она не в силах разрушить его неоспоримую красоту. Его манеры более элегантны, чем у других, он подает себя совершенно иначе, у него абсолютно другая энергетика. Он выглядит послушно, как и любой омега, и так же хрупко из-за своей андрогинной внешности, особенно сейчас, когда стоит тоненько и прямо, сложив на животе руки. Действительно, идеальный. Других слов нет. Эрвин избегал мыслей о Леви все эти дни. Но само то, что тот стоит сейчас перед ним, говорит, что это правда. Филин отдал ему приказ, ему не кому-то другому. Чего Эрвин не ожидал, так это того, что Леви окажется настолько совершенным существом. Потому что прежде Эрвин никогда не пытался даже исследовать эту часть своей природы. А может это просто из-за того, что принял только половину подавителя? Но Эрвин готов поклясться, что дело не в этом. Это потому что Леви сам по себе привлекает внимание, он не просто красивый омега с послушными глазами. А вот сам Эрвин ненамного лучше всех этих свиней вокруг. Он разочарован в себе. По правде говоря он вообще ничем от них не отличается. Даже если он хочет щегольнуть своим интеллектуальным превосходством, даже если он хочет показать всем, что у него другие ценности, в конце концов, это все ложь. Он по-прежнему альфа. Элдиец, конечно, но альфа. Тот кто привык лгать себе, лишь бы одержать победу. — Ух ты, Эрвин, смотрю много времени на выбор тебе не понадобилось, — смеется Зик, используя любую возможность лишний раз прикоснуться к нему. Его похлопывания по плечу такие же фальшивые как и разговоры о сексе, — Леви, сегодня вечером ты сопровождаешь моего лучшего друга, сделай все возможное, чтобы удовлетворить его. Армин, ты останешься с остальными и, наконец-то, станешь настоящим мужиком, ну а я заберу себе Кольта. Он встает и подходит к пятой горничной: светловолосому юноше, высокому и статному — для Эрвина это все равно что смотреть в зеркало из прошлого. Зик более очевиден, чем он думает. — Увидимся позже, ребята! Вместе с Кольтом Зик подходит к другому столику, там полно омег: некоторые совсем голые, некоторые в крошечных платьях, но все наполняют пространство своим сладким, невыносимым ароматом. Зик приветствует генералов, которые более лояльны к элдийцам, чем Кальви. Он перебрасывается с ними парой фраз, лапая Кольта за задницу, а после подхватывает еще парочку омег — брюнетку и рыженкую, следуя в свои кулуары за официантом, который очевидно был марлийским бетой. Эрвину легко представить как на самом деле Зик проводит время в своих альковах, наблюдая за тем как резвятся его омеги, курит, даже не обращая на них внимания. Печально. Зик не может быть с человеком, которого хочет по-настоящему. Альфа, которого он любил с самого детства, не разделяет его чувств. И единственный смысл в его жизни — план эвтаназии, будущее, в котором нет места элдийцам. То, чего он отчаянно хочет для самого себя — не быть, не рождаться, не существовать, но это всего лишь следствие глубоких травм, нанесенных его отцом. Интеллект Зика заслуживает гораздо большего. Если бы только Эрвин мог догово… Прикосновение Армина возвращает его в реальность. Они смотрят, как три омеги Зика сидят перед ними со скрещенными ногами и идеально прямой спиной, они отлично обучены, их задача — быть красивыми и демонстрировать хорошие манеры. Единственный кто остался стоять — Леви. Он ждет указаний, сложив на животе руки, смотрит послушными глазами. Абсолютно безжизненно. Эрвин думает о приказе Филина, повторяет про себя свои собственные убеждения снова и снова. Зик уже выбрал свою судьбу и Эрвин не имеет права вмешиваться. Они по разные стороны, а он теперь просто еще один враг, которого необходимо уничтожить. Леви идеален, и он станет его омегой. Его. И больше ничьей. Только его! Он должен это сделать. — Бери с собой всех и попроси их развлечься друг с другом, не смотри на них, не пей крепкого алкоголя. Доверься