***
Ей снятся мать и отец. Приятный сон. Не ночной кошмар, а просто сон: её родители на берегу моря в Австралии, счастливые, какими она их помнит. Утром Гермиона переодевается во вчерашнюю одежду и пытается придумать, что сказать Малфою. Она выставила себя дурой и была уверена, что у неё случился приступ паники на его глазах, а потом она отвергла его слова утешения и выбежала из магазина, ничего ему не объяснив. Она не могла сказать ему, что это он — его запах — был тому причиной. Что он напомнил ей о доме и о том, что она его потеряла. Гермиона решила солгать, сказать, что её затошнило и ей стало плохо. Частично она корит себя за то, что не осталась, не позволила ему помочь ей. А часть её довольна, осознавая, что проявленные им чувства лишь соблазнили бы её на мимолётную мысль о том, что он в какой-то степени заботится о ней, как и о своих друзьях. Она долго принимает душ, позволяя тёплой воде стекать по ней, а сама размышляет о выражении его лица, когда она отпрянула от него. Вполне возможно, что Малфой вообще не заговорит об этом; будет молчать, как обычно, или перейдёт к ссоре из-за оставленной на полу рулетки, о которую он споткнулся. Или, возможно, ей придётся оправдываться перед ним. Она не умеет врать и опасается, что он сможет её раскусить. Она готовит себе чай и завтрак, быстро ест и аппарирует в Косой переулок. Она нервничает, подходя к магазину, но, когда поворачивает ручку двери, та оказывается заперта. Нахмурившись, Гермиона пробует ещё раз, прежде чем достать свою палочку, отпереть дверь и зайти в магазин. В течение нескольких недель Малфой постоянно приходил раньше неё и отпирал дверь, и обычно к её появлению он уже был занят работой. Сегодня был первый день с начала его работы, когда он не пришёл вовремя. Она обеспокоенно сводит брови, ставит сумку на привычное место на стойке и осматривает магазин, проверяя всё ли в порядке. Никаких следов. Возможно, он опаздывает, проспал или зашёл выпить кофе в длинной пятничной очереди. Она уговаривает себя расслабиться, думает, что он придёт или пришлёт сову с известием, что заболел или что-то в этом роде. Она отвлекает себя работой, делая всё, что в её силах и без его помощи. В течение первого часа она обрабатывает древесину, измеряет и пилит, складывая её рядом со столом. Она монтирует крепления, просверливает их и выравнивает, чтобы установить полки. Ей нужен Малфой для монтажа полок, чтобы придержать с одной стороны, пока она занимается другой, поэтому девушка решает немного прибраться в кабинете. К одиннадцати он так и не появляется, и она начинает волноваться. Неужели с ним что-то случилось? Несомненно, он бы прислал сову, если бы был болен. Она могла бы сходить в тату-салон Блейза, но он закрыт до часу дня. Девушка подумывает написать кому-нибудь, но не хочет показаться слишком обеспокоенной, слишком отчаявшейся. В конце концов, это Малфой, и вполне возможно, что он поздно лёг спать или решил не ставить Гермиону в известность о своём решении не приходить сегодня. Тем не менее, в её голове крутятся тревожные мысли, постоянно возвращая её к надежде, что он не лежит лицом вниз где-нибудь в канаве, отравившийся огненным виски. Она коротает минуты за банальными делами, сметая опилки с пола, выглядывая в окна магазина каждый раз, когда слышит, что кто-то аппарирует поблизости. Она мечется, поправляя и вытирая то, что уже вымыла и поправила час назад. Она просматривает образцы краски, пытаясь решить, какого цвета должны быть стены. В четверть часа пополудни, когда она уже собирается послать сову Блейзу или Тео, входит Драко, с суровым и бесстрастным лицом, напряжённым телом и сжатыми кулаками. Раздаётся звон входного колокольчика, Гермиона поднимает голову и видит, как он закрывает за собой дверь и, сбросив пиджак, без единого слова проносится мимо неё и поднимается наверх. Гермиона в ярости. Она с открытым ртом наблюдает за тем, как он удаляется вверх по лестнице и за перила. Она переводит дыхание и спешит к нему по ступенькам, с красным от гнева лицом, держа руку на бедре, и видит, как он приступает к работе, будто всё идёт своим чередом. — Какого чёрта, Малфой? — спрашивает она сквозь стиснутые зубы, приближаясь к нему возле пилы. Он небритый, его лицо бледное и усталое. Он даже не закрывается от неё; он зол, как и она. Он не поднимает на неё глаз, смахивая опилки с пильного стола и делая карандашом пометки на куске дерева. — Сегодня я не в настроении, Грейнджер, — огрызается он, оставляя маленький серый штрих острым графитовым карандашом. Разъярённая, Гермиона обходит его с другой стороны стола и выдёргивает шнур пилы из маггловского электрогенератора. — Какого хрена? — огрызается Малфой, наконец-то посмотрев на неё. Он выглядит ещё хуже, чем обычно, и его настроение оставляет желать лучшего. Гермиона сразу же чувствует запах алкоголя в его дыхании — скорее всего, огневиски, причём крепкий. — Где ты был? Ты опоздал на несколько часов и даже не написал мне, — её голос дрожит от ярости, от страха, который она держала в себе последние несколько часов. Он здесь, он жив, и с ним ничего не случилось. — Мерлин, Грейнджер. Прошло всего несколько часов, и вот я здесь, — выплёвывает он, оглядывая пол в поисках шнура питания. Гермиона отбрасывает штекер от пильного стола и упирается руками в металлический край, наклоняясь к нему. — Я беспокоилась, что с тобой что-то случилось, — говорит она, с нотками гнева в голосе. Он вновь бросает на неё взгляд, в его серых глазах холод и