***
Траун, учитывая составленный план работ, организация которых зависела от него, не сомневался, что командировка, которую Эзра разделял с ним, надолго не затянется — на самой окраине Галактики им был отведён срок в неделю. Траун не назвал бы себя тем, кто был склонен к романтизму, но, если отбросить официальную вражду между ним и Бриджером и оставить только тот факт, что они оба в данный момент находятся вдали от эпицентра затянувшегося противостояния повстанцев и Империи, там, где для того, чтобы их найти, надо очень постараться, — в подобных обстоятельствах в самом деле можно было почувствовать присутствие чего-то романтического. И в определённые часы (в вечерние, конечно же, чаще всего) Траун поддавался какому-то особенному воодушевлению, которое, хоть и возникало до этого раньше, теперь, когда они с Эзрой в буквальном смысле обособились чуть ли не от всей Галактики, стало необыкновенно ярким и всепоглощающим. Он бы не придавал этому такого большого значения, если бы не знал, что юный джедай испытывает те же чувства, что и он, и подпадает под идентичное ему настроение по вечерам. В связи с этим, с периодом, рассчитанным на выполнение задания, у Трауна рождались самые разные ассоциации, очевидные и не очень, но, самое главное, практически все из них были положительными, и думать о некоторых было не только приятно, но и даже в какой-то степени забавно. Например, он беззлобно усмехался с мысли, что, при опущении всех существенных формальностей они с Бриджером чем-то походили на новобрачных, у которых наступила фаза максимального сближения, во время которой происходит создание нового уклада жизни посредством притирания характеров и заложением основ половых отношений. У многих разумных рас и существ под такой процесс отводилось определённое время, которое следовало практически сразу за заключением союза между семьями — что-то вроде индивидуального туризма пары, так называемого свадебного путешествия. И, судя по всему, когда Траун развлечения ради размышлял об этом, то невольно принимал особенно задумчивый и оттого загадочный вид, потому что Эзра не мог понять, в чём дело, и почему чисс смотрит на него так таинственно, внутренне (Эзра это чувствовал) явно веселясь. Парень прямо спросил его об этом и получил честный ответ. Идею, в общем-то, Эзра оценил: ему самому стало весело, и он признался, что думает примерно о том же. Траун точно поднял ему настроение — у Эзры было такое улыбающееся лицо, что казалось, будто он борется с собой и пытается сдержать смех. Это была не насмешка над абсурдностью возникшего образа, как можно было подумать, — Эзру действительно позабавило совпадение их мыслей. Ну, ещё Траун уловил едва заметное смущение, совсем чуть-чуть — Бриджер сам вряд ли осознавал, что испытывает в данный момент что-то подобное. Тем не менее, Траун не смог не обратить на это внимания; он мысленно сделал заметку, что Эзру интересует такое. И понял, что не ошибся, когда парень в дополнение к теме беспечно и так же весело заявил, что он, в принципе, был бы не против свадебного путешествия. — Куда бы ты тогда отправился? — Незамедлительно спросил его чисс. Эзра на мгновение растерялся, застанный врасплох. Он на секунду задумался, возведя глаза к потолку. — Я никогда не видел моря. А ты? Есть какие-нибудь варианты? Траун пожал плечами. Он никуда особо не стремился в этом плане. Обычно всё получалось само собой, и служба закидывала его в самые разные места, где всегда было, что изучить и исследовать. Ему этого было достаточно. Данную тему они не стали развивать и в тот вечер (да и, в принципе, многим позже тоже) к ней больше не возвращались. Этот разговор не нёс в себе никаких намёков и обещаний, так как был направлен на то, чтобы узнать друг друга получше. Незаметно для себя перешагнув через стадию молчаливого привыкания, безотчётно поторапливая этот процесс с помощью осязания и внутреннего взаимного стремления одного к другому, оба достигли той степени доверия, при которой главным становилось не только это их обоюдное желание тесного физического контакта, но также и желание понять, что творится в голове у