Rosemary for Remembrance / Розмарин на память

      На следующий день после нескольких часов молчаливой работы Гермиона подняла вопрос о прочих условиях найма Малфоя. Приятная прохлада осеннего воздуха на улице слабо помогала справиться с мелкими бисеринками пота, собравшимися на лбу Гермионы. Она была рада, что Малфой не обращал на неё внимания весь день, осознавая, как ужасно она выглядела, краснолицая и вспотевшая, в маггловских джинсах, с растрёпанными волосами под каской.       Несмотря на явное отсутствие энтузиазма, Малфой работал упорно и последовательно. За день он прошёл путь от нарочито издевательского отношения к ней и давления на неё до едва заметного признания её существования. Это было тревожно; по правде говоря, она предпочла бы его насмешки, чем открытое игнорирование, но у неё хватило ума не затевать с ним ссоры сегодня.       Пытаясь разобраться в причинах, побудивших её сделать это ради него, она пришла к выводу, что хочет помочь ему завершить испытательный срок и жить дальше; добиться всего, к чему он стремится, и попытаться начать жизнь с чистого листа. Она невольно взяла на себя ответственность сделать всё возможное, чтобы он продержался все четыре месяца. Если он захочет работать молча, она не будет возражать.       Она поднимает эту тему, когда они заканчивают вытаскивать дерево с первого этажа и встречаются у последних нескольких футов стены посередине. Их близость усиливает неловкость тишины, и она чует солоноватый запах их пота, смешивающийся в воздухе наряду с ароматом одеколона, которым он обычно пахнет, и её собственным шампунем.       Она настороженно прочищает горло, как бы предупреждая его, что собирается с ним заговорить. Он не замечает её, его глаза прикованы к обгоревшему куску стены, который он отдирает без перчаток.       — Я должна заплатить тебе, — говорит она спокойно и так тихо, что сначала беспокоится, что он её не расслышал. Малфой не реагирует на её голос и только швыряет кусок стены на увеличивающуюся кучу деревяшек на полу, и тот падает с громким стуком.       — Мне не нужны твои деньги, Грейнджер, — говорит он наконец, вытирая ладони о брюки, чтобы избавиться от пота, и подносит молоток к очередному участку разваливающейся стены. Этот участок один из самых худших — полностью почерневший от огня и дыма, с дырами в отдельных частях, сгоревших дотла.       — Я всё понимаю, Малфой, но это часть договора, — продолжает она, сосредоточенно вытаскивая гвоздь из угла своего участка стены. Он застрял, не поддаётся, как бы сильно Гермиона ни тянула. Она заводит металлическую кромку молотка дальше под крошечный выступ шляпки гвоздя, использует свои больные мышцы, чтобы потянуть. Ничего. Она вздыхает. — Оплачиваемая работа. Так написано в контракте. Деньги вносятся в твоё хранилище каждые две недели.       Он поворачивает голову, чтобы взглянуть на неё, его выражение лица в основном пустое, лишь с лёгким намёком на раздражение. Его щёки слабо раскраснелись от физического труда.       — Просто скажи Бимбо, что мне это не нужно, — возражает он, но в его голосе не слышно и тени интереса. Он ровный, незаинтересованный. Ей кажется, что если бы сейчас она подшутила над ним, то не получила бы никакой реакции. Он тщательно скрывает свои эмоции — окклюменция, подозревает Гермиона, хотя не уверена. И не может понять, почему он прибегает к окклюменции рядом с ней.       — Я не могу, Малфой, это приказ Министерства. Я переведу твою первую зарплату в хранилище в следующую пятницу. Будет мало, минимум…       Она пробует вытащить этот дурацкий гвоздь из отверстия в стене, дёргая молоток с усилием, скорее неэффективным, чем мощным в своей ярости; её сила не сконцентрирована, как должно быть. Она рассеяна, часть её энергии расходуется на попытки переспорить Малфоя.       