раздражение. — Я ценю это, Грейнджер, но не могла бы ты отвалить со своими переживаниями, — хмуро говорит он, не сводя глаз с её лица, в котором отражаются гнев и тревога, и с отвращением поджимает губы, словно мысль о её беспокойстве о нём — самая омерзительная вещь на свете. — Людям свойственно опаздывать, но жизнь продолжается. Теперь мы можем работать? — Где ты был? — наседает она. Ей хочется поругаться, она злится на него за то, что он заставил её волноваться, а потом отмахнулся от неё, как от ребёнка. Злится, что он молчит, злится, что он ей настолько дорог, что она беспокоится. — Ты не отстанешь, не так ли? — он в отчаянии проводит рукой по лицу, отчего алебастровая кожа становится розовой. Судя по его глазам, он пьян, и ему определённо не следовало бы пользоваться электроинструментом. — Я имею право беспокоиться, Малфой, особенно когда ты ничего не объясняешь! Ты приходишь сюда, пьяный, без письма, без предупреждения и ведёшь себя так, будто всё нормально! Ты на испытательном сроке, и я обязана следить за его соблюдением. Её голос становится всё громче, она почти кричит, а сердце яростно колотится о грудную клетку. Девушка чувствует, как в венах бурлит кровь, горячая и стремительная. — В том-то и дело, Грейнджер, что нет! Тебе не стоит беспокоиться обо мне. Ты не несёшь ответственности за мою дальнейшую жизнь, и мы не друзья! — кричит он, двигая руками в возгласе, а мышцы его челюсти гневно подрагивают. Их глаза пылают гневом, и если бы они двигались, то кружили бы друг вокруг друга, как волки. Гермиона отходит от пилы, скрещивая руки. — И почему? Почему ты так ненавидишь меня? — выкрикивает она, и на глаза наворачиваются горячие слёзы. Его серый взгляд устремлён на неё, хищный, полный ярости. — Всё дело в моей крови? Из-за того, что я убедила тебя согласиться на эту работу? Ответь мне, Малфой, дай мне понять, почему ты едва можешь смотреть на меня или говорить со мной. Малфой ударяет рукой по металлическому столу, и Гермиона подпрыгивает, инстинктивно отступая назад, пока он обходит его и приближается к ней. — Я не называл тебя этим словом уже много лет, ты знаешь, что я больше так не думаю, — шипит он, недовольно нахмурив губы и сведя брови. — Твоя непрекращающаяся потребность всем нравиться — вот чего я не выношу, — продолжает он, медленно надвигаясь на неё, рыская, как хищник. — Ты сделала всё возможное, чтобы вклиниться в мою жизнь в последние несколько месяцев: эта работа, мои друзья, похороны отца. Ты как пиявка, Грейнджер, от которой я не могу избавиться. И то, что ты дружишь с Блейзом, делаешь татуировку Тео и пытаешься узнать меня получше, не изменит моего отношения к тебе. Никогда. Его слова — чистый яд, вытекающий из его уст, как почерневший мышьяк, нацеленный на все её самые слабые места. Он снова прижимает её спиной к стене, а её сердце замирает в горле. Его слова попадают в цель, и острые, невидимые глазу струи боли пронзают её. Глаза слезятся, а колени дрожат. Ей хочется ударить его, оттолкнуть, отшвырнуть. Он на что-то злится и вымещает это на ней. — Ты несправедлив, — цедит она, поднимая подбородок и глядя на него. Он выпускает горький, с придыханием смех, и она снова чувствует запах спиртного. — Мир несправедлив, Грейнджер. Вам, гриффиндорцам, пора вынуть голову из задницы, чтобы понять, что невозможно сделать всё идеальным и счастливым. Ты уже победила, Грейнджер. Ты не исправишь нас, как свой дурацкий маленький магазинчик, так что перестань пытаться. Его слова злые и колкие. Она смотрит на него и видит мальчика, которого знала в школе — злобного, грустного и отчаявшегося. Она судорожно сглатывает, наблюдая, как его лицо приближается к её, на нём яд, виски и предупреждения. — Ты злишься из-за своей матери, я понимаю, — вздыхает Гермиона, не смея отвести взгляд, не смея отступить. Малфой замирает, дыша шумно и неровно, его грудная клетка вздымается и опадает. — Ты ни черта не знаешь, Грейнджер, — говорит он, и его голос превращается в шёпот, неизменный в своей ярости. — Мне жаль, что она там… в Азкабане, — говорит Гермиона, её глаза сканируют его лицо, следя за его застывшей гримасой. Его лицо вспыхивает злобой, и внезапно он бросается к ней, придавливая к стене, а его руки заключают её в ловушку по обе стороны от её лица. У неё перехватывает дыхание — она чувствует его жар, гнев, излучаемый им. Каким-то образом она догадывается, что его ярость связана не только с ней. Она знает, потому что тоже это чувствовала, и до сих пор чувствует каждый день. И она подталкивает его к разговору, потому что мечтает, чтобы кто-то подтолкнул и её — заставил посмотреть в лицо тем причинам, из-за которых она так зла на мир. — Прекрати. Блять. Извиняться, — хрипит он сквозь стиснутые зубы. Его голос срывается от эмоций, и его тёплое дыхание касается её щеки. Он как дракон, дышащий огнём, могучий и устрашающий. Гермиона молча наблюдает за глазами Малфоя, изучающими её лицо, за его широкими, потемневшими зрачками, и видит, как гнев сковывает его мышцы, как в резких, красивых чертах его лица исчезает вся мягкость. Его взгляд пробегает по ней, по её глазам, волосам, носу, слезинке на щеке, губам и снова поднимается к глазам. — У нас больше общего, чем ты думаешь, Малфой, — шепчет она. Черты его лица смягчаются, челюсть опускается, в глазах появляется что-то, что она могла бы определить как желание, если бы речь шла о ком-то другом — о ком угодно, только не о нём. Его взгляд снова опускается на её губы, задерживаясь на секунду, и