Превратности судьбы

Траун открыл глаза незадолго до общего подъёма. Эзра спал рядом; по мнению чисса, они неплохо провели вечер. Все условности были соблюдены и не нарушены, хотя Бриджер всё равно нашёл лазейку в своих же словах и воспользовался этим, позволив Трауну запустить свою руку в его штаны. В общем, недовольным никто не остался. Эзра проснулся, стоило Трауну немного изменить положение тела. Лениво потянулся, повернулся к имперцу лицом и пододвинулся вплотную, утыкаясь лбом в его грудь. Снова расслабился, деловито обнял одной рукой поверх одеяла, вторую поудобнее устроил под подушкой (которую Траун ему великодушно уступил) и снова затих. Траун ещё раз осторожно шевельнулся, обнимая в ответ, и тоже замер, вслушиваясь в спокойное дыхание Эзры. Он вспоминал. Надолго, впрочем, чисса не хватило; Эзра под боком оказывал на память удивительное воздействие, делая возникающие образы особенно яркими и едва ли не ощутимыми в действительности. Эхо пережитых чувств и впечатлений отдавалось во всём теле, промелькнув в мозгу вполне логичным желанием как-нибудь всё это повторить. Организм на подобное среагировал моментально, — воспоминания были ещё слишком свежи, и мысль о том, что в будущем со временем они могут зайти ещё дальше, окончательно вывела Трауна из равновесия. Нет, он не почувствовал неловкости; ему просто не хотелось смущать Бриджера, тем более тот по какой-то причине спал в одной майке (хотя Траун точно помнил, что офицерские брюки парень при нём так и не снял; с другой стороны, чисс провалился в сон сразу же, как принял горизонтальное положение, так что, наверное, он просто не всё застал). Поэтому, как бы Эзра ни был притягателен, чтобы провести с ним ещё какое-то время, получая от текущей обстановки особое удовольствие и ни о чём не думая (с чем Траун не справился буквально с начала пробуждения), он решительно покинул постель, оставляя Бриджера дремать в одиночестве. Траун успел привести себя в порядок и полностью одеться, когда Эзра только коснулся босыми ногами пола, уместившись на краю кровати и прикрывшись ради приличия одеялом. Видно было, что Бриджер собирается с мыслями, приходя в себя после сна, чтобы затем включиться в привычный поток дневных задач. Траун впервые наблюдал его таким, и, наверное, именно поэтому у него было стойкое ощущение, что конкретно сегодня с парнем что-то не так. Какой-то он заторможенный, что ли? Слишком вялый?.. Траун никогда не задумывался, каким обычно бывает по утрам Бриджер, но интуиция подсказывала, что точно не таким. И по связи тоже ничего не было понятно — сплошной белый шум на уровне чужих эмоций.  — Ты в порядке? Эзра рассеянно взглянул на него.  — Меня как будто избили, — честно признался он. — И голова как в тумане. Будто и не спал вовсе. Траун помрачнел, и всплывающие всё утро перед его глазами эпизоды прошлого вечера моментально испарились, уступая место постоянной собранности и готовности к любым действиям, требующим ответственности.  — Что-нибудь ещё?  — Слабость, — Эзра неопределённо махнул рукой. Чисс заметил большой тёмно-фиолетовый синяк на сгибе локтя. Странно, что он не обратил внимания раньше. Тем временем Бриджер, явно осознавая всю серьёзность ситуации, попытался пошутить, невесело улыбнувшись: — не могли же мы перестараться вчера? Траун промолчал. Он не мог сказать, на что он рассчитывал, приподнимая Эзре майку, но, увидев там россыпь разноцветных отметин, которых быть не должно (потому что Траун точно помнил, что контролировал силу укуса), особо не удивился.  — Густая кровь, — констатировал он, и это его замечание объясняло всё, главным образом то, что Бриджер заразился вирусом. В этом теперь даже не стоило сомневаться — вязкость крови и упадок сил были первыми признаками заболевания. Эзра, посмотрев на свои синяки, хмыкнул.  — Что теперь?  — Изоляция, — Траун не был ни расстроен, ни рассержен; в конце концов, на что ещё они могли надеяться, когда вздумали нарушить всякие меры предосторожности? Тем более, он остался честен с самим собой: он совершенно ни о чём не жалел.  — Тогда дай мне немного времени, — Эзра понимал, что имел в виду Траун: неотложный перевод в медицинский отсек и дальнейшее наблюдение у специалистов. Он хотел выглядеть несколько опрятнее к приходу врачей. Траун кивнул. Он был согласен подождать. С целью занять себя чем-то полезным, он взял свой датапад и углубился в изучение медицинских отчётов, намереваясь найти там что-нибудь о Бриджере. Поинтересовался у парня его номером, и тот ответил, замявшись буквально на мгновение. Наверное, Эзра переживал, что чисс попробует выпытать, каким образом он оказался зарегистрирован в базе данных разрушителя. Но Трауну это было без надобности, ведь о Каллусе ему было давно известно. Траун ещё не добрался до нужного ему документа, как его поразила внезапная мысль.  — Эзра, ты сдавал кровь? Эзра не различил даже малой тени недовольства в голосе чисса, тем не менее по его коже всё равно пробежал холодок, предупреждая о неприятностях.  — Да?.. — Последовал неуверенный ответ. «А что не так?», — хотелось спросить Бриджеру, потому что он искренне не понимал, по какой причине он должен беспокоиться из-за обычной процедуры.  — Твой учитель разве ничего тебе не говорил о мидихлорианах? Вот засада! Эзра ни разу не задумывался об этом, когда посещал медкабинет.  — Может что-то и говорил. Это проблема?  — Если сведения о чувствительном к Силе офицере дойдут до императора, то да, — Трауну даже не требовалось вспоминать устав, чтобы уточнить порядок действий при подобном случае. Случай, правда, был по-своему особенный, потому что вряд ли в программе медицинского дроида прописан такой алгоритм, согласно которому железка обязана сообщить о превышении нормы мидихлориан в крови служащего. Существенный минус и просто поразительное везение одновременно. Впервые за всю миссию чисс испытал облегчение от того, что у «Химеры» в данный момент не было возможности связаться с основной имперской системой. — Я займусь этим. Эзра благодарно кивнул. Немногим позже, когда Бриджер уже был готов предать себя в руки имперских медицинских работников, они с Трауном замерли в молчаливом ожидании посреди рабочего кабинета. К этому моменту Траун успел изучить результаты анализов парня — тот действительно был заражён и уже числился едва ли не как дезертир, потому что в определённое время не был обнаружен в выделенном ему месте в жилом корпусе. Чисс скрепя сердце подкорректировал и этот документ, подавляя вспыхнувший только сейчас внутренний протест в самом его начале. У них оставалось совсем немного совместного времени. Траун думал. Не о том, что добровольно впутывается в опасную интригу, опасную не только для него, но и для Эзры. Он уже давно всё обдумал по этой теме, и поэтому сейчас с относительно чистой совестью позволял занимать голову мыслями другого характера, которые на самом деле так же имели прямое отношение к Бриджеру. Эзра молчал. Траун знал, что юному джедаю не до разговоров — по нему было видно, что ему тяжело даже просто стоять. Не сказать, что чисс жаждал диалога или нуждался в обсуждении вчерашнего. Его только в некоторой мере озадачило повторение ситуации — опять всё произошло спонтанно и сумбурно, без устойчивого начала и без обозначенного конца. У него никак не получалось к этому привыкнуть. Вероятно, он уже подсознательно ориентировался на какое-то постоянство или стабильность, структурную целостность. Он больше был склонен или, лучше сказать, внутренне стремился к постоянству и целостности в отношениях; ему не особо нравилось постоянная неорганизованность в личных мероприятиях. Но по-другому пока никак не выходило, а Траун умел ценить то, что имел, поэтому претензий с его стороны можно было не ждать. Тем не менее, в одном он всё же решил поставить точку, как пропуск в знаковом кодировании или связное звено между частями большой и важной схемы, — Траун взял Эзру за руку и, притянув к себе кисть, поцеловал в запястье, там, где был силуэт лотальского кота. Он как бы сказал этим: «Нет, я ничего не забыл; да, мне всё понравилось». Эзра понял его жест, поэтому, когда за ним пришли, кабинет гранд-адмирала он покинул в очень хорошем настроении. …О том, что Бриджер заболел, Каллус узнал в тот же день. И о том, что Траун находится во временной изоляции — тоже, только немного раньше, утром. Такая информация была секретной и предназначалась далеко не для всех лиц — подобную меру предприняли, чтобы сохранить на разрушителе порядок и повиновение старшим по чину. Каллус затаился, выжидая. Для него ситуация была достаточно неопределённой. Новость