Молоток выскальзывает из-под гвоздя, оставшегося в стене, и Гермиона стонет. Малфой секунду смотрит на неё, пока она пыхтит, затем подходит к ней и, воспользовавшись своим молотком, без труда вытаскивает гвоздь из стены. Маленький, погнутый кусочек серебристого металла падает, и Малфой ловит его в руку, переводя взгляд на неё. Он выглядит немного самодовольным, и Гермиона делает всё возможное, чтобы не закатить глаза. Он опускает гвоздь в раскрытую ладонь Гермионы и отходит к своему участку стены, продолжая отрывать её от конструкции.       — В этом нет необходимости. Я просто верну тебе всё наличными, и ты сможешь вернуть их в своё хранилище.       С лёгким рывком он отрывает доски, и мгновенно переводит взгляд своих серебристых глаз на неё, когда шагает к следующей части стены.       — Малфой, я не могу…       — Серьёзно, Грейнджер, — на его лице нет и тени насмешки, однако его тон окончательно перерастает в раздражённый. — Они тебе понадобятся. Мистер Бимбл никогда не узнает. У меня и так больше денег, чем мне когда-либо понадобится.       Вряд ли это сентиментальное предложение, рассуждает Гермиона, но, тем не менее, в груди становится теплее.       — Хорошо.       — Ладно, хорошо.       — Спасибо.       Очередной участок стены отрывается с приятным треском. Он кивает в ответ, с ровным лицом и сжатой челюстью. Гермиона возвращается к выдёргиванию гвоздей, и они снова работают в тишине. От их тел исходит тепло, и, несмотря на то, что она вспотела, Гермиона чувствует странное успокоение.       Он гораздо проворнее, что толкает её работать быстрее, стараясь наверстать упущенное. Он вполне справляется со всем этим, у него подходящий рост и телосложение. Его движения кажутся такими непринуждёнными, такими естественными, хотя она подозревает, что до этого момента ему не приходилось работать ни дня в своей жизни.       — Я также должна предоставить тебе выходные дни, — продолжает она через несколько минут. Лучше доносить информацию понемногу за раз.       — Неважно, — безразлично отвечает он. Она сужает глаза, наблюдая за тем, как он снова отказывается смотреть на неё.       — В какой день ты хочешь? В течение недели?       Он останавливается, сердито вздыхает и поворачивается к ней. Его глаза сверкают с пренебрежением, пробегая вверх и вниз по её телу, по её комбинезону. Она понимает, как отвратительно может выглядеть такой наряд для человека, выросшего в богатой семье чистокровных волшебников, и с беспокойством почесывает икру носком ботинка.       — Я проверю свой социальный календарь и дам тебе знать.       В его голосе проскальзывает лёгкий сарказм. Она слегка хмурится.       — В какой день, Малфой? — требует она сквозь стиснутые зубы, положив руку на бедро. Он облизывает губы и впивается верхним рядом зубов в нижнюю губу, втягивая воздух через ноздри.       — Мне плевать, Грейнджер. Выбирай сама, — ухмыляется он, вытирая пот со лба костяшками пальцев. Гермиона чувствует, как в ней нарастает пузырь раздражения, но подавляет его быстрой, вынужденной улыбкой.       — Может быть, по средам? Это немного разделит неделю.       — Хорошо.       — Отлично.       Они одновременно поворачиваются лицом к стене, поднимают молотки и выдёргивают гвозди.       Её раздражение по отношению к нему подобно бомбе замедленного действия, всё более угрожающе нарастающей внутри её грудной клетки и грозящей взорваться. Она с презрением наблюдает за его большими ладонями, цепляющимися за участки стены; у него длинные пальцы и белые костяшки, синие вены, заметно выступающие из-под светлой кожи и бегущие вверх по запястьям и рукам с напряжёнными мышцами.       — Я принесу воды, — говорит она ему и, не дожидаясь ответа, поворачивается на каблуке, отходя на максимально возможное расстояние. Она подходит к входной стойке, глотает воздух, словно здесь он свежее, и роется в своей бисерной сумке в поисках бутылки воды, которую бросила туда ранее.       