он впивается зубами в свою нижнюю губу. Его лицо — это полотно эмоций, неразборчивое, туманное, как перемешанные краски. Она чувствует биение своего сердца, учащённый пульс во всём теле, в вене на шее, на которой лежит его палец. — Блять, — шипит он, отталкиваясь от стены и отшатываясь назад, его руки поднимаются к лицу, и он трёт глаза, словно пытаясь проснуться. Затем он выпрямляется и стремительно несётся вниз по лестнице, оставляя Гермиону застывшей у стены, а она безучастно смотрит, как он уходит в вихре белого и чёрного, виски и пряностей. Она слышит его тяжёлые шаги на этаже ниже, хлопнувшую входную дверь. Он снова уходит. Она не двигается, прислонившись затылком к стене, вокруг неё всё ещё витает его тепло. Она дышит, расслабляет плечи и сохраняет равновесие. Её кожу покалывает от гнева, неожиданности и волнения. Понимая, что плачет, она вытирает слёзы, почувствовав соль в уголке рта. Она опоздает на обед с Адрианом и Тео. Она берёт себя в руки, чтобы вновь сосредоточиться. Вдох, выдох. Она точно задела больное место, спросив Малфоя о его матери. Его мгновенная реакция подсказала ей, что он был огорчён из-за Нарциссы. Что-то случилось? Он навещал её или же просто топил свои печали в огневиски в пятницу утром? Гермиона усилием воли заставляет свои ноги двигаться и отталкивается от стены. Она прежде никогда не замечала его в таком состоянии. Неужели он не смог воздвигнуть окклюменционные стены? С того момента, как он вошёл в магазин, его эмоции были открыты для Гермионы — такого она не видела за последние годы. На его лице не было привычной ухмылки или недовольной усмешки. Это были настоящие, неподдельные чувства. Она спускается по лестнице, проводит рукой по своим кудрям и вытирает слёзы с лица. Ей нужны ещё десять или пятнадцать минут, чтобы успокоить своё бешено бьющееся сердце, и понять, что же произошло, но уже пора отправляться к Теодору. Поэтому она в свойственной Гермионе Грейнджер манере изображает свою лучшую улыбку и подходит к камину, называя адрес Тео и впервые используя недавно открытую в магазине каминную сеть. Когда девушка выходит из камина на другой стороне, Тео уже ожидает её в гостиной. Она выполнена в стиле викторианской готики: элегантные, заострённые детали, тёмные цвета — бордовый и синий. Пространство обставлено мебелью в стиле барокко: несколько кресел со спинками в форме крыльев рядом с журнальным столиком и диван напротив камина. Теодор Нотт, со своими тёмными волосами и потрясающими глазами, кажется, вписывается в обстановку. — Грейнджер, добро пожаловать, — ухмыляется он, когда она выходит из камина. Гермиона вытесняет инцидент с Малфоем на задворки сознания и улыбается в ответ. — Спасибо, что пригласил меня, Тео. Он кивает и движением подбородка приглашает её следовать за ним. — Адриан на кухне, готовит обед, — объясняет он, выводя её из гостиной в широкий коридор. Архитектура очень похожа, хотя в ней не хватает элегантности, как в гостиной, словно все предметы декора и мебель были убраны. — Мы будем есть на кухне, если ты не возражаешь. Я пытаюсь провести здесь небольшой ремонт, чтобы избавить это место от всех воспоминаний о моих родителях — Пожирателях смерти. Но похоже, что они часто использовали заклинание вечного приклеивания, так что я не могу избавиться от некоторых вещей. Теперь всё стало понятно: пустота коридора по сравнению с гостиной. Тео убрал все следы своей прежней жизни, какие только мог. На стенах остались заметны места, где раньше висели портреты, очертания рам и нетронутые воздействием света и воздуха обои. — Ты сказал, что Адриан готовит? — спрашивает Гермиона, шагая рядом с Тео, её глаза рассматривают большую фреску на потолке, стилизованных херувимов с розовыми щеками, луками и стрелами, изображения кентавров, сражающихся с волшебниками в старинных костюмах. Тео усмехается, глядя на Гермиону, когда они поворачивают за угол. — Да, он действительно хорош. Не знаю, где он научился этому, так как всю жизнь его кормили домовые эльфы, как и всех нас, избалованных чистокровных. Гермиона тихо хихикает, приближаясь к дверям на кухню, и Тео толкает одну из них, чтобы девушка могла войти. Адриан стоит у плиты, высыпая какую-то зелёную траву в кастрюлю, а зачарованная ложка монотонно сама помешивает еду. Рот Адриана растягивается в широкой ухмылке, когда парень замечает её. Он вытирает руки о чёрный фартук и подходит к Гермионе. — Грейнджер, как всегда, прекрасно выглядишь, — улыбается Пьюси и, к её удивлению, притягивает к себе, обнимая. Она испуганно вскрикивает, но тут же искренне отвечает на его объятия, сочтя, что это именно то, что ей нужно после пережитого утра. Он отстраняется и снова улыбается ей, отходит к плите, чтобы бросить в смесь нарезанные овощи, проводя лезвием ножа по разделочной доске. — Обед почти готов, — говорит Адриан, осторожно кладя разделочную доску и нож в раковину, которая заколдована мыть за него посуду, как это время от времени делала Молли Уизли. — Пахнет очень вкусно, — говорит Гермиона, когда Тео приглашает её сесть на стул за маленький деревянный столик. Она не лукавит: вся кухня благоухает и согрета ароматом специй и аппетитными запахами. К счастью, розмарина не чувствуется, так что сегодня она в безопасности. — Я не знала, что ты готовишь, Адриан, — произносит она, когда Теодор опускается на стул рядом с ней и наливает Гермионе стакан воды. Она не привыкла к этим чистокровным манерам. К чему она привыкла, так это к тому, что в Норе ей