Я знаю, кто ты

— Ты правда так злишься, потому что из-за тебя попиздились, как из-за тёлки? — Задаёт вопрос Нурлан, глядя на проносящиеся мимо огни из Лёшиной машины. — Меня это пиздец как злит! Но не только из-за этого… Ты лицо своё видел, Нурик? Мне даже смотреть на тебя больно, блять… Хорошо хоть не такое месиво, как у Тама. — У кого? — У Тама. Там. Тамерлан его зовут. — Имя-то казахское… — Тюркское, но у казахов встречается, да. Нурлан поворачивается и пристально смотрит на Лёшу с улыбкой. Щербаков немного смущаясь: — Что? У него есть казахские корни… — Лёш… — Нур, пожалуйста, давай без вопросов! Вот то, о чём ты думаешь, оно так и есть! Тут любой догадается. Только не надо спрашивать! Сабуров довольно отворачивается. Конечно, он в очередной раз думает именно о том, что Лёша связался с этим, как выяснилось, Тамерланом исключительно из-за внешнего сходства с Нуром. А Тамерлан ещё и усиливал это сходство, как мог, в чём сам признался перед дракой. Ладно, как-нибудь позже Нурлан обязательно вернётся к этому разговору и заставит Лёшу сказать ему всё это в глаза. А может быть, и не заставит. Какая в этом нужда, если и так всё ясно? — Нурик, у тебя только губа разбита? — Ещё под ребром немного… Он мне как будто кожу вспорол, чем только, не пойму. — Да кастетом, блять… У него кастет с шипами. Сильно? — Да не, по касательной задел чуть-чуть. Кастет с шипами? Он что, садист? — Ну да, он… с ебанцой… Этим и зацепил в своё время. — Садисты с ебанцой его цепляют, охуеть, Лёш. — Да он не садист, просто немного ёбнутый. Хуй с ним, вообще! Я щас тебя домой привезу и сам всё посмотрю, а потом сам решу, нужна ли тебе скорая, ясно? — Меня заебал твой приказной тон. — Нехуй пиздиться с мужиками из-за мужиков. — Лёх, заткнись. — Да пожалуйста, блять! Оставшийся путь до дома преодолевается в молчании. Лёша сердито и сосредоточенно следит за дорогой, а Нур умиротворённо улыбается, продолжая наблюдать за мелькающими огнями и сильнее укутываясь в пальто, чтобы не запачкать всё вокруг кровью, сочащейся сквозь рубашку. Только в прихожей квартиры Нурлана, когда он бросил пальто на пол, Щербаков видит мокрую от крови одежду. На тёмной ткани красные следы малозаметны, поэтому оценить масштаб ранения на первый взгляд не удаётся, но сердце светловолосого всё равно начинает беспокойно ускоряться. Алексей, не произнося ни слова и не успев толком снять верхнюю одежду, подходит к другу и, не сводя глаз с мокрой ткани, начинает осторожно расстёгивать рубашку сразу в районе живота. — Дай я сам, — Нур пытается сделать шаг назад, но Лёша ему не позволяет. — Заткнись теперь ты… Казах смотрит в светло-голубые глаза, тревожно устремлённые на его торс. Он ведь и сам не знает, что у него там под правым ребром, но чувствует себя почему-то спокойно и даже хорошо. Наверное, потому что рядом Лёша. — Ебаааать… — тянет Щербаков полушёпотом, убирая, наконец, ткань одежды от тела брюнета. Вид действительно не внушает спокойствия: под правым ребром кровоточащая бордовая царапина длиной сантиметров шесть-семь, чуть ниже и ближе к центру живота заметно, что кожа приобретает красно-синеватый оттенок, а из-за пропитанной кровью рубашки весь торс неравномерно измазан густой красно-бордовой жидкостью. — На вид страшнее, чем по ощущениям, — усмехается казах, демонстрируя невозмутимость и нормальное самочувствие. Лёша поднимает на него сердитые глаза, в которых также нашлось место и сожалению, и волнению, и надежде. — Вот только не надо ёбаной жалости! — Говорит Нур твёрдо, — если ты будешь так смотреть на