мне, — шепчет он Армину, прежде чем встать и жестом пригласить Леви за собой в кулуары. Эрвин выходит и Леви сразу же следует за ним. Они проходят сквозь дым, и несмотря на то что Эрвин идет впереди, он чувствует пьянящий запах Леви, пьянящий настолько, что Эрвин даже не может представить, каково это — позволить ему идти рядом. Глубокий и тяжелый запах роз, но в сердце этого запаха таится какая-то острая горечь, как горечь самого темного шоколада. Это дополняет образ той элегантности, которой может похвастаться Леви, пусть даже невольно, когда он следует за ним не отрывая глаз. Тот же официант, что провожал Зика, подсказывает, какую комнату они могут занять — еще один угол, как можно дальше от столика Кальви, любопытно, что Зику тоже досталось место на галерке. Никто не хочет, чтобы рядом оказалось элдийское отродье. Эрвин приоткрывает занавеску, кивком приглашая Леви внутрь, он так и не заговорил с ним. Леви бросает на него короткий взгляд, прежде чем переступить порог, скрываясь внутри. Эрвина бесит, что от остальных их отделяет только легкий полог. Он вдыхает глубже необходимого, когда Леви оказывается перед ним. Бессознательно, это просто инстинкт. Впечатленный, Эрвин смаргивает это наваждение и оглядывается вокруг: признаться он рассчитывал на меньшее, но эта комната такая же роскошная, все тот же старомодный шик: красные стены, масляные лампы, чей мягкий свет создает ощущение интимности, как и запах роз с горечью темного шоколада. Безупречная кровать и маленькая софа, на столике бутылка вина и пара бокалов. — Сядь на диван, — говорит Эрвин. — Да, сэр, — немедленно отвечает Леви. Его голос — это задушенный шепот бесконечной чувственности. Такой же невыносимый, как и его запах. Но только теперь, когда они скрыты от чужих глаз Эрвин начинает изучать Леви по-настоящему, анализируя каждый гребанный жест. Странно думать, что с завтрашнего дня он будет его горничной, что это таинственное и элегантное существо будет убирать его дом, чистить одежду, готовить и каждую ночь… призывно раздвигать ноги, жадно вбирая в себя его член. Когда он понимает, как быстро и неровно дышит, Эрвин садится рядом с Леви, пока тот покорно ждет от него инструкций, скрестив ноги, и сложив на коленях руки. Эта близость раздражает Эрвина еще больше, но нет, говорит он себе, это не вина Леви. Это его вина, в том, что он так противится своей роли в этой операции. Это его трусость, которая заставляет его становиться богом разрушения каждый раз, когда он превращается в титана. Сколько противоречий. — Ледоглазая Королева сказала, что… — начинает он кодовое предложение, которое Армин получил напрямую от Микасы, единственного человека с которым Леви контактировал лично, и который убедил его участвовать в этой операции. Серые глаза Леви, загораются точно два спутника посреди ночи, огромные зрачки смотрят на Эрвина ошеломленно: — …Демон должен взять крылья Орла без колебаний, — шепчет он остаток предложения. Это он. Леви станет его омегой, секретным оружием сопротивления и убийцей Зика Йегеря. Эрвин выдыхает, вспоминая как дышать. Руки Леви трясутся, сжимают одна другую, словно он пытается унять дрожь. Запах не должен так сильно влиять на Эрвина, но жизнь в вечном отрицании своей сексуальности сделала его чрезмерно чувствительным к каждому проявлению омеги, которое распознает сейчас его животное альфа-начало. Рядом с Леви невыносимо даже сейчас: в такой толпе, будучи едва знакомы. Но что будет, когда начнется период гона? Как глубоко этот аромат проникнет Эрвину в мозг? Омега слишком близко. Эрвин прожил годы без секса. Но сейчас, один взгляд на эти нежные, розовые распахнутые губы, заставлял мир Эрвина разбиваться на тысячи осколков. Он знает, что должен придвинуться ближе, прошептать дальнейший план. Эрвин наклоняется к нежному изгибу шеи, туда к самому источнику этого невероятного запаха, кожа на вид такая