Rosemary for Remembrance / Розмарин на память

      Грейнджер,       Меня не будет до полудня. Нужно кое о чём позаботиться.       Подумал, что должен сообщить тебе об этом, чтобы ты не бесилась.       Д.Л.М.       Гермиона хмуро смотрит на письмо, написанное практически безупречным почерком, наклонным и волнистым. Всё утро она готовилась прочитать Драко лекцию о прошедшей ночи — отчитать его за поведение в «Дырявом котле» и выразить раздражение по поводу его навязчивой тяги изводить Рона.       Теперь ей придётся ждать несколько часов, и тогда она наверняка забудет пару своих замечаний, что сделает все её старания напрасными.       Но Малфой всё же послал ей сову, чтобы избежать неизбежных претензий в будущем.       Только незначительная часть магазина осталась в разрушенном состоянии, дожидаясь присоединения к остальному пространству и возведения стен и полок. А на следующей неделе, после дня рождения Дафны, они приступят к покраске. После чего начнётся череда меблировки, заказов, декорирования и внесения последних штрихов. Не говоря уже о ведении бизнеса, бухгалтерии и систематической организации работы магазина, к чему нужно будет привыкнуть.       Она была благодарна Драко за помощь. Как бы ей ни было тяжело это признавать, но он был умным и рассудительным человеком, и в первые несколько месяцев управления магазином и выяснения всех тонкостей волшебной розничной торговли он будет очень полезен.       Малфой нередко успокаивал Гермиону, пока она принимала решения о ведении дел, был практичен, если она чересчур беспокоилась о мелочах, и проявлял чуткость, когда она начинала сомневаться в себе. Он всегда был уверенным, рациональным и никогда не давал ей почувствовать себя глупой за свою дотошность, даже в незначительных деталях. Он переубеждал её (довольно прямолинейно) только в тех случаях, когда это было необходимо, и указывал на очевидные решения, которые представлялись такими туманными под пристальным контролем её перфекционизма.       Ей казалось странным и одновременно удивительным, как часто она прислушивалась к его мнению. Она доверяла ему, знала, что он способный и компетентный. Если бы она задала те же вопросы Рону или Гарри, они бы пожали плечами и пробормотали что-то о её сообразительности. Раньше она не обижалась, и зачастую это было даже приятным стимулом для её самолюбия, когда она в этом нуждалась.       Но было что-то в том, как Малфой уравновешивал её — в том, как он признавал её интеллект, но никогда не оспаривал его, в том, что он мыслил так же, как и она, но под другим углом. Это было тем, чего она ждала долгое время. Девушка почувствовала, что её видят, а не только воспринимают.       Она трудится большую часть утра, ощущая отсутствие Малфоя как по медлительности работы, так и по одиночеству в магазине без него. Она приводит в порядок свой кабинет и даже ставит растение, присланное Невиллом, в самый угол стола, делая пометку поливать его еженедельно, как велел Долгопупс.       Примерно в одиннадцать прилетает сова и приносит письмо от Кингсли.       Гермиона,       Прогресса в деле уэльских повстанцев пока нет, но Нарцисса предоставила исключительно полезную информацию, которая, как нам кажется, может к чему-то привести.       Сегодня днём мы отправили в Уэльс группу авроров — надеюсь, это последняя группа, которую мы пошлём, прежде чем завершить дело.       Я буду держать тебя в курсе, по мере возможности.       Министр магии,       Кингсли Бруствер       А вскоре после этого пришло письмо от Гарри:       Гермиона,       Меня и Рона отправляют обратно в Уэльс, чтобы завершить дело. Мы уезжаем сегодня днём. Не знаю, сколько времени это займёт — может быть, недели или месяцы, точно не знаю.       Мне жаль, что прошлой ночью всё пошло не по плану. Дай Рону немного времени. Он придёт в себя и одумается.       И будь осторожна, Гермиона. Не хочу, чтобы ты пострадала.       Позаботься о Джинни, пока нас не будет.       