***
Ярослава любила свою Родину. Любила длинные и бескрайние поля, в которых нежно переливались золотом колосья, любила и глубокие чистые реки с юркой рыбой, и васильки, что росли у дома, щекоча лёгкой горчинкой нос, и ту яркую живость и задор, что ловишь в прищуренных от улыбки глазах, не замечая, как растягиваются уголки губ и появляются задорные ямочки на лице. Она не считала себя любопытной и не хотела ничего менять. Перед ней был открыт целый мир! Мир, в котором маменька каждое утро ворча поправляла ей пёстрый платок, в котором папенька дарил ей расписных лебедей и причудливые наряды с золотой нитью, в котором в отчем доме раздаётся задорный смех, покуда не спрячется красно-солнышко за горизонт. И сейчас, когда нежные руки маменьки далеко, и никто больше не собирает рассыпавшиеся золотом по спине пряди, Слава чувствовала нежную грусть, какую чувствуют люди, увидевшие, как не один раз сменяется день ночью на диковинной чужбине. Даже солнце светило здесь по-другому, другими были и звёзды, и звери, и люди… И Слава, по приезде так удивлённо смотревшая на тонкие стебли бамбука, на причудливые постройки, изящные поклоны и величавых заклинателей, была готова отдать что угодно за одну возможность уткнуться в маменькин передник и, чувствуя мягкость рук и запах сдобы, услышать родной голос и знакомый мотив, поющий о шаловливом ветре и о бесконечно далёкой воле… Гусу Лань её душил, и никакие договоры не могли оправдать этой опротивевшей муки. С каждым днём рамки вокруг неё становились всё уже, и Слава чувствовала, что не может ни двинуться, ни вдохнуть. Позволить ошибиться себе Слава не могла, но всё же… Всё же именно её цепкие руки каждый вечер брали нежную переливающуюся ткань, именно она прокрадывалась на запрещённую мужскую половину, и именно её пальцы проходились по корешкам книг, которые написаны столь патетично и витиевато, что недовольно хмурятся брови — опять доставать потрёпанный словарь! Ярослава набирает полную сумку книг и совершенно не скрывается, — какому беспокойному вздумается бродить в запрещённой секции? — потому не сразу замечает, как скрипит дощатый пол у входа, и как трещит тревожно шар света в её кармане. Руки крепче прижимают к груди книги, и она бесшумно шмыгает в тёмный уголок — услышал? На какое-то время становится так тихо, что Слава думает, что это всё забавы бесов, пока не чувствует, как изучающе проходится чужая жива*, быстро и нагло охватываю окружающее пространство. — Показалось? — доходит до ушей Славы задумчивый звонкий голос, чтобы через мгновение издать фырк и совершенно перестать скрываться, начиная бормотать. — И куда он подевал эту книгу?.. Тут?.. Тут?.. Или тут!.. Слава почувствовала, как внутри разливается странная смесь из облегчения и раздражения. Этого скомороха она повстречала не так давно, когда он на полной скорости влетел в неё в коридоре едва ли не перед семейкой Ланей, скидывая на пол переливчатую волшебную ткань. Тогда она в последний момент успела накинуть на себя невидимку, избегая неприятностей, но его круглые глаза и открытый рот успели хорошо врезаться в память. Правда, Слава мечтала уже о том, как бы поскорее их забыть, ведь этот одарённый каким-то образом определял, когда её нога пересекала запретную черту, находил и хитро улыбался, называя её странным «Ян хон сон цун», что было одним из устойчивых выражений этой культуры, потому Слава могла лишь догадываться о смысле, смутно осознавая, что в нём прослеживается связь с птицей, и скромно предположила, что перевод звучит как «Птица-феникс» или «Жар-птица». (Разумеется, Слава не была себялюбивой и сократила про себя его до короткого «птичка»). Сейчас же Ярослава терялась в догадках — сработал ли талисман? — и, почувствовав, что чудак отвернулся и отвлёкся, тихо пошла к выходу, чтобы повернуть ручку и замереть, почувствовав, как скользит шёлк по коже. Постаравшись придать лицу