Союзники

— Собираешься впасть в гон? — спрашивает командир Магат, пока они идут вместе с Эрвином на новую встречу, — Сейчас подходящий момент, у нас еще есть время, чтобы подготовиться к вторжению в Хизуру. — Это так, — отвечает Эрвин, потирая веки, картинки плывут перед глазами, он так чертовски устал, — Я возьму отпуск с двенадцатого мая, официальный запрос пришлю завтра утром. — И какой омегой ты воспользуешься? — что-то в вопросе командира раздражает Эрвина, раздражает даже больше, чем вся эта ситуация, и делает ее еще более невыносимой, — Прежде ты всегда просил об этом меня. — Зик подарил мне одну из своих горничных. Думаю, настала пора, чтобы кто-то позаботился о доме. — Ясно, — Магат прикуривает ему сигарету, когда они оказываются на террасе штаб-квартиры. Он говорит Эрвину, что тот стал слишком раздраженным, слишком категоричным, не особо следит за собой, и в финале добавляет: — Тебе необходимо повязать омегу в ближайшее время. Тебе тридцать семь, ты не можешь быть сорокалетним альфой без омеги, эти слухи разрушают твою репутацию. Зик продвигается гораздо успешнее, хотя ты превосходишь его во всем. Сделай что-нибудь срочно. Операция в Хизуру станет твоим триумфом. Эрвин глубоко затягивается сигаретой. Что, взятие Парадиза уже не считается? А как насчет победы на Ближнем Востоке? Каждый раз одно и тоже, одни и те же слова:

Эта операция станет твоим триумфом.

Его успех всегда будет иметь срок годности, просто потому что он элдийец. Однако сейчас Эрвин просто кивает. Леви будет полезен и в этом деле. Связать себя с одним омегой, оставить подавители, это идеальный способ развеять слухи о его неполноценности, как альфы. Может быть, Эрвину удастся оказаться убедительнее Зика, которому не верит никто, как бы сильно он не старался. — Этот омега элдиец, верно? — Так и есть. — Фантастика. Конечно, такая связь позволена только элдийцам, для Марли это табу, иначе их могут обвинить в расовой измене, и рождению выродков-полукровок. Вот почему горничные так популярны. Это идеальная ширма для межрасовой любви. — И что ты думаешь об этой горничной, как о потенциальном партнере? — Он красивый и очень послушный юноша, не очень образованный, возможно из него получится хороший партнер. — Нет ничего лучше омеги с распахнутыми ногами и захлопнутым ртом! Уж поверь старику… Эрвин смотрит на Магата, он знает, что тот никогда не был поклонником омежьих вечеринок. Все три его горничные заботятся только о его доме и семье, за исключением случаев, когда какой-нибудь альфа, которому он доверяет, не попросит омегу для гона, если нет своего. Разумеется такой красноречивый и образованный человек, как Магат так же считает это все достойным презрения. Он не судит элдийцев за то что они элдийцы, а омег за то, что они омеги. Тем не менее, он тоже вынужден притворяться, делать вид, что вписывается. Ведь недаром он командует всем подразделением элдийских воинов, наиболее приближенного к Марли. Так же как и Эрвин он носит маску и держит рот на замке, точно послушная омега, но это то, что они должны делать изо дня в день. И если так много людей были вынуждены молчать, может быть... Они заканчивают перекур и отправляются на очередную встречу, после которой Зик ловит Эрвина в коридоре. — Как тебе Леви? — спрашивает он. Эрвин вспоминает обнаженное тело, руки, которые прижимают к груди его рубашку, сетку тонких бледных шрамов на нежной коже, хрупкую, почти изможденную фигурку, корсет стягивающий талию, еще более узкую, чем у других омег, голые ноги, розовые губы, морщинки в уголках глаз. Эрвин, который лишен воли, когда перед ним такой Леви. Длинные пальцы, которые так странно держат чашку. Все так противоречиво. — Он очень молчалив, — отвечает Эрвин, — И прекрасно справляется по дому. Эрвин хотел бы сказать что-то другое, но не