о вероятном заражении гранд-адмирала вирусом наталкивала его на разные мысли и идеи, которые следовало хорошенько обдумать. Об Эзре агент не беспокоился — в имперской медицине он был уверен. Впрочем, эта же уверенность не позволяла забываться и ориентироваться на некоторые свои надежды, очень опасные и сомнительные. С Эзрой он пока не счёл нужным делиться ими. Об Эзре, к слову, в самом деле не стоило волноваться. Картина с ним была следующей: прогрессировать болезни медики не дали, и, по мнению Эзры, в целом отношение к пациентам было вполне себе человечным. Так что, можно сказать, он даже как будто бы отдыхал; за те три недели, которые он провёл в медотсеке, Каллус его ни разу не навестил, поэтому о своей основной миссии Эзра не то что бы не думал — попросту забыл. Первую неделю ему точно было не до этого — голова в принципе соображала плохо, в груди начинались хрипы, держалась высокая температура. А потом на нём и его нескольких соседях по койкам было решено провести эксперимент и испытать последнюю разработку лекарства, так сказать, окончательный вариант антидота. Эзра был не в том состоянии, чтобы воспротивиться, а Каллус по какой-то причине не захотел вмешиваться. Но, факт остаётся фактом — лекарство показало свою эффективность, и в итоге Бриджер быстро пошёл на поправку. За его выздоровлением наблюдали, опасаясь пропустить любой недостаток медикамента, который мог проявиться в виде неприятного последствия. Но время шло, Эзра уже значился выздоровевшим и был отправлен в своё жилое помещение, а учёные так и не сумели выявить несовершенства своего препарата и в конце концов остались удовлетворены проделанной работой. О Трауне Эзра ничего не знал. Будучи отрезанным от остального мира белыми стенами и медицинскими дроидами, Эзра покорно довольствовался только чувством присутствия чисса на разрушителе. Ему было достаточно этой тонкой нити, связывающих их; он узнал бы, если бы с Трауном что-то произошло, у него получилось бы ощутить это. Поэтому он оставался спокоен, и все свои силы он направил не на переживания, а на собственное излечение. Каллус лишил его равновесия безжалостно и сурово; агент ввёл Бриджера в курс дела сразу, как только посчитал любое приближение к парню безопасным. Притом он сделал это только затем, чтобы поставить вопрос ребром: гранд-адмирал был заражён и достаточно тяжело переносил своё болезненное состояние, и, по мнению Каллуса, этим обстоятельством необходимо воспользоваться и попытаться убрать чисса. Эзра пережил самые разнообразные эмоции, услышав такое предложение. Он, казалось, впервые так осознанно испытал тяжесть ответственности за своё влечение к врагу, покинув тот информационный пузырь, благодаря которому долгое время удавалось изолироваться от всех этих галактических конфликтов. И, тем не менее, как бы сильно в тот момент он ни осознавал свою приверженность к Альянсу, он оказался неспособен проигнорировать только-только утвердившееся чувство любви. Эзра был категорически против идеи Каллуса, и ему не было стыдно сказать почему.  — Да ты издеваешься, — прошипел Каллус в своей манере, узнав причину протеста. Эзра не представлял, как агент относится к концепции родственных душ, но, раз Каллус принял связь с Трауном за существенное препятствие, он мог надеяться на что-то хорошее. Точно неизвестно, что тогда больше всего обеспокоило Каллуса, но агент внезапно выдал:  — Ты хоть знаешь, сколько ему лет?..  — Тебя только забыл спросить, — моментально огрызнулся Эзра, возмущённый ситуацией не меньше, чем Каллус. Сейчас не время для подобных обсуждений. Если этот вопрос действительно важен, Эзра обязательно задастся им, но немного позже. Правда. С Трауном надо было что-то решать. По словам Каллуса, чисс находился в сознании, а значит, не ровен час, как будет отдан соответствующий приказ об испытаниях биооружия. Оттягивать дальше это мероприятия было уже невозможно — обстановка на разрушителе уже практически стабилизировалась, вирус можно считать обузданным, работа над антидотом завершена. Вряд ли гранд-адмирал планирует ждать своего полного выздоровления, чтобы следить за ходом эксперимента. Эзра был в смятении. Его поражала верность Трауна Империи. Что-то в этом было такое, наверное, удивление, что они с Трауном не на одной стороне политики. Странно