передавали почти пустой кувшин тыквенного сока, к тому, что она протягивала руку через сидящего рядом человека, чтобы ухватить запечённую картофелину, прежде чем Рон всё съест. Она благодарно улыбается Тео, когда тот ставит перед ней стакан. — Даф говорила, что мне нужно отвлечься во время суда, поэтому мы вместе занялись готовкой, — объясняет Адриан, снимая кастрюлю с плиты и ставя её на подставку на столе. — Она совсем не умеет готовить, Мерлин, но мне это понравилось, и с тех пор я практикуюсь. В большинстве случаев всё получается хорошо. Тео усмехается, наливает себе стакан воды и покачивает головой. — Было несколько непростительных случаев, — ухмыляется он, с чувством глядя то на Гермиону, то на Адриана. Щёки Адриана краснеют, и он снимает фартук, дёргая за завязки на шее. — Грейнджер, если ты не в курсе, огурцы и цуккини — это совершенно разные овощи, — усмехается он, поднимая палочку и перемещая готовое блюдо, переложенное им в элегантную сервировочную серебряную чашу, на стол. Гермиона смеётся, а Тео снова укоризненно качает головой. — Он также путал корицу и паприку раньше, — мрачно говорит он, содрогаясь от воспоминаний, когда Адриан оборонительно поднимает руки. — Паприка и кофейное пирожное не сочетаются, Грейнджер, возьми на заметку. Адриан опускается на другой стул и тут же начинает накладывать в тарелку Гермионы нечто, похожее на рагу, а она хохочет. — Мой папа однажды добавил целую чашку соли в шоколадное печенье вместо сахара, — говорит она им, а её желудок урчит от аромата баранины и соуса под носом. — Даже магглы порой что-то путают. Это часть обучения. Адриан приподнимает бровь в сторону Тео, когда тот наполняет тарелку Гермионы. — Видишь, Нотт, все совершают ошибки. Тео закатывает глаза, когда Адриан поднимает свою пустую тарелку, чтобы добавить в неё еды. — Я больше никогда не буду есть кофейные пирожные, какими бы заманчивыми они ни были, — подтрунивает Нотт. Адриан бесстрастно пожимает плечами, зачерпывая рагу в свою тарелку, а затем опускает ложку на край. От аромата блюда, стоящего на столе перед ней, у Гермионы слюнки текут, и она поспешно хватает предложенную Тео булочку. — Так, хорошо, приступайте. Я пообещал, что не перепутаю тимьян ни с чем дурманящим, так что мы в безопасности, — подмигивает Адриан, и Гермиона, не теряя времени, вежливо съедает ложку ароматной пищи. Она нагуляла аппетит, крича на Малфоя, и это рагу, пожалуй, лучшее, что она ела за долгое время — не в обиду Молли Уизли. — Адриан, это невероятно, — чуть ли не стонет она, и её щёки заливаются румянцем от вырвавшегося звука. Адриан и Тео только посмеиваются. Если бы не присутствие двух воспитанных чистокровных волшебников, она бы запихнула блюдо в себя как можно быстрее. Ей требуется всё её самообладание, чтобы есть маленькими, сдержанными кусочками, которые для двух парней явно привычны. — Спасибо, Грейнджер, — улыбается Адриан, слегка намазывая маслом булочку небольшим серебряным ножом. — Грейнджер права, Пьюси, — кивает Тео, — ты превзошёл самого себя, приятель. В сердце Гермионы теплеет при виде дружеского общения между двумя слизеринцами. Она думает, бывает ли Драко таким улыбчивым и смеющимся в их компании. Она готова рассмеяться от этой мысли. — Ты подлизываешься ко мне, Нотт? — поддразнивает Адриан, вызывающе глядя на зеленоглазого парня. — Ты же знаешь, что у меня есть девушка? Тео сужает глаза в сторону Адриана, его губы игриво кривятся. — И даже если бы не было, я бы не стал встречаться с тобой ни за что на свете. — Знаю, я слишком устрашающий, — усмехается Адриан, отрезая нежную картофелину краем ложки. — Кстати говоря, ты не говорил в последнее время с нашим хорошим другом Блейзом? Ходят слухи, что он просто умирает от желания заполучить твою с… — Так, хватит, Пьюси, если ты не хочешь, чтобы твою задницу прокляли до Шотландии и обратно. Гермиона сдерживает смех, когда Адриан хитро вздёргивает брови и смотрит на неё. Она недоумевает, как эти двое подружились, пока не замечает сходство между ними и её друзьями-гриффиндорцами Симусом и Дином. Дин, такой же тихий и молчаливый, как Тео, казалось, с радостью терпел выходки Симуса. Насколько Гермиона знала, эти двое встречаются, к общему с Гарри и Роном большому удивлению. Она полагает, что если бы они были повнимательнее и не тратили свои школьные дни на погоню за тёмным волшебником, они бы всё поняли. — Я не знала, что между вами с Блейзом была история, — говорит Гермиона, решив поиграть в несведущего стороннего наблюдателя. Тео укоряет Адриана за затронутую тему, но смотрит на неё спокойным взглядом. — Ключевое слово — была. Ничего не вышло. Гермиона кивает, откусывая ещё кусок тушеной баранины. — И вы оба так решили? — спрашивает она, надеясь, что её любопытство не переходит границы. Ещё несколько дней назад она бы посчитала их простыми знакомыми, но приглашение на обед каким-то образом придало ей безудержной смелости задать такой личный вопрос. Адриан фыркает, опуская взгляд на свою тарелку с мясом. — Скорее, они избегают этого разговора, как драконью оспу, — бормочет он. Гермиона поглядывает на Тео, который не замечает их взглядов. — Это… сложно, — вздыхает Нотт. Гермиона грустно улыбается ему. — С лучшими всегда так, не так ли? — добавляет она. Тео поднимает на неё глаза, и на его точёных и красивых чертах лица проступает любопытство. — Похоже, ты знаешь, о чём говоришь, Грейнджер. В твоей жизни сейчас есть особенный мужчина? Адриан поднимает голову и присоединяется к