меня, я тебя выставлю! Щербаков опускает глаза и вздыхает, ещё раз внимательно осматривает окровавленный торс друга и говорит очень мягко и даже бережно, будто его слова, сказанные чуть более резко, способны доставить Нурлану физическую боль: — Иди в ванную, пожалуйста. Далее оба избавляются от верхней одежды и проходят в ванную комнату, где тщательно моют руки. Сабуров раздевается до нижнего белья (хотя, если честно, чёрные боксеры тоже испачканы кровью, но он решает их оставить) и садится на край ванны, а Лёша приносит из кухни аптечку, затем принимаясь аккуратно стирать кровь с торса Нура смоченным в воде полотенцем. Обработанная перекисью водорода рана уже не кажется такой ужасной, а вот наливающийся ниже большой синяк выглядит всё хуже. Но по абсолютному спокойствию казаха Алексей делает вывод, что ситуация действительно лучше, чем кажется. Там же, в аптечке, русый находит и йод, и бинты, и пластыри, и всё что угодно (спасибо Диане, Нур бы точно не стал всё это покупать и хранить). Капнув йодом на ватный диск, Щербаков, исподлобья взглянув на Нурлана, молча смотрящего куда-то в сторону, осторожно касается края царапины, чем вызывает тихое шипение сверху. — И перекисью, и йодом, Лёш? Зачем? — Брюнет, тем не менее, слегка улыбается. — Пусть будет, мне так спокойнее. Но, признаться, Лёха уже забыл, что такое спокойствие, потому что вот уже минут десять он стоит на коленях между ног Сабурова, а перед его лицом во всю красуется этот накачанный торс неземной красоты, который не способны изуродовать такие мелочи, как раны или синяки. И ладно бы Щербаков просто наблюдал, хотя уже за это можно смело вручать самому себе медаль за несгибаемую силу воли, но ведь он ещё и касается его! Касается горячей кожи, крепких мышц за ней, всем организмом ощущает запах этого давно желанного тела, который вне всяких сомнений доминирует и над резким запахом йода, и уж тем более над ненавязчивым ароматом освежителя воздуха. Лёша в очередной раз громко сглатывает, не отдавая себе отчёт в том, как сексуально выглядит сам, стоя на коленях и с трудом сдерживаясь от более интимных прикосновений. Зато Нурлан отдаёт себе в этом отчёт, потому и смотрит куда-то в сторону все десять минут, пока светловолосый проявляет свою заботу. Перед глазами казаха — просто светлая настенная плитка, в ощущениях — острое жжение в ране и периодическая боль от осторожных прикосновений, рецепторы улавливают лишь «медицинский» запах из аптечки. Если не думать о том, что он почти голый, а между его ног на коленях стоит Щербаков, а Сабуров изо всех сил об этом и не думает, то обстановка вполне себе сносная и совсем не интимная. Была бы. Если бы проклятый Щербаков не сглатывал так громко каждую грёбанную минуту! Брюнет, намеренный выдержать эту пытку и сдержаться, делает глубокий самоуспокаивающий вздох, не отрывая глаз от холодной безжизненной плитки на стене. А светловолосый в это время чуть не сходит с ума, видя, как в паре десятков сантиметров от его лица вздымается мужественная грудь, заставляя мускулы под кожей слегка оживиться. Лёша уже обработал рану. Дважды. Можно ещё зелёнкой шлифануть, но тогда Нур точно догадается, что кто-то просто никак не может оторваться от его торса. Тоже делая глубокий вздох и снова громко глотая скопившуюся во рту слюну, Щербаков отматывает и складывает в несколько слоёв стерильный бинт, осторожно прикладывает его к месту царапины и фиксирует пластырем со всех четырёх сторон. Всё, больше оставаться в этой позе и трогать Сабурова повода нет. Как это нет?! А искреннее