***
— Ах, мисс Грейнджер! — Кингсли приветствует её с улыбкой, когда она входит в его кабинет, и предлагает ей сесть в одно из кресел напротив его стола. Удивительно видеть своего друга из Ордена новым Министром магии. Конечно, он идеально подходит на эту роль, но Гермиона чувствует себя странно, когда общается с ним слишком официально, и странно, относясь к нему так же, как в былые времена. Это ещё одно непонятное положение, в котором она оказалась после войны. — Что привело вас сюда сегодня? — спрашивает он, садясь на своё место и складывая руки в замок. У Кингсли всегда было добродушное лицо, думает Гермиона. Раньше оно казалось ей таким обнадёживающим, таким успокаивающим. Сейчас, глядя на него, она чувствует такую нервозность, какую не ощущала никогда. В основном потому, что сомневается, не уничтожит ли то, что она собирается ему сообщить, её шансы когда-либо работать с ним, и не потеряет ли она его уважение. — Я хотела поговорить с вами о работе, которую вы мне предложили, — говорит Гермиона, одаривая его слабой, нервной улыбкой. Она неловко ёрзает на своём месте, больше всего на свете желая, чтобы эта встреча поскорее закончилась. Вторая половина дня уже оказалась болезненнее, чем она предполагала, и синяки на руках — тому подтверждение. — Я всё думал, когда же вы придёте ко мне со своим решением, — говорит Кингсли, заинтересованно наклоняясь к столу. Гермиона понимает, что прошло слишком много времени с его обращения к ней, и ей очень повезло, что он вообще сохранил для неё вакансию. Если бы их не связывали такие близкие отношения, он бы уже несколько месяцев назад нанял на эту должность кого-то другого. Отчасти поэтому она чувствует себя виноватой в том, что собирается отказаться. Она сглатывает, ощущая, как жар волнения взбирается по её шее вверх под локонами. — Я хотела бы поблагодарить вас за ваше крайне любезное предложение, Министр Бруствер, — начинает она. Он поднимает бровь в ответ на её формальность. — Но? — спрашивает он, и Гермиона внезапно чувствует себя пойманной. Должно быть, лицо выдало её. — Но, к сожалению, сейчас я не могу занять эту должность, — признаётся она, окидывая взглядом его стол. Ей приятно, что она наконец-то высказалась вслух, но это также странно — отказываться от того, что она бы с радостью приняла до войны. До войны, до войны. — Понимаю, — это всё, что он говорит, даря ей грустную, сдержанную улыбку. — Возможно, я пожалею об этом позже, но, боюсь, сейчас моё сердце просто не лежит к этому. И я поступлю несправедливо по отношению к нам обоим, если соглашусь, не имея серьёзного намерения. Кингсли смотрит на неё, и на секунду ей кажется, что, пожалуй, он единственный, кто сумел разглядеть её маску. В его глазах ощутимая тревога и грусть, понимание, которое её друзья пытаются выразить напускной искренностью, невзирая на то, как сильно она им дорога. Но она знает, что им не всё равно. — Я понимаю, мисс Грейнджер, — звучит низкий, ровный голос Кингсли. Он спокоен и искренен, и от этого Гермионе хочется броситься в его объятия и разрыдаться, хотя у них никогда раньше не было подобных взаимоотношений. Она сдерживается и кивает один раз. — Как ты на самом деле, Гермиона? — неожиданно спрашивает он, отбросив всякое ощущение авторитета или официальности. Как будто это беседа двух старых друзей. — Боюсь, я не понимаю, о чём вы, сэр, — лжёт Гермиона, но она знает, что он видит её насквозь. Кингсли сочувственно улыбается, вздыхает и с нежностью всматривается в её лицо. — Я знаю, что тебе пришлось нелегко. Жизнь продолжается, и всё же мы удивляемся, как это возможно. Как это возможно, когда мы столько пережили? Так много потеряли? Гермиона смотрит на добродушного мужчину, и в уголках её глаз собираются слёзы. Она не плакала месяцами. — Я просто не совсем понимаю, что мне делать теперь, — искренне говорит она, смахивая со щеки тёплую слезу, тяжёлую и невыносимо тягостную. — Мне кажется, что жить дальше — значит предать тех, кто уже мёртв. И все вокруг меня находят в