***
Точно неизвестно, на что именно рассчитывал Кэнан, поручая Эзре такую специфическую миссию, и был ли у него какой-нибудь план. Трауну, как военному стратегу, намерения джедая оставались не до конца ясны. Для него это был крайне сомнительный жест — он ещё понял бы, если бы Эзра ради него ушёл в самоволку (для Бриджера это было очень характерно), но с Джаррусом они контактировали совсем недолго, какая опытному джедаю выгода поддерживать падавана в подобном деле? Трауну не верилось, что Кэнан так поступил по доброте душевной, желая дать Бриджеру возможность быть счастливым или что-нибудь в этом роде. Это было очень странное решение — позволить своему врагу оклематься, и Траун мог бы размышлять об этом ещё очень долго. Однако, он поступил несколько иначе: он отложил анализ на потом, по практическим соображениям, зная, что со временем сведений, над которыми можно будет работать, станет больше. К тому же, что бы Эзра ни говорил по поводу отношения Кэнана к нему, сам Траун никаких тёплых чувств к джедаю не питал и потому никакой признательности к нему в данный момент не испытывал. Если во всём этом крылся какой-то умысел, то было ли об этом известно Эзре?.. «Вряд ли», — подумалось Трауну немногим позже, в один из вечеров, когда они с Бриджером впервые за долгие месяцы нормально поцеловались. Нормально, потому что во время поцелуя ни у кого не возникло внутреннего протеста и неприятного ощущения вынужденности, неестественности или неправильности. Траун был морально удовлетворён, зная, что на такие поступки их с Эзрой толкает исключительно собственное чувство друг к другу. И, между прочим, это было одной из причин, почему Траун считал, что Джарус не пояснил Бриджеру, к какому ещё результату, помимо полного выздоровления чисса, должна привести доверенная ему задача. Потому что очень маловероятно, что Кэнан учитывал те действия Эзры, которые носили сугубо интимный характер. А таких действий в реальности оказалось совершено гораздо больше, чем каких-либо иных по отношению к Трауну. И Траун был уверен, что это личные побуждения парня, а не чья-то наводка. Уж Кэнан не станет лезть в настолько личную жизнь своего подопечного. Это неэтично, поступать так, а, значит, точно не по-джедайски. А в Кэнане, как в джедае, Трауну сомневаться ещё не приходилось. Так что, он, в каком-то смысле, позволил себе немного расслабиться. Пусть в действительности это и получалось только наедине с Бриджером. Впрочем, ничего удивительного в этом не было — Эзру можно было принять как раз за то обстоятельство, благодаря которому Траун переключал внимание с глобального и космического на что-то исключительно личное, наверное, в определённой степени даже тайное, локальное, что-то, огороженное от всего остального мира. Что-то, что принадлежало только ему и Эзре. И никому больше.***
Вообще, у них сложилась очень интересная схема. Ночью они делили одну кровать, утром расходились и почти не пересекались весь день, потом встречались вечером и, если у Трауна появлялось свободное время, проводили пару часов за разговором на нейтральные неопасные темы (которые просто мастерски умел находить чисс), чаепитием или ещё более сближающим занятием — осторожным исследованием друг друга посредством прикосновений и поцелуев. В последнем случае инициатором часто выступал Эзра, и Траун ещё ни разу не отказал ему. Только в самом начале, когда парень достаточно понятно обозначил свои намерения, он высказал сомнение, не рано ли они подступаются к таким вещам, и не стоит ли им подождать на всякий случай ещё какое-то время. Лицо Бриджера в тот момент отразило все его мысли и испытываемые эмоции: во-первых, Траун уже полностью принадлежал себе и полностью осознавал природу собственных желаний, а во-вторых, никто из них не в силах точно спрогнозировать их будущие встречи, зачем же тянуть и откладывать то, что они оба хотят сделать и могут сделать прямо сейчас? Траун правильно истолковал мимику Эзры и убедился в этом, когда тот озвучил своё мнение. Что ж, Траун был с ним согласен. «Я не буду делать ничего из того, что не хочу», — Эзра сказал это в самый первый вечер, после того, как они с Трауном решили наконец прервать затянувшуюся паузу в их интимных отношениях. Таким образом он сразу установил границы, как во время их первой попытки узнать друг друга и окончательно признать собственные чувства. И, конечно же, успокоил чисса, дав понять, что не позволит обидеть себя, если что-то вдруг пойдёт не так и Траун потеряет контроль над ситуацией, чего, разумеется, произойти не должно. С такими условиями Траун был не против возобновить настолько тесное общение между ними. Эзра был очень любопытным, отзывчивым и чутким — он полностью сосредотачивался на неспешных и осторожных касаниях Трауна к разным частям тела, с не меньшим трепетом трогал в ответ, стараясь вложить в каждое своё прикосновение все испытываемые им чувства глубокой любви и нежности. У него это очень хорошо