партнёра. И ставший таким частым вопрос «о чём ты думаешь сейчас?» или же элементарное осведомление о любимых увлечениях и прочем подобном было тем, что лучше всего подходило для осуществления поставленной цели. Конечно, в идеале таким занимаются при возникновении любых, хотя бы мало-мальски дружественных или союзных отношений. Но в начале их отношений такие вопросы на сближение заменяла оценка поступков и наблюдение за тем, как собственный соулмейт взаимодействует с другими людьми. Сейчас же, предоставленные друг другу, они могли прямо рассказать о себе и заполнить большинство пробелов. До этого как-то не представлялось удобной возможности — адаптироваться и завоевать доверие необходимо было быстро, поэтому они перескочили этот этап, положившись на связь родственных душ, раскрывающей истинные намерения и чувства каждого, и теперь навёрстывали упущенное. Таким образом, их отношения всё ещё развивались, и место, в котором они оказались, только способствовало ещё большему сближению. В самом деле, здесь было, на что посмотреть, и за пределы дворца выходить было вовсе необязательно. Несмотря на то, что гигантское строение подверглось некоторым достаточно серьёзным и заметным переделкам и переоборудованиям, имперской стилизации оно практически не подверглось, и основные архитектурные сооружения, предметы роскоши и дорогостоящая мебель остались нетронутыми. Траун находил это восхитительным — он очень трепетно относился к различным артефактам, которые могли многое рассказать ему о расе, к которой принадлежали. Ну, также не стоит забывать, что чисс был ценителем искусства, так что возможность прикоснуться к чужой мысли и тем самым понять её всегда будила в нём исследовательский интерес. А ещё в нём была заложена любовь ко всему эстетическому, и это существенно влияло на его восприятие действительности. Эзре тоже удавалось задевать его чувство прекрасного, и, пожалуй, даже в большей степени, чем уцелевшее после прихода Империи творчество здешнего коренного народа. Было в Бриджере что-то такое, позволяющее ему гармонично вписываться в окружающий его мир, не выделяться в нём и в то же время не теряться в его бесконечных недрах. Конечно, дело могло быть и в том, что он джедай, тот, кто наделён способностью видеть саму суть вещей. И Траун не смог не заметить в нём эту необыкновенную черту — умение быть целым с мирозданием. Однажды, возвратившись в выделенные ему апартаменты после собрания, чисс застал Бриджера медитирующим в одной из комнат. Эзра скромно разместился на подушке возле открытого окна, занимающего всё пространство от пола до потолка, скрестив ноги и положив руки себе на колени. Он выглядел спокойным (безмятежным, как бы сказал Траун) и в то же время сосредоточенным, внимающим, прислушивающимся к себе и окружающему его миру. Един с Силой, — вспомнилась Трауну как-то произнесённая Эзрой фраза, значение которой тот пытался объяснить ему в одном из разговоров на тему джедайского учения и соответствующих понятий (Траун не мог не признать, что обсуждать с парнем подобное очень занимательно и по-настоящему интересно). Глядя на замершего Эзру, чисс вдруг подумал, что именно в эти моменты он как никогда близок к тому, чтобы постичь хотя бы малую часть такого феномена, как Сила, являющейся неизменной составляющей всего живого. Наверное, он впервые ощутил себя настолько приобщённым к тому, что напрямую определяло и влияло на жизненный путь Бриджера. Траун почувствовал себя свидетелем прекрасного — сражённый испытываемыми эмоциями, среди которых можно было различить и те, которые принадлежали Эзре (умиротворение и покой, постепенно овладевающие чиссом), он поддался желанию продолжить исполнять роль молчаливого наблюдателя, чтобы за счёт этого быть причастным к создавшейся благодаря Бриджеру такой необыкновенной атмосфере. Он бесшумно опустился в кресло в противоположном конце комнаты, где он мог хорошо видеть Эзру и в то же время не мешать ему. Лучи заходящего солнца падали Эзре на плечи, руки и повёрнутую в сторону окна половину лица, делая кожу парня красивого медного оттенка. Бриджер был только в офицерских брюках и нательной