Я знаю, кто ты

На протяжении всего дня после разговора с Поповым Нурлан откровенно психует. Его раздражает всё: погода, работа, все, кто пытается с ним заговорить, а также все, кто не пытается с ним заговорить, чужой смех, дурацкие камеры, собственная одежда… Но Сабуров отказывается думать, что эта внезапная волна раздражения связана с тем, что рассказал Арсений: Щербакова хотят все. Да какая Нуру разница?! Ну хотят все эти пидорасы этого Щербакова, ну и что?! У Нурлана прекрасная гетеросексуальная жизнь, невеста, карьера, планы на светлое будущее. Лёша выбрал немного другой путь и тоже имеет право на счастье, на такое, каким он его себе видит. Так пускай же найдёт себе какого-нибудь… блять, пидораса!!! и будет уже с ним счастлив! Да пусть хоть десятерых себе найдёт! Он же такой пиздатый, блять! Пусть хоть со всем клубом переебётся! Нурлану похуй! Сука, зачем Нурлан встретил утром Попова… К вечеру Сабуров уже не отрицает: он думает об этом разговоре весь день, конечно его «плохое настроение» связано именно с информацией о Лёше. Но почему? Почему он, натурал, так на это реагирует? Ведь он сам отказался от Щербакова, сам не захотел продолжать то, что произошло между ними недавним вечером. Почему же так невыносимо думать о том, что Лёша может принадлежать кому-то другому? Чёрт возьми… В какой момент что-то пошло не так? Казах сидит в своей машине в конце рабочего дня и не торопится её заводить. Измученный сегодняшними мыслями, меньше всего он хочет отправиться в пустую квартиру и продолжать свои терзания непонятного происхождения. Рука сама собой тянется за телефоном, а большой палец нависает над тем самым именем в записной книжке. Вызов. Гудки. Ничего. Щербаков не ответил на звонок. Посидев и подумав ещё немного, Сабуров всё-таки заводит машину и едет по направлению к дому. По дороге ещё раз набирает телефон друга, но снова не получает ответа. Это немного странно. Алексей редко не отвечает на звонки Нура, а если уж не ответил, то обязательно перезванивает. А что сейчас? Девять часов вечера — чем он может заниматься? Ответ напрашивается сам собой, особенно когда Нурлан вспоминает, как Лёха не ответил на его звонок в прошлый раз, а потом ответил весь запыхавшийся. Тогда он был со своим этим (тут казах морщится с пренебрежением), а недавно и вовсе сказал, что Нура не касается, с кем он спит. Неужели сейчас тоже? Неужели Лёша занимается сексом с каким-то подонком прямо в эту самую минуту?! Сабуров уже подъехал к дому и, выходя из машины, звонит другу в третий раз. Ответа нет. В лифте в голову брюнета приходит идея, которой он начинает следовать тут же, не успевая толком обдумать. Нурлан заходит в квартиру, берёт ключи от Лёшиной квартиры, которые лежат у него с тех пор, как он провёл там ночь, и которые так и не вернул хозяину, всё время забывая взять с собой. Спускается вниз, садится в автомобиль и едет. Надо ли уточнять куда? Нурлан сейчас не думает о том, что или кого он хочет увидеть в квартире друга, он знает только то, что рано или поздно Лёша будет там, а именно это казаху сейчас и нужно. Нервы, которые Нур старательно расшатывал в течение всего дня мыслями о гомо-похождениях Щербакова, сейчас уже на пределе. Да на таком пределе, что мозг перестаёт соображать, подчиняясь единственной потребности — убедиться, что Лёша дома, что Лёша один, что Лёшу никто не трогает. Однако есть немаленький риск убедиться и в обратном, но об этом Сабуров не думает. Потому что если он будет об этом думать, он точно сорвётся и в лучшем случае разобьёт машину