и противоречиво — Эзра уже определял Трауна как соратника, близкого, с которым в чём-то удалось достичь согласия, тем не менее, он вынужден действовать против него, потому что такова задача, поставленная перед ним — борьба с несправедливостью Империи. Эзре вдруг стало интересно, — тяготился ли Траун подобными мыслями? Каллусу он сказал, что разберётся с этим. Он не стал долго откладывать и вечером того же дня отправился к Трауну. Плана как такового Эзра ещё не придумал; в какой-то мере им движило вовсе не чувство долга — так или иначе, он успел соскучиться. Беспрепятственно проникнув в пустой кабинет гранд-адмирала, Эзра, не раздумывая, направился к спальному отсеку. Траун был там. Он полулежал-полусидел в кровати, и его компанию составляли только капельница, дежурный медицинский дроид в углу помещения и стопка датападов на прикроватном столике. Когда Эзра увидел его, он подумал, что чисс спит. Но не успел парень переступить порог, как Траун уже был с открытыми глазами.  — Привет, — Эзра уверенно опустился на край постели. — Ты, я вижу, ничего так тут устроился. Траун хмыкнул.  — Как ты сам? — спросил он Эзру, и его голос прозвучал так убийственно тихо и спокойно, что тот, если бы при входе в комнату не ощутил бы волну приятного тепла через связь, подумал бы, что Траун его готов прикончить на месте. Чисс пошевелил рукой, придвинув её ближе к Эзре, и тот машинально взял её в свои ладони, тут же отмечая, что Траун, судя по всему, борется с температурой. Эзра заметно повеселел.  — Нормально. У вас тут неплохо, — под этим Эзра имел в виду, что за время болезни, которое он провёл под присмотром врачей, он успел хорошо отоспаться, отмыться и, наверное, даже отъесться. Он впервые придерживался такого чёткого распорядка дня. Не сказать, что ему понравилось, но результат был налицо: так хорошо в физическом плане он ещё не чувствовал себя никогда. «Так оставайся» «Ты же знаешь, что не могу» Траун невольно выпустил в эфир своё давнее желание, немедленно поднявшееся на поверхность сознания, когда Эзра сделанным замечанием разбудил те мысли, с которыми чисс, казалось, уже разобрался. Бриджер среагировал мгновенно и так же бесконтрольно, ответив на случайный призыв собственной идеей. Траун никак не изменился в лице; он с самого начала понимал, насколько его подобные надежды (самые сокровенные, если уж на то пошло) беспочвенны, поэтому несогласие Эзры было для него ожидаемо. Он никак не расстроился и не огорчился, просто это было очень ново и непривычно — делиться с кем-то чем-то настолько затаенным, настолько личным. Впрочем, ничего из этого не было произнесено вслух. Все эти личные переживания так и остались личными и внутренними, не нуждаясь в обсуждении. Всё было понятно едва ли не на бессознательном уровне, и мозгу не обязательно было расшифровывать всю эту информацию, преобразуя в слова. Мысленное обращение оставалось в первозданном виде — в виде вложенных в него чувств, эмоций и главной сути, смысла этого душевного порыва. То, что случилось, послужило Эзре ответом на заданный ранее самому себе вопрос — да, Трауна тоже беспокоит их приверженность противоположным политическим сторонам. Для Эзры это много значило. Между ними возникла долгая пауза. Траун больше ничего не говорил и оставался почти недвижим. Эзра только слышал его хриплое дыхание, тяжёлое, но размеренное. Чисс в самом деле выглядел очень болезненно, тем не менее, он не создавал впечатление слабого и беззащитного. Он был похож на затаившегося опасного зверя, который, хоть и оказался усмирён обстоятельствами, способности напасть так и не утратил. В глазах Трауна Бриджер различал абсолютное спокойствие, обыкновенную для имперца твёрдость и безотносительную свободу от сомнения. Да, физически Трауну было непросто, но психологически он не страдал. Наверное, именно поэтому Эзра не ощутил никаких изменений по их с Трауном связи, потому что Траун не считал своё положение критическим. Когда Эзра вошёл в комнату и столкнулся с чиссом взглядом, он напрочь позабыл свою изначальную цель. Внезапно вспыхнувшее чувство полной осознанности своей привязанности и симпатии вытеснило практически все мысли из головы, оставив место только тихой и отчётливой радости. Это оказалось несложно — поддаться влиянию эмоции и позволить себе