Союзники

Ханджи приезжает к ним домой. Визит в середине дня ни у кого не вызывает подозрений, особенно учитывая их многолетнюю дружбу, о которой знали все в Марлийской армии, они буквально выросли вместе, с тех пор, как Ханджи последовала за Эрвином в кадетский корпус. Однако не стоило рисковать и тратить слишком много времени, поэтому она сразу переходит к делу. — Не уходи, это полезно вам обоим, — говорит Ханджи, когда замечает, что Эрвин пытается ускользнуть, оставив их с Леви наедине. Он все-таки остается, присаживаясь на край кровати и наблюдая, как Леви стоит перед ними, — Леви, мне нужно, чтобы ты разделся. Нижнее белье можешь оставить. Тот только кивает. Его лицо совершенно бесстрастно. Леви снимает одежду, и Эрвин отмечает, как все аккуратно складывается: фартук, головной убор, платье, корсет, пояс и чулки, переплетение черного и белого. Когда Леви заканчивает, на нем остаются только черные трусики, которые так контрастируют с его бледной кожей, что это достойно готической картины. Он немного смущен, и едва заметная морщинка появляется между бровей, делая его немного раздраженным, хоть он и пытается это скрыть. Он… — Эрвин, — начинает Ханджи, и тот будто пугается звука собственного имени, — Сними рубашку и отдай ее Леви. Эрвин смотрит на нее вопросительно, не понимая в чем дело, но Ханджи только смеется: — Омегам должно быть комфортно в запахе своих альф, если альфа им подходит, то им становится спокойно. Неважно, вязались вы или нет, самое разумное, что вы сейчас должны сделать, это дать Леви привыкнуть к твоему аромату, научиться находить в нем утешение, ценить его. Это немного облегчит ситуацию в период гона. Не найдя возражений, Эрвин делает это: снимает повязку, пиджак, галстук и наконец рубашку, такую же, как еще десяток, что у него есть. Леви берет ее и автоматически прижимает к груди, обнимая тонкими пальцами. Эрвин думает, что, может быть, тот делает это, потому что ему некомфортно стоять обнаженным перед двумя незнакомыми альфами, и он просто пытается чем-то прикрыться? А может быть… потому что его запах действительно нравится Леви. Ханджи улыбается, глядя на эту картину: — Очень хорошо… Она тщательно осматривает его: считает его пульс, задает вопросы о его возрасте, последней течке, подавителях, на которых он сидел. «Двадцать три года, так молод» думает Эрвин, потому что их разница в возрасте заставляет нервничать. — Я принимаю подавители с шестнадцати, у меня никогда… никогда не было течки, — признавшись, Леви смотрит на Эрвина, и в этом взгляде так много скрытых смыслов и смутных мотивов, но ничего не говорит красноречивее, чем то, как яростно он прижимает к груди рубашку. — Что ты знаешь о своей семье? Об Аккерманах, — спрашивает Ханджи, роясь в своем медицинском саквояже. — Моя мать была омегой, она умерла, когда я был ребенком. Меня воспитал мой дядя, альфа, но и он погиб. Я был последним в роду. Позже Марли завоевали остров, а что было дальше, вы знаете и так. Под командованием Эрвина и Зика, Бертольд Гувер проломил стены и уничтожил большую часть населения Парадиза: десятки, сотни тысяч убитых людей. Те, кому не посчастливилось погибнуть, были доставлены в лагеря Либерио, порабощены и отсортированы. Ханджи просит Леви показать свои подавители, а сама вытаскивает из сумки стеклянную баночку. — С завтрашнего дня ты начнешь принимать только эти таблетки, точно так же, как ты принимал свои подавители, в те же часы, — Леви даже не смотрит на этот пузырек, просто прячет его под рубашкой, — Это противозачаточное, нам не нужно, чтобы ты забеременел, мы просто хотим, чтобы у тебя случилась течка. «Интересно, как долго нам придется этого ждать?» думает Эрвин, слушая Ханджи, а сам одержимо наблюдает, как Леви обнимает его рубашку все сильнее и крепче, до побелевших костяшек. — Этот препарат