себе силы каждое утро вставать и заниматься своими делами. Но это кажется… невозможным. Впервые она говорит об этом вслух кому-то, кроме Живоглота, и, спустя столько времени после войны, ей непривычно делиться с кем-то своими переживаниями. Но Кингсли не проявляет никакой усталости от её признания. В его словах не сквозит ложная надежда, он не говорит «не унывай, Гермиона» или «всё наладится». Он лишь кивает, давая ей возможность почувствовать, что она услышана. — Боюсь, никто не сможет дать вам то, что вам нужно, мисс Грейнджер. Никто, кроме вас. Это личный путь, и он никогда не бывает простым. Никто не заставит вас исцелиться, как и не скажет, что вам больше не позволено скорбеть. Вы должны выяснить, что именно вы можете сделать для себя прямо сейчас, пусть даже самое малое, и верить, что Гермиона Грейнджер, которую мы все знаем, находится где-то внутри. Я не сомневаюсь, что скоро вы снова найдёте своё место в этом мире. И никто не сомневается, что вы не забудете тех, кто погиб за наше дело, и будете помнить о жертвах, которые они принесли, сражаясь за то, во что верили. Но они, как и любой из нас, хотели бы, чтобы вы продолжили бороться, чтобы их жизни не были забраны напрасно. Гермиона вытирает слёзы с лица и кивает Кингсли. Она не убеждена, что он прав. Не убеждена, что прежняя Гермиона Грейнджер когда-нибудь вернётся. Но в его словах всё же есть утешение, осознание того, что не всегда всё будет казаться таким безнадёжным. И она отчаянно хочет ему верить. — Спасибо, Кингсли, — произносит она, слабо улыбнувшись ему. Эмоции истощили её, и она хочет вернуться домой и пить огневиски, пока не заснёт. Но у Гермионы есть ещё одно дело на уме. Она думала об этом с самого дня рождения, размышляя, не сошла ли с ума, полагая, что это может быть тем, что ей сейчас нужно. Из всех вариантов, которые представлялись ей, этот — самый ненадёжный. Это рискованно, дорого, и всё может обернуться крахом. Но это её решение. И, как во время принятия большинства решений в последнее время, она чувствует настоятельную необходимость в своём теле, дрожь вдоль позвоночника и дикое биение сердца. Риск — это как наркотик: отбрасывать логику и следовать своей прихоти для неё настолько странно и непривычно, что кажется, будто она ввела что-то в свои вены. Все ожидают, что она станет той Гермионой, что была до войны. Риск помогает ей освободиться от давления. — Чего ты хочешь, Гермиона? — спрашивает он, отрывая её от круговорота мыслей. Она смотрит на него, наклонившись вперёд в своём кресле. — Кингсли, вы знаете, кому принадлежат заброшенные здания на «Полосе» в Косом переулке? Он секунду оценивает её, проявляя любопытство. — На некоторые объекты претендуют их прежние владельцы, ожидая реконструкции. Другие заброшены и теперь в собственности Министерства. Почему вы спрашиваете, мисс Грейнджер? Что-то внутри Гермионы вспыхивает, словно искра. Она моргает, садится в кресло и выпрямляется. — Будут ли эти заброшенные магазины… ну, выставлены на продажу? — спрашивает она, её сердце учащённо скачет под грудной клеткой. Безусловно, это была ошибка. — Да, думаю, да. Какой именно магазин вас интересует? — «Флориш и Блоттс»? Кингсли смотрит на неё, встаёт и подходит к другому столу, стоящему за ним. С помощью своей палочки он открывает большой картотечный шкаф и перебирает тысячи бумаг, сложенных в нём. Наконец всплывает один лист бумаги, и Кингсли берёт его в руку, переносит обратно на стол и грациозно опускается на своё место. — Похоже, что прежнее заведение под номером 64 в Косом переулке действительно выставлено на продажу. Вы знаете кого-нибудь, кто заинтересован, мисс Грейнджер?***
