Разбитой вазой я упал на пол
Как в старой сказке, я не знал, кто волк
Я ничего не могу с собою сделать
Я ничего не могу с собою сделать
***
Больно. Темно. Плохо. Страшно. Горло разрывает. Нечем дышать. Голоса. Они везде, они не перестают шептать. Мне так страшно. Я больше не могу. Пожалуйста, помоги… Где ты? Почему тебя нет? Зачем ты ушла? Зачем ты оставила меня с ними наедине? Пожалуйста, вернись! Как ты думаешь, они придут и за мной? Нет, нет, нет, нет! Уходи, я тебя ненавижу, ты оставила меня! А умирать больно? Тебе было больно? Знаешь, скоро снег растает, все зацветет… Замолчите! Хватит! Я не хочу больше вас слышать! Заткнитесь! Заткнитесь! Заткнитесь! Там что-то капает? Это вода? Нет, нет, нет, нет, не хочу… Нет, не так… здесь кто-то есть? Я слышу шаги? А если просто потерять память? Забыть навсегда и просто начать заново? Может, умереть, как это сделала ты? Как больно. Как болит голова, а они все говорят и говорят. Может, это ты говоришь? Ха-ха-ха-ха, как все это забавно. Посмеешься со мной? Нет, все не так! Все совсем не так! Не хочу! Не. Хочу. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно.***
Тише едешь дальше будешь выбирайте номера Ты сегодня не рискуешь можешь смело поиграть Чет нечет чет нечет чет нечет чет чет нечет Чет нечет чет нечет чет нечет чет чет нечет Слушай голос мой, иди по следам Заберу твою душу и никому не отдам
Прошло две недели с пропажи Стаса. Школьные будни тянулись медленно, словно вязкий мед. Мрачная и давящая обстановка потихоньку уходила на задний план, скрываясь за рутиной. Но мои одноклассники все еще были где-то в глубине души подавлены и испуганы. За этот небольшой промежуток времени мы сблизились с Зинченко. И все, казалось, было хорошо, но меня тревожила Ира. Больше недели ее не было в школе. Но вот вчера она вышла на занятия. И меня сковало ощущение, что первое мое впечатление о ней — сон. Тихая, словно утонувшая в себе, оболочка прежде хамоватой стервы. Белое полупрозрачное лицо с чёрными пятнами синяков под глазами. Худое, словно измождённое, тело с острыми углами костей. Что-то сильно изменилось в девушке, она начала чахнуть подобно дереву, сражённому засухой или паразитами. Может, и в ней поселились те же «паразиты», что пожирают меня изнутри? Где-то на подкорке сознания мне хотелось уберечь ее, закрыть от ужасов, которые могли преследовать ее. Я не хотел, чтобы она испытывала тоже, что и я. И вот уже два дня подряд я доводил Иру до калитки ее дома. И сегодняшний день тоже не отличался от остальных. После скучных уроков я перехватил ее, на автомате идущую домой, и зашагал рядом. Всю дорогу нас преследовала какая-то замогильная тишина, нарушаемая только хрустом снега и шуршанием затихшего леса. Тот словно что-то чувствовал, а может, и что-то знал. Затихший, словно испуганный зверёк, он осторожно поглядывал на нас, провожая своими вездесущими тёмными глазами. Что-то будет? Это затишье перед бурей? Кончики пальцев лизнул ветер, и по моей спине пробежались мурашки. Я надеялся, что все обойдётся, но червяк сомнения шебуршался за задворках души. Как обычно не прощаясь с Ирой, я оставил ее у калитки. Удаляясь от ее дома, я обернулся. На белом снегу все еще стояла худая фигура обездвиженная, словно статуя. Я снова ощутил холодок, пробежавший по коже. Последний раз пробежавшись глазами по замерзшему силуэту, я отправился домой с каким-то горьким привкусом страха.***
Чет нечет чет нечет чет нечет чет чет нечет Чет нечет чет нечет чет нечет чет чет нечет