не будет глушить твои инстинкты, что значит, течка у тебя начнется, как только подавители полностью покинут организм, а твое тело завершит цикл, это будет примерно через двадцать один день, — Ханджи поворачивается к Эрвину с жутковатой ухмылкой. — Завтра ты должен запросить разрешение на период гона, начиная с пятнадцатого дня. На всякий случай, если вдруг течка Леви начнется раньше, по идее этого случиться не должно, но мало ли. С этого дня принимай только половину подавителя, течки Леви, учитывая его возраст, должно быть достаточно, чтобы ты впал в гон. Это будет критической точкой всего процесса, потому что никто из вас не сможет себя контролировать. Эрвин кивает, он все это знает еще со времен секспросвета для альф. Но ему не нравится, что все это слышит и Леви. Леви, обнимающий его рубашку, такой бледный, такой воздушный, точно облако, которое вот-вот растает. — С Моблитом, моим омегой, мы договорились о вязке заранее. Это было нашим общим решением, это позволило нам подготовиться и сделать все, скажем так… более здорово. Я рекомендую вам начать спать вместе, чтобы вы познакомились с ароматами друг друга, привыкли к ним. Так вы сможете уменьшить риск для Леви во время вязки, учитывая, что происходит с альфами во время гона. — Хорошо, — обещает Эрвин. Ему хочется, чтобы это все поскорее закончилось, ему невыносимо думать о Леви в своей постели сегодня вечером, о его тонком бледном теле, дрожащих розовых губах, которые вдыхают и выдыхают его аромат, и о том, как Эрвин делает то же самое. — И последнее, — Ханджи достает из сумки футляр и передает его Эрвину. — Это сыворотка из спинальной жидкости основателя, именно она поможет Леви получить доступ к путям своего клана. Достать ее оказалось проще, чем я ожидала. Как только ты обездвижишь его своим узлом и оставишь метку, дождись, когда узел уменьшится, Леви в этот момент будет невероятно слаб, и именно тогда ты должен вколоть ему сыворотку. Вот тут все необходимое. Эрвин открывает футляр и смотрит на жгут и шприц с ампулой, один вид которых вызывает беспокойство, как и этот запах вокруг. — Леви будет в этом состоянии несколько минут, времени должно хватить, — Ханджи уже направляется к дверям, когда добавляет. — Несколько записей, которые у нас есть, свидетельствуют о том, что Аккерманы понимают, что их сила пробудилась, и они сами знают что делать. Микаса сказала мне, что бесполезно пытаться это объяснить, понять способен только Аккерман. Надеюсь, это поможет тебе, Леви. Удачи! Тот только кивает в ответ, все еще обнаженный, прижимающий к груди рубашку. Ханджи уходит, оставляя их наедине, и Эрвин смотрит на это нагое тело и решает, что нет, он не хочет его видеть. А если точнее — не может. — Оденься, — говорит Эрвин, прежде, чем буквально сбежать из комнаты. Вот только бежать некуда. Весь дом пахнет им, каждый чертов угол. Эрвин пытается занять себя, сходить в душ, почитать книгу, чем угодно, но все бесполезно. Леви повсюду, что бы он не делал. Только во время ужина, который проходит в полной тишине, они видятся снова. Леви в своей безупречной форме горничной, которая скрывает такую же безупречную наготу. Эрвин не доедает, оставляет тарелку, когда запах становится совсем невыносимым. Когда он возвращается в спальню в надежде уснуть до полуночи, Эрвин понимает, что обречен. Он больше не сможет бежать от этого. Эрвин лежит с правой стороны кровати, и через несколько минут в дверях появляется Леви — на нем только рубашка Эрвина, которая больше похожа на платье. Он крадется тихо, как кошка, ложится на левую сторону кровати, спиной к Эрвину. Нежный затылок, такая изящная линия шеи, а волосы мягче бархата, и этот огромный воротник рубашки… Эрвин отворачивается от него. — Спокойной ночи, хозяин Эрвин, — шепчет Леви. Эрвин, слишком уставший, ничего не говорит в ответ.