***
Траун как-то не подумал о том, как следовало действовать дальше: за родителей точно был ответственен Джаррус, от начала и до самого конца; по какой-то причине никто из участников рискованной операции не взял в расчёт самого Эзру. Вероятно, парень по умолчанию оставался с Трауном, независимо от исхода встречи с родителями. И, тем не менее, разделив с Эзрой все его чувства по отношению к родным, Траун засомневался – возможно, Эзре будет лучше покинуть базу вместе со всеми?.. Неуверенности добавляло вполне ощутимое нежелание парня расставаться с теми, кого он любит. Нет, чисс нисколько не переживал о возможном уходе Бриджера. Просто он оказался несколько дезориентирован – во-первых, ему не хотелось, чтобы план сорвался (пусть и выяснилось, что его продумали не до конца), а, во-вторых, он всё ещё пребывал в своеобразном шоке. Некоторое время он судорожно соображал, ждёт ли группа от него какой-либо поддержки, и требуется ли, по логике, его содействие в принципе. В общем-то, он сделал всё, что, согласно плану, было необходимо; дальше делом руководил Кэнан. Вопрос состоял только в том, как решит поступить Эзра – уйти или остаться. Траун посчитал, что без него смогут справиться в обоих случаях, а значит, повода для беспокойства нет. Размышляя таким образом, он не заметил, как очутился в своей спальне – просто в какой-то момент боль притупилась, и Трауну вдруг захотелось оказаться в таком месте, где его никто бы не осмелился потревожить и где без опасений можно лишиться сознания (чисс надеялся, что до такого не дойдёт, но, мало ли). Всё так же находясь в прострации, он, не раздеваясь, лёг на кровать и уставился в потолок. Он чувствовал себя ужасно – как будто с него содрали вросшие в кожу до самой кости оковы и образовавшиеся раны тут же залили антисептиком. Может, он немного ошибся в своих рассуждениях касательно их с Эзрой отношений, и то, что он сейчас переживает, не что иное, как разрушение их с Бриджером связи?.. Только мысль о том, что это ради блага Эзры, ради того, чтобы парень не погиб, давала Трауну силы держаться и не потеряться в болезненных ощущениях. Страха возможного одиночества из-за разрыва связи тоже не было – никто не говорил, что без неё любить друг друга нельзя. Значит, ему остаётся только перетерпеть этот процесс раскола. И неожиданно возникшую боль во всей правой половине туловища – тоже. Чисс больше не задавался вопросом, стоит ждать Эзру или нет. Он так и пролежал несколько часов, почти не двигаясь, совершенно не заметив, как пролетело время. Когда он наконец пришёл в себя, то запоздало обнаружил, что ничего не чувствует, или чувствует, но совсем не понимает, что. Больно уже как будто не было, но никакого облегчения от этого не последовало. Впрочем, Траун не сказал бы, что ему плохо. Плохо не было, было никак – холодная пустота в голове и, как ни странно, в груди. И тихий звон в ушах. Траун почти не услышал, как открылась и закрылась дверь в комнату. Он искренне удивился, различив в темноте замершего Эзру, и сердце вдруг заныло от мысли, что не получилось ощутить его присутствие, как это обычно происходило раньше. Он успел отвыкнуть от этой отдельности. И, тем не менее, видеть Бриджера он был рад. - Как ты? – Траун не узнал собственного голоса, ставшего глухим и низким после долгого молчания. Эзра, казалось, только и ждал, когда его спросят. - Я помню всё, - прошептал он тихо и восторженно куда-то чиссу в воротник, буквально ухнув к нему на постель в стремлении быть как можно ближе. Эзра был взбудоражен и взволнован, и Траун чувствовал это по силе его объятий. Ему уже не требовалось никаких подробностей – он знал, что всё сработало так, как надо. Даже несмотря на притупленность психики, Траун, пусть и едва-едва, ощущал – о, какое счастье! – как волнение Бриджера настойчиво пробивается сквозь эмоциональное уплощение, мешаясь с его собственными непонятными ему чувствами. Их связь никуда не пропала, и это, определённо, была ещё одна их победа. Траун вздохнул с облегчением – он просто немного эмоционально оглушён, и в этом нет ничего страшного. Он обнял Эзру в ответ, чувствуя, как полегчало на душе. - Я так благодарен тебе, - продолжил тот так же тихо после недолгой паузы. Эзра не ослабил хватки, и его напряжённые руки напоминали камень; Траун отвлечённо подумал о том, что парень на самом деле очень сильный и было странно, что раньше он не особо обращал на это внимания. Эзра помолчал ещё немного, и за то время, пока он собирался с мыслями, его дыхание заметно сбилось. – И я тебя люблю. Так же сильно, - выпалил он, и Траун так и не смог определить, пытается ли Бриджер не заплакать или же просто очень волнуется. В любом случае, переживания Эзры были ему понятны, и он полностью разделял их.***