Темнело. Худая сутулая фигура отбрасывала длинную подрагивающую тень на дорогу. Вдалеке шумел лес. Мягкий падающий снег припорошил кроны деревьев и хрупкий силуэт. Холодало. Вокруг не было ни души, только вязкая тишина, бившая по перепонкам. До человеческих ушей не доходило ни единого звука, словно все замерло, затаилось, боясь и шелохнуться. Вдруг фигура резко пошатнулась, и дернулась, словно от испуга, и, схватившись за голову, сорвалась с места. — Нет, нет, нет! Пожалуйста! — крик пронесся юркой птичкой между деревьями. Те нервно зашептались, засуетились. Девушка не глядя, пугаясь и отскакивая от всего, бежала вперед. Ей все казалось, что ее догоняют, что ее схватят, что на каждом метре дороги могут поджидать ее Они. А назойливые голоса все говорили, все науськивали ее. «Беги, беги, беги», — шептали одни. Другие кричали и разрывали острыми когтями каждую клеточку мозга, принося немыслимую боль. Все кружилось. Вокруг, казалось, шныряли туда-сюда тени причудливых форм. Вот словно волк в кустах затаился, желая наброситься на добычу. Вот будто лось стоит, покачивая огромными страшными рогами со свисающими конечностями, то ли человеческими, то ли звериными. Вот странные искореженные лица, они то улыбались, то скалились. Мир плясал и переворачивался, заставляя девушку с криком покачиваться и обдирать руки о кору деревьев, пытаясь не потерять землю под ногами. Ветки били по лицу, рукам, ногам, словно запрещали бежать вперёд, словно ограждали от чего-то неминуемо-плохого. Смех, плач, крик, злость. Все звери попрятались, боясь странного человека, меняющего эмоции как по щелчку. Ира двигалась хаотично, постоянно то останавливаясь и хватаясь за голову, то снова начиная бежать не разбирая дороги. Ее преследовали ее же страхи, видения, монстры, рождённые ее воображением. Кровь, страх, безумство и лес, испуганной птицей шелестящий ветвями. Все тропинки плакали грязной талой водой. Словно черные слезы, стекали капли по голубоватому снегу. Новорожденный крупный месяц тускло освещал извилистые дорожки между косматыми и мощными соснами. Под ногами девушки хлюпало. Грязь, перемешанная с растаявшим снегом, засасывала ступни, будто хотела затормозить человека, не дать ему пройти. Но ничего не могло остановить Кузнецову. В ней словно проснулся дикий зверь, лишенный возможности трезво оценивать ситуацию. Бешенный зверь. Что может сделаться с человеком, опьяненным безумием, в лесу? Разве может он защитить себя? Разве может он спастись? Тьма, окутавшая деревья, разве покажет, что ждёт впереди? Человеческому глазу недоступны тайны темного леса. Человеческому уху недоступны тихие шаги и шепот, предостерегающий от опасности. Человек — ничто во власти леса, который решает, будет жить путник или станет кормом зверей. Стоит лишь прислушаться, приглядеться, и, может быть, человеку покажут путь домой? Вдруг тишину леса снова разрезал громкий крик боли и страха. Воздух пропитал тяжёлый аромат крови и сырой земли. Маленькие камни с налипшим грязным снегом скатывались со склона обрыва и падали на поломанное тело внизу. Ира лежала в неестественной позе хрипя и поскуливая от боли. Все ее тело было словно кукла, которой обрезали верёвки. В затуманенных слегка закатившихся глазах отражалось почему-то яркое небо с ясными силуэтами звёзд и месяца. Тишина снова обняла лес. Все снова успокоилось и затихло. Слышны были лишь редкие всполохи крыльев ночных птиц и тяжелое дыхание. Сколько времени прошло — неизвестно. Лишь месяц потихоньку плыл по темному морю небосклона. Минуты, часы, секунды тянулись патокой, сливаясь друг с другом в безвременье. Вдруг неожиданно послышались тихие шаги, такие легкие и плавные. Им вторил тихий шелест перьев о землю, казалось, будто шла большая, гордая птица. Ира хотела было повернуть голову на звук, но тело вновь пронзила адская боль, поэтому ей ничего не оставалось, кроме как покорно ждать приближающегося существа. Больно. Ее недавнее безумие растворилось, оставив после себя лишь бесчисленные травмы и нескончаемую боль. Разве все должно было быть так? Ее уже две недели мучало обострение психического заболевания. И вот, казалось, все хорошо, она может мыслить трезво, она может снова ходить в школу. Ей больше