разговору. — Да, вы с Уизли всё ещё вместе? Всегда считал вас странной парой. Гермиона пожимает плечами, опускает ложку в тарелку и вытирает уголок рта салфеткой. Ей не часто приходилось объяснять, что произошло между ней и Роном. Гарри и Джинни стали свидетелями этого фактически воочию, а в то время у всех были заботы поважнее — похороны и восстановление. Поднимать вопрос об отношениях, которые изначально были ничем, казалось пустяком. Никому не хотелось причинять новые страдания Рону и Гермионе своими расспросами, поэтому многие узнавали о случившемся из чужих уст, от Джинни или Гарри, и пересказывали эту туманную историю всем, кто спрашивал. Многие даже не знали об их «почти» отношениях и не подозревали, что они вообще испытывали романтические чувства и целовались украдкой. — Нет, думаю, что нет. У нас с Роном просто ничего не вышло. Мне кажется, мы слишком разные. После войны я осознала, что это совсем не то, чего я хотела. Она нервно сглатывает, недоумевая, зачем она им это говорит. Они воздерживаются от пренебрежительных комментариев в адрес рыжего парня, за что Гермиона им очень благодарна. Малфой непременно придумал бы что-нибудь гадостное и остроумное, как только имя Рона слетело бы с её губ. Малфой. Она почти позабыла о нём. — Кто-нибудь из вас слышал о Малфое сегодня? — внезапно спрашивает она. Не исключено, что Адриан или Тео знают причину его выходки, а возможно, и его местонахождение. Слизеринцы обмениваются довольными взглядами и поворачивают головы к Гермионе. — Я спрашиваю, есть ли в твоей жизни кто-то особенный в данный момент, и ты думаешь о Малфое, а, Грейнджер? — ухмыляется Адриан, вызывающе вздёрнув брови. Сердце Гермионы учащённо, предательски колотится в груди, и она хмурится. — Нет, мы просто немного поссорились сегодня утром, и он выскочил из магазина. Я хотела спросить, известно ли кому-нибудь из вас, всё ли с ним в порядке? — её взгляд падает на тарелку, а щёки пылают жаром. Глаза Тео подозрительно сужаются, и он скрещивает руки на груди, но, к счастью, сохраняет молчание. — От него сегодня не было никаких вестей, но утром у него было свидание с матерью в Азкабане. Готов поспорить на что угодно, что именно это его вывело из себя, — непринуждённо сообщает Адриан, поглядывая на Тео в ожидании подтверждения. Значит, он был так расстроен из-за матери. Она дарит себе воображаемую награду — призовую ленту за то, что сумела верно понять его. Затем мысленно порицает себя за своё скромное ликование. Он был сильно расстроен, а она похлопывала себя по спине за разгадку маленького фрагмента бесконечной головоломки Драко Малфоя. — Понятно, — говорит она, откусывая кусочек булочки и тщательно пережёвывая. Тео неотрывно смотрит на неё, а затем возвращается к своему рагу. Они заканчивают обед за лёгкой беседой, после чего Адриан решительно прочищает горло. — Итак, Грейнджер, наверняка тебе интересно, по какой причине мы пригласили тебя сюда сегодня, — ухмыляется он, откинувшись на стуле. — То есть, не ради приятного общения со мной и не для того, чтобы потешить своё самолюбие, глядя, как я пускаю слюни от твоих восхитительных блюд? — язвит она. — Ну, да, и то, и другое — отчасти причина твоего визита, но мне также нужно кое-что обсудить с тобой. Она слегка кивает ему и взмахивает рукой, как бы говоря, что слово за ним. — В ноябре день рождения Дафны, и я хочу устроить для неё что-то особенное, — объясняет Адриан, переводя взгляд с неё на Тео, который, как она подозревает, уже осведомлён о просьбе друга. — Видишь ли, я не знаю ровным счётом ничего о желаниях девушки на день рождения, и в прошлом году облажался. Я надеялся, что у тебя есть какое-то представление о внутреннем устройстве ума девчонок и, может быть, даже идеи, что я могу подарить ей в этом году? Гермиона растерянно смотрит на него, ошеломлённая реальной причиной, по которой она здесь находится. Она ожидала, что будет толковать руны или переводить старые фолианты о древних заклинаниях, а не помогать планировать празднование дня рождения Дафны Гринграсс. — Ох, — вздыхает она, взволнованно поглядывая на двух слизеринцев. Обычно о подобном спрашивали у Джинни или Парвати, но никак не у Гермионы. К ней всегда обращались по поводу домашних заданий или с просьбой проверить эссе. — А как же Пэнси? Ты не хочешь сначала обратиться к ней? Тео посмеивается. — У Пэнси невероятная неспособность хранить секреты от кого бы то ни было. Если мы расскажем ей, Дафна узнает всё через пять минут. Прямо проклятие какое-то. — Ясно, — отвечает Гермиона, прикусывая губу в раздумье. Она считает, что меньше всего из всех слизеринцев знает о Дафне Гринграсс. — Порой я думаю, что поступки бывают лучше вещей, — рассуждает Гермиона, вспоминая браслет, подаренный Роном на день рождения в прошлом месяце. Она надевала его, наверное, два раза, хотя сама задумка была прекрасна. — Может, устроим ей вечеринку-сюрприз? Адриан на мгновение обдумывает это и смотрит на Тео. — Ни в коем случае, здесь нельзя, — хмурится Тео, и Адриан вздыхает в разочаровании. — Малфой тоже вряд ли сможет нас принять, в поместье уже несколько месяцев работают разрушители проклятий. Гермиона замирает. Разрушители проклятий в Малфой-мэноре? Ей вдруг приходит в голову, как много жутких событий должно было произойти в поместье, помимо её случая с Беллатрисой. Неудивительно, что Малфой стремился очистить дом от остатков тёмной магии. Её огорчает, что ему приходится справляться с этим в одиночку. — Как насчёт того, чтобы