майке — снятые для удобства сапоги стояли неподалёку, а китель Траун заметил небрежно брошенным в одном из кресел. Это вызывало некоторое чувство диссонанса — Эзра умел маскироваться, и делал это превосходно, тем не менее, конкретно сейчас он никем не притворялся, и поэтому выглядел, как джедай в имперской форме. В прямом смысле. И Траун подумал, что, увидь он такое зрелище гораздо раньше, он, вероятно, оказался бы в сильном смятении, так как воспринял бы Бриджера как джедая, как кого-то чужеродного, врага Империи; сейчас же он видел просто Эзру, который, несмотря форму и прочие отличительные знаки оставался самим собой, являлся ему, Трауну, союзником. Соулмейтом. И совершенно неважно, что Эзра джедай. Для чисса он невраждебен. Траун делил с Эзрой тишину ровно до того момента, пока до следующего собрания не осталось около пятнадцати минут. Тогда Траун поднялся со своего места, пересёк помещение в несколько шагов, приблизившись к неподвижному парню. Солнце почти село, и совсем скоро должно было окончательно стемнеть; он закрыл и запер окно, накинул Эзре на плечи его китель и только затем вышел. Он не знал, контролирует ли Бриджер во время длительных медитаций температуру своего тела, поэтому решил хотя бы немного подстраховаться и не дать Эзре сильно замёрзнуть. Наверное, это был единственный существенный минус данного мира — достаточно резкая смена температуры днём и ночью. Днём солнце прогревало землю и воздух, и от этого было тепло. Ночью же наступал ощутимый холод, и хоть как-то утепляться было необходимо. В помещениях было так же — пока светило солнце, с температурой всё было в порядке, а вот с наступлением темноты становилось прохладно. С отоплением на базе дела обстояли неважно, потому что местные жители, согласившиеся на сотрудничество с Империей, продолжали занимать жилплощадь во дворце — прислуга, работающие на благо имперской системы инженеры, помогающие с обустройством, а также с адаптированием местных технологий под имперские стандарты, и много кто ещё, такой же немаловажный — напрямую зависели от смены тепла и холода, так как это было частью их жизненных циклов. Поэтому ради здоровья и безопасности (на самом деле, чтобы не понижать их трудоспособность) рабочих огромное строение полностью не отапливалось, — обогреватели находились только в помещениях, отведённых для людей, и включались ближе к вечеру. Таким образом, у каждого имперца на базе имелся определённый набор для утепления: после захода солнца на форму надо было надевать что-то дополнительно, а ночью приходилось спать под тёплым одеялом с покрывалом сверху и с грелкой в ногах. Траун с Эзрой так же, как и все, следовали установленному порядку. Бриджер, хоть и не был ограничен в передвижении (с обязательным условием не привлекать к себе внимания, разумеется) и мог, избежав некоторых формальностей, занять чуть ли не любое свободное помещение, всё же предпочёл держаться Трауна. Он с самого начала, ни в чём не сомневаясь и ни о чём не раздумывая, поселился в апартаментах гранд-адмирала, определив их как за то место, куда, в случае чего, можно вернуться, этакий своеобразный штаб, островок гарантированной безопасности. Впрочем, совсем не исключено, что на его решение значительно повлиял тот факт, что на долю Трауна полагалась просто невообразимо (по мнению Эзры) огромная кровать, на которой свободно могли уместиться три человека, если вообще не лотоволк небольших размеров, и, лишь раз увидев её, отказаться от возможности посмотреть сны в море из пухового одеяла он не сумел. Нет, дело было вовсе не в том, что он поддался роскоши — Эзра по-прежнему мог спокойно заснуть при самых разных условиях; бурная и опасная жизнь мятежника научила его спать даже стоя, порой помещая в достаточно неудобные для сна обстоятельства. Так что такую хорошо обустроенную постель он воспринимал не иначе как приятный бонус, воспользоваться которым определённо стоило, хотя бы ради интереса и пополнения опыта как сновидца. Тем не менее, даже Траун на мгновение засомневался в мысли, что Бриджер остался обитать в апартаментах, чтобы они могли дольше проводить время вместе — в их первую ночь на базе чисс со своей половины кровати наблюдал, как Эзра оценивает мягкость перины, старательно пружиня на ней, и не забывает с таким же усердием проверить и подушку, столько же времени потолкавшись в неё локтем; щупает одеяло с таким видом, будто таким образом сможет узнать, из каких материалов оно сделано. Всё бы ничего, но от парня буквально несло прям-таки настоящим детским восторгом, и Траун был уверен, что, если бы он задержался допоздна, то Эзра, возможно, ничуть не расстроился бы и без проблем придумал бы себе занятие, связанное с кроватью. Чисса это никак не задело, и он не стал тогда мешать Бриджеру, но, как бы то ни было, он оказался прав в своём предположении. Он убедился в этом, когда на следующий день действительно сильно припозднился, разбирая отчёты (и это между прочим было неумышленно), и, войдя в спальню, увидел, что Эзра натаскал кучу подушек и сложил из них домик. Что ж, это было… забавно. Серьёзно, чего только одни торчащие из-под неустойчивой на вид конструкции ноги стоили. Бриджеру было весело, и Траун прекрасно это чувствовал. В тот момент ему даже стало интересно, на что ещё хватит Эзре воображения. Единственное, что мог придумать лично он сам — лечь и сразу же провалиться в сон, ни о чём не думая. И его это устраивало. Так или иначе, в дальнейшем, в течение всей оставшейся командировки, Эзра своему внутреннему ребёнку воли больше не давал. Он ограничился тем, что перед самым сном недолго возился на месте, чтобы принять максимально удобное положение. Впрочем, изобретательность не покинула его — он продолжил фантазировать, только теперь его мысли основывались на другом роде вещей, местом исполнения для которых такая шикарная кровать подходила просто идеально. Свои идеи он озвучивал Трауну. И тот уже не оставался в стороне случайным наблюдателем, а был непосредственно участником затеи, таким же исполнителем, как и Эзра. Это тоже была своеобразная игра — так назвал бы это сам Эзра. Это был любопытный эксперимент — сказал бы об этом Траун. Тем не менее, о содержании своих действий оба думали одинаково: это точно было совместное исследование того, что им обоим нравится или может понравиться. И это в самом деле было так. …Эзра молча наблюдал, как Траун выдавливает на пальцы содержимое тюбика. Чисс выглядел крайне сосредоточенно — он намеревался сделать всё правильно, так, чтобы им обоим доставить удовольствие. Эзра это понимал и, чтобы тоже посодействовать на подготовительном этапе, постарался устроиться поудобнее и для себя, и для Трауна. Он принял максимально открытую позу — он полусидел, откинувшись на гору подушек, спиной чувствуя, как они нагреваются от его тела, без стеснения развёл согнутые в коленях ноги. Он замер в волнующем ожидании, возбуждаясь от одних только мыслей о предстоящем. Траун не заставил его долго ждать. Эзра держал мышцы расслабленными, честно стараясь не напрягать живот и для надёжности вцепившись руками в подушки. Прикосновения Трауна были неторопливыми — он начал с того, что просто распределял влагу поглаживающими движениями, каждый раз ненадолго задерживаясь на расслабленном кольце мышц. Траун, увлечённый процессом, не сразу догадался поднять взгляд на лицо Эзры, который так и не издал никакого звука. Плечи Эзры были заметно напряжены; весь раскрасневшийся, он кусал губы, сведя тёмные брови к переносице. Траун встретился с ним глазами, тут же чувствуя, как поднимается внутри невыносимое желание поцеловать Бриджера, уже такого разгорячённого и взбудораженного. Он не стал тянуть с этим и наклонился вперёд, непреднамеренно вынудив Эзру расцепить зубы, чтобы приоткрыть рот и нормально ответить на поцелуй. Сминая горячие губы, он скользнул пальцем внутрь анального отверстия, тут же ощутив, как сократились мышцы; судя по тому, как шумно Эзра выдохнул, когда Траун отстранился, он явно забывал дышать, от волнения задерживая в лёгких воздух. — Дыши, Эзра, — негромко напомнил ему чисс, в то же время добавив второй палец. Эзра послушался сразу, повторно делая выдох, не сдерживая в этот раз глухой стон. Трауну стало жарко. Его вело от того что он