знает что, потому что перед глазами только хрупкое тело. Тело омеги, сдерживающее огромную смертоносную силу, силу способную противостоять целой армии. — Еще раз благодарю тебя, Зик. Ты помог мне выбраться из весьма затруднительного положения. Зик улыбается. Конечно Эрвин знает, что тот притворяется. Это чувствуется в каждом жесте: в том, как Зик смотрит на него искоса, как поправляет очки и щурит глаза. Ему не нравится этот разговор. — Магат велел тебе повязать этого омегу, верно? Брови Эрвина удивленно ползут вверх, он может себе позволить не скрывать эмоций, какая уже к черту разница. — Откуда ты знаешь? Зик только кивает ему на дверь своего кабинета в конце коридора, и они направляются туда. Здесь так же грязно, как и обычно: всюду коробки, ящики полные книг и документов, разбросанных повсюду, залитых солнечным светом из огромного окна напротив стола. Зик убирает бумаги и жестом предлагает Эрвину присесть. — Тебя это бесит, — говорит он присаживаясь, — Обычно тебе удается скрывать эмоции, но я знаю как ты выглядишь, когда ты злишься, но делаешь вид, что все в порядке. У тебя такое же лицо, когда я шучу свои скабрезные шуточки. Эрвин позволяет себе улыбнуться. — Ты знаешь, что я должен, — говорит он, разглядывая сложенные на коленях ладони. Зик сидит расслабленно, вытянув ноги под столом и сложив на животе руки, посмеивается, глядя на Эрвина. — И ты тоже должен. Улыбка исчезает с лица Зика, делая его выражение по-детски растерянным. — Повяжи омегу, пометь его, настругай детей… Так легко, если следовать логике животных инстинктов. Но какая мне с этого польза? Какая польза всем этим детям: альфам, омегам или бетам, если они родятся элдийцами? Нам некуда бежать! — Зик вымученно смеется, — Я предпочту делать вид, что трахаю своих омег, чем приведу в этот мир еще больше людей, обреченных на страдания. Эрвин только кивает. Он думает так же. Ни один из них не видел в сексе ничего, кроме мимолетного удовольствия, рожденного инстинктом, создающим сплошные проблемы. И это осознание заставляло их обоих держаться от него подальше. Согласно марлийским учебникам, биологический смысл секса заключался в приумножении вида. Но элдийцы редко шли на такой шаг. Потому что родись у них омеги или беты, правительство попросту отбирало этих детей. Но было кое-что еще. Что-то, в чем они были не согласны друг с другом. И это была причина, по которой Эрвин не захотел присоединиться к плану эвтаназии. — Каждый наш поступок влияет на мир вокруг нас, — говорит Эрвин, — Быть может биологическая задача секса лишь в потомстве, но жизнь всегда полна возможностей. И мы можем изменить мир только пока мы живы, своими поступками и решениями. — В конце-концов мы все равно умрем, — по-детски упрямо повторяет Зик. «Но перед этим мы можем что-то сделать» — думает Эрвин, хотя знает, что не может сказать этого Зику, и предпочитает ответить: — По пути можно подняться. С твоей логикой образование так же бесполезно, как и секс. — Ну мы же должны как-то развлекать себя? Я предпочту развлекаться с книгами, нежели с омегой между ног, — горько смеется Зик. — Но ты же развлекаешься? Зику необходима вся его воля, чтобы выглядеть невозмутимо. — Заполнить этот мир людьми, которые навечно будут прикованы к другим, более привилегированным, что таскают с собой ключи от их цепей? Такой свободы ты хочешь? Какой свободой ты можешь похвастаться, если вся твоя жизнь прикована к инстинктам и крутится вокруг твоей собственной задницы? «Освободить наш народ» — думает Эрвин, вспоминая слова Леви, который готов на все ради этого. Он должен придать смысл жизни своего отца, и жизни многих других, которых отправляли на Парадиз, всех тех кто боролся, и кого предали забвению. Успеть сделать что-то пока живой. Забрать ключ от Марли. Эрвин снова напоминает себе о том, как