о какой-нибудь столб. А в худшем — лучше и не думать. И вот, машина Нура припаркована во дворе Лёхиного дома, брюнет заходит в подъезд, поднимается на нужный этаж, открывает дверь квартиры, внутри которой темно и тихо — ясно, что никого нет. Сабуров закрывает входную дверь на ключ, чтобы снаружи её тоже можно было открыть ключом, и, не включая свет, проходит внутрь, сняв верхнюю одежду. Здесь пахнет Лёшей. Казаху вдруг так хочется забыть о мыслях, которые приводили его в бешенство на протяжении всего дня, забыть и о бешенстве, и обо всём, что делает их отношения с Щербаковым такими временами резкими. Хочется спокойствия, тепла, уюта, что ли… Обнять бы сейчас этого засранца, зарыться носом в его волосы и закрыть глаза. Чтобы он тоже никуда не убегал. Знать, что ему хорошо рядом с Нуром, что ему не нужны эти извращенцы из клуба, пускающие на него слюни. Как это было бы прекрасно. Сабуров ложится на диван, на котором не так давно спал сладким, хоть и пьяным сном. Не включает ни свет, ни телевизор, так и лежит в своих мыслях, всматриваясь в темноту и прислушиваясь к звукам за окном. Спокойствие нарушает сигнал входящего вызова. Сердцебиение учащается, когда казах видит на экране телефона имя хозяина квартиры, в которую он так бесцеремонно припёрся без всякого предупреждения. Но отвечать Нурлан не торопится, потому что не знает, что сказать, учитывая его теперешнее местонахождение. Пока он думает, глядя на имя на экране, телефон перестаёт звонить. Ну, может быть, оно и к лучшему. Продолжая просто лежать на диване, мужчина ловит себя на очередной сильно раздражающей его мысли: «Натрахался и перезванивает». Вот опять начинается, противные мысли снежным комом липнут одна к другой, снова терзая душу, безобидные звуки за окном начинают бесить, тишина в комнате давит. Так и хочется позвонить ему и сказать строгим голосом: «Лёша, быстро домой!». Нурлан не знает, сколько времени он лежит на этом диване, но из прихожей наконец-то доносится звук открывающейся двери. Слава богу. И только бы он был один. Дверь открывается, включается свет, и сразу же прекращаются любые звуки (видимо, вошедший заметил чужую одежду). Через пару секунд слышатся торопливые шаги, которые становятся всё громче. В комнате, где находится Нурлан, включается свет. — Ёбаный в рот, Нур! Щербаков в уличной обуви и куртке стоит в дверном проёме и смотрит на лежащего на диване друга. По лицу светловолосого видно, что он несколько возмущён. Да что уж там, он охуеть как возмущён! — Привет, Лёш, — Нурлан щурится от вспыхнувшего света. — Привет?! Больше ничего не хочешь сказать?! — Извини за вторжение. Я приехал, потому что ты не брал трубку, у меня ключи твои с того раза ещё лежат… — Вот скажи мне, ты ебанат?! Я чуть кони не двинул, когда вошёл и увидел чужие шмотки, которых, блять, не было утром! Ох, блять… Лёша уходит в прихожую, раздеваясь, затем в ванную, чтобы вымыть руки, и возвращается в комнату, говоря уже более спокойно, но всё равно возмущённо: — Так что, ты говоришь, ты тут делаешь? Сабуров садится на диван, разминая шею, и отвечает спокойно: — Я тебе звонил, ты не брал трубку, я забеспокоился и приехал. — А ничего, что я тебе перезванивал? И это ты не взял трубку? — Я уже был здесь и всё равно бы не уехал. — Знаешь, в последнее время ты становишься всё более странным… Нурлан пожимает плечами, выдерживает паузу, а затем впивается взглядом в Щербакова: — Почему ты не брал трубку? — Я был занят. — Чем? Светлые брови удивлённо ползут вверх: — Это какой-то ёбаный допрос? Или я