невозмутимости, она повернулась, натыкаясь на хитрую улыбку чудака. — Снова ты, птичка! Что взяла на этот раз? — с понятным лишь этому человеку задором спросил адепт. — Какое Вам дело? Вы такое не читаете. Небось снова пришли сюда ради запрещённой литературы, — насмешливо сказала Слава, наблюдая, как неуловимо растерянность сменяется самоуверенностью на чужом лице. — Как можно! — патетично воскликнул он, улыбаясь. — Когда успел я снискать такую славу? — Когда сбили меня у озера, и одна из ваших священных книг упала перед моим лицом, — язвительно ответила Слава, удобней перехватывая сумку. — В любом случае меня это не касается. А сейчас, если позволите… — Не позволю! — возразил он, перехватывая Славу за локоток. Её возмущённый взгляд остался проигнорированным. — Вы же можете потеряться! Тут так легко заплутать. — Не волнуйтесь, я как-нибудь справлюсь. — Что Вы, здесь же так темно. — У меня хорошее зрение. — …и постоянно сменяющиеся постовые. Вы же не хотите попасться под руку одному из Ланей? — Если Вы скажете это ещё громче, то… Прежде чем Слава успела договорить, она почувствовала ладонь на лице, и её за руку быстро увели в тёмный угол. Через пару мгновений раздались едва слышные шаги, и двое затаили дыхание. Когда опасность почти миновала, в кармане у Славы раздался тихий треск, и она с ужасом переглянулась с чудаком. Закусив губу, Слава притянула чудака, накрывая их невидимкой. Картинка из-под полупрозрачной ткани отливала синевой и едва заметно искрила, и остановившийся прямо напротив них адепт ордена Лань, даже сложив обнаруживающуюся печать, не смог их найти. От знакомого незнакомца пахло чем-то пряным и острым так, что щекотало нос и хотелось чихать, и Слава молча молила себя сдержаться. Адепт ордена Лань хмурил брови, настороженно оглядываясь, чудак с прищуром смотрел на него, но Слава, поняв, что терпеть невмоготу, дёрнула его за рукав и одними губами сказала: «На счёт три». Его глаза забавно округлились, но прежде чем он успел задать вопрос, Слава запустила руку в карман и шепнула «три». Дымчатый шарик полетел в мужчину, тот не преминул располовинить его мечом, и вся комната в момент стала непроглядно серой. Слава с наслаждением чихнула, увернулась от брошенного в неё предмета и, таща за руку знакомого незнакомца, юркнула в коридор. Мчась по поворотам и слыша, как грохочет сердце, Слава впервые за долгое время почувствовала пузырящееся веселье. И когда они прошмыгнули в один из пустующих классов, она быстро поставила заглушающую печать и оглушающе громко рассмеялась. — Ты видел его лицо? — всё ещё хихикая, спросила Слава. Повернувшись, она с весёлыми искорками посмотрела на чудака, который к её недоумению не разделял её веселья и с кривой улыбочкой сползал по стенке. — И правда, умора, — просипел он, и Ярослава, коротко вскрикнув, захлопотала вокруг него, поняв, что вдохнул дым не только тот Лань. — Дыши глубоко, и направь живу к обонятельным нервам, — приказала быстро Слава, приложив светящуюся руку ко лбу и оказывая первую помощь. Взгляд чудака был достаточно красноречивым, несмотря на туман, и она поспешила исправиться: — Ци! Направь ци! В этот… как его по вашему-то… Сюда! — ткнув для лучшего понимания в область носа, Слава с облегчением осознала, что была понята, и чудак терять сознание прямо здесь не собирается. — Прости, у нас такие хлопушки используются везде. Я не подумала, что ты не знаешь их действия, — извиняюще произнесла Слава. — Я помогу тебе дойти до комнаты. В каком крыле ты живёшь? — Порядок, — прохрипел чудак, откашлявшись. — Так вот какой хитроумный план ты придумала, чтобы пробраться в мужское крыло? — Дурак! — буркнула недовольно она, укоризненно смотря на засмеявшегося чудака. — Не думаю, что ты сможешь пройти через барьер, птичка. Поэтому не волнуйся, я сам… Чудака повело в сторону, и Слава с готовностью подхватила его за локоть, чувствуя