На следующий день после того как Гермиона посылает сову в «Фонд послевоенных пособий» и сообщает, что хотела бы получить свой вклад в полном объёме, её просят явиться в Гринготтс, чтобы удостовериться в её личности на случай мошенничества. — У нас сложилось впечатление, что вы не очень… заинтересованы в депозите, мисс Грейнджер, — сказал ей главный гоблин, озираясь. Она объяснила, что недавно решилась на крупную покупку, и галлеоны понадобились ей весьма непредвиденно. Несмотря на их недоумение, деньги были внесены на счёт позже тем же днём, и теперь Гермиона стояла перед разрушенным, сгоревшим и опустевшим «Флориш и Блоттс» с ключом и бумагами в руках, а хранилище почти опустело, так же быстро, как и заполнилось. На самом верхнем листе бумаги в стопке, которую она держит, лежит выписка, подтверждающая, что Гермиона Джин Грейнджер является новым владельцем здания номер 64 в Косом переулке. На уцелевшем стекле окна с помощью магии появилась красная надпись «ПРОДАНО». — Тебе не кажется, что всё это было немного… необдуманно? — спрашивает Гарри, стоя рядом с ней, пока они оба оценивающе разглядывают разрушающийся каркас старого книжного магазина. — Вовсе нет, — отвечает Гермиона и делает шаг вперёд, вставляя старый ключ-отмычку в замочную скважину и поворачивая его. Дверь открывается с громким скрежетом, дерево поддаётся только после хорошего пинка Гермионы. Она подкладывает небольшую щепку под дверь, чтобы она оставалась открытой, и лёгкий ветерок проникает в лавку. В первую очередь её поражает запах — дымный и затхлый, будто сюда не проникало ни унции свежего воздуха с тех пор, как помещение забросили. Она едва не задыхается, а пепел и древесные угли хрустят под ногами, словно снег. Место едва узнаваемо. Все книги, украшавшие полки от пола до потолка, исчезли. Некоторые были сожжены Пожирателями смерти, некоторые — украдены, а те немногие, что остались, были нечитаемы — их опалил пожар, уничтоживший магазин. Полы покрыты пеплом, пылью и кусками строения, обрушившегося от взрыва. То, что когда-то пестрило красками, теперь полностью окрасилось в оттенки чёрного и серого, от стен до потолка. Задымлённые стены и осыпающиеся остатки дверных проёмов, едва различимые лестницы. На полу разбросаны обломки дерева, а от подвесных табличек, указывавших направление к определённым секциям магазина, остались лишь металлические цепи, которые всё ещё болтались в спёртом воздухе. — Что думаешь? — спрашивает Гермиона друга, слегка покашливая, когда вдыхает пыль и пепел. Она слышит, как Гарри осторожно входит внутрь, и они вдвоём ошарашенно смотрят на то, что когда-то было книжной лавкой их детства. — Хочешь слышать моё честное мнение? — спрашивает он. — Всегда. — Я думаю, что это буквально огромная куча мусора. Гермиона улыбается, глядя на страдальческое выражение лица своего лучшего друга. — Тогда мне лучше заняться работой, не так ли? — слегка усмехается она и подходит к тому, что осталось от стойки, проводит пальцем по поверхности, а затем поднимает её и осматривает почерневший кончик. — Полагаю, если мы все пустим в ход свои волшебные палочки, то сможем отремонтировать его за несколько недель, — замечает Гарри и дует на одну из пустых книжных полок. Пыль взлетает дымным облаком, и Гарри кашляет, размахивая рукой перед лицом, чтобы отмахнуться от неё. — О, я не буду использовать магию, — пожимает плечами Гермиона и поворачивается к Гарри, чтобы увидеть его реакцию. Он ошеломлённо смотрит на неё и сдвигает ниже по носу ободок очков. — Прости? — Я собираюсь отремонтировать его маггловским способом. Никакой магии. Гарри смотрит на неё так, словно у неё три головы, а затем на его лице проступает выражение озабоченности, когда он делает шаг к ней. — Гермиона, прости меня, если это прозвучит слишком резко, но у тебя что, поехала крыша? Она не удивлена реакцией Гарри — она даже ожидала этого. И Гермиона знает, насколько безумно это звучит. В том состоянии, в котором находится магазин, потребуются месяцы, а может и больше, чтобы привести его в рабочее состояние без магии. Тем более без опыта. Когда ей было восемь лет, она наблюдала, как её отец ремонтировал ванную комнату в их доме. Он полностью разобрал её, проложил электричество и сделал пол, заменил ванну, унитаз и раковину, переделал перегородку, всё покрасил и задекорировал. Он также привлёк помощь — нанял рабочих, которые помогли ему с установкой сантехники. На полную переделку крошечного помещения ушли недели, и у её отца был опыт в строительстве. Гермиона, при всех своих способностях, никогда в жизни не брала в руки электроинструмент. Но это было то, в чём она нуждалась. Пользоваться магией было слишком просто. Ей нужен был вызов. Гермиона жаждала трудностей и монотонности, хотела начать с нуля что-то, что отнимало много времени. Она не могла перестроить свою жизнь так, как было до войны, но она могла перестроить это место. — Возможно, — признаёт она, с восхищением оглядывая магазин. — Но приятно, что у меня наконец-то появилась цель. Даже если она маленькая и несущественная. — Я думал, ты согласишься на работу в Министерстве… ту, которую тебе предложил Кингсли, — говорит Гарри, наблюдая за Гермионой странным, озадаченным взглядом, как будто она незнакомка в его глазах. Она хотела бы, чтобы её друзья поняли, что работа в Министерстве ей сейчас не по плечу. — Это просто не то, что мне нужно, Гарри. Он шмыгает носом и обводит рукой обветшалое пространство вокруг них. — А это — то? Она сокращает расстояние между ними и берёт ладонь Гарри в свою, ободряюще улыбаясь (галочка) и изо всех сил стараясь дать ему понять, что это то, что ей нужно. Это разбитое, разрушенное, уродливое здание, которое отражает её нынешнее душевное состояние. Это то, что ей необходимо для исцеления. — Прошу, доверься мне, Гарри. Он снова оглядывает её обеспокоенными зелёными глазами, но в конце концов качает головой, бормоча «хорошо», и позволяет Гермионе провести его на верхний этаж, где царит такой же хаос. В одной из ступеней лестницы появилось несколько отверстий, и им приходится соблюдать осторожность, поднимаясь по ним, на случай, если следующая окажется неисправной. — Я подумываю сделать дополнительный уголок для чтения — пару диванов, где могли бы собираться друзья и проводить время, — объясняет она ему, показывая руками, где что будет располагаться в её видении. Гарри одобрительно кивает, поворачиваясь на пятках, чтобы осмотреть магазин на триста шестьдесят градусов. — Я знал, что мы поладили той ночью, Грейнджер, но не ожидал, что ты зайдёшь так далеко и купишь магазин на соседней улице. Ты могла бы просто пригласить меня на свидание. Голос донёсся до них с нижнего этажа, и Гермиона повела Гарри к перилам, стараясь не опираться на них, на случай, если дерево не выдержит их веса. Блейз стоял прямо перед дверью и смотрел на них с очаровательной ухмылкой. — Блейз, — приветствует его Гермиона, мягко улыбаясь, и в то же время Гарри произносит: — Забини? Он ухмыляется, когда видит Гарри, его лицо приятно светится озорством. — Привет, Поттер. Отдыхаешь от спасения мира, осматривая эту помойку? — Гермиона? Гарри смотрит на неё в надежде найти объяснение, а она, не обращая на него внимания, начинает спускаться по лестнице и подходит к Блейзу, который на фоне обветшалого состояния здания, окружающего их, кажется фарфоровым и безупречным. — Мне нужно было хобби, — объясняет она темноволосому парню, стоящему у входа, когда он скрещивает руки и оглядывается по сторонам с бесстрастным взглядом. — Банкротство — это хобби? — шутит он, когда Гарри присоединяется к ним на нижнем этаже и нерешительно смотрит на Блейза. — Я не разорюсь! Гермиона хмурится, скрещивая руки на груди. Забини поднимает руки в знак капитуляции, и с его губ срывается тихая усмешка. — Я не сомневаюсь, что если кому-то и удастся это сделать, то только великой Гермионе Грейнджер. Значит, ты, Поттер, подрабатываешь тем, что помогаешь Грейнджер разгребать весь этот бардак? Слизеринец приветственно приподнимает подбородок, пока Гарри приближается к ним, по-прежнему обеспокоенный его присутствием. — Просто проверяю вменяемость Гермионы, как и ты, — отвечает Гарри, видимо, решив, что лёгкое подтрунивание Блейза вполне безобидно, чтобы начать цивилизованный разговор. Блейз улыбается в ответ Гарри, и они переглядываются. — Мой тату-салон находится в нескольких