Трещит хрусталь

В императорском дворце очень холодно. София укутывалась в теплое воздушное одеяло, почти полностью накрывала себя им, будто прячась от враждебности мира. В тепле и уюте ее скромной кровати не было места для усталости. Жаль только, что лишь физической, ибо моральная всегда ютилась под ребрами, обнимая скользкими пальцами, когтями впиваясь в сердце, заставляя его ныть и стонать. Так тяжко. И от этого всепоглощающего чувства негде спрятаться. Оно преследует повсюду, пробирается даже под ее воздушное одеяло. В ночной тишине тянуло лишь тихо хныкать, прижимая колени к груди. Однако завтра ее встретит новый неприветливый день, что будет полон забот и сложностей. Ей нужно было скорее уснуть, отогнать дурные мысли, что накатили с наступлением сумрака. Они поджидали время, когда она останется наедине с собой. По утрам растворялись в общем тревожном фоне, не осмеливались выходить наружу. Отогнать, отогнать и окунуться в сон. Ночи столь мучительны. Теперь она чувствовала себя поистине одиноко, и мучали ее отнюдь не кошмары, в которых за ней гналась Долорес, — они то и исчезли, не посещали около двух лет, — вместо них явилась бессонница. К моменту, когда чужеземка легла спать, было уже три часа ночи. Но это было совершенно не важно. Она давно сбила свой режим сна. Первое время ей попросту было некуда просыпаться рано утром, ведь никто не ждал ее, никто не заставлял вставать с кровати и выполнять работу. В какой-то мере свобода. Ведь Астер забыл о ней. В тот злополучный день она кричала во все горло, протягивая тонкие руки сквозь лозы, вопила, надеясь, что Астер перестанет играть в эту жестокую игру или, в конце концов, сжалится, остановится, обернется и вернется к ней. Страх, обуявший ее, впервые не солгал, взброшенные семена подозрения вскоре явили собой истину — все это взаправду, это не просто злая шутка и, уйдя сейчас, Астер никогда не вернется, бросит ее одну, за одно мгновение разбив ее стеклянные замки, построенные в голове и заполненные надеждами, мечтами об их совместном будущем. — Ты не можешь так поступить со мной, прошу, не уходи! — кричала она в отчаянии. Ей было все равно на то, убьет ли он ее, будет ли она выглядеть жалко в его глазах. Падала на колени, хваталась за ноги, скулила как последняя собака, чем только больше надоедала. Астер хотел ее убить — это она поняла, когда увидела в ярких аметистовых глазах ярость, когда почувствовала презрение, которое он успел испытать к ней. Он хотел избавиться от «сумасшедшей истерички», схватил ее за горло, готовился придушить. И внезапно остановился, а затем выкинул ее, оставив в клетке из лоз. Ушел, просто ушел. И исчез на два года. Казалось, растворился в воздухе, там, за поворотом широкого коридора. Никаких вестей, ни единой весточки. Совершенно ничего. Она переживала ежедневно, не позволяла себе предполагать о его смерти. Верила, что с ним все хорошо и скоро он вернется.       «Господи, молю тебя, пусть он вернется живым и невредимым. Я отдам его, отпущу, пусть будет счастлив так, как ему предначертано. Только не забирай его насовсем!» — шептала она в святом храме воскресными днями. — Не волнуйся, его видели наши люди. Он жив, — успокоил ее Ритаус. — Правда? И где он сейчас? Он в порядке? Как он? — тут же начала расспрашивать воодушевленная чужеземка. — Не знаю. Его видели лишь единожды. Самое главное, мы знаем, что он жив. Вскоре появились новые цели. Пускай герцог и умер, люди на стороне семейства Литхи, которые готовы были поддержать незаконнорожденного принца, лишь бы уничтожить семейство Хиллет, продолжали его дело. Готовился масштабный план государственного переворота, при котором пятый принц должен был заявить о себе как о спасителе страны, лучшем претенденте на престол. Все злодеяния императрицы, считая ее многочисленные убийства и хищение имущества из государственной казны ее родственниками, в один день всплыли бы наружу. Это должно было навсегда уничтожить репутацию рода Хиллет и сделать невозможным передачу престола одному из старших принцев. София связалась с графом и согласилась на его предложение. Стала новой фрейлиной Ее Величества, последние два года стараясь втиснуться в доверие императорской семьи, войти в узкий круг лиц, которым могут быть поведаны важнейшие внутренние дела императрицы. *** Дорога, вымощенная ровными плитами, вела ко дворцу, который грозно стоял впереди, отпугивая своим величием. С ним не могло сравниться даже поместье герцога Литхи. О, нет, императорский дворец был самым величественным сооружением империи. Архитекторы, создавшие сие творение, должно быть, попали на небеса. Они воплотили великие задумки в жизнь. Понимание, где именно ты находишься, приходило моментально, отчего ноги подкашивались. София сглотнула накопившийся ком в горле, выпрямила спину и ступила вперед — к жестокой игре политических интриг. Она боялась, зная, на что идет, но все равно согласилась. Ей хотелось быть частью счастья Астера хотя бы своим небольшим вкладом, хотелось помочь ему достичь величия — стать императором. Не просто наблюдать со стороны, а приложить к этому собственные усилия.       «Я обещала герцогу приглядывать за ним и сделать его счастливым. Я сдержу это обещание» *** На улице в начало осени стояла сырая, пасмурная погода, которая к тому же была противно прохладной, словно в осень уже входило зимнее дыхание, а это не шло на пользу слабому здоровью хрупкой фрейлины. А уж как часто шли дожди, это было просто катастрофой имперского масштаба, и не только потому что так относилась к непогоде София, но и по причине сильных наводнений во многих частях страны. Верная подруга Бель, последовавшая за Софией, комментировала происходящее на улице потехой бога. — Вот уж потеха, — буклетов себе под нос леди Сильвиайм. Войдя после осторожного стука, Бель оповестила о том, что Софию вызывала к себе императрица. От этого унылое настроение ухудшилось окончательно. Императрица отлично избавлялась не только от провинившихся работников, но и от любых зачатков радости в тоскливой душе Софи. Отвернувшись к окну, девушка в последний раз взглянула на склонившиеся под напором буйного ветра верхушки деревьев, и вздохнула, попрощавшись с грустной картиной, словно успела проникнуться к ней. Впрочем, дождь не намеревался заканчиваться, и продолжал напевать фоном меланхоличную песню на протяжении всего пути фрейлины от собственных покоев до покоев императрицы, а раскаты грома, будто строгие надзиратели, поторапливали и командовали идти по коридорам быстрее. — Явилась, София, — обратилась к вошедшей девушке императрица, обращая на нее свой хищный взгляд с дрожащей плачущей служанки. — Ты запоздала, — сказала она, делая укор. — Прошу прощения, — произнесла тихо чужеземка, не поднимая взора. Эта ситуация напомнила ей о времени, когда она прислуживала Астеру. Тот тоже выказывал свое недовольство за опоздания, особенно, когда та опаздывала по утрам. Она все задумывалась: раз уж у него был настолько точный внутренний будильник, для чего требовалось будить его? Впрочем, Астер бы одним уколом не отделался, он бы узнал и причину опоздания. В этот раз Софии хотелось ответить императрице, что в этих дурацких платьях высшей имперской моды невозможно нормально двигаться, что корсет слишком затянут.       «Если бы не эти длительные переодевания, я бы пришла намного раньше» Однако императрице было абсолютно наплевать, по какой причине опоздала ее фрейлина, будь то сломанная нога или даже нападение. Важен лишь сам факт опоздания, не более. Они с Астером были не похожи даже в этом, и Сильвиайм все больше дивилась своим наблюдениям. Она не могла не сравнивать их. — Говорят, аметисты помогают в делах сердечных, — произнесла императрица как-то задумчиво, касаясь своего нового украшения. Колье благородно блеснуло на свету, падающего с люстры, как бы отвечая своей хозяйке. — Как считаешь? — поинтересовалась женщина у стоящей около окна Софии. Эта фрейлина в отличии от других, скоро поддакивающих любому ее слову, долго думала, прежде чем ответить. Императрице было интересно узнать, какие мысли проносились в этой юной головушке, пыталась ли девчушка подобрать наилучшие слова для того, чтобы впечатлить свою госпожу. — Я в это не верю, — ответила неожиданно холодно София, но взгляда своего от ювелирного изделия не отвела. — Хотя, признаться честно, выглядят они прекрасно, — злато-карие глаза ее сузились. — Настолько, что хочется ими обладать… — произнесла она таинственно и мрачно, казалось, слишком искренне, будто озвучила свои истинные намерения. — Вот как? — Ее Величество хмыкнула. Коль уж девица посягнула на украшение члена императорской семьи, должна была выколоть себе свои жадные глаза. Ее слова вполне могли бы обернуться против нее. Если бы императрица захотела, она бы наказала фрейлину. Но Софии повезло, ибо необычный ответ женщину только позабавил. — Иди и принеси мне документы на подписи. Я прочту их здесь, — приказала она, властно махнув рукой. Только после чужеземка отмерла и отвела взгляд с колье, так