расслабиться, так как всему этому предшествовало несколько недель одиночества, которые Эзра посвятил не только своему выздоровлению, но и тщательнейшим размышлениям, касательных установившихся отношений с Трауном. В то время он успел обдумать многое и пересмотреть некоторые свои взгляды. Откровенно говоря, после знакомства с чиссом у Бриджера был недолгий период, когда он считал своего соулмейта настоящим врагом. Потому-то у него и возник тот внутренний конфликт на первых порах их с Трауном относительной зависимости друг от друга — Эзра решил, что, показав ему свою метку, Траун привёл в исполнение свою угрозу, обещание «эффективно убить». И ведь тогда Эзра действительно чувствовал себя уничтоженным; он не сомневался, что Траун не испытывает к нему никаких тёплых чувств, и не пытался врать себе, что его это не задевало. И, хоть такого мнения он придерживался не очень долго, за это время он очень настрадался. Так тяжело ему не было с тех пор, как он остался без родителей. Бесспорно, от окончательного падения в пропасть его спасло стремление разобраться в ситуации. И вот, спустя бесконечное множество душевных терзаний, Эзра, наконец, смог сделать выводы. Поэтому сейчас он считал себя вправе радоваться и, оглядываясь на пройденный к этому путь, быть уверенным, что все усилия оказались не напрасны. Единственное, что помешало ему в полной мере насладиться растянувшимся моментом личного счастья от достигнутого внутреннего баланса — мысль о том, что Траун, даже будучи в таком незавидном состоянии, всё же может постоять за себя, и что под подушкой, без всяких сомнений, лежит бластер. А это значило, что Каллус бы вряд ли справился с ним; агент как-то обмолвился, что видел, как гранд-адмирал тренируется, и Эзра был уверен, что Траун, в случае необходимости, будет в силах подняться с постели и одолеть противника. Таким образом, вспомнив о Каллусе, предложенным им плане, Эзра вспомнил и про обязанность, которую взял на себя, чтобы не дать плану Каллуса осуществиться.  — Я ведь поговорить пришёл, — сказал он, не выпуская руки чисса. Эзра знал, как невыгодно для него это может выглядеть со стороны, как такому серьёзному делу не подходят его действия, которые вместо выражающих его реальное отношение к Трауну в данной ситуации могли напоминать нечто заискивающее и низкое. Но Эзра также знал, что Трауна невозможно обмануть. Так что он надеялся на его проницательность. Траун не изменился в лице.  — Я слушаю. Решение, которое придумал Эзра по пути к чиссу, не было настолько универсальным, чтобы послужить достижению сразу двум целям. Основной задачей Эзры с Каллусом всё так же оставалось максимальное изучение биооружия и, в идеале, его уничтожение. Однако, испытывая некоторые сложности с тем, чтобы нейтрализовать до конца разработанный вирус и не попасться, повстанцы пытались разобраться с ещё одной проблемой — они не хотели допустить испытаний биооружия на невинных разумных существах. Вопрос был, конечно, больше этического характера, чем материалистического, но проигнорировать голос совести не сумел ни джедай, ни агент, поэтому конфликта в этом плане между ними не возникло. В последнее время план их миссии корректировался на ходу. Маловероятно, что они с Каллусом справятся с вирусом, — Эзра это понимал и поэтому сосредоточился на той задаче, разобраться с которой было необходимо прямо сейчас, потому что добиться отсрочки уже не было возможности. Он был готов рискнуть, и отступать не собирался, вздумав поднять эту тему в разговоре с самим гранд-адмиралом. Эзра не требовал, он только предлагал свой вариант и надеялся. Всю его надежду можно было без труда определить в вопросе: допустимо ли использование данных о протекании болезни, собранных в период заражений на разрушителе, вместо тех, которые планируется получить во время проведения формальных испытаний?  — Ты предлагаешь мне саботировать? — Беззлобно усмехнулся Траун, без усилий сохраняя тон голоса и спокойное выражение лица. Он ничуть не смутился заданному вопросу; мотивы Бриджера ему были ясны, и он ожидал чего-то подобного. Эзра в ответ только улыбнулся, искренне, и потому бесхитростно. Со стороны Трауна его улыбка должна была восприниматься как проявление чего-то бессовестного и наглого. Траун находил эту улыбку опасно очаровательной.