мягкая, что Эрвин едва сдерживает себя, закусив губу. Он ненавидит себя в этот момент, но все же говорит то, что репетировал весь день: — Завтра ты переедешь в мой дом и станешь моей горничной. Там обсудим все остальное. Здесь мы не можем разговаривать, можем только притворяться, чтобы не вызывать подозрений. Ты согласен? Или у тебя есть какие-то еще пожелания? Леви задыхается, а то как он дрожит, выглядит совершенно гипнотически. Слишком, для его члена, который уже упирается в шов форменных брюк. — Конечно, сэр, я готов, — сглатывает Леви, но что-то в его взгляде, интригует Эрвина, в нем волнение, усталость, и что-то еще, что-то, что Эрвин разгадать не может, — Вы хотите, чтобы я разделся? Или мне достаточно просто задрать юбку? Слишком откровенно, вот так, прямо к делу. Эрвин смотрит на себя сверху вниз, этот запах не только кружит ему голову, но и заставляет неметь все тело, а кожа под одеждой словно горит пожаром. — Просто подними юбку, — кивает он в сторону кровати, где-то там, на тумбочке он заприметил любрикант, — Возьми смазку, встань на четвереньки на кровати, задницей ко мне. Сними белье, больше ничего. Что это за формальность? Почему его голос звучит так холодно? Да, это просто сделка, символический обряд, который скрепит их союз для большого дела, для уничтожения Марли. Леви всего лишь дал ему понять, что понимает ситуацию гораздо лучше, чем он. Как и Зик. Как и все вокруг. Все, кроме него. — Хорошо, — отвечает Леви, поднимаясь. То, как он идет к кровати делает эрекцию Эрвина совершенно невыносимой, к счастью, часть подавителя все еще в его организме, если бы он не принял его, этого запаха было бы достаточно, чтобы пробудить в Эрвине самый жестокий гон в его жизни. В последний раз, вспоминает Эрвин, он трахался пять дней подряд, с горничной командира Магата по имени Мари. Эрвин не мог остановиться, как и Мари, которая была в течке. Одна простая мысль о собственном члене в чужом теле, обжигающе-горячем, обнимающим его… Променад Леви пробуждает в нем древнейшие инстинкты, сдержать которые не в силах ни один подавитель. Он хочет съесть его заживо, и сама эта идея не столько пугает его, сколько заводит. Хватит ли у него духу выполнить эту миссию? Эрвин встает, когда эрекция становится совершенно невыносимой. Аккуратным жестом Леви спускает черные трусики, оставляет их на полу и забирается на кровать, в руках у него смазка, которую он кладет справа от себя, прежде чем опуститься на четвереньки. Его юбка все еще опущена, но одного взгляда на этот изящный изгиб спины и мягкую округлую задницу, так подчеркнутую униформой, достаточно, чтобы Эрвин задохнулся, пытаясь расстегнуть штаны. На негнущихся ногах он подходит к кровати. Леви тоже чувствует его запах, возможно даже сильнее, потому что дышит глубоко и ровно. — Ты принимал сегодня подавители? — спрашивает Эрвин, стоя за его спиной. Леви все еще немного дрожит: — Хозяева запрещают нам принимать подавители перед вечеринками. И хотя у нас нет риска залететь, потому что течка еще не началась, но мы становимся более чувствительны к запахам ближайших альф. Другими словами, Леви сейчас чувствует себя точно так же как и он. Что-то в этой идее кажется ему разрушительным, хотя он и не понимает что. Эрвин смотрит на себя: он даже не снял форменной куртки с повязкой. В этом нет необходимости — это ведь простая формальность. Договор между двумя сторонами, между двумя будущими товарищами в сопротивлении. — Задери юбку, — приказывает Эрвин, пытаясь понять, как ему выбраться из этой ситуации. Леви делает это, и, о боги, его задница такая же идеальная как и все в нем: круглая и бледная, с тонкими ремешками пояса от чулок. Аромат роз и шоколада излучает каждый уголок его тела. — Растяни себя, — говорит Эрвин, его рука гладит собственную эрекцию сквозь ткань, пока Леви заученными опытными движением готовит себя для него, открываясь