С любовью, Гарри       Она испытала одновременно огромное волнение и страх от того, что информация Нарциссы послужила им толчком для выхода на след повстанческой группировки. Она чувствовала, как они близки к развязке, но была и тревога, застывшая и засевшая в лёгких, как тяжёлая простуда — тревога, что если миссис Малфой ошиблась, то всё это будет напрасно.       Опасение, что они останутся ни с чем.       Гермиона пытается вытеснить все негативные мысли. Всё в порядке — всё будет хорошо. На данный момент от неё ничего не зависело, и она могла только верить, что Рон, Гарри и другие авроры делают всё возможное.       Гермиона верила в своих друзей, видела, на что они способны, когда искали крестражи вместе. Если они смогли победить Волдеморта, то смогут сделать всё.       Как только часы в её кабинете пробивают полдень, она хватает свою сумку из бисера и решает навестить Блейза в «Царапине». Он, вероятно, уже открылся к полудню, а она лишь сейчас поняла своё полное пренебрежение к тому, что происходило между ним и Тео.       У неё также не было возможности поговорить с ним вчера вечером во время внезапного появления Драко в «Дырявом котле» — ей пришлось вынудить его выпроводить Малфоя после небольшой сцены. Она заметила выражение его лица во время их с Драко разговора, увидела растерянность и недоумение в его глазах. Он уже должен был что-то заподозрить, а если и нет, то подозрений Тео хватит на них обоих.       Раз эти двое общались, то Гермиона сильно сомневалась, что Тео держал рот на замке. Неважно, озвучивал он это или нет, он с самого начала видел её насквозь. Она поняла это по его довольной ухмылке в «Дьявольских силках» и по его глазам, когда она упомянула Драко в гостях у Адриана.       Когда Гермиона выходит из дверей своего кабинета, она чуть не подпрыгивает от неожиданности, увидев фигуру, спокойно стоящую в двух шагах от неё.       — Малфой, — потрясённо выдыхает она, поднося руку к колотящемуся сердцу. — Ты напугал меня.       — Вот тебе и бесстрашие Гриффиндора, Грейнджер, — говорит Малфой, цокая языком с притворным разочарованием.       — Бесстрашие и храбрость — совершенно разные понятия, Малфой, — отвечает она, закрывая за собой дверь кабинета и решительно шагая к парню. Гермиона пытается вспомнить перечень вещей, за которые ей следует на него накричать, но его красивая взъерошенная белобрысая чёлка и поразительно прекрасные серые глаза усложняют задачу.       — Куда-то идёшь? — спрашивает он, когда она доходит до него, оставляя между ними около трёх шагов пространства. В его глазах мелькает веселье, будто он догадывается о её планах отчитать его за прошлую ночь.       — Я собиралась пойти поздороваться с Блейзом, — говорит она, высоко подняв подбородок и придерживая бисерную сумку, висящую на боку. Малфой засовывает руки в карманы брюк, сжимая губы в плотную линию.       — Блейз… сейчас занят другими делами, — говорит он ей, но в его голосе не слышно эмоций, которые могли бы подсказать ей, что он имеет в виду.       — О, — говорит она, её плечи опускаются в разочаровании. Она была очень взволнована встречей с ним. — Тогда, наверное, я пообедаю здесь.       Она поворачивается и идёт обратно к стойке, снимает пальто и сумку и ставит их на стул за кассой.       — Что, не будешь кричать и ругать меня за вчерашнюю перепалку с Пронырой? — говорит Малфой ей в спину. Он не сдвинулся с места, и она оборачивается, видя, что он стоит ровно, держа руки в карманах, с дьявольским блеском в глазах. — Я удивлён, что ты так долго сдерживала себя, Грейнджер.       Она раздражённо хмурится и упирается ступнями в пол, представляя, что ноги приклеились магией, лишь бы не наброситься на него снова.       — Если ты и так прекрасно знаешь, что я хотела сказать, то зачем мне вообще это повторять? Ты, как всегда, вёл себя как придурок и испортил прекрасный вечер.       Он самодовольно пожимает плечами:       — Ну, рабочий день не был бы рабочим, не поведи ты себя как вздорная девчонка и не отчитай меня хотя бы раз, не так ли, Грейнджер?       В его голосе слышится дразнящая нежность, которая не даёт ей выйти из себя.       — Тебе нужно быть добрее к Рону, — говорит она, с опаской подходя к нему. Малфой, как магнит, постоянно тянет её к себе, даже если она злится на него.       — И с чего бы мне это делать? Твой друг — пустоголовый кретин, а самодовольную рожу Поттера я терпеть не могу.       — Прекрати повторять такие ужасные вещи! — говорит Гермиона, повышая на него голос. — Ты не обязан их любить, но, если мы хотим быть друзьями, Малфой, ты должен…       Малфой громко стонет, откидывая голову назад в поражении и поворачивая своё тело на девяносто градусов, прежде чем развернуться, будто одурманенный её словами. Она не видела его настолько злым уже несколько недель — его глаза внезапно полыхнули гневом, рот растянулся в раздражённой усмешке, весь его облик помрачнел, словно слово «друг» было ругательством или проклятием.       — Мы не друзья, Грейнджер, — ядовито изрыгает он. Она успела забыть, каким опасным он может выглядеть, и в памяти всплывает то, как он впечатал её в стену в день похорон отца и загнал в угол, когда они спорили о его матери.       — Тогда кто мы, чёрт возьми, такие, Малфой? — кричит она, смирившись с мыслью, что нужно сохранять спокойствие. Ей надоели эмоциональные американские горки: «друзья в один день, враги на следующий».       Она отчаянно хочет узнать, что творится в сложной голове Малфоя. Отчаянно хочет узнать раз и навсегда, что он к ней чувствует.       — Мы — никто, Грейнджер, — говорит он, его голос звучит жёстко, убийственно. Он приближается к ней, его ладони сжаты в плотные кулаки. Его глаза тёмно-серые, слишком тёмные и слегка туманные, будто он изо всех сил старается зажмуриться. Прошло столько времени с тех пор, как она наблюдала за его попытками — он снова отталкивает её. Она чувствует слёзы гнева, застывшие в глубине глазниц; чувствует, как сжимается сердце, когда слова покидают его рот, и как яростно бьётся пульс в шее.       — Почему так сложно признать, что тебе может нравиться моё общество? — спрашивает она, её голос дрожит от собственной неуверенности. — Почему так трудно признать, что, несмотря на всё, через что мы прошли вместе, мы можем быть друзьями?       — ПОТОМУ ЧТО Я ТЕБЯ ТЕРПЕТЬ НЕ МОГУ, ГРЕЙНДЖЕР!       Он кричит в ответ, в бешенстве терзая пальцами волосы, мышцы его челюсти дёргаются, а дыхание учащается. Малфой сокращает расстояние между ними, его злость излучается из каждой поры кожи, а ноздри раздуваются. Между ними не больше полуметра, и Гермиона возмущена тем, что ей приходится запрокидывать голову, чтобы взглянуть на юношу — она чувствует себя маленьким ребёнком.       Он набирает в лёгкие воздух и продолжает, угрожающе возвышаясь над ней.       — Я не выношу, какая ты всезнайка! — говорит он, его голос затихает до угрожающего шипения. Драко смотрит на неё злобным взглядом, его лицо раскраснелось, зрачки расширились, а глаза потемнели. — Я не выношу твоё раздражающе жизнерадостное поведение, и то, как ты пьёшь кофе…       Гермиона открывает рот, собираясь возразить, но Драко прерывает её, придвигаясь ближе.       — Меня бесит, что ты всё время пытаешься узнать меня, и я ненавижу это крысиное гнездо на твоей голове, которое ты называешь волосами. Я не выношу твои дурацкие маггловские наряды, и то, как ты твердишь, что всегда права. Я терпеть тебя не могу, и я не хочу с тобой дружить!       В течение долгих минут или коротких секунд слышно лишь их синхронное дыхание, громкое и тяжёлое, будто они наглотались дыма. Её глаза не отрываются от его лица в надежде найти хоть какой-то признак раскаяния; любой след того Драко Малфоя, который стал ей небезразличен за последние несколько месяцев.       Его частички повсюду — в остром подбородке и челюстных костях, в сияющем свете его глаз, в сладости дыхания и успокаивающем тепле тела, которое, кажется, просачивается в те самые места, где ей самой холодно. Но его слова противоречат всему этому, и на мгновение она верит ему.       Гермиона хватает ртом воздух, моргает и немного приподнимает подбородок, наблюдая за мерцанием его глаз, которые выдают его.       — Тогда почему ты поцеловал меня, Малфой?       