организовать праздник в магазине? — предлагает она, удивляясь своим словам. Всё внимание Тео и Адриана теперь приковано к ней, и они широко раскрытыми глазами смотрят на неё, ожидая продолжения. — К этому времени мы с Малфоем успеем подготовить стены и полки. Мы освободим помещение, приберёмся и устроим ей небольшое торжество. Ничего особенного, но будет весело. Она с нервным видом переглядывается с ними. Её предложение ничтожно, просто, по сравнению с тем, к чему, по её мнению, они привыкли. Она воображает себе приёмы, устраиваемые родителями для своих чистокровных сыновей и дочерей: пышные, дорогие, с зооуголками и шоколадными фонтанами. Не покажется ли им её идея глупой? — По-моему, это может сработать, — кивает Адриан, и на его широких чертах лица появляются надежда и волнение. — Дафна не очень любит шумные компании, но небольшое закрытое празднование с её друзьями? Думаю, она будет в восторге. Ты точно не против, Гермиона? Она замирает при произнесении своего имени, но ободряюще улыбается. — Конечно! Я немного украшу помещение, а ты можешь испечь торт, Адриан. Магазин не очень большой, но я уверена, что он отлично подойдёт. Пьюси наклоняется и хватает её лицо, небрежно целуя в щёку. Отстранившись, он расплывается в широкой улыбке, напоминая Гермионе одного из херувимов на потолке в коридоре. — Ты и правда гений, Грейнджер, признаю. — Я же говорил тебе, она знает, что делать, — говорит Тео Адриану, а тот награждает Гермиону гордым взглядом, словно она только что решила сложное уравнение. — Ничего страшного, — улыбается она, и её сердце переполняется при мысли о том, что она проведёт ещё больше времени с Адрианом и Тео, планируя вечеринку. — Я рада, что смогла помочь. И спасибо за обед. Это было замечательно, но мне пора возвращаться в магазин. Тео кивает, отодвинув свой стул и вставая, и подходит к Гермионе и выдвигает стул для неё. — Конечно, — говорит он, в то время как Адриан тоже встаёт. — Надеюсь, в скором времени мне удастся попробовать ещё что-нибудь из твоей еды, — шепчет Гермиона на ухо Адриану, когда он притягивает её к себе и снова обнимает. — В любое время, Гермиона. — Я провожу тебя, — говорит Тео, и Гермиона, ещё раз помахав Пьюси, следует за Ноттом из кухни в пустой коридор. Она наблюдает за походкой Тео, отмечая большое сходство с Малфоем. Они держатся с одинаковой аристократической чопорностью и безупречной осанкой, никогда не спешат и не выглядят неряшливо. Его походка несколько более строгая, чем у Малфоя, почти армейская в своём размеренном ритме. Гермиона задумывается об элегантности движений Драко, как в танце. Словно вальс, смешанный с балетом, грациозный и ритмичный. Они шагают в тишине, и она возвращается в богато украшенную гостиную. Гермиона поворачивается к Тео и вежливо улыбается ему. — Ещё раз спасибо, что пригласили меня, — произносит она, берёт в руки украшенную бисером сумку и перекидывает через плечо. Тео засовывает руки в карманы и почтительно кивает ей. — Спасибо за помощь с Адрианом. И за то, что пришла. Нам действительно нравится проводить с тобой время, Грейнджер. Гермиона начинает краснеть, видя честность в его глазах, редкую нежность в обычно жёсткой наружности Теодора. — Эй, Тео? — спрашивает она, прикусив внутреннюю сторону щеки. Его брови сходятся, когда он берёт со стола рядом с собой чашу с летучим порохом. — Да? — Прости меня, если я перегибаю палку… Я думаю, тебе стоит поговорить с Блейзом. О вас двоих. О ваших отношениях. Он рассматривает её из-под опущенных век, задумчиво водя языком по уголку рта. — И почему же, Грейнджер? Она набирает горсть пороха, похожего на пыль, из чаши в руках Тео и отходит к камину. — Мы и так потеряли слишком много, чтобы не говорить о своих чувствах близким. Думаю, ты увидишь, что обычно всё не так сложно, как тебе кажется. Гермиона приподнимает уголок рта и замечает, как на его лице проступает глубокая задумчивость, после чего она бросает порох к своим ногам, называя адрес магазина и наблюдая, как взгляд Тео, полный осознания, исчезает за зелёным дымом.Глава 9
19 мая 2022 г. в 12:12
Октябрьские дни догорают стремительно и угасают как свеча. Гермиона и Драко быстро заканчивают второй этаж, пока, наконец, весь магазин не оказывается разобранным до основания — с голыми стойками поверх кирпичей красного дерева.
Неудивительно, что настроение Малфоя в тот день, когда он рассказал Гермионе о Тео и Блейзе, не повторялось. Всю следующую неделю он пребывал в своём привычном расположении духа — лишь ворчал и бурчал, когда Гермиона пыталась с ним заговорить, а ровно в четыре часа уходил, не проронив ни слова.
Решив, что сыта по горло своим нездоровым желанием завоевать его расположение, Гермиона напомнила себе, что должна сосредоточиться на истинной цели, ради которой она всё это затеяла. Малфой был временной помехой на её пути; препятствием длиной в четыре месяца, которое она собиралась обойти, прежде чем всё вернётся на круги своя. Она перестала здороваться с ним по утрам, перестала пытаться завязать разговор, перестала приветливо улыбаться ему. Она не могла отвлекаться и отрываться от своего дела из-за мужчины, который использовал её в своих интересах.
В конце концов, именно этого он и хотел. Он отказался от дружбы, от каких-либо отношений, выходящих за рамки того, что они друг другу позволяли. Она получала от него физическую помощь, а он — её подпись на своих документах об испытательном сроке. Вот и всё. Взаимная выгода, никаких дополнительных сложностей.