беспокойство и желание скорейшего выздоровления? А дружеская поддержка? А попытка приблизить исцеление… нежностью? Уже плохо соображая и ещё хуже себя контролируя, русый, едва касаясь, проводит кончиками пальцев по торсу брюнета, от груди до самого паха. Дальше рука сама собой, как на своё законное место, невесомо ложиться на член казаха, скрытый под чёрной тканью трусов, а губы мягко целуют в область под солнечным сплетением. Нурлан вздрагивает, и по телу от места поцелуя врассыпную разбегаются жгучие мурашки. Член под тёплой ладонью заинтересованно подёргивается. — Лёш… — Произносит Сабуров тихо, боясь опустить голову и увидеть всё происходящее своими глазами, ведь обратной дороги, скорее всего, уже не будет. Но ответа не следует. Вместо этого, Щербаков медленно и нежно покрывает мягкими осторожными поцелуями сначала область вокруг только что наложенной повязки, затем — совсем невесомо — пострадавшую часть живота, затем с левой стороны, и так поднимаясь к груди. Его пальцы совсем бессильно сжимают твердеющий член под тканью боксеров. Лёша скользит губами всё выше, иногда касаясь кожи кончиком языка. Он почти не дышит, боясь нарушить внезапно созданную им самим атмосферу абсолютной нежности, заботы и доверия. Губами наощупь он находит левый сосок, ведь глаза давно закрыты. Чувствительную кожу светловолосый облизывает уже более настойчиво, а рука в этот момент увереннее сжимает на 100% заинтересованный во всём происходящем член. Второй рукой мужчина опирается на бортик ванны сбоку от Нурлана. Задержавшись у соска на несколько секунд, Алексей продолжает подниматься выше, всё больше выпрямляясь и понимая, что до губ брюнета он не дотянется. Но перед губами ещё столько всего интересного и столь же желанного! Ключица Сабурова подвергается сладкому и слабому укусу, затем смягчённому нежным прикосновением губ. Шея… Боже… Здесь самая сильная концентрация запаха, от которого и так кружится голова. Щербаков, продолжающий сладкие медленные поцелуи, уже выпрямился полностью, оставаясь стоять на коленях, а Нурлан наоборот — неосознанно согнулся, сгорбившись, что позволяет Лёхе дотянуться своими ласками и до шеи, и до мочки уха. Сначала эти тёплые влажные прикосновения казах ощущает с одной стороны, затем русый плавно перемещается к другой, уже начиная сдержано водить рукой по налитому кровью органу, гладить, тереться, чуть сжимать. Слишком нежно. Слишком сладко. Слишком хорошо. Нурлан, который уже забыл, как они здесь оказались и чем занимались всего несколько минут назад, не выдерживает этой сладострастной ласки. Сначала его руки не очень быстро, но очень настойчиво оказываются на Лёшиной спине, затем ползут на поясницу, а затем вполне уверенно сжимают ягодицы. Кажется, Щербаков собирается как-то отреагировать, но не успевает, потому что Нур поднимается на ноги, утягивая его за собой, и с горячим поцелуем вжимает в стену. Светловолосый, едва удерживая равновесие, конечно, отвечает. Что-то внутри кричит: «Соберись, у него всё ещё есть невеста! А ты сам? Так и хочешь быть шлюхой в его глазах?». Прямо в поцелуй Алексей выпускает жалобный стон, а следом: — Нурик… стой… не надо… не надо… Сабуров отстраняется и смотрит на друга глазами, полными не чего иного, как умиления: — Это ты мне сейчас говоришь? Всё уже, Лёш, тебя ничто не спасёт. И после этой фразы срываются оба. Лёша шлёт на все четыре стороны внутренний голос с его предостережениями, а Нур чувствует себя стоящим по щиколотку в море нового для себя волшебного наслаждения. И в это море он собирается нырнуть с головой.