сильно они отличаются с Зиком. Они стремятся к разным целям. Эрвин хочет придать смысл жизни своего отца, Зик — отомстить своему за то, что тот привел его в этот мир. Обе цели эгоистичны, вот только Зик мнит себя героем и спасителем. Так думает только Зик. — Как видишь, у тебя нет ответа, — печально улыбается Зик. Но у Эрвина есть ответ, только он не может дать его Зику. Бесчисленное количество раз он пытался объяснить ему свою точку зрения, что пока ты жив — все можно изменить. Зик никогда не пытался понять его, он был так ослеплен своей ненавистью к Грише, который родил его с единственной целью — уничтожить Марли. Теперь они противостояли друг другу, и невозможно было отмотать назад. После вязки, Эрвину придется позволить Леви убить Зика. Он угроза для сопротивления. Прежде всего потому, что в идее Зика есть отвратительное, разочаровывающее начало — он освобождал Марли от ответственности и наказания. Зик был готов стерпеть это, сопротивление — нет. Точка невозврата была пройдена. Эрвин направляется к двери, ему больше нечего сказать, но уже на пороге Зик останавливает его, обнимает со спины и кладет голову между лопаток: — Какой смысл в моей жизни, если единственное, что меня волнует, лишено права на существование? Тоска одного альфы по другому, этому нет объяснения, такого просто не должно существовать в природе, это противоестественно по мнению Марли. Те, кто обладает властью наделяют вещи смыслом. Эрвин выскальзывает из этих объятий, в конце концов в том, что Зик чувствует нет его вины, как нет вины Леви в том, что Эрвин противится их миссии. — Таковы правила этой игры, и ты это знаешь. — Я знаю. — Повяжи омегу. Я тоже это сделаю. Это будет Леви. Это лучшее решение для нас обоих, и для тебя и твоих амбиций. — Эрвин… — Марли — наш спаситель, — шепчет Эрвин, прежде чем покинуть его кабинет. Фразу которую они повторяли снова и снова, чтобы заслужить одобрение, доверие этой страны. Единственный ключ, который помог им преодолеть всю эту ложь. По дороге домой Эрвин все еще думал о Зике, о том, как тот прижимался лбом к его спине, мимолетном ощущении близости, таком же незначительном, как и секс, которому они оба не придавали значения. Почему Зик продолжал испытывать к нему чувства? Зная, что никогда не получит взаимности, он все равно продолжал. Это казалось странным для такого умного человека как Зик. Что может заставить его продолжать идти по этому пути? Обрекать скитаться в этой тьме невежества, игнорируя все доводы рассудка, гоняясь за призрачными надеждами? Эрвин не может простить ему этого, и разочарование отдает глухой болью где-то внутри. Это недопустимо. Хотя это такая обыденная вещь… Едва войдя в дом, Эрвин обнаруживает Леви полирующим мебель в гостиной, тот приветствует его легким поклоном, сложив на коленях руки. Все то же. Снова этот аромат. Эрвин не может вспомнить ощущения от объятий Зика, но помнит форму каждого ноготка на этих тонких пальцах, что удерживают чашку. Время рядом с Леви наполнено тихим, невыразимым желанием. Он пытается отвлечься хоть на что-нибудь. Бегство больше не выход. — Я почитаю до ужина. Встретимся позже, — говорит Эрвин, раздраженный этим запахом еще больше, чем вчера. Снизив дозу подавителей инстинкты начинают действовать в присутствии омеги, у которого вот-вот начнется его первая течка, хотя ничего в его внешности не выдает этого. В присутствии Леви Эрвин чувствует эту жуткую тягу, голод. Даже если не хочет, он все равно ощущает это. Все внутри колет острыми иглами. Эрвин сходит с ума при одной мысли о Леви. Он понимает, их секс во время гона будет сильно отличаться от того холодного и бездушного первого раза, который он почти не помнит, такого же мимолетного, как и холодный лоб между лопаток. Продолжая страдать, они все равно играют по правилам этой игры.