слышал, видел и чувствовал. Чувствовал как физически, так и по связи, легко возбуждаясь от поступающего в мозг двойного объёма информации. Траун безостановочно двигал пальцами, осторожно давил на стенки, входил до самых костяшек, свободной рукой крепко удерживая за бок, ребром ладони упираясь в тазовую косточку. Эзра потянулся к своему члену, и движения его руки заводили Трауна ещё сильнее, заставляя невольно ускориться. Он не прикасался к себе и компенсировал это, касаясь Бриджера. От долгого напряжения у Эзры мелко затряслись ноги, и Траун остановился, вынул пальцы. Он поцеловал Эзре колено; оглаживая его бедра, придвинулся, вовлекая в поцелуй, и именно в этот момент Эзра со стоном кончил, зажав Трауна ногами в оргазменном спазме. Траун почувствовал, как его самого сводит такой же судорогой от одного только голоса Бриджера, от того, что он физически ощущает, как содрогается тело парня. Эзра медленно выдохнул, восстанавливая дыхание, окончательно расслабляясь под Трауном. Вытащил из-под него руку, обнял его за шею, прижимая к себе; вторую руку он опустил Трауну на затылок, зарываясь в волосы. Замер, не желая отпускать. Траун тоже ненадолго затих. Он сосредоточенно прислушивался к тому, как дышит Эзра, не пропуская ни вдоха, ни выдоха. В голове было приятно пусто, и в данный момент ничего, кроме объятий, ощущения внутреннего тепла и наступившей безмятежной тишины больше не имело для него значения. Он очнулся, когда спину стало холодить. Он немного отстранился от Бриджера, посмотрел в его задумчивые глаза и, увидев в них скромную просьбу, поцеловал его, неторопливо и мягко. Только затем чисс отодвинулся, давая парню место, и взял подготовленное полотенце, чтобы обтереться. Потом оба забрались под одеяло, и Эзра, разрушив хорошо сложенную кучу, притянул к себе за угол сначала одну подушку, подумал, что для двоих будет маловато, и ухватился ещё и за другую. Лёг лицом к Трауну. — Это было недолго, — подвёл итог. — Это не должно было быть долго, — если бы Траун не знал Бриджера столько времени, он бы, возможно, принял высказанное Эзрой за претензию. Но, зная Эзру достаточно хорошо, он мог бы без труда распознать смятение или недовольство по поводу собственной выдержки. Если бы те были, разумеется. Однако, нет, Эзра остался всем доволен, даже более чем, и Траун это не только знал, но и чувствовал. Эзра просто констатировал факт, не более того. Ему хотелось что-нибудь сказать, но говорить как будто было и нечего; Траун ответил ему тем же тоном, подтверждая его слова и удовлетворяя тем самым возникшую потребность в диалоге. Совсем не странно, но желание обменяться мнением, хотя бы в двух словах, он тоже ощутил. И это исполненное желание было приятным дополнением вечера. — Мне понравилось. Мне тоже Что ж, в будущем они обязательно это повторят.***
Если до командировки Траун и был в чём-то не уверен, то, после того, как они с Бриджером перешли обратно на «Химеру» и возвратились в знакомые просторы Галактики, где потом чисс попрощался с Эзрой, и тот, видимо, считая свою миссию выполненной, покинул разрушитель, то теперь он ни в чём не сомневался. Безусловно, Эзра существенно повлиял на его выбор — на то, как с парнем обошёлся Палпатин, он не мог закрыть глаза. Он знал, что Эзра не будет мстить, и сам он, в общем-то не собирался этого делать. Многие моменты Траун увидел с новой стороны и счёл нужным воспользоваться этим, применить к возникшему внутреннему протесту, нежеланию подчиняться тому, кто представлял для них с Бриджером угрозу. Поэтому, проведя с Эзрой достаточно времени, он утвердился в своих намерениях действовать против императора, прикидывал, к каким методам ему стоит прибегнуть. К принятому решению его также подтолкнули собственные принципы и жизненные стремления. Он не просто хотел окончательно выйти из-под влияния лорда ситхов и, всё же, как-то, но отплатить ему за содеянное; он не перестал чувствовать себя частью системы, в которой существовал, и покидать её не намеревался. Эти желания можно было совместить, но самым радикальным образом — свергнув императора и заняв его место. И Траун собирался сделать это.