минутах ходьбы отсюда, так что я присмотрю за ней, и мы сможем поддерживать связь. Гарри удивлённо поднимает брови, засовывая руки в карманы своей аврорской мантии. — У тебя есть тату-салон в Косом переулке? Блейз переводит взгляд на Гермиону, которая, очевидно, ничего не рассказала своим друзьям о встречах с ним. — Полагаю, Грейнджер так и не сказала тебе, где она сделала свою татуировку, — Забини обвиняюще смотрит на неё, и на его губах проскальзывает намёк на улыбку. Гарри отрицательно качает головой, и тогда оба парня смотрят в её сторону. — Тогда пойдём, Поттер, — неожиданно говорит Блейз, махнув рукой в сторону выхода. — Я покажу тебе, чем занимался со времён старого доброго Хогвартса. Он сначала выглядит чуть ли не испуганным и поворачивается к Гермионе, когда мулат крутится на пятках и направляется к выходу из магазина. Она ободряюще улыбается Гарри и подмигивает, заверяя его, что вероятность того, что Блейз его покалечит, минимальна. — Какой странный день… — бормочет про себя Гарри, выходя вслед за Забини за дверь, и снова оглядывается на неё, словно бросая последний взгляд. Гермиона закатывает глаза и отворачивается, чтобы осмотреть свой магазин. Её магазин. Это место принадлежит только ей. Это выглядит по-детски, но в порыве радости Гермиона начинает кружиться, раскинув руки в стороны и откинув голову назад, наслаждаясь своим новым пространством. Она звонко смеётся, стараясь удержаться на ногах, чтобы от головокружения не упасть на покрытый мусором пол. В одном из углов лавки стоит старое кресло, крепкое, но покрытое пеплом и пылью. Гермиона быстренько применяет к нему чистящие чары, убеждая себя, что одно заклинание на стуле — это нормально для того, чтобы отпраздновать её новое приключение. Она опускается на мягкое сиденье и достаёт из внутреннего кармана маленькую серебряную фляжку с огневиски. Она осматривает то, что осталось от магазина, ставшего теперь её собственностью, откручивает крышку с фляжки и поднимает её в воздух, произнося одинокий тост в свою честь. — За новое начало, — шепчет она, поднося холодный металл к губам и делая глоток согревающего алкоголя. Когда жидкость льётся в горло, вызывая жжение, к которому она уже привыкла, она думает, что приняла правильное решение. Впервые за долгое время она не испытывает страха перед завтрашним днём. Наоборот, внутри неё зародилась крупица надежды, согревающая грудную клетку наряду с виски. — Пьёшь днём, Грейнджер? — раздавшийся голос пугает её, плечи взлетают вверх, когда она встаёт со стула и поворачивается лицом к нему, а тепло в груди смешивается с чем-то ещё. Драко Малфой опирается одним плечом о дверную раму, вздёрнув одну бровь под светлой чёлкой. В остальном его лицо безучастно, но она замечает, как его глаза бегло оглядывают её издалека. — Если меня не убедило вчерашнее твоё появление, то… это просто вишенка на торте. Грейнджер действительно сошла с ума. Он с вызовом заканчивает фразу, отталкивается плечом от дверного проёма и подходит к ней. Она внезапно осознаёт, в каком плачевном состоянии находятся её волосы, и замечает кусочки пепла, скопившиеся на её одежде. — Почему все твердят, что я сошла с ума? — спрашивает она, наблюдая за Малфоем, пока он медленно обходит магазин. Она неподвижно стоит перед своим креслом, а в голове проносятся события вчерашнего дня в Министерстве, как предупреждение. Быть спокойной, быть осторожной. Стоп, нет. Это её магазин. Она будет делать всё, что ей заблагорассудится. Гермиона поворачивается, чтобы проследить за его неспешной походкой, и наблюдает, как он оценивает обветшалое строение сдержанным взглядом. — Я не помню, чтобы Грейнджер в былые годы стремилась стать владелицей такой дыры, как эта, и носила с собой фляжку с чем-то, что вряд ли является тыквенным соком. — Откуда такая уверенность? — спрашивает она, не выпуская флягу из рук. Он останавливается, поворачиваясь к ней лицом, и Гермиона снова замечает, как ужасно он выглядит — он явно плохо спал, о чём свидетельствуют фиолетовые