укол вины. Всё же в этой местности не росли травы, из которых делалась хлопушка, потому местные жители должны переживать эффект куда острее. — Пойдём, горе луковое, — пробурчала недовольно Слава, перебрасывая чужую руку за плечо. — Дыши глубоко и старайся меньше разговаривать, это поможет не потерять сознание. Мантия сразу двоих не накроет, поэтому будем по старинке. Ни о чём не думай и концентрируйся на дыхании… Но скажи сначала, куда идти? Ярослава послала мягкую и целебную живу к невольному спутнику, и его дыхание стало более равномерным, а складка на лбу разгладилась. Он быстро обозначил путь, посмотрел на Славу, открыл рот, но был перебит строгим: — Дыхание! Удобнее перехватив ношу, Слава пошла к спальным комнатам. Чудак старался не шуметь, глубоко дышать и не давить на неё, но после тычка и недовольного «Не геройствуй!» Слава поняла, что брать роль героя на себя крайне тяжело во всех смыслах. Стоящий у входа в общежитие барьер заставил цокнуть и, косо посмотрев на выглядевшего почти бессознательным спутника, похлопать по карману. Из кармана вылетел небольшой искрящийся шарик, окружающая его плёнка лопнула, и Слава тихо зашипела: — Мне нужно пройти через барьер. Шар стал больше и начал надвигаться на Славу. — Ну хватит, ты тоже виноват! — фыркнула она. — И не смей отпираться!.. Ладно. Потом я расскажу тебе историю про Илью Муромца. Услышав последние слова, шар разгорелся сильней, начал тихо жужжать и пролетел через барьер, образовывая в нём большую и рваную дыру. Дальше он весело потрескивал и летел рядом, освещая путь и раздражая и без того уставшую Славу. — …Я сказала тебе спрятаться! Ты выпускаешь слишком много живы, нас могут обнаружить!.. Нет, я расскажу историю дома, если ты будешь хорошо себя вести… Ладно, две, но только сегодня!.. Когда они дошли до нужного места, Ярослава положила у двери бессознательного чудака, поймала сопротивляющегося Жужжика и яростно постучала в дверь, сразу же накрываясь мантией. Очень скоро дверь открыл юноша с осоловелым и свирепым видом, но, наткнувшись на лежащего у двери чудака, лицо его стало крайне обеспокоенным. — Вэй Усянь?.. Что ты?.. Чёрт!.. Смотря на сцену, как чудака пытается разбудить длинноволосый юноша, Слава всерьёз задумалась над значением слов «Вэй Усянь». По контексту выходило, что это либо бранные слова, либо прозвище или имечко чудака. Перевод варьировался в зависимости от выбора иероглифов, комбинации из которых грозились свести Славу с ума раньше, чем она поймёт истинный смысл. Проследив, как чудака затаскивают в комнату двое хорошо сложенных юношей в растрёпанных нижних одеждах, Слава с красным лицом подытожила, что всё было не зря, и понадеялась, что об этой ситуации маменька никогда не узнает.***
Идти по вымощенной и блестящей от прошедшего дождя дорожке в знаменитом саду Ланей было столько же увлекательно, как и разговаривать с Лань Цижэнем, который выглядел столь молодо и мужественно, что вызывал у Славы едва заметный румянец. Волевой подбородок, аккуратная борода и широкий разлёт плеч делали его похожим на одного из тех богатырей, о которых так любила рассказывать ей мать, и даже длинные густые волосы не портили впечатления, хотя у непривычной к такому Славы этот обычай у мужчин Востока вызывал тихие смешки и озорные взгляды. Маменька непременно бы прошипела украдкой о чрезмерно богатой женской энергии у молодцев, скоро возьмущихся подводить себе щёки свёкольным соком и щеголять в нарядах расписных, пока девицы красные подвиги совершают. Встречались они регулярно в конце седмицы*, и узнавали больше о культурах таких разных народов и друг о друге. Слава любила вспоминать поверья, обычаи и сказки, в которых правды было больше, чем вымысла, рассказывала о праздниках и хороводах и о том, как весело плести венки в Троицын день. — … волшебное время, когда расцветает природа, и мир вокруг преображается, наполняя