не видятся силуэты, пришедшие за ней, и не слышатся их назойливые, вечно преследующие и донимающие голоса. Они больше не шепчут в голове о смерти, о сестре и о чертовом лесе. А сегодня они будто с новой силой напали, схватили за горло и не отпускали. Страшно. Больно. Думать сложно, лишь звук шагов в ушах отбивает также, как стук сердца. Тук, тук, тук. Они все ближе и ближе. Тук, тук, тук. Черные ботинки остановились рядом с головой и в лицо Кузнецовой посмотрела личина Ворона, заслонив собой небо. — Пр-ривет, непослушная дур-рашка, зачем ты сюда пожаловала? Только беду накликала, — словно промурчал Ворон и присел на корточки. Он аккуратно взял безвольное тело и подтянул его к склону, придав телу девушки полусидячее положение. Та лишь выдохнула, почувствовал некое облегчение, пришедшее с руками Ворона. Но вдруг ее прошибла мысль. — В-вы? — вскрикнула она, затрепыхавшись в его руках что есть мочи. — Это вы убили мою сестру! Вы! Вы во всем виноваты! — Тшшшш, успокойся, — мягкий шепот легко коснулся окровавленного уха. — Нет! Уйдите, вы убили ее! Вы убили мою сестру просто так! Зачем, зачем?! — закричала девушка, захлебываясь и кашляя кровью. Ее тело била мелкая дрожь, искривленные под неестественным углом конечности плетьми волочились по земле, отблёскивая грязными, оголенными костями. — Мы не убивали ее. Ее убили они. Люди. — Вы лжете, вы убили, убили, убили, убили! — все не успокаивалась девушка. Слезы, рекой стекающие по впалым щекам, смешивались с грязью и кровью и падали на землю, разбиваясь на мелкие осколки. Черная когтистая рука опустилась на её голову, и Ира, пискнув, неожиданно затихла. Ее тело расслабилось, став ватным и мягким, словно у плюшевой куклы. — Мы не убивали, — снова мягко сказал мужской голос. — сама посмотр-ри. Темнота окутала девушку.Мост стеклянный между нами
Еле слышен чей-то крик
Стали близкими врагами
Я твой тайный проводник
Flashback Небольшая поляна, окружённая лесом, могучим, темным, величественными. Ночную тишину разрезают крики. Злобные, острые и противно-визгливые. Небольшая компания из парней, повадками похожих на диких зверей, окружила кого-то. Резкие и агрессивные движения и звуки ударов тревожили деревья. Те шумели, тянулись худыми пальцами, стараясь схватить нарушителей, успокоить, защитить? Девичий плачь и крики боли резали по ушам, раздражая и пугая живность. Ночь словно была пропитана страхом и смертью. Вскоре все стихло, лишь хрупкая фигура осталась лежать у дерева, истекая багровой кровью. Тихое, хриплое дыхание еле касалось потрескавшихся губ. Вдруг от кромки леса отделилась темная фигура, она плавно подошла к лежащему телу и опустилась на корточки. Птичья рука погладила по слипшимся волосам. Клюв что-то прощелкал, и изможденная девушка слегка улыбнулась и кивнула. Лес тяжело вздохнул.Этот вечер театральный Скрасит монотонный день Голос мой слегка печальный Спрячет всех сомнений тень
— Вот видишь, мы не убивали ее, только лишь попытались дать ей возможность пер-рер-родиться. И тебе мы даём шанс. Ты хочешь быть р-рядом с ней? — спокойно сказал Ворон, мягко поглаживая по голове и наблюдая за состоянием лежащий девушки. — Хочу, всегда хотела… — произнесла она, захлебываясь слезами. — Но разве так можно? Как? — Тебе можно. Ты не выжила бы. Они виноваты в ее смерти и в твоей. Мы пр-росто хотим дать ша-анс, — протянул мужчина, почесывая клюв. — они убили не тех. Они нар-рушили планы и р-равновесие. Нам не нр-равится. — П-почему вы это знаете? Откуда? — совсем уже хрипло и тихо спросила Ира. Слезы с новой силой потекли из глаз, словно отдавали всю тоску и сожаление подтаявшей земле. — Лес многое знает, многое видит и не любит, когда что-то делают не так, нар-рушая законы. Тебе пор-ра, закрывай глазки, — нежно промурлыкал ворон и мягко провел по векам девушки, прикрывая их. Лес вокруг успокаивающе зашумел, словно