круги под глазами и неестественно бледная, почти пепельная кожа, даже для него. Малфой выглядит так, как она привыкла себя чувствовать. Вместо ответа на её вопрос он подходит к ней, сохраняя аристократическую осанку, и замирает напротив неё. Гермиона чувствует, как перехватывает дыхание в горле, и вспоминает, как он схватил её вчера и впечатал в стену. Затем он тянется к ней, не сводя глаз с её лица, и перехватывает фляжку в свою руку, осторожно потянув, пока она не отпускает её. Гермиона смотрит, как он подносит её к губам, нежно прикасается к металлу и откидывает голову назад, делая глоток. Виски плещется во фляжке, когда он убирает её ото рта, а затем его розовый язык скользит по нижней губе, и он возвращает фляжку ей. — Определённо не тыквенный сок, — говорит Малфой, а когда она не забирает фляжку, вкладывает её ей в руку и отворачивается, когда она, в конце концов, берёт её. — Так к чему ты клонишь? — спрашивает Гермиона, переводя дыхание, пока закручивает пробку на фляжке и прячет её обратно в карман куртки. — Наслаждаешься моим медленным падением? Он смеётся, выдыхая воздух через ноздри. — Только не говори мне, что ты жалеешь себя, Грейнджер? Твоя сторона победила, помнишь? На твоём месте я бы тоже отмечал победу огненным виски каждый день. Он продолжает дразнить её, пытаясь добиться реакции. Она присвоила власть вчера, когда оставила его у лифтов в Министерстве, и он вернулся к ней, чтобы забрать силу обратно. — Я перестала праздновать через несколько минут после нашей победы в войне, — говорит она ему. — Да, да, поганая гриффиндорская мораль или что-то в этом роде, — насмехается он, прерывая свою неторопливую прогулку и прислоняясь спиной к книжным полкам. Гермиона решает перейти к делу. — Почему ты здесь, Малфой? — Мне нельзя зайти и поздороваться со старой однокурсницей? — говорит он, приподняв один уголок рта в ухмылке. — Всё, что ты сделал, это оскорбил меня. — Вряд ли, Грейнджер, ты просто не умеешь веселиться. — Я бы вряд ли назвала весельем твоё отношение ко мне последние восемь лет, — отвечает Гермиона, и в её голосе появляется резкость, которую она не проявляла уже много лет — приберегала исключительно для провокаций Малфоя. Она невольно наблюдает за его слегка раздувающимися ноздрями и тем, как вспыхивают его серые глаза в предвкушении ссоры. — Куда делось всё то добросердечное прощение, о котором ты твердила вчера? — Полагаю, некоторые обиды прощаются дольше, чем другие, — заявляет она, и он отталкивается от книжной полки, направляясь к ней. Она стоит на своём, расставив ноги и подняв подбородок, когда он приближается. — И что же, мой отец, Пожиратель смерти, отделался мягким приговором? Один год взаперти, и он удостоился одобрения Грейнджер? — выплёвывает Малфой. В нём снова нарастает гнев, когда он сжимает оба кулака. — Моё прощение не зависит от татуировки и титула, Малфой. Возможно, ты не совершал всех тех ужасных вещей, которые делал твой отец, но… — Но я всё равно принял Метку? Называл тебя ужасным прозвищем? И чуть не убил твоего любимого профессора Дамблдора? Он так же близко к ней, как и вчера, только на этот раз Гермиона не дрогнула ни от его роста, ни от угрожающей ухмылки. Теперь она сама сокращает расстояние, поскольку перестала бояться его. Она смотрит на него с вызовом, прищурив глаза. — Между прочим, Малфой, я простила тебя несколько месяцев назад. Извини меня, если я забыла послать тебе письмо совой. Она поворачивается на каблуках и направляется за стойку регистрации. — Тогда, полагаю, я должен благодарить тебя за снисходительность? Жизнь — сплошная радуга и солнце, раз Золотая девочка Грейнджер меня простила? Он длинными шагами направляется к стойке, и они снова оказываются лицом к лицу. Гермиона радуется, что между ними находится барьер, потому что внезапно у неё возникает желание повторить удар в челюсть, который она нанесла ему на третьем курсе. — Я просто советую, чтобы ради «движения вперёд» и «примирения» ты постарался держать свой огромный