Когда в понедельник Малфой получил первую зарплату, он принёс ту же сумму наличными и молча сунул её в карман сумки Гермионы. На её попытки вернуть ему деньги он огрызнулся, рассыпая бранные слова в знак своего недовольства. Она настаивала на своём, утверждая, что даже если у него полно галлеонов, он должен получать плату за свою тяжёлую работу, пожинать плоды всех своих усилий. Он высмеял её и заявил, что если она снова попытается вернуть ему деньги, то он их сожжёт, и это станет напрасной тратой.
Она отступила, недовольно бормоча про себя и не выпуская из рук деньги. По правде говоря, он был прав. Она нуждалась в них. И больше всего она ненавидела, когда он в чём-то оказывался прав.
По средам — когда у Малфоя был выходной — Гермиона находила покой в тишине и одиночестве, работая в магазине одна. Дела продвигались гораздо медленнее, но к концу дня плоды её трудов всегда приносили удовлетворение.
Гарри и Рон отправились в Уэльс в третью неделю октября, воодушевлённые новыми сведениями о повстанческой группировке и бесстрашные в своей надежде добиться хоть какого-то успеха. В ночь их отъезда Гермионе приснился сон, в котором Гарри и Рон находились посреди большого поля, окружённые Пожирателями смерти в масках. Она наблюдала, как каждый из них поднимал свои палочки и сыпал проклятиями Круцио в её друзей, и проснулась от их криков, эхом отдававшихся в её ушах.
В ту ночь она спала всего два часа, а во время работы замечала долгие взгляды Малфоя, и его глаза то и дело возвращались к фиолетовым мешкам под её глазами, явно подмечая необычную бледность и осунувшуюся кожу.
Ей было неприятно от его взгляда, граничившего с сочувствием или пониманием. Его внезапные потери контроля и самообладания были равносильны подвешиванию кости на ниточке перед собакой, как приманки на крючке. Он предлагал ей более мягкую версию Малфоя, болтался перед ней, искушая и дразня её. Как только она подходила близко, он возвращался к своей привычной, угрюмой натуре. Это была игра, в которую она не хотела играть, и поэтому в тот день она полностью игнорировала его, сколько бы завуалированных чувств он ни проявлял. Чем ближе она приближалась, тем дальше он отдалялся. Его окклюменция не помогла, ведь так ему было ещё проще закрыться от неё.
Таким образом, к началу Хэллоуинской недели Драко и Гермиона стали просто телами в общем пространстве, предметами работы, если не считать украдкой брошенного взгляда или вежливой просьбы передать инструмент. Гермиона избегала разговоров с Блейзом обо всём этом, поскольку в противном случае создавалось впечатление, что ей не всё равно. Несмотря на негласную позицию Забини как их посредника, ему было нечего рассказать Гермионе о Малфое или их взаимоотношениях, что только подтверждало их отсутствие.
В четверг, за два дня до празднования Хэллоуина со слизеринцами, в магазин влетает большая сова с прикреплённым к лапке свёртком пергамента. Гермиона надеется, что это письмо от Рона или Гарри, или даже от Джинни, с новостями об их делах. Но когда она срывает с лапки птицы пергамент и разворачивает его, её ждёт совсем иной сюрприз.
Привет, Грейнджер,
Мы с Пьюси хотели спросить, не хочешь ли ты заглянуть к нам завтра на обед? По правде говоря, мы скучаем по тебе и просто не можем дождаться субботы, чтобы увидеть тебя.
Ладно, есть и скрытый интерес. Нам нужны твои мозги, если это возможно. Твой невероятный интеллект, а не твои реальные мозги. Впрочем, ты понимаешь. Завтра объясню подробнее. Ты сможешь прийти? Нам удобно любое время обеденного перерыва в магазине. Отправь ответ моей совой. Адрес указан в нижней части пергамента.
Адриан просит.
— Тео.
Теодор Нотт пригласил Гермиону на обед. С Адрианом Пьюси. С двумя слизеринцами, которых она знает меньше всего.
Правда, им было что-то нужно от неё, но, несмотря на это, такого Гермиона никак не ожидала. Она быстро написала ответное письмо на запасном клочке пергамента, приняв их приглашение и сообщив, что придёт сразу после полудня, когда обычно обедает. Она положила сове несколько лакомств, которые хранила в своей сумке, и отослала её, чувствуя, как в груди разливается тепло предвкушения.
По правде говоря, она не представляла, какая помощь им нужна. Она плохо знала Адриана, но Тео был отличником, по оценкам не уступая Гермионе и Драко. Что бы это ни было, это наверняка то, в чём она разбиралась лучше всего.
Она присоединилась к Драко наверху, где они приступили к установке новых стеллажей, распиливая большие куски дерева механической настольной пилой, которую Гермиона купила в маггловском хозяйственном магазине. За всю прошедшую неделю они перекинулись парой слов, когда читали инструкцию и осваивали технику безопасности при работе с пилой, стараясь не отрезать случайно пальцы или конечности.
Это был процесс, неминуемо занявший наибольшее количество времени — теперь, когда магазин опустел до основания, всё помещение нуждалось в новых полках и обшивке стен от пола до потолка, и Гермиона с Драко вручную вырезали и измеряли каждый дюйм. Гермионе хватило нескольких книг, чтобы полностью понять процесс, убедиться, что полки получатся прочными и будут установлены правильно, чтобы выдержать вес будущих книг.
Она составила чертежи и сделала расчёты, измерила один, два, три раза, проконсультировалась с сотрудниками маггловского магазина, чтобы удостовериться в выборе древесины и других необходимых материалов. Столько всего нужно было знать, столько всего запомнить, было столько тонкостей, о которых Гермиона и не подозревала. Как всегда, она наслаждалась трудностями, и было удобно, что рядом находился Драко, готовый помочь ей во всём разобраться. Ей особенно хотелось рассказать Артуру Уизли обо всех маггловских инструментах, которые она использовала в процессе работы.