всего за пару минут. Эрвин стягивает белье, обхватывает свой член и проходится большим пальцем по головке, размазывая смазку, — Я сделаю все возможное, чтобы не быть грубым. Почему, черт возьми, он заикается? — Не беспокойтесь об этом, сэр, — Леви прогибается, сильнее расставляя ноги. Он ни разу не посмотрел в сторону Эрвина, — Омега с моим опытом может выдержать все, что угодно. Выдержать? Эрвин чувствует как струйка пота скользит по правому виску. Он больше не в силах: смотреть на эту задницу, перехваченную ремешками подвязок, слышать этот низкий, задушенный шепот, видеть эту чертову униформу горничной, что в тысячу раз сексуальнее, чем примитивная нагота обнаженного тела. И этот аромат, который так его возбуждает. Как будто это был единственный, точный запах, созданный специально для него, что заставлял член твердеть словно камень. Молча пристраивается он сзади, осторожно проталкиваясь вперед, и Леви выдыхает со стоном, но Эрвин боится пошевелиться, точно похороненный внутри собственного тела. Ему достаточно нескольких секунд этой близости, чтобы понять — он не продержится долго. Но что-то глубоко в нем находит все это ужасным: в конце концов он альфа, один из столпов этого общества. И его инстинкт приказывает ему выебать Леви, выебать жестко, по-звериному. Быть таким же куском дерьма, как альфы в соседних комнатах. Дрожащими ладонями он обхватывает задницу Леви: его кожа мягкая, такая мягкая что ее хочется целовать, кусать, сжимать и гладить. Наверное, Эрвину следовало быть нежнее, не проявлять этой холодности, но этот опаляющий нутро жар не дает ему думать, не дает ему делать ни черта. Только быть еще одним альфой, таким же похотливым, грязным ублюдком, как и другие. Эрвин стягивает повязку и куртку, брюки вместе с нижним бельем падают к ногам, и когда он снова обхватывает задницу Леви, чувствует, как его аромат проникает ему под кожу. Жестоко и неизбежно. — Сэр, вы можете двигаться, если хотите, — Леви сам подается ему навстречу с удивительной деликатностью, кажется он привык к таким «формальностям». Но почему сама мысль об этом делает все невыносимым? Почему этот омега так заводит его? — Я готов… Выдержать? Эрвин почти не контролирует себя, когда стискивает эту худые бледные бедра: — Прости меня… — выдыхает он, прежде чем толкнуться вперед, резко, грубо. Леви коротко вскрикивает и Эрвин не может понять, что это за вскрик — боли или наслаждения, он больше не может анализировать ситуацию. Этот жар подавляет разум, аромат кружит голову. Ему нужно трахаться, отключить мозги и просто ебаться. Быть альфой. Быть долбанным альфой! — Да! — рычит Эрвин засаживая свой член со всей силы. Он делает это снова, снова и снова. Короткие, резкие выпады, — Черт подери… Он делает глубокий вдох и сдается, отдает контроль инстинктам, позволяя бедрам вколачиваться в податливую плоть. — Вы можете… жестче, — едва слышно шепчет Леви. Эрвин замирает — это то о чем говорил Леви? Выдержать что угодно? — Ты хочешь жестче? — Д-д-да, сэр… — Правда? — Да… Эрвин засаживает резко на всю длину и Леви извивается под ним, подмахивая задницей, еще более откровенно и решительно, чем раньше. Охренительно. Вид этого невыносимого совершенства, так же как и запах дурманящий его разум, как и все в Леви, вызывают в нем призрачные фантазии, там в самой глубине инстинктов. Нужно перестать думать. — Иди сюда, — говорит Эрвин, падая спиной на кровать, он лежит там даже не удосужившись раздеться, штаны так и сбились в районе щиколоток, только расстегивает нижние пуговицы рубашки, да стягивает галстук. Леви по-прежнему стоит на четвереньках в изножье кровати, вот только сейчас они с Эрвином лицом к лицу, — Забирайся сверху. Просто это единственный способ заставить Эрвина отключить мозг, когда он занимается сексом. Если омега сверху, ему не нужно больше ничего делать, это превращает его в альфу, которому не нужно