Несомненно, то, что на планете, где в текущий момент расположилась имперская база, световой день был очень коротким, можно было назвать удачей – задавшись целью хоть немного оклематься, Траун пришёл в свою спальню и провёл в ней несколько часов, будучи в глубокой прострации; за это время солнце успело уйти за горизонт, и Эзра появился, когда было темно. Удача заключалась в том факте, что длина светового дня не соответствовала установленному на базе распорядку, и это значило, что Бриджер вернулся к Трауну задолго до отбоя, а не после; таким образом, у них обоих было время, чтобы прийти в себя, поговорить и, может, придумать что-нибудь ещё дополнительно. Траун распорядился относительно свободными часами без претензии на оригинальность: он их проспал. Он не знал, спал ли вместе с ним Эзра – тот так и остался лежать с ним, немного изменив позу, - но, если судить по размеренному дыханию сбоку, парень, как минимум, задремал. Согретый его теплом, как физическим, так и душевным, Траун нашёл в себе силы, чтобы подняться с кровати. Это было ненадолго, - так говорили мягко мерцающие цифры на экране часов, тем не менее, Траун предпочёл привести себя в порядок перед полноценным сном и разобраться с некоторыми рабочими моментами. Пусть он до сих пор пребывает в неважном состоянии, лучше, конечно, хоть как-то подготовиться к следующему дню. Чем Траун и занялся, снимая блокировку со своего рабочего компьютера. Эзра, утомлённый не меньше чисса, соизволил только ненадолго приоткрыть глаза, чтобы убедиться, что всё более или менее в порядке, и затем уже с чистой совестью вернуться к поверхностному чуткому сну. Через полтора часа сосредоточенного изучения некоторых важных документов и формулировки соответствующих приказов и распоряжений Траун вдруг остро ощутил, что на большее его уже не хватит; последние двадцать часов, казалось, вместили в себе сразу несколько суток – день вдруг превратился в бесконечно длинную цепочку напряжённых и изматывающих событий, всё никак не желающих дать времени на то, чтобы как следует их осознать. И чисс был намерен прервать это беспрерывную череду потрясений, быстро перекусив и отправившись спать. Эзра вышел из спальни как раз к тому моменту, когда Траун уже был готов дать подсобному дроиду определённые команды. До Трауна внезапно дошло, что Бриджера он видит впервые после того, как они расстались днём – при свете последствия встречи с родителями были ещё заметнее и ощутимее, чем во время объятий в темноте. Дроид укатил в смежную комнату готовить чай на двоих, а Траун с Эзрой остались молча рассматривать друг друга. У Эзры был очень уставший взгляд, немного припухшие веки и слегка розоватые белки глаз. И, судя по его лицу, которое выражало полное сочувствие и понимание, у Трауна вид тоже оставлял желать лучшего (как-то так получилось, что, умываясь, Траун умудрился проигнорировать своё отражение в зеркале, так что сказать о внешних признаках недомогания он мог только опираясь на внутренние ощущения). Впрочем, глядя на парня, чисс не испытывал сожаления – будучи взъерошенным и взлохмаченным, даже как будто немного потрёпанным (в эмоциональном плане уж точно), Бриджер ассоциировался с солдатом, который вернулся с поля битвы и принёс с собой победу; его хотелось только искренне поздравить. Эзра, по-видимому, разделял его видение, в самом деле чувствуя некоторую долю торжественности победителя; и нет ничего удивительного в том, что Трауна он так же считал таковым – победившим их общего противника. Чай пили тоже в тишине. Слова были излишни – у обоих уже ни на что не осталось сил; не сговариваясь, они решили отложить обмен мнениями на следующий день. Беззастенчиво рассматривая Эзру, сидящего напротив, и иногда пересекаясь с ним ответным, в такой же степени лишённым всякого возможного смущения взглядом, Траун на секунду усомнился насчёт того, что они вообще когда-нибудь поговорят о произошедшем – настолько ему всё было понятно по этим синим глазам. И Эзра, вероятно, тоже сейчас читает его как открытую книгу. Впрочем, в этот раз чисс не стал забегать вперёд, с совершенно чистой совестью решив подумать обо всём этом позже, предоставляя себе возможность заняться тщательным анализом в недалёком будущем, находящемся в пределах десяти стандартных часов. Сейчас же ему необходим отдых. Траун уже был готов выдохнуть и дать себе расслабиться, уверенный в том, что уже ничего случиться не должно – день заканчивался, и Траун был решительно против новых потрясений. Он даже допустил мрачную мысль, что, случись что-нибудь ещё, он бы точно не смог пережить волну беспокойства и сильного волнения, которая сто процентов отразилась бы на нём через психосоматику и окончательно уничтожила бы его. Тем не менее, вопреки его внутреннему протесту, поздний вечер всё же преподнёс неожиданный сюрприз. Траун снимал форму, когда Эзра, занятый тем же, вдруг сдавленно позвал его. И столько было в его голосе растерянности, что Траун моментально напрягся, готовый к новым неприятностям. С тревожно бьющимся сердцем он приблизился к замершему у выдвижного зеркала парню и внимательно всмотрелся в его профиль лица. - Ты посмотри, - заворожённо прошептал Эзра, не отрывая глаз от своего отражения. Траун проследил за его взглядом, и сначала ничего не заметил. А затем до него дошло. След от молнии пропал! С каким-то странным недоверием он провёл по ровной коже Бриджера рукой, и тот повторил его действие, так же с трудом веря своему зрению. Они встретились взглядами, вконец ошеломлённые. Эзра улыбнулся, Траун выдохнул. Проклятье было снято.