пытаясь избавить Иру от боли, сжиравшую ее тело. Ворон коснулся клювом лба, и девушка почувствовала, как силы постепенно покидают ее, утекая глубоко в землю. С каждой секундой ее сознание словно отделялось от тела, словно становилось чем-то другим, чем-то большим, нежели человеческая оболочка. Шум леса становился все громче, все отчетливей. Он был каким-то другим. Отличался от обычного. Теперь девушка как-будто слышала каждую сосенку и березку, что росли на территории. И где-то совсем рядом чувствовалось что-то такое знакомое, родное, любимое. Все существо девушки тянулось туда. И спустя несколько минут душа успокоилась. Она обрела то, что так желала. Лес окутали тишина и спокойствие.***
Чет нечет чет нечет чет нечет чет чет нечет Чет нечет чет нечет чет нечет чет чет нечет
— Доброе утро дети, — безжизненно произнесла «сухостой» и села на свое место, заправляя за ухо выбившуюся прядь волос. — У нас снова будут гости, посидите минуту в тишине. Весь класс замолк в ожидании этих гостей, минута показалась вечностью, словно желе заступорилось на месте. Я сидел за последней партой и внимательно разглядывал класс. С первого моего появления здесь он знатно поредел. Будто кто-то вырубил молодые деревья из соснового бора. Я задержал свое внимание на Сереже, который вальяжно растянулся на последней парте соседнего ряда. Он закинул ногу на ногу, одна рука висела, будто безжизненная культа по шву, а другая на столе держала единственный предмет, который у него был при себе — ручку. Увидев мой взгляд, он пристально посмотрел в ответ, будто спрашивая «че?», но я лишь покачал головой из стороны в сторону и отвернулся. Тишину нарушил стук в дверь, сухостой вздрогнула и медленно, как изваяние, повернула голову на стук, при этом корпус ее оставался прямым и недвижимым, как скала. — Утро, — мрачно сказал вошедший представитель закона, за ним зашли женщина средних лет с заплаканными глазами и мужчина, удерживающий её за плечи, но дверь почему-то никто не закрыл. — Я не буду в этот раз перед вами распинаться, — его голос звучал скрипуче и надломлено, глазами он рыскал по кабинету, прямо дикий зверь на охоте. — Скажу прямо, как есть, хотя ваша учительница просила быть мягче, вы все-таки дети. — Ему удалось передразнить сухостоя очень правдоподобно, отчего она хмыкнула и отвернула голову. — Я же считаю, что вы уже никакие не дети. Вы взрослые люди, которые должны отвечать за свои поступки. — Его лицо скривилось, и дёрнулся кадык, будто он хотел сплюнуть накопившуюся слюну, но вовремя вспомнил, что находится не на улице. — Можно ближе к делу, — спросил Сережа с самым спокойным лицом в мире, будто перед ним был не представитель закона, а приятель или одноклассник. — Зинченко! — возмутилась учительница и грозно посмотрела на него, но ему было плевать: он вытащил из кармана жвачку, засунул одну пластинку в рот и начал звучно ей чавкать. — Если совсем кратко, то пропала ваша одноклассница. — Еще одна? Когда? — заголосили все одновременно, и лишь мой вопрос прозвучал в тишине, как колокол местной церквушки: кто? Журавлев долго смотрел на меня, показывая все свое недовольство, на его лице читалось презрение и злость, открыв свой рот и пошевелив губами, сквозь стиснутые зубы я услышал то, отчего в жилах похолодела кровь, сердце упало в пятки, а в ушах зазвенело. — Ирина Кузнецова. — После этих слов женщина расплакалась, прикрываясь носовым платком и утыкаясь мужу в плечо. — Ах, — произнесла сухостой и закрыла рот ладошкой. — Когда вы её в последний раз видели? — перекрикивая общий гомон спросил мужчина. — Да вчера, кажись, наша шпала провожал ее до дома, — ответил Сережа, надул шарик из жвачки и громко его лопнул, при этом отвратительно смеясь. Кажется, ему было все равно на родителей Ирины. — Это правда? — уточнил милиционер, глядя мне в глаза, сложно было не догадаться, про