энергией растения, животных, людей и всё вокруг, — вдохновенно рассказывала Слава, помогая сделать петлю. — Да, а теперь чуть распрямите… Это переход между весной и летом, но с принятием христианства праздник приобрёл новый смысл, при этом причудливо оставляя старый. — Принятие христианства повлияло на все сферы духовной жизни? — невозмутимо спросил Лань Цижынь, делая новую петлю. — Пожалуй, так, — подумав, ответила Слава. — Хорошо, а теперь добавьте космею… На самом деле, эти изменения идут до сих пор. Не все смогли отбросить веру в многобожие, и эта смена народного мировоззрения грозится затянуться на века. — Считаете, эти события повторятся и на нашей земле? — задумчиво произнёс он. — Да, рано или поздно это затронет все народы, — ответила Слава и, вспомнив, с кем говорит, осторожно оглянулась. — Я… Вы… — Ничего, даже если я не согласен, вы имеете полное право высказать своё мнение, — поощрительно кивнул он, вызывая у неё яркую улыбку. — Неудивительно, что Вы так дружны с моим отцом. Он знает, как ценны ум и многогранность, — робко сделала комплимент Слава, смущённо улыбаясь. Уголок губ Лань Цижэня чуть поднялся, и Слава почувствовала почти что восторг, и этот прилив чувств помог найти ей смелость надеть только что доделанный венок на голову мужчине. — Это мой подарок Вам, — смущенно пояснила она, не зная, куда деть взгляд. — Если бы не Вы, я бы совершенно потеряла всякий сон и покой. Гусу Лань прекрасен, но здесь не растут берёзы и не поют трели соловьи, и я… Я просто… — Понимаю, — просто сказал он. — Смею лишь надеяться, что облачные глубины смогут найти отклик в Вашем сердце, и тоска по Родине со временем превратиться в светлую грусть. — И я… Я тоже надеюсь, — с кроткой улыбкой произнесла Слава, прижимая к груди цветок космеи. — Дядя? Ровный голос с неуловимыми нотами удивления раздался за спиной, и Слава почувствовала раздражение из-за того, что кто-то прервал такой прекрасный момент. — Ты долго, — в момент похолодел голос Лань Цижэня. — Что же могло тебя задержать? — Брат просил разобраться с ситуацией на озере, — невозмутимо послышалось за спиной. Наконец Слава обернулась, чтобы в изумлении замереть и попасть в плен карих с золотыми искорками глаз. Девушка перед ней была столь красива той особой красотой Востока, что Слава подумала, что она наверняка разбила не одно мужское сердце. Слова представления Лань Цижыне доносились как из-под толщи воды, и лишь когда его рука опустилась на плечо, Слава вздрогнула, удивлённо перевела взгляд с ладони на незнакомку и осторожно подошла к ней, не скрывая восхищения. — Я так рада познакомиться с Вами! — со всей пылкостью воскликнула она, от переизбытка эмоций схватив красавицу за руки, от чего та стала напоминать напряжённую струну. — Обычно я такое не говорю, но Вы так похожи на Луну или на морозное утро с застывшими каплями росы… Или на первый луч солнца по утру, право, простите, я совершенно сбита с толку. Для меня честь познакомиться со столь уважаемой девушкой, надеюсь, мы станем боевыми сёстрами и… Простите! Я немного волнуюсь. Слава сконфуженно улыбнулась, смотря, как лицо красавицы неуловимо меняется, при этом мало походя на радость от знакомства. Сзади раздалось покашливание, и голос Лань Цижэня приобрёл насмешливые нотки, невольно заставляя и Славу, и незнакомку обернутся: — Вижу, Вы имеете со своим отцом гораздо больше общего… Лань Ванцзи, знание нашей гости языка не столь совершенно, потому относись к её ошибкам с пониманием. Позвольте Вас поправить, не «девушка», а «юноша», и применять термин «боевые сёстры» здесь будет неуместно. Слава с недоумением посмотрела на красавицу, и глаз начал подмечать, что плечи её оказались гораздо шире, чем следовало бы, никаких округлостей та не имела, и возможно шея была чуть массивней, чем у обычной девицы, и… Возможно, Славе следовало бы чаще пользоваться головой. Постаравшись придать