сильно ее заинтересовавшего. Заинтересовавшего не просто так, ибо это колье она узнала сразу. Оно принадлежало ее матери. Оно принадлежало ей. Это было ее колье. То, которое она не уберегла. *** — Доброе утро, Ваше Высочество наследный принц, — поздоровалась юная фрейлина, только завидев подошедшего к двери Кайруса. — Не стоит столь официально, леди Сильвиайм. Мне достаточно почтения в стенах этого дворца, — ответил он, опустив взгляд и улыбнувшись. Вновь глаза его глядели с детской печалью. Среди всех представителей семейства Хиллет только наследный принц был приятен Софии. Более того, отчего-то чужеземка чувствовала в нем некое родство, словно находила в его давней хронической печали отголоски собственной. Она не понимала его чувств, не могла поинтересоваться ими, ибо между кронпринцем и фрейлиной всегда существуют границы дозволенного. Но ей казалось, что он тоже медленно увядал в этом злорадном месте. — Ее Величество скоро собирается в сад. Не желаете составить ей компанию? — Ах, нет, нет, я пришел пожелать ей здравия, только и всего, — принц начал оправдываться. Он с трудом скрывал свой страх перед матерью.       «Бедный подавленный ребенок», — подумала София. — Хорошо, в таком случае, я оповещу госпожу о вашем визите. *** После полудня пошел град. Слуги на какое-то время прекратили свою работу и разбрелись по своим покоям, получив дополнительный час отдыха, отчего опустевшие коридоры поместья словно впали в спячку. София прошлась вдоль лестниц, думая о том, как неуютны огромные пространства, стояла одна, в окружении мрачности бесконечных коридоров и лестниц, ведущих в этажи повыше.       «Как ты там? Не холодно ли тебе? — мысленно спросила она, удрученно взглянув на вид из окна. — Что же ты делаешь все это время? Почему не появляешься? Прошло столько времени. Я скоро зачахну в этом месте, так и не дождавшись твоего возвращения» — Ох, это же Софи, — послышался громкий оклик позади. Ей не нравилось то, как второй принц звал ее по имени, как протягивал его с некой надменностью, властностью, при этом глядя на нее с нескрываемым плотским желанием. Его обращение было Софии чуждым, но при этом до боли знакомым. Нет, интонации и протяжность были другие, как и эмоциональная окраска. Да и, если говорить уж очень честно — ничего общего с тем, как к ней обращались другие, у него не было. Однако почему-то сердце неприятно щемило, а в голову пробирались грустные воспоминания, ассоциации. Всплывало до боли знакомое лицо, цвет глаз самой нежной лаванды, скрывающей под цветочной красотой своей истинный яд, прожигающий не только внутренности, но и душу. Он. Вспоминался тот, о ком думать было попросту больно. Но сколь же невыносимо было жить, когда в каждой детали интерьера, в каждом протяжном стоне очередной любовницы второго принца, в каждом утреннем щебетании птиц и звуке разбившейся посуды от очередной истерики императрицы была частичка воспоминаний о нем. Все напоминало о моментах, в которых она была счастлива и несчастна одновременно. Она сходила с ума? Почему ей повсюду мерещилось его лицо? Почему она всегда и везде пыталась отыскать его? — Не зовите меня так, — не скрывая своего отвращения, не просила, а требовала София. — Для вас я леди Сильвиайм. — Со-фи. Все равно из себя ничего не представляешь. Род твой недавно обеднел. Ты теперь и не аристократка вовсе, получается. Он напомнил о том, что семейство Сильвиайм пало. Конечно, не без помощи Ее Величества. После смерти графа наследники не поделили наследство, жадно растратили все доли, не оставив Софии как дочери даже приданного. Вопиющий случай, но аристократическое общество закрыло на это глаза. Дела обанкротившихся дворян никого не заботили. При дворе опасались гнева императрицы. Как бы только их не постигла подобная участь. Принц считал, что, указывая на сложившуюся ситуацию, сделает больно, ранит до глубины души, оскорбит, увидит живые эмоции. Как бы не так. Чужеземка ничего не ответила на его глупые выпады. — Не позорьте императорскую семью, Ваше Высочество. Обращайтесь к леди так, как это положено. И прошу не тратить мое время. У меня еще куча дел, — она склонила голову и пошла вперед, намереваясь как можно скорее ретироваться к лестнице. — Ты жалкая фрейлина моей матери. Как ты смеешь так разговаривать с принцем? — громко крикнул ей вслед Рутай. Он никак не успокаивался. Поняв, что девушка будет продолжать игнорировать, обогнал и перекрыл дорогу, чтобы не позволить, по его мнению, наглой девице вот так просто уйти.       «Ты из тех людей, которые хотят сказать последнее слово? Поскорее проскули свои пафосные речи и сгинь» — Да ты хоть знаешь, кем становятся подобные тебе? — спросил он, склонившись над ней. — Должна сейчас не пытаться строить из себя недоступную, а позаботиться о своем будущем. Его лицо исказилось в озлобленной гримасе. Чем же его так раздражала эта девушка? Почему так сильно привлекала внимание?       «Матушка зачем-то держит ее при себе, даже отказывается отдать мне. Но я чувствую, что ее нельзя держать к матушке близко!» Он сжал ладони в кулаки, сдерживаясь, чтобы не ударить раздражающее женское лицо. — И кем же? — выгнула бровь в недоумении София. — Вот иди и узнай. Может тогда перестанешь вести себя как тварь.       «Как тварь ведешь себя ты, ублюдок», — чуть не выплюнула ему в лицо она. *** — И кем же становятся подобные мне? — все же поинтересовалась юная фрейлина. — Вы имеете ввиду благородных леди без приданного и поддержки рода? — уточнила Изабелла. Она была тактична, умна и скромна и, благодаря этим качествам, уже стала одной из главных горничных дворца. И даже сейчас сумела сказать так, чтобы не обидеть ту, кого сопровождала. Только с ней София испытывала комфорт. — Именно. Недавно поинтересоваться этим порекомендовал второй принц. Его так заботит мое будущее, — лжеледи слабо улыбнулась, нагнувшись к потрепанным после природных катаклизмов цветам в императорском саду. — Как мне известно, выходят за богатых купцов, которым этот брак выгоден. По закону дети войдут в официальный реестр как дворяне и будут числиться в семейном древе. — Все сводится к браку, — София тяжко вздохнула. — Бывают и иные случаи, — ответила чуть тише Бель. — Например? — Многие стремятся стать наложницами важных господ: герцогов, а то и вовсе членов императорской семьи, — отвечала молодая горничная. — Сами плывут в золотые сети… — произнесла на тяжелом выдохе фрейлина, и голос ее унесся с холодным осенним порывом ветра в небо.       «Так вот на что намекал Рутай» *** — София, — улыбалась женщина, накрывая холодной ладонью ее бледную щеки. — Да, госпожа, — стоя на коленях, лепетала фрейлина. Она ластилась к ладони, словно любвеобильная кошка. — Ты забавное дитя. Скажи, тебе нравится служить мне? — спросила императрица.       «Нет, ненавижу тебя. Ненавижу, ненавижу, ненавижу. Вас всех, весь этот дворец, всю вашу семейку. Терпеть не могу. Ненавижу!» Весь фарс, в котором Софи приходилось участвовать, казался ей неугодным богу цирком, украшенным золотым орнаментом. Для чего люди вокруг криводушно улыбаются, пируют и бесятся с жиру, бросая баснословные суммы для организации очередных балов, когда в этот же момент тысячи человек едва ли сводят концы с концами?       «Зачем все это?» — не могла спросить она, ведь и сама была невольной участницей происходящего действа. Чтобы выжить во дворце, нужно стать подобной этим гадким стервятникам. А потому Софи натягивала на себя такую же ненавистную ей всем сердцем лицемерную, криводушную улыбку и весело, при этом не теряя самообладания, принимала приглашения на танец от кавалеров, молодых и не очень. Все для того, чтобы императрица была довольна, чтобы ничего не могло заставить ее усомниться в преданности и верности ее дорогой фрейлины. Она падала ниц, когда разгневанная госпожа того приказывала, играла роль милой дурочки, если это ее веселило, делала все, чтобы понравиться еще больше. Что самое ужасное — это получалось. И пускай София совершенно не разделяла позицию императорской семьи, пускай переступала через себя каждый раз, просыпаясь утром в роскошно обставленных покоях. Пускай… Но перед богом совесть ее будет чиста. Если небеса следят, они видят, что она это делает не просто так, не наслаждается этой праздной гнилой жизнью. — Не желаешь, чтобы я выдала тебя замуж? — Нет, нет, госпожа, прошу, не выгоняйте меня! — взмолилась София, испугавшись внезапного предложения. — Отчего же выгоняю? Хорошо служащим фрейлинам я должна помочь устроить брак. — Я не желаю замуж, Ваше Величество. Мое счастье в том, чтобы продолжать служить вам верой и правдой. Вы мне, прошу простить за наглость выражения, словно мать. Расстаться с вами для меня равнозначно смерти. — Словно мать? — женщина усмехнулась, но не разозлилась. — Интересно… Слышал? Она не желает покидать меня. Верных людей нужно держать при себе, тем более, коль они так рвутся к тебе на службу, — обратилась она к человеку, стоящему за дверью. Рутай, выйдя из укромного места, окинул Софию недовольным взглядом.