должен отчитываться перед тобой? С каких пор, блять? — Просто ответь… пожалуйста. — Это тебя не касается. — Единственная тема, по твоим собственным словам, касающаяся тебя, но не касающаяся меня, это твоя сексуальная жизнь. Верно? Лёша смотрит сердито, не понимая сути всего происходящего, и ничего не говорит. — Верно, — отвечает брюнет на собственный вопрос. — Делаем выводы: ты не отвечал на мои звонки, потому что трахался. — Это какой-то пиздец! Ты тайком приходишь ко мне домой, пиздишь что-то о «беспокоился», сидишь тут передо мной и пытаешься, блять, устраивать допрос?! Знаешь, как это называется у нормальных людей? Блядское нарушение границ, Нур! Сабуров чувствует начинающую бушевать внутри бурю, с которой он провёл весь сегодняшний день. Его бесит, что Щербаков не отвечает на его вопрос, но получить ответ сейчас оказалось самым важным, поэтому казах ещё сдерживается: — Лёша, пожалуйста, просто скажи. — Да не трахался я! НЕ ТРА-ХАЛ-СЯ! Был с BMW-шником, но просто уехал, думал спать лечь, а тут ты, блять, нарисовался! Какое же облегчение растекается сейчас по всему организму Сабурова, он даже не пытается скрыть улыбку, которая уже засияла на его лице, взгляд становится тёплым, тело расслабляется. — Почему же ты трубку не брал, сучёныш? — Говорит брюнет уже тише. — Со съёмок звук включить забыл. Увидел пропущенные, уже когда в машину садился. Казах встаёт с дивана, подходит к стоящему на входе в комнату Лёше и обнимает его. Щербаков не знает, как реагировать, он изумлён, хотя ему, конечно, приятно внимание и беспокойство друга о том, с кем и как он проводит свободные вечера. Может быть, Нур всё-таки не очень натуральный натурал? — Зачем ты вообще к нему поехал? К BMW-шнику? — Спрашивает Нурлан, не размыкая объятий. — Мы же с тобой говорили, что ты продолжаешь свою жизнь, а я свою… Так что у меня всё по-старому, он мой… мой партнёр. — Блять, не говори так! Какой он тебе партнёр, ты его даже не хочешь! — Нур, ты опять? Сабуров отстраняется, чтобы посмотреть на Щербакова. В объятиях брюнета русый успокоился окончательно, в его глазах плещется море тепла и надежды. Нурлан вдруг наклоняется и целует. Поцелуй этот совсем не нежный, он, скорее, жадный, собственнический, демонстрирующий, «кто в доме хозяин». Алексей позволяет поцеловать себя, позволяет чужому языку проникнуть в свой рот и по-хозяйски обследовать там каждый участок. Позволяет рукам казаха сжать свои волосы и кожу на пояснице. Позволяет затем обеим рукам Сабурова переместиться на свои ягодицы и так же сильно сжать их. Но потом всё-таки осторожно отстраняется: — Нурик-Нурик… объясни, зачем ты это делаешь? Потому что я не понимаю… Ни тогда не понимал, ни сейчас… Чего ты хочешь? — Тебя хочу, Лёш, те-бя. Разве не видно? — Видно, но ты сам говорил… — Да похуй, что я говорил! — Нурлан снова наклоняется к светловолосому, пытаясь возобновить поцелуй, но Лёша снова отстраняется. — Нет, не похуй! Мне не похуй. Ты говорил, что даже после того случая ты натурал. — Я натурал. Это что, новость для тебя? — Тогда как ты можешь меня хотеть?! — Просто хочу и всё… Обязательно всему подбирать название? — Обязательно! Ты не понимаешь, что… что… блять, — Лёша вздыхает и собирается с мыслями, — что делаешь мне больно? — Но ты ведь тоже хочешь… — Но я ведь… не просто хочу… — Лёш, ты лучше всех остальных знаешь, какой я. Я натурал, у меня невеста, которую ты, кстати, знаешь. Я думал, что ты всё понял ещё тогда… — Невеста? А сейчас это что? Ты изменяешь невесте с мужиком? С пидорасом? — Нет, это другое, ты