Поднявшись наверх, Гермиона приступает к высверливанию креплений для полок в новой части стены. Драко стоит у пилы, подставляя деревянную доску под лезвие и проводя ею по поверхности стола. Она наблюдает за ним, за тем, насколько элегантно и точно он двигается, как его взгляд концентрируется на дереве под слегка нахмуренными бровями.
— Что-то не так, Грейнджер? — спрашивает он, не поднимая глаз, когда пила выключается. Он берёт со стола недавно распиленное дерево и складывает его рядом с другими брусками. Гермиона осознаёт, что пялится на него, и быстро возвращается к работе. Она ничего не отвечает, чувствуя, как по шее и щекам разливается жар. Она слышит его шаги позади себя, когда он поднимает с пола другой кусок пиломатериала и кладёт его на стол. Она слышит скрежет карандаша, которым он помечает участок, где будет резать дальше. Она слышит, как он подходит к ней, и краем глаза наблюдает, как он дважды перепроверяет измерения на стене рядом с ней с помощью рулетки.
В воздухе витает его запах: лёгкий солоноватый запах пота, тёплая мускусная ваниль и землистый запах трав — особенно сильно розмарина. Он окружает её, смешиваясь с запахом свежеспиленной древесины и опилок. Розмарин так пахнет домом, матерью, довоенными временами. Сладкий, пикантный и пряный — всё вместе.
Её глаза закрываются, и она глубоко вдыхает, задерживая дыхание, пока не начинает жечь лёгкие. Она так близка к дому, как давно не была. Из уголка её глаза скатывается непрошеная, инстинктивно возникшая слеза и падает на щеку. Она судорожно втягивает воздух.
До войны, до войны, до войны. До войны так пахло лето, сад, ужины с родителями и ночи с открытыми окнами. Письма Рону и Гарри, которые она писала с нетерпением, ожидая новой встречи с ними.
После войны этот запах стал болью того, что она потеряла. В нём всё, по чему она скучает, всё то, что она запрещала себе чувствовать с того самого дня в Хогвартсе.
Розмарин на память, — словно говорит голос матери. Только он совсем не тот; он искажён, изменён, подменён, ведь прошло слишком много времени. Это призрачный голос, пустой, далёкий, отстранённый.
Очередная слеза капает ей на нос.
Что, если она не хочет вспоминать? Тогда будет не так больно. Она начнёт всё сначала, с чистого листа. Почему воспоминания причиняют такую боль? Её пальцы находят предплечье, проводят по шраму под татуировкой, ощущают чернильную линию розмарина над ней.
— Грейнджер?
Голос Драко рядом с ней — источник запаха, причина, по которой она каждый день встаёт с постели и ненавидит себя за это. Жестокий, тихий, безразличный.
Позволь мне прояснить ситуацию, Грейнджер. Мы не друзья.
Неужели она так сильно хотела этого, потому что не могла получить? По какой ещё причине?
Она крепко зажмуривает глаза, мечтая, чтобы он не приближался, поскольку теперь запах ощущается сильнее. Её ладонь сжимает предплечье, а пальцы проводят по татуировке. Она хочет забыть. И также боится, что забудет.
На её плечо легонько, робко ложится его рука. Его ладонь, его прикосновение. Неуверенное, но ощутимое. Он сделал выбор, он предпочёл не игнорировать её.
Её глаза открываются, ресницы мокрые. Она по-прежнему стоит лицом к стене, но высокая, широкая фигура Драко находится в её периферии, его тепло просачивается в её пространство, а аромат переполняет её. Она пытается избавиться от него, она не в силах вынести этого сейчас; его запах вызывает тошноту, он обволакивает её горло, наполняет лёгкие, подобно ядовитому дыму.
Она отстраняется, освобождая плечо от его руки. Её дыхание становится поверхностным, быстрым, замирает в груди, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. Она поднимает на него глаза, видит растерянность, застывшую на обеспокоенных чертах. Он беспокоится о ней? Это означало бы, что ему не всё равно, но ему точно плевать. Его глаза пробегают по её лицу, телу, пытаясь понять причину слёз. Он делает медленный, неуверенный шаг вперёд, а она снова отступает назад, качая головой.
— Грейнджер? — снова спрашивает он, его голос тихий и низкий, раздражающий. Она не отвечает.
Как собака с костью, рыба на крючке. Манящий. В одну минуту рядом, в другую — нет.
Дрожащей рукой она вытирает слёзы с лица. Его брови сведены вместе, челюсть сжата, руки болтаются по бокам, не понимая, что делать дальше.
— Мне нужно домой, — шепчет она, сглатывая. Ей нужно больше воздуха, её лёгкие испытывают его недостаток — покрытые его розмарином.
— Ты не мог бы запереть дверь за меня? — спрашивает она и едва успевает разглядеть его озадаченный кивок, как уже поворачивается на пятках и мчится вниз по лестнице. Слёзы льются рекой, и, о боже, почему она не может дышать?
Она хватает свою сумку из бисера с прилавка и выходит за дверь, за спиной раздаётся звук колокольчика, и она бросает Драко там, оцепеневшего и недоумевающего. Она жадно глотает холодный воздух, но этого недостаточно, не хватает, никогда не хватит.
Она приземляется в своей квартире, спотыкается, падает на диван и обхватывает подушку, пытаясь успокоить дыхание и освободить мысли. Живоглот жалобно мяукает, прижимается к ней носом и мурлычет ей на ухо. Она наконец чувствует себя расслабленной, её дыхание приходит в норму и становится более глубоким.
Ей кажется, что она пролежала на диване, прижимаясь к подушке, несколько часов, прежде чем сон окончательно овладел ею.