кого говорил Зинченко. — Да, — тихо ответил я. — Я проводил ее до дома, и ушел к себе. Больше я ее не видел, сегодня она не пришла в школу, и я подумал, что она заболела. В последние два дня она ходила расстроенная чем-то, все время отмалчивалась и не разговаривала со мной, а до этого долго отсутствовала. — Зачем же вы ее провожали тогда? — интересуется мент. — Потому что люди пропадают, в частности наши одноклассники, я боялся за нее. — Почему именно за нее? Что ты об этом знаешь? — мужчина, словно грозовая туча, надвигался на меня очень медленно, по его взгляду я был готов прочитать, что он готов убить меня. — Ничего, ничего я не знаю. — Ты же понимаешь, что ты, получается, последний, кто ее видел живой? — он давил на меня эмоционально, и я это чувствовал, мне хотелось сжаться в клубок и укутаться в плед с носом. — Почему я? Она же домой пошла, я сам видел. — По всей вероятности она не дошла. Нам придется забрать Вас в участок для дальнейшего расследования дела. В данный момент Вы являетесь главным подозреваемым в этом деле. — Он снова начал надвигаться на меня, словно коршун, в руках у Журавлева поблескивали наручники. В этот момент все звуки словно испарились. Шумящий и удивленный класс, всхлипы взрослых, шум за окном — все исчезло, остался лишь цепкий взгляд милиционера и его громкие шаги. — Но я же «по суду недееспособен»! — горячо выкрикнул я, по привычке передразнивания последние слова. — Вы не имеете права, без моих законных представителей! — Вообще-то имеем, и они не против, — в кабинет неожиданно вошли мои родители. Эмоции на лице матери практически не читались, кроме разочарования я не видел в нем вообще ничего, а вот лицо отца перекосила грусть. Будто я не их сын, будто они не будут меня защищать от ложных обвинений. — Мам? Пап? Что вы здесь делаете? Скажите же им, что я этого не делал! — Я медленно начал пятиться к окну, ноги не гнулись совершенно, будто они деревянные, как стволы деревьев, а в ботинках тонны железа. — Сынок, они пришли к нам, и все рассказали… — начал отец. — Не говори с ним, тебе же ясно дали понять, кто в этом всем замешан, — зло посмотрела на меня мать так, будто видела перед собой не меня, а чудовище. — Мам? Что ты такое говоришь? Я никого не убивал и не похищал, — голос мой дрожал, а перед глазами все мутнело, в кабинете царила полная тишина, казалось даже лес за окном затаил дыхание, и от каждого моего шага одноклассники отшатывались, будто я прокаженный. — Сынок, они нашли у тебя таблетки, и сказали, что ты мог сделать это в состоянии аффекта, — снова предпринял попытку отец объяснить мне, что происходит. — Что? — на моем лице было написано полное непонимание, но через некоторое время все-таки дошло: — Но мне же их врач прописал! Вы сами заставили меня их пить! Я никого не трогал, поверьте мне! — Милиционер стоял в двух метрах от меня, и он, такое ощущение, был готов меня сожрать, поглотить как маленького ребёнка или зверька, тщательно пережевать острыми зубами, а остатки выплюнуть и раздавить. — Нет, я не трогал Иру, — зашептал я, и в момент, когда капитан меня уже было настиг, схватил ручку окна, резко опустил вниз, дернул створку на себя и выпрыгнул на улицу. Перед прыжком мужчина успел поймать меня за полы рубашки, поэтому я не смог правильно сгруппироваться и упал боком, сильно ударив ногу. Кое-как встав, я поковылял в сторону леса, не оглядываясь на школу. — Держите его! — закричал капитан. — Антош, — последнее, что я услышал от отца. Я ринулся со всех ног в лес, превозмогая дикую боль в ноге.***
Надевай костюм но снимай свою маску Тебе очень страшно но не придавай огласке Слушай голос мой иди по следам Заберу твою душу и никому не отдам