путаешь одно с другим. Пойми, ты для меня больше чем друг… Ты стал мне таким близким… Блять, я не знаю, что это и как объяснить! Но я никому не изменяю и никому не вру. Я просто хочу… продолжить… сейчас… Нурлан снова наклоняется, чтобы поцеловать Лёшу, но тот снова отстраняется, мягко пытаясь выбраться из крепких объятий: — Нет, Нурик, ты врёшь. И врёшь ты ни Диане, ни мне, а себе. Давай закончим, и ты поедешь… — Почему, Лёш? Ты же хочешь, чтобы я остался, хочешь продолжить. — Не хочу. ТАК не хочу. Не буду пиздеть, я был бы рад, если бы ты остался и мы продолжили. Я бы продолжил, но только не с тем, кто называет себя натуралом… Потому что быть натуралом — значит не принимать меня… Ты сам запутался, и я не знаю, что ты в итоге решишь… И я не хочу так поступать с Дианой, которую ты, оказывается, всё ещё считаешь невестой… Алексей отстраняется окончательно и делает два шага назад, теперь Нурлану очень хорошо видны его глаза: светлые, полные грусти и решимости. Казах смотрит в них какое-то время и чувствует, что внутри опять поднимается буря. Следующие слова он произносит почти резко: — Как ты можешь быть таким, блять, невинным, когда перетрахался со всем клубом, как последняя шлюха?! Лёша чувствует, как в животе образуется ком жара и напряжения, который не даёт пошевелиться. А Нур продолжает: — Не хочешь спать с натуралом, не хочешь плохо поступать с Дианой — ну просто сама целомудренность, блять! С пидорасами у тебя почему-то нет границ! Для своих ёбаных пидоров ты почему-то доступен! А рядом со мной в тебе просыпается невинность?! Только мы оба знаем, что ты нихуя не невинный, что ты сам такой же ёбаный пидор, как твои дружки из сраного «Мустанга»! Сабуров выпалил всё это в сердцах, ведомый накопившимся за день напряжением, и мгновенно пожалел. Сейчас он видит перед собой Щербакова, которому больше всего подошло бы описание «раненый». Светлые глаза потемнели, в них боль смешалась со злостью. Лёше обидно до глубины души, но он намерен защищаться, намерен прекратить сию же секунду это «блядское нарушение границ», ещё и в собственном доме. — Да, Нур, я шлюха. И ёбаный пидор… — Лёш… — И нихуя не невинный, всё, как ты сказал! Молодец, Нурик! Охуенный натурал ткнул меня носом в самое говно! — Лёш, постой… — И я, переёбанная во все дыры шлюха, а это так и есть, не сомневайся, не пытаюсь быть кем-то другим! В отличие от тебя, ебаный ты натурал! И невеста у него, блять, и с мужиком он не против позажиматься, и трахаться мне ни с кем, кроме него, нельзя! Сука, даже домой ко мне припёрся, ко мне, к пидорасу и блядуну! И чего хотел, блять?! Вертеть мной, манипулировать?! Играть на моём отношении к тебе?! Друг ты, блять?! Да ты сам пидорас ебаный после всего этого! Пошёл на хуй из моего дома! Щербаков за мгновение оказывается рядом с Сабуровым, хватает его за шиворот и с силой толкает в сторону выхода из квартиры. Казах как можно мягче старается обхватить кисти друга и остаться на месте: — Лёша, прости меня! Я хуйню сморозил, прости! — На хуй из моего дома, Нур! Щас въебу! Алексей снова толкает Нурлана в сторону входной двери с ещё большей силой, и тот поддаётся, чтобы не злить русого ещё больше. Казах понимает, что накосячил, очень серьёзно накосячил. Выталкивая брюнета в прихожую, светловолосый возвращается в комнату за телефоном Сабурова, который остался на диване, снова в ярости залетает в прихожую, суёт мобильный тому в руки, обходит и широко распахивает входную дверь. — Прости, я пиздец не прав… — НА ХУЙ! Так Нур и покидает Лёшину квартиру.