tokyo misery

— Меня от тебя тошнит, Санзу, — процедил сквозь зубы Манджиро. Его душил запах табака, что туманом остался после Ханмы. Потому что он напоминал ему всегда о брате. Словно через облако дыма рядом с ним всегда был Шиничиро. И Сано в такие моменты особенно чувствовал себя никчёмным и прогнившим. Майки действительно ненавидел каждую секунду, что проводил в группировке, но иного выхода он не видел. — Я всё равно люблю тебя, Майки, — с глупой надеждой в глазах сказал на выдохе Харучиё. — И ты знаешь, что любил, — ногой пиная какой-то камень, что так удачно оказался у носка его берца. — И буду, — у Санзу внутри всё сгорает заживо, стоит ему только посмотреть в бездонные безэмоциональные глаза Сано. И он мечтал о хотя бы паре каких-либо положительных от него чувств. — И буду за тобой следовать. Всегда, — Санзу подошёл к сидящему на каменной плите Манджиро и навис сверху тёмной тенью, загораживая его лицо от надоедливых лучей солнца. — Потому что я тебя люблю, — он не знал, чего хотел добиться этим. Потому что понимал, что, по итогу, ничего не добьётся. Он уже смирился с холодным и брезгливым взглядом, направленным на него, но не мог перестать чувствовать хоть что-либо. С радостью его разлюбил бы, но не мог. Санзу казалось, что его чувства к Сано становятся сильнее изо дня в день и ему хотелось просто вырвать своё сердце, что болело каждый раз при виде Манджиро. — Меня. От. Тебя. Тошнит. Санзу, — выделяя каждое слово и делая долгие паузы, повторил он. — Мне все говорили, что будут за мной следовать и даже он не следует. Я… — Сано завис на несколько секунд и Харучиё за это мгновение увидел столько тепла и нежности в глазах, сколько он не испытывал по отношению к себе никогда в жизни. Я всё ещё думаю о Доракене? Вот что ты хотел сказать? — заключил у себя в голове Санзу, но не сказал ему ни слова. — Майки, — позвал его Харучиё, отвлекая от — он был уверен — уничтожающих его мыслей. — Ты можешь на мне всю свою злость и ненависть вылить, только, пожалуйста, не смотри на меня так. — Как так? — взгляд Майки стал менее брезгливым, даже были совсем тусклые проблески тепла. — С омерзением, презрением, ненавистью, недоверием. Я не прошу любить меня в ответ. — Санзу, почему ты со мной? — проигнорировав все предыдущие слова Харучиё, спросил он. — Потому что они не с тобой. — Они не со мной, потому что я сказал им. — Ты думаешь, что Доракен тебя послушался бы, если ты ему сказал не трогать тебя? Я слабо верю, — при упоминании его, Санзу вновь отследил в его глазах нежность и сожаление. И у Харучиё каждый раз при виде этого сдавливает грудь. — Я с тобой, потому что я люблю тебя, Майки. Я могу тебе говорить это хоть каждую минуту. — Хватит говорить об этом, Санзу. Меня тошнит от твоих слов. Меня тошнит… от тебя и себя, — сколько бы гадостей ему не говорил Майки, он не сможет убить в себе чувства к нему. Санзу посмотрел на небо, стараясь не расплакаться от уничтожающих его слов. В какой момент я стал таким… жалким? — думал Харучиё, всем сердцем чувствуя ненависть к Рюгуджи. — Интересно, хотя бы раз он будет на меня смотреть также, как он смотрел на него? Никто, кроме Санзу, не знал и не догадывался о том, как сильно Майки всё ещё мечтал о нём. Как думал о Рюгуджи настолько часто, что о себе даже так не думал; как хотел касаться и вновь гладить его сильные руки; как вечерами издалека наблюдал за тем, как он возился вместе с Инуи над байками и как испытывал боль, когда Сейшу изредка целовал его; как разбивал в кровь костяшки на своих руках, когда не получалось справиться с эмоциями и слёзы-таки текли рекой при виде его. Майки всё ещё надеялся, что он его ослушается, найдёт и, как и раньше, подхватит под колени и будет обнимать и шептать на ухо, что не оставит его. Это больно, — Майки чувствовал раздирающий ком в горле и старался не думать о том, как щиплет его глаза. Посмотрел на Харучиё, который незаметно старался стереть еле заметные капли слёз, и его накрыло. Неужели Санзу испытывает <i>это ежедневно и ежесекундно, когда находится рядом с ним?</i> Сердце Майки обливалось кровью от его вида, от эмоций на лице, от его боли, которую он уверен, Харучиё испытывал даже когда Майки не было рядом. — Санзу, — шёпотом позвал его Сано, стараясь не выдать свой к чертям сиплый — из-за нарастающей истерики — голос. — Я не ненавижу тебя, правда, — постарался привлечь его внимание. — Я ненавижу себя, — хотел добавить он. Санзу стоял стеной перед ним, смотрел вверх и изредка шмыгал носом. Заслонял его от солнца, как и от всех бед и проблем. Майки панически боялся снова терять кого-то, поэтому и не привязывался лишний раз. — Я тебе благодарен, — он протянул руку, касаясь указательным тощим пальцем ослабшей руки Харучиё. Тот вздрогнул и внимательно посмотрел сверху вниз. Майки провёл рукой вверх по ладони и, дойдя до его дрожащих пальцев, сцепил их руки в замок. Санзу вмиг вспыхнул румянцем и дёрнулся. Майки это напомнило его самого, когда они с Доракеном впервые взялись за руки. — Я не отвечу тебе на чувства, потому что у меня всё ещё болит из-за него, — сжал его руку Сано, прикрывая глаза и представляя перед собой его силуэт. Рука Доракена была крупнее и более шершавой, но Майки впервые за эти пару лет ощутил чьё-то тепло в своей руке. Ему было приятно до трепета в животе. — Мне не важно, что ты всё ещё любишь кого-то, Майки, — с грустью произнёс Санзу. Майки взглянул на лицо Харучиё и встретился с его — невероятно счастливыми и светлыми, сияющими словно тысяча фейерверков — глазами и в груди вновь начало теплеть впервые за пару лет. С кем бы не был Рюгуджи, он его постарается отпустить. Но не забыть. Будет мечтать о нём ночами, вспоминать их смазанные вечерние поцелуи и занятия любовью. Продолжит его любить всем своим разбитым тысячу раз сердцем. Будет наблюдать изредка, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке и он счастлив. И обязательно постарается дать шанс Харучиё.