Найдя её, она с жадностью глотает воду. До неё доходит: ей придётся четыре месяца терпеть Малфоя в проекте, которым она с таким удовольствием занималась одна. Он заявился к ней и всё испортил, потому что не вспомнил о дурацкой встрече с надзирателем. А теперь он здесь, со своим тупым, язвительным ртом, глупыми привлекательными руками и полным неуважением…       — Блять!       Голос Малфоя эхом разносится по пустому магазину. Громко рыча от боли, он продолжает бормотать ругательства под нос из глубины магазина. Паника пронзает тело Гермионы, она роняет бутылку с водой на пол и бросается к нему. Она так и знала — знала, что это случится, если он не наденет перчатки.       Его рука порезана — от верхнего угла ладони, где она сходится с мизинцем, до мясистого холма возле большого пальца. Повсюду кровь. Тёмно-красная, напоминающая вишнёвое вино, она стекает по предплечью через Метку и капает с локтя на пол.       Гермиона поёжилась: вот почему она приняла решение не быть целителем. После войны от вида и запаха крови у неё кружилась голова. Этот запах напоминал ей о битве за Хогвартс. Медный, насыщенный, он витал повсюду, словно воздух вокруг состоял из него. Напоминал о том, как кровь высыхала, тёмная, почти коричневая, на сером камне двора. Как она прилипала к коже убитых, засыхая, словно краска на лице.       Малфой сжимает раненую руку, по которой течёт кровь, своей здоровой рукой. Она и на полу, капли разбрызганы, как неравномерные веснушки на паркете.       — Чёрт, — вздыхает Гермиона, чувствуя головокружение при одном взгляде на это.       Это всего лишь кровь, повторяет она себе. Просто кровь из-за гвоздя. Она берёт себя в руки, не обращая внимания на внезапно нахлынувшую на неё волну недомогания, и бросается к нему.       — Что случилось? — спрашивает она, хватая его за предплечье, тянет его руку на себя и осматривает порез. Он глубокий; кожа его ладони загибается внутрь, а из раны сочится кровь, красная, как вино.       — Что, по-твоему, произошло? — огрызается он, явно уже понимая, что она догадывается о гвозде. Гермиона замечает обломок стены на полу рядом с ним — гвоздь, проткнувший его кожу, торчит под неправильным углом, погнутый от того, что его выдернули из каркаса. На его заострённом кончике — кровь, алая на серебре. Малфой пытается отдернуть руку от её прикосновения, но Гермиона крепко сжимает его за запястье, не ослабляя хватку. Она предупреждающе смотрит на него. Если бы они были магглами, на порез пришлось бы накладывать швы.       Она тянет его на пол, на колени, и достаёт из кармана свою палочку. Она слегка пошатывается и пытается унять дрожащие руки.       Пожалуйста, не падай в обморок, говорит она себе. Ей кажется, что она произнесла это мысленно, но Малфой поднимает на неё глаза, в которых мелькает внезапное беспокойство.       — Только не говори мне, что небольшое количество крови пугает тебя, Грейнджер? — беззаботно шутит он, несмотря на внушительный порез, через который на пол между ними просачивается всё больше и больше крови.       — Со мной всё будет в порядке. Я собираюсь залечить рану, хорошо?       Его глаза сурово, недоверчиво и настороженно смотрят на неё. Он колеблется, на мгновение с сомнением оглядывая её лицо.       — Малфой? — спрашивает она снова, потому что он теряет много крови, а ржавые гвозди могут быть источником столбняка. Она должна вылечить его быстро, иначе им может понадобиться помощь Святого Мунго. Похоже, он наконец выходит из своих размышлений, его глаза проясняются, и он выразительно кивает ей. Она глубоко вдыхает — запах железа наполняет её ноздри, а собственные руки и ладонь липкие от крови. Она вспоминает, как ей пришлось исцелять Рона после того, как его расщепило во время аппарирования из Министерства. Это была совершенно другая история, но ощущения были похожими.       Она переворачивает его руку ладонью к потолку и осторожно раздвигает его длинные пальцы до прямого положения, чтобы рассмотреть всю ширину пореза.       — Мне нужно очистить порез. От старого гвоздя вполне можно заразиться столбняком, — говорит она ему, осторожно обхватывая его запястье свободной рукой, а другой держа свою палочку. Между ними образовалась небольшая лужица крови, и Гермиона на мгновение видит звёзды перед глазами. Она пытается дышать через рот, чтобы избавиться от запаха. Если она закроет глаза, перед ней возникнут воспоминания о битве. Вспышки взрывов, тело Лаванды на камнях, красные капли изо рта Фенрира Сивого. Она качает головой и направляет кончик своей палочки на порез.       — Munda sanguis, — бормочет она заклинание, держа палочку над кожей и проводя кончиком по ране. Она произносит заклинание три раза, каждый раз проводя палочкой вдоль пореза.       Какая ирония, думает Гермиона, используя заклинание очищения крови на чистокровном Малфое. Затем она использует заживляющие чары, не торопясь, чтобы аккуратно зашить глубокую рану на его ладони аналогичным движением палочки. Она старается действовать как можно медленнее, ведь он уже потерял достаточно крови, и она не хочет, чтобы он отключился. Если они оба будут без сознания (она по-прежнему испытывала желание упасть в обморок), это будет не лучшим исходом.       Через несколько минут рана полностью затягивается. Гермиона с помощью магии преобразует одну из своих рабочих перчаток в стерильную салфетку, вытирая кровь с нежного шрама. Позже она купит ещё несколько пар.       — Хорошо себя чувствуешь? — спрашивает она, впервые за несколько минут взглянув на его лицо. Он немного бледнее, чем обычно, что её не удивляет.       Однако она поражена тем, насколько мягким стало его выражение лица. Привычная жёсткость и непроницаемый взгляд исчезли, и он выглядит более человечным, чем она когда-либо его видела. Его глаза устремлены на неё, лучистые и яркие, под ресницами, которых она никогда не замечала. Её рука всё ещё лежит на его запястье, маленькие пальцы надежно обхватывают косточки, а большой палец покоится на венах чуть ниже кисти. У неё перехватывает дыхание, когда она осознает интимность момента. Для любого другого человека такое прикосновение было бы нормальным, само собой разумеющимся, после того, что она только что сделала.       Но это касание между ней и Малфоем настолько странное и незнакомое, что в своей невинности похоже на ласку. Это тревожно и волнующе. Как прикосновение к проводам, которые могут ударить током.       Кажется, он понимает это одновременно с ней, так как через мгновение его лицо приобретает каменное выражение, и он отдёргивает запястье от её руки. Она ощущает оставшуюся липкость его крови на своих пальцах.       — Я в порядке.       Она кивает, изо всех сил стараясь не смотреть на его кровь на полу и на своих руках. Её голова кружится. Ей нужен свежий воздух. Малфой, кажется, замечает её беспокойство, достаёт свою палочку и накладывает на пол чистящее заклинание, а затем поднимает на неё взгляд, спрашивая глазами разрешения и склоняя подбородок к её рукам.       Она кивает, протягивает обе ладони и наблюдает, как исчезает его кровь. Она глубоко вдыхает воздух, заправляя волосы за ухо недавно очищенными пальцами. Её по-прежнему трясёт, но запах крови уже почти исчез, и голова не так сильно кружится. Он осматривает линию шва на своей ладони. Работа точно не идеальная — она пыталась сконцентрироваться на борьбе с рвотой, пыталась держать магический шов ровно, стараясь не потерять сознание.       — Какое первое заклинание ты произнесла? — спрашивает он своим глубоким и сиплым голосом. Он прочищает горло, и его глаза снова находят её.       — Я очистила твою кровь. Очищающими чарами. Столбняк — в основном маггловская болезнь, но он может инфицировать твою кровь и сделать её… ну… отравить тебя.       Он моргает, и его черты лица проясняются от понимания.       — Я снова сделала её чистой, — объясняет она, а затем быстро добавляет: — То есть, удалила токсины. Ты будешь в порядке.       — Спасибо.       Она не хочет вставать, поскольку её ноги всё ещё немного дрожат. Вместо этого Гермиона опирается на руки и откидывает голову назад так, что её глаза устремляются к потолку.       — Я же попросила тебя надеть перчатки.       Он издаёт горькую усмешку в ответ.       — Довольна, да? С этого момента я буду носить дурацкие перчатки.       В его голосе нет игривости, но и нет злобы. Он ещё не встал, очевидно, потрясённый случившимся.       — Хорошо. И каску тоже?       — Ни за что на свете.       Она чуть ли не улыбается. Затем поднимает голову и смотрит на стену перед собой. Она готова. Последний фрагмент стены на главном этаже был вытащен. Крушение Малфоя и первое достижение в одном лице.       — Эй, первый этаж готов, — восторженно восклицает она, поворачивая шею и оглядывая голую поверхность первого этажа. Вокруг них лишь каркас, большие деревянные доски и красный кирпич за ними. Это радостное чувство — один маленький шаг, но всё же шаг. Малфой кивает и наконец встаёт, глядя на свою окровавленную рубашку. Он накладывает на неё ещё одно заклинание, и кровь исчезает.       — Эванеско, — говорит он, направляя свою палочку на груду обломков на полу и наблюдая, как она испаряется, превращаясь в воздух. Он опускает взгляд на Гермиону, которая всё ещё лежит на полу, осматривая их работу.       — Тебе… тебе помочь встать? — неловко спрашивает он, будто перспектива помочь ей подняться вызывает у него отвращение. Она качает головой.       — Всё нормально. Думаю, мне в любом случае нужен перерыв. Ты можешь пообедать, если хочешь.       Как по команде, в магазин заходит обеденный спутник Малфоя, смотрит на Гермиону, лежащую на полу, и снова на Драко.       — Всё хорошо? — спрашивает он, приподняв бровь. Малфой ещё раз окидывает её взглядом, словно она безумная, а затем подходит к Блейзу.       — У Грейнджер, судя по всему, отвращение к крови, — подтрунивает он, засовывая свою палочку обратно в карман, когда подходит к волшебнику.       — Я знал, что отсутствие перчаток тебе аукнется, — усмехается Блейз, глядя на Гермиону с весельем в глазах. Она не может удержаться от ухмылки и, наконец, при помощи рук поднимается на ноги.       — Отвали, придурок, — ворчит Малфой, направляясь к дверному проёму. Вчера эти двое пообедали вместе, а Гермиона осталась, перекусывая сэндвичем, который положила в сумку. Блейз предложил ей присоединиться, но она вежливо отказалась, увидев очевидное нерасположение Малфоя к её компании.       — Обед, Грейнджер? — снова спрашивает Блейз, с изумлением глядя на её одежду. На этот раз Малфой не выказывает никаких эмоций, с любопытством переводя взгляд с Блейза на Гермиону.       — Я не могу, обещала Рону встретиться с ним, — объясняет она, и по хорошо известным ей причинам его имя произносится тише и более робко, чем остальные.       — Какая ужасная компания. И давно вы с Пронырой вместе?       Малфой хмурится, внезапно становясь прежним. Гермиона отказывается выдать ему желаемую реакцию, подходит к стойке и поднимает бутылку с водой, оброненную ранее.       — Мы с Роном не вместе, но это не значит, что ты можешь продолжать называть его этими ребяческими прозвищами, — говорит она, наблюдая за Малфоем с самодовольной полуулыбкой.       — Какими? Уизел? Проныра? Или, может быть, Ласка? Есть ещё…       — Блейз, наверное, вам двоим пора обедать, — заявляет Гермиона, игнорируя насмешки Малфоя и коря себя за то, что не позволила ему истечь кровью на полу. Может быть, столбняк был бы хорошим уроком для этого гада, в конце концов.       — Хорошо. Увидимся позже, Грейнджер, — Блейз бросает на неё слегка извиняющийся взгляд, а затем с силой хватает Малфоя за плечо и практически вытаскивает его за дверь, как мать своего трудного ребёнка.       