прилагать никаких усилий, не нужно притворяться, как каждый гребанный день в этом гребанном мире. Принять свою звериную сущность просто капитулировав перед ней — для Эрвина это единственный способ. Леви подчиняется так естественно, что это сбивает с толку. Это так странно: быть здесь, делать то, что они делают. Леви двигается на его члене так чувственно, с правильным темпом и глубиной, что в конце-концов ему удается заставить разум Эрвина замолчать. Он смотрит на лицо Леви, на его руки, которые контролируют каждое движение, и на свои грязные лапы, что ползут вверх по молочно-белому бедру, пытаясь задрать юбку, которая закрывает обзор, не давая ему оценить вид, потому что она опадает с каждым движением Леви, с каждым пружинящим прогибом матраса, когда он снова и снова насаживается на его член, жестоко и жадно, буквально клацая зубами при каждом толчке. И выглядит так, будто это единственное, что ему по-настоящему нужно. Будто Леви жить не сможет без этого… без Эрвина, одурманенного запахом роз и горького шоколада, который больше не может сопротивляться собственному телу. Он теряет себя, глядя, как Леви поднимается и опадает на его члене, чувствуя, как тот сжимает его внутри — туго и горячо, он растворяется в этом. Там где роем жужжали мысли, теперь пустота. Это сбивает с толку, но вместе с тем дарит неизведанное доселе наслаждение. Все время думать так утомительно — быть альфой, быть элдийцем, быть титаном, быть воином, быть революционером, быть хорошим сыном, быть, чтобы… — Твою мать, — шипит Эрвин на грани боли. Трахаться без гона — то, чего он не делал так долго, что почти забыл, насколько это несовершенно. Это абсолютно другое, удовольствие другого порядка. Но тем не менее, то, как Леви выгибается на его члене, и выглядит так, словно уже в течке, все равно пьянит. Это приятно и подводит к краю, но гребанная гордость альфы не позволяет ему кончить так быстро. Леви наклоняется ближе, упираясь руками в кровать, и Эрвин чувствует, как натягивается под ним простыня. Он смотрит на лицо Леви, на то, как он стискивает зубы, выдыхая со свистом, на то как он жмурит глаза. Эрвин понимает, что вот-вот кончит, успевая зацепиться вниманием за этот белоснежный оскал, а после он чувствует тепло, тепло, которое заполняет тело Леви и это лучше опиума, лучше любого наркотика, который только может попробовать альфа. Эрвин ощущает только как пульсирует его член глубоко внутри, и как он сам стискивает зубы, а реальность сжимается до одного человека — Леви. И он, наконец, в ней. Просто альфа. С гортанным стоном Эрвин кончает глубоко внутри Леви, и тот сразу же замирает, перестав двигаться, сжимает его член, пока Эрвин дышит сквозь стиснутые зубы. Эта кульминация такая же молчаливая, как и вся формальность с этой горничной, которая с завтрашнего дня будет присутствовать в его доме, в его жизни. Эрвин еще не осознал эту мысль. Он просто не в силах. Удовольствие отступает, когда он понимает, что Леви пытается встать, но Эрвин перехватывает его за талию. — Постой… — говорит он, рукой ныряя ему под юбку. Член Леви маленький, но твердый. Эрвин дрочит ему правой рукой, левой придерживая оборки, Леви хватает ненадолго, всего пара движений и он кончает Эрвину на живот. Он делает это с болезненным стоном, продолжая сжиматься вокруг члена Эрвина, который тот так и не вытащил из его задницы. И глядя на такого Леви, Эрвин понимает, что все будет намного сложнее, чем они себе представляли. Особенно хорошо он понимает это сейчас, когда аромат душит его до такой степени, что он не может пошевелиться, и тупо лежит с животом заляпанным спермой, в грязной и потной одежде. Леви свернулся рядом, такой же неподвижный, точно кукла. Безжизненный. Как и эта связь, рожденная формальностью. Революция — вот что толкает их к тому чтобы делить постель, отношения, пути. Но никто в этой постели не имеет права быть живым.