лицу невозмутимое выражение, Слава начала краснеть, тем не менее она осторожно отпустила мозолистые ладони и выдавила: — Я-а п-приношу из-звинения, м-мне трудно привыкнуть к языку… Фальшью от неё разило за версту, но юноша лишь невозмутимо кивнул, удовлетворившись объяснением, и отошёл от неё на шаг, и Слава с безмолвной мольбой повернулась к Лань Цижэню. — Уваж… Ярослава, со мной Вы можете не сдерживаться, но с остальными членами ордена соблюдайте дистанцию. В наших нормах прямой тактильный контакт является очень… личным. — Простите, я забылась, — поспешила исправиться она, чувствуя, как горят щёки, и стараясь не смотреть в сторону Лань Ванцзи. — Будьте внимательней, — кивнул он. — Что же, мне пора отлучиться. Лань Ванцзи, я обещал нашей гостье показать великое учение Люй Мингли, проводи её до правой секции и не забудь довести до женской половины. — Как скажете, дядя, — поклонился он, и Слава почему-то почувствовала себя преданной. Шли они в тишине, и Ярославе, всё ещё чувствующей неловкость, ничего не оставалось, как смотреть на прямую, как палка, спину своего спутника. Впрочем, через некоторое время она едва ли не позабыла, что идёт не одна, с удивлением вертя головой в разные стороны. Когда они пошли по причудливому мосту, сердце Славы сжалось от восхищения, и она невольно замерла — открывшийся вид на массивные и величественные горы захватывал дух, такого на женской половине было не встретить, о чём она с завистью подумала, смотря, как бурный поток воды разбивается о камни. Как бы здорово было встать на парапет, раскинуть руки и прыгнуть в эту бурлящую пучину, чтобы замереть над водной гладью и… — Госпожа? Слава с нервной улыбкой обернулась, пробормотав извинения, и, получив кивок и равнодушное «Не отставайте», почувствовала, как завяло у неё что-то внутри. Когда они пошли по извилистому коридору резиденции Гусу Лань, Слава решилась на глупость. Колдовать за спиной заклинателя было до одури весело и страшно, и когда морок аккуратной каймой оплёл голову Ванцзи, Слава бросилась на выход, надеясь, что иллюзия на этот раз продержится на годину* больше. Мост был всё так же прекрасен, как и вид, открывающийся с него, и Слава, исполнив глупую мечту, встала на парапет, раскинув руки. Разумеется, прыгать с него она не собиралась, — Славе здесь нужно было ещё жить и жить — но ей никто не запрещал мечтать, чувствуя, как треплет выбившиеся из косы пряди вольный ветер. Так что услышать раздражённое и удивлённое «Что Вы?..» она совсем не ждала. Испуганно вздрогнув, Слава попыталась развернуться, но почувствовала, что заваливается вперёд, и совсем по-девчачьи взвизгнула. Протянутой руке Лань Ванцзи не хватило пары сантиметров, чтобы схватить тонкие пальцы, и Слава с исконно русским «Чёрт возьми!» полетела к темнеющим внизу скалам. Заклинание левитации было одним из сложнейших в Белом Колдовстве и требовало сильнейшей концентрации и длительных тренировок. Ни первого, ни второго у Славы не было, зато было две удачных попытки его использования при тщательном контроле отца, но этого было достаточно, чтобы пропустить весь заговор, заорать «Дура, лети!» и, почувствовав, как улетает половина сил, замереть в десятках метрах от земли с тяжёлым дыханием. Когда Слава была готова мягко спланировать вниз, она увидела Лань Ванцзи, что спускался на мече, и его лицо было достаточно пугающим, чтобы неосознанно подумать о желании улететь отсюда. Магия считала это быстро, Славу бросило в сторону, и она едва успела увернуться от балки моста. — Остановись! — закричал ей Ванцзи. — Не могу! — не замедлила в испуге крикнуть она. Пытаясь перехватить контроль над заклинанием, Слава всё больше чувствовала животный страх, задним числом понимая, что это не лучшее сочетание для колдовства. Пролетая между крыш и уворачиваясь от острых шпилей, она поняла, что сил осталось с гулькин нос, и, увидев шанс в небольшом