Как она могла хоть на секунду ослабить свою бдительность рядом с ним? Он был и всегда будет абсолютным болваном с удивительной способностью лишать её всякой логики, как только принимал какое-либо выражение лица, отличное от хмурого. Ей хочется пнуть себя. В следующий раз, когда он поранится, она не бросится его исцелять.       Её разочарование переносится на время обеда, и Рон, а также Гарри, решивший присоединиться к ним в «Дырявом котле», сразу же замечают её мрачное настроение.       — Что происходит, Гермиона? Ты выглядишь раздражённой с тех пор, как пришла сюда. Ремонт в магазине идёт нормально? — спрашивает Рон, недоумённо вскинув брови.       Она ещё не рассказала никому из них о том, что Малфой работает на неё, и решила помолчать об этом некоторое время. Она уверена, что они ни за что не поймут её поступка, и отчасти думает, что они приложат все усилия, чтобы насолить Малфою. Это точно плохо кончится, а она не собиралась устраивать новые пожары — она даже не успела прибраться после последнего.       Гермиона объяснила им, что попросту устала, что завершила разбирать первый этаж магазина и у неё болят мышцы. Это была не совсем ложь — лишь вопиющее упущение правды.       После того как ей удалось объяснить ребятам в чём дело, они принялись рассказывать ей последние новости о группировке сопротивления в Уэльсе. Судя по всему, это небольшой круг сторонников Волдеморта, которые так и не получили Метку, хотя и были близки к этому. Авроры, которым поручено дело, не могут обнаружить их местонахождение, потому что члены группы постоянно перемещаются, никогда не задерживаясь надолго в одном месте.       Министерство знает об этом только благодаря сове, которую они получили от неизвестной ведьмы, которая случайно приютила их на ночь и подслушала разговоры через стену.       — И что? — спрашивает Гермиона, нервно оглядываясь между своими друзьями. — Они планируют собрать больше людей? Предпринять шаги против Министерства? Это может занять годы, даже десятилетия, если подобное зло ещё где-то существует.       Гарри кивает, привычно сдвигая на переносицу оправу своих очков.       — Я знаю. Но пока они на свободе, они — символ. Маяк. Сопротивление берёт начало лишь с одной сломленной души. На создание армии могут уйти годы, но искра, из которой разгорается сопротивление? Достаточно одной искорки, чтобы разгорелся пожар.       Салат, съеденный Гермионой на обед, вдруг стал слишком тяжёлым в её желудке. После всего, за что они боролись, после того, что они потеряли. Это правда; даже если маленькая группа сопротивления и заявила о себе миру волшебников, пройдёт ещё не одно поколение, прежде чем они смогут заручиться достаточной поддержкой, чтобы начать новую войну. Зло всегда будет где-то рядом, пыталась рассуждать Гермиона.       — А вы продвинулись в поисках новых сведений? — осторожно спрашивает она, хотя часть её уже знает ответ.       — Не совсем, — отвечает Рон, отпив глоток тыквенного сока. — Пожиратели смерти оставили не так уж много записей, по которым мы могли бы ориентироваться. Волдеморт предпочитал держать свой круг небольшим — изначальная группа Пожирателей смерти увеличилась приблизительно в три раза к тому времени, когда мы его победили. О тех, кто поддерживал его, нельзя сказать наверняка.       Гарри, возившийся со своей салфеткой, опускает глаза на стол. Когда Рон заканчивает, он продолжает.       — Как только война закончилась, была послана группа авроров, чтобы найти этих людей — установить как можно больше связей, провести большую детективную работу. Проблема в том, что легко скрыть следы, если ты их не оставил. В этой группировке может быть сколько угодно людей. Почитатели, наблюдавшие издалека, но так и не получившие шанс сразиться, как им хотелось. Вся эта миссия — выстрел в темноту.       