рот на замке и перестал постоянно провоцировать меня! Теперь Гермиона кричит и внезапно чувствует благодарность за то, что её магазин — единственный, кроме салона Блейза, открытый на «Полосе», так как люди, несомненно, могли бы её услышать. — Я пытаюсь провоцировать тебя?! — насмехается он, повышая голос от раздражения. — Это ты постоянно появляешься повсюду! Не совпадение ли это, что ты обосновалась так близко к салону Блейза? — Блейз, в отличие от тебя, предпочёл быть абсолютно вежливым и, смею сказать, доброжелательным по отношению ко мне! И кроме того, у меня есть полное право купить любой магазин, какой я захочу, Малфой! Они оба стоят в оборонительной стойке, вперив друг в друга глаза и практически дыша огнём, когда Гарри и Забини снова появляются в магазине, заходят внутрь, как после приятного обеда, и улыбаются, будто старые друзья. Они останавливаются на месте, увидев противостояние Драко и Гермионы, и их глаза с удивлением перебегают с одного на другого. — Всё в порядке, Гермиона? — спрашивает Гарри, выводя их обоих из ступора. — Просто замечательно, Поттер, — ухмыляется Драко, наконец отрывая взгляд от Гермионы и поворачиваясь лицом к двум парням у входа. — Просто поздравляю Грейнджер с её новой покупкой. — Да, прости, Грейнджер, я просто не мог больше ждать и не сообщить всем, что отныне буду работать по соседству с тобой, — улыбается Блейз, и Гермиона возвращается за стол. — Драко не поверил мне, сказал, что должен пойти и убедиться сам. Драко удивлённо поднимает бровь в сторону Блейза, присоединяясь к нему и оглядывая Гарри и Гермиону с довольным видом. — Как ты, Малфой? — спрашивает Гарри напряжённым голосом, прочистив горло, будто ему было трудно выговорить слова. Драко смотрит на него, явно поражённый его вежливостью. Теперь он избегает взгляда Гермионы, явно стремясь уйти. — Просто замечательно, Поттер, но как бы сильно я ни хотел спросить тебя о том же, нам с Блейзом нужно кое-куда зайти, — произносит он, поворачиваясь к Забини, который тихо кивает в знак согласия. — Действительно. Думаю, мы ещё увидимся, соседка, — улыбается Блейз, затем склоняет голову к Гарри, который отвечает ему тем же жестом. Наконец Малфой встречает её взгляд, и в его серых глазах мелькает лукавая искорка. — Наслаждайся остатками своего тыквенного сока, Грейнджер. Его глаза вспыхивают, когда он поворачивается и следует за Блейзом за дверь и вниз по брусчатке в сторону тату-салона. — С каких это пор ты так близко общаешься с Малфоем и Забини? — спрашивает Гарри, когда Гермиона наконец-то расслабляет плечи, а её дыхание приходит в норму. Она снова опускается в мягкое кресло, смахивая кудри с лица. — Это не так, — огрызается она, но затем выдерживает паузу, смягчая тон. — Блейз — хороший парень, но а Малфой — как обычно, нелепый. — За последний год он пережил многое: суд, Азкабан, смерть отца. Я не виню его за то, что он слегка на взводе. Гарри пожимает плечами и использует руки, чтобы приподняться и сесть на стойку. У Гермионы не хватает духу сказать ему, что она её ещё не вытерла. — Я не могу понять, всё тот же ли он ужасный человек или просто надоедливый придурок, — хмыкает Гермиона, откидываясь на спинку кресла. — Думаю, теперь ты будешь видеть его чаще, поэтому у тебя будет достаточно времени, чтобы разобраться в этом. Гермиона чувствует, как по всему её телу пробегает волна страха, волнения, предчувствия, но быстро отмахивается от этих ощущений. — Мне пора возвращаться на работу, — вздыхает Гарри, спрыгивает со стойки и подходит к ней, чтобы обнять. — Поздравляю, Гермиона. Надеюсь, это окажется тем, о чём ты мечтала. Он дарит ей двусмысленную ухмылку и направляется к двери, тыльная сторона его мантии покрыта тёмной сажей с прилавка. Гермиона направляет на него свою палочку и накладывает на его мантию беззвучное Скорджифай, как раз перед тем, как он переступает порог двери и с треском исчезает. Она думает, что пора бы уже перестать разгребать беспорядок за своими друзьями и начать прибирать за собой.