пруде у кирпичного здания, долго не раздумывала. Врываться в толщу воды на большой скорости было не лучшей идеей, посещавшей её голову, но выбора особо не было. Тело мгновенно окутал пробирающий до костей холод, и, открывая зажмуренные глаза, Слава с облегчением отметила, что окутывающая тело полупрозрачная дымка с треском разрушилась. Грудь изнутри опутала слабость, уговаривая закрыть глаза, ненадолго, всего на одно мгновение, и сопротивляться этому было так тяжело… Руки двигались в киселе, пока она пыталась добраться до яркого пятна света, пока лёгкие не загорелись в огне, а пальцы не пронзила короткая судорога… К губам прижималось что-то тёплое и мягкое, и Слава, почувствовав, как внутри что-то будто подцепили за крючок, отвернула голову, выплёвывая воду и жадно глотая разряженный горный воздух, ещё никогда не казавшийся таким желанным. Лёгкие горели в огне, как и покрасневшее горло, тем не менее Слава, ещё не придя в себя, ошалевши посмотрела на мутный образ юноши перед собой, и раздавшийся возглас был одновременно сказан как высоким и злым криком, так и слабым и хриплым сипом. — Что Вы творите?! — Я?! Что творю я?! — с таким возмущением процедил Ванцзи, что Слава, ещё прекрасно помнившая свой дикий страх, почувствовала, как накал эмоций начинает перетекать в другое русло. — Вы заморочили мне голову, нарушили пять правил и спрыгнули со священного моста! — Если бы Вы не кричали во весь голос, я бы удержалась на мосту! — возмущенно прохрипела Слава, всё ещё дрожа. — Зачем Вы полетели за мной на своём мече? Вы меня напугали! — Напугал?.. — ошеломлённо выдавил он, посмурнев. — Считаете, что лучшим решением было оставить Вас разбиться о скалы? — Я прекрасно владею левитацией! — покривила душой Слава. — Всё было под контролем! — Значит, вы планировали пополнить ряды мертвецов? Тогда Вам следовало выйти за территорию Облачных Глубин, здесь запрещены суициды. — Где хочу, там и помираю! И Вы мне не указ! — окончательно рассвирепела Слава, поднимаясь на ноги. Оглянувшись, она увидела шокированных зевак, которые будто второе пришествие увидели. — Куда Вы собрались? — спокойно спросил Лань Чжань, наблюдая, как Слава, откидывая за спину потяжелевшую от воды косу, идёт мимо расходящихся в стороны обучающихся. — Я иду домой! — громко провозгласила она. — Ваш дом находится на другом материке. — Я иду в свой временный дом! — Он в другой стороне. Остановившись, Слава, тяжело дыша, резко развернулась к раздражающе спокойному Ванцзи. — В какой? — сквозь зубы процедила она. — Сначала приведите себя в порядок. Вместо ответа она послала поток живы, и её обдул горячий ветер, окончательно растрепав косу и одежды. Слава решила, что если он скажет хоть слово по этому поводу, то она молча развернётся и уйдёт, но он показал рукой направление, и она поспешила отправиться к себе. Встречающиеся на пути юноши удивлённо смотрели на неё, но, натыкаясь на что-то за её спиной, спешили опустить взгляд и отойти, и не сразу Слава поняла, что племянник Лань Цижэня всё это время бесшумно следовал за ней. Её щёки и без того были алее мака, и она совершенно не готова была позориться сильней. Слава совершенно по-детски ускорила шаг и, поняв, что отставать от неё не собираются, перешла на бег, проигнорировав окрик о том, что бегать на территории Гусу Лань запрещено. Догнали её, впрочем, быстро и, прошипев о грозящем наказании, схватили за руку, таща, как собачонку, за собой. Неизвестно, что было хуже — спорить, вырываться и вопить или смиренно идти за Ланем, и Слава выбрала меньшее из зол. Дальше шли они в молчании, и лишь когда они дошли до барьера, служащего границей для женской половины, Слава осторожно бросила уходящему адепту: — Лань Чжань, — он остановился, и Слава выдохнула: — Спасибо… Он оставил её без ответа и молча пошёл вперёд, но Слава всё равно улыбнулась, смотря, как колыхаются тёмные волосы на ветру.