Неопределённость пугает. Неуверенность ещё хуже. Гермиона гадает, что является правдой, а что нет. Действительно ли у этой группы хватит сил, чтобы возродить сопротивление? Без Волдеморта, одного из самых могущественных волшебников в истории, способны ли они создать собственные волнения, если, конечно, захотят этого?       Гарри и Рон сообщают, что последние недели октября они проведут в Уэльсе. Предпринимается попытка проникнуть в группировку, операция под прикрытием. Это означает, что Гермиона не сможет отпраздновать Хэллоуин со своими друзьями. Поскольку Джинни в отъезде, а Невилл вовлечён в мероприятия по случаю Хэллоуина в Хогвартсе, её вечер будет свободным.       — Мама просит тебя почаще приходить в Нору на ужин, — говорит Рон, когда разговор поворачивает в нужное русло. — Говорит, что ты ей как родная дочь, и она тебя почти не видит.       Гермиона мягко улыбается в ответ. По правде говоря, она в какой-то степени избегала Нору. Её оживлённость часто перегружает девушку, напоминает ей о прошлом. Может быть, она сможет наведываться туда украдкой, когда мальчиков не будет дома; семейные ужины будут проходить спокойно, без Рона и Джинни.       — Я скоро загляну, — заверяет она его. Рон кажется довольным, и они вместе с Гермионой внимательно слушают, как Гарри рассказывает о расписании квиддичного тура Джинни на ближайшие пару недель. Гермиона практически не разбирается в командах, но Рон отвечает с энтузиазмом, комментируя их статистику за предыдущий сезон и отмечая нового загонщика в команде «Сканторпские стрелы».       Она думает о сопротивлении в Уэльсе и о совершенно новом страхе, который он вселил в неё — менее знакомом и более притупленном, но всё же присутствующем в ней. Она хочет рассказать Гарри о своём сне, но решает не делать этого, пока рядом Рон. Он обычно раздражался, когда Гарри и Гермиона говорили о времени, проведённом без него в поисках крестражей, несмотря на то, что большинство воспоминаний были ужасающими.       Когда Рон платит за её обед, в ней возникает чувство застарелой вины, которого она уже давно не испытывала.       Гермиона всегда будет помнить его лицо, когда она сообщила ему об этом. Когда она объяснила, почему они не смогут быть вместе. Это было необходимым ударом, нанесённым в самый неподходящий момент. Она не считала, что утешать его во время секса и обнимать после него, пока он сотрясался от скорби в слезах, — это хороший способ построить отношения. Она также знала, что это сделает невозможным разрыв. Она не могла быть зависимой от кого-то другого, быть вынужденной исцеляться в том же темпе, что и он.       Он игнорировал её в течение нескольких недель. Она считает, что Гарри должен был образумить его, предупредить об угрозе потерять друга, который всё ещё жив и здоров. Мы пережили слишком много потерь, чтобы по своей воле создать ещё одну, сказал бы он. В конце концов, они постепенно вернулись к нормальной жизни. Она время от времени ловила на себе его тоскливые взгляды, но сейчас он смотрел на неё всё реже и реже.       Он остался последней детской мечтой, которую она оставила позади.       Когда она возвращается в магазин, Малфой уже на месте. Он стоит без дела у кассы, ожидая её прихода. Она бросает ему пару перчаток, которые он надевает, засовывая руки так, чтобы не дать ей возможности бросить на него удовлетворённый взгляд «я же тебе говорила».       Они неспешно работают во второй половине дня, почти не говоря друг другу ни слова. Второй этаж в лучшем состоянии, чем первый, и потому его легче разобрать. Не придётся отламывать множество разрушенных огнём, осыпающихся кусков.       В четыре часа он стремительно стягивает перчатки и направляется к лестнице.       — Значит, завтра у тебя выходной? — окликает она его, и он останавливается на полпути вниз по лестнице.       — Ладно, — говорит он резко, глядя на неё, словно ожидая, что она скажет что-то ещё.       — Тогда увидимся в четверг.       Он кивает, принимая это как разрешение уйти, и молниеносно выходит за дверь.