Я бежал и бежал, морозный ветер, кажется, уже обжигал кожу, лёгкие ещё чуть-чуть и откажут мне в работе, а больная нога горела огнём и простреливала все тело. Я немного замедлил бег, что оказалось глупым решением, потому что больше не смог набрать нужную скорость. Мне пришлось полностью остановиться и сесть на снег. Согнув пока здоровую ногу в колене, я уперся в нее лицом, слезы душили меня, не давая вдохнуть. Голыми руками я сжимал снег, давил его что есть мочи, он стекал по моим пальцам, обмораживая их. — Черт, черт, черт, — я яростно раскидывал снег в разные стороны. Хотелось кричать, но остатки моего разума понимали, что нельзя, иначе милиция меня найдет. В голове крутился рой мыслей и вопросов, «что же сейчас делать?», «как теперь быть?» и «где Ирина?». Но на все эти вопросы я не мог ответить себе, не говоря уже о том, чтобы спросить у кого-нибудь. Да и у кого? Я в чертовом лесу, в одной рубашке, джинсах и летних кроссовках. Куда пойти? Домой? Нет, смысла нет, там меня в первую очередь и будут ждать. Тогда куда? И тут до моего мозга начало доходить, что я остался совсем один. Здесь, в этой провальной дыре, у меня нет Н.И.К.О.Г.О, я один, и нахер никому не нужен. Меня предали даже собственные родители, ладно, мать, она никогда меня не хотела и толком не любила, но отец? Тот самый человек, который учил меня кататься на велосипеде в пять лет, тот самый, который впервые отвел меня в школу, который научил давать отпор, просто стоял и смотрел на это все. С легким сожалением и испугом? Но этого недостаточно совсем. Что там они говорили? Таблетки нашли? Так ведь эти самые таблетки они же меня и заставляли пить, как бы я себя плохо не чувствовал. Я медленно поднялся с земли, снег прилип к джинсами и намочил тонкую ткань, отчего стало еще холоднее. Ноги почти не шевелились, и я медленно шагал, не разбирая дороги, сложив руки на груди, потому что так чуть-чуть теплее. Как там было в детской сказке? «Куда идешь? А так куда ноги ведут» Вот это я так чувствовал себя сейчас, раньше я этого не понимал, а теперь сам в такой ситуации. Солнце уже садилось за горизонт, и на улице становилось темнее и холоднее. Меня уже не трясло от холода, тело онемело, я перестал чувствовать конечности, но все продолжал идти вперёд, не разбирая дороги. «Может, сегодня этой ночью я умру и мои страдания закончатся?» — подумал я и неожиданно полетел на землю, споткнувшись о корни, которые до того не заметил. Джинсы на коленях порвались с громким треском, жесткая древесина легко распорола нежную кожу, и из открытой раны скорым ручейком заструилась алая кровь, окрашивая синюю ткань и белый снег. Я все же поднялся с колен, приложив последние силы. В голове из-за резкой боли шумело, меня мутило и резкая тошнота подкатила к горлу, обжигая его, словно пламя. Я сблевал на мокрый снег остатки утренней еды и желчь. Тонкая нить слюны тянулась от губ к снегу, но мне было совершенно плевать на нее. Смахнув рукавом вязкую нить, пошатываясь, я пошел дальше. Невдалеке вдруг забрезжил костер — единственная надежда на спасение — я в душе понадеялся, что они приютят меня и дадут погреться возле него. Сил уже почти не было, ноги заплетались, а голова все кружилась, в какой-то момент я перестал понимать, шумит лес вокруг или у меня в голове. Я пробирался сквозь кусты и низкие ветки деревьев, которые нещадно хлестали по лицу, оставляя красные отметины, словно следы от когтей. Последний рывок и…. — Можно…мне у вас…погреться? — выдавил из себя я, не сразу замечая, что возле костра сидели совсем не люди, а звериные морды с горящими глазами. — Я…погреться х… — Че ты хочешь? — разъяренно спросил огромный нечеловек с мордой медведя. — Я… — попытался я снова повторить свою просьбу, но не вышло, перед глазами все начало плыть и чернеть. К танцу огня подключились деревья и старые знакомые в звериных личинах. Глаза закатились, и я начал падать во тьму, надеясь больше никогда не открыть глаза.***
Он там, где ему спокойно. Он там, где ему место. Он там, где не страшно умереть…