получалось, и Траун даже иногда немного терялся в этом светлом эмоциональном потоке и не замечал, как сильно в такие моменты он начинает прижимать Бриджера к себе. Траун повторно открыл для себя, что ему очень нравится целовать Эзру, нравится, как тот подвисает во время поцелуя, замирает от накатывающего наслаждения, которое благодаря связи отзывалось в Трауне эхом и ещё сильнее будоражило в нём кровь. Чисс находил особое удовольствие в том, насколько крепко Бриджер сжимает ему плечи или бок, когда он проводит ладонью по внутренней стороне его бёдер; Эзра в таких случаях старается не напрягать и не сводить ноги, но зато контроль над руками теряет полностью. Ко всему прочему во время процесса он ведёт себя очень тихо, и максимум, что у Трауна выходит добиться от него прикосновениями — прерывистые вздохи, граничащие с очень негромким стоном. Хотя, Траун сам молчит, и, в принципе, им обоим в первое время было достаточно слышать сбившееся дыхание друг друга. Эзра ведь должен следить за его состоянием, быть уверенным, что реабилитация протекает так, как надо, — всплыло однажды в голове Трауна в один из таких вечеров. Не может быть так, чтобы Бриджер остался ради удовлетворения плотских желаний, пусть и не только его собственных (Траун, впрочем, не имел ничего против таких оснований нахождения повстанца на разрушителе) — подумал чисс, глядя в синие глаза, тёмные из-за приглушённого света в спальне. Подумал и тут же забыл, потому что почувствовал, как ладонь Эзры с плеча перешла на грудь, медленно скользнула на живот и двинулась ещё дальше; Траун уже ни о чём не мог думать, кроме чужих пальцев на своём члене. Тем не менее, к возникшему вопросу он немногим позже всё-таки вернулся. Он действительно был обеспокоен тем, как чувствует себя Бриджер, находясь на «Химере». Потому что, как бы Эзра ни оправдывал своё присутствие исполнением миссии, было понятно и даже напрямую сказано, что он на разрушителе исключительно из личных побуждений, которые шли вразрез с поставленными Альянсом целями. Складывалось впечатление, как будто Эзра взял увольнительную, но на свой манер (Траун, в общем-то, сомневался, что в повстанческом образовании практикуется подобное). Получалось следующее: Траун продолжал нести службу и действовать в интересах Империи, и Эзра ничего не делал, чтобы ему помешать. Насколько тяжело Эзре от этого? От знания, что он никак не помогает Альянсу, потому что его «миссия» состоит в другом? И Траун спросил Эзру об этом. «Тебе нормально?», — вырвалось у него после тщательного обдумывания проблемы. Он ещё не озвучивал свои мысли и догадки и не говорил ничего, что как-то касалось данной темы, однако Эзра сразу понял, о чём именно у него спрашивают. Нормально ли ему? Не противодействовать врагу? Пользоваться вражескими благами? — Нет, — ответил парень. — Но Каллус научил меня кое-чему. Он, конечно, в своё время сильно раздражал, но на деле он оказался очень толковым. Это очень тяжело, находиться там, где тебе не место. В отличие от меня, Каллус был шпионом, он действовал, исходя из интересов сопротивления. Я же, грубо говоря, сейчас работаю только на себя, потому что для Альянса мои действия бессмысленны, а помощь Империи не является моей целью. Здесь, с тобой, я сам по себе, но я всё ещё на вражеской территории, и мои руки связаны. Если честно, я очень рад, что Кэнан дал мне это задание. Я отвык быть один и жить по принципу «каждый сам за себя» и… совесть уже не позволила бы мне такое своеволие. Не знаю, мне кажется, я поступаю правильно, потому что Кэнан поддержал меня. Возможно, это на самом деле как-то поможет сопротивлению, не обижайся. Траун не обижался. Эзра поделился с ним тем, что было у него на душе, и для чисса это много значило. — Твои родители сказали тебе что-нибудь по этому поводу? Эзра невольно улыбнулся, и его взгляд наполнился какой-то особенной теплотой, от которой у Трауна защемило где-то в груди. Это было очень трогательно, наблюдать за таким Эзрой, и в подобные моменты Траун только ещё больше убеждался, что прибегнуть к родительской любви было правильным решением. — Сказали, чтобы я слушал своё сердце.***
Траун не знал, как именно действовал Эзра, и что конкретно он делал, но, в скором времени после откровенного разговора он вдруг осознал, что парень явно ориентировался на определённый результат и, судя по всему, у него действительно что-то получалось. И Траун в этом удостоверился после обсуждения с императором некоторых деталей важного проекта. Это было необъяснимо — на каком-то метафизическом уровне Траун почувствовал, что император попытался как-то воздействовать на него, и что у него ничего не получилось. В течение всего разговора Траун как будто находился за прочным щитом, и ощущение их с Бриджером связи вспыхивало ярким пятном, когда он закрывал глаза. Император больше не мог влиять на него через связь родственных душ. Ни на него, ни на Эзру. И это навело Трауна на некоторые мысли.