Его чертами лица мгновенно овладевает шок, глаза расширяются, ухмылка исчезает, а розовые губы образуют маленькую букву «о».       Розмарин. Вечный розмарин, помимо других трав и ароматов, которыми он пахнет — это дом, её семья, он. Аромат проникает в вены и запутывает её и без того неокрепшее сердце. Он распарывает швы на её желудочках, подобно острому шилу, вскрывает старые раны и одновременно наносит новые.       Но этот же запах наполняет её надеждой — тем, чего она не чувствовала долгое время, пока не встретила Драко. И за всеми его неприятными словами и стенами, которые он воздвиг, она убеждена, что Драко Малфой тоже нашёл в ней надежду. Она видит, как упорно он сопротивляется этому, скрывает то, что прорастает в нём, как розмарин в саду. И когда она замечает, как смягчается его взгляд, совсем незначительно и почти незаметно, у неё возникает безумное, не дающее покоя чувство, что однажды они могут даже полюбить друг друга.       — Я не знаю, — наконец вздыхает он, и его тело рушится в покорности. Она резко вдыхает и смотрит на него из-под длинных спутанных ресниц. Затем, с выдержанной нежностью, она поднимает руку, медленно, с осторожностью, берёт его подбородок между своими нежными пальцами, приподнимая его и заставляя снова встретиться с ней взглядом. Он слегка вздрагивает от её прикосновения, но не отстраняется, дыша через нос короткими выдохами.       — Разберись в себе, — шепчет она.       Затем она убирает руку с его подбородка, хватает пальто и сумку и оставляет его одного, а сама аппарирует в свою квартиру, едва сдерживая рыдания, рвущиеся с её губ, когда она приземляется в гостиной и рушится в поражении на диван.

***

      Она надеется, что он надёжно запер магазин.       Она надеется, что он достроил последние несколько метров стен и стеллажей на главном этаже.       Она надеется, что не просчиталась и не отпугнула его навсегда.       Эти тревожные мысли проносятся в голове Гермионы, пока она одевается, чтобы лечь спать. Она облачается в голубую шёлковую пижаму и чистит зубы, после чего опускается на мягкий матрас и укрывается одеялом. Ей удаётся заснуть только потому, что она знает и верит, что Малфой закончит ремонт к завтрашнему дню рождения Дафны, а затем закроет магазин на ключ, как будто это в порядке вещей. В третьем она не уверена, но усталость берёт верх над волнением, и проходит всего несколько минут, прежде чем она засыпает.       Она предчувствует кошмар до того, как он произойдёт, даже в бессознательном, сонном состоянии.       Она лежит на холодном каменном полу Малфой-мэнора, придавленная тяжестью тела Беллатрисы. Её горячее дыхание оседает туманом на мраморе под ней, а обзор ограничивается простором пола и движением ног ниже колена.       Она ощущает только боль — жгучую, ослепляющую боль, пронизывающую её тело, как пламя. Пожар. Вот каково это — быть распятым на кресте.       Жёсткие чёрные волосы Беллатрисы щекочут ей лицо и шею, когда она наклоняется над ней, крича и шипя ей в ухо: «Где ты взяла меч, грязнокровка?».       А затем Гермиону переворачивают, и она смотрит на высокий потолок и на лицо Лестрейндж, нависшее над её собственным. Она чувствует, как по щеке стекает одинокая слезинка, а затем — острие ножа на предплечье.       Она кричит, но ничего не выходит. Она знает, какие буквы вырезаны на её руке, даже не глядя на них. Горло пересохло от пустых криков; криков, которые никто не услышит. По поместью не разносится ни звука, только истерический смех Беллатрисы и топот ног по комнате. Беспомощность.       Затем, так же быстро, как и начался сон, Гермиона просыпается, мокрая от пота и слёз. Она цепляется за простыни, плотно притягивая их к груди, и приподнимается в постели. Дыхание становится прерывистым, она задыхается от гортанных рыданий.       Неожиданно стены спальни начинают медленно приближаться к ней — движутся вглубь комнаты, вызывая клаустрофобию, сдавливая лёгкие. Она не может дышать. Её лёгкие атрофированы, пылают от усилия, необходимого для вдоха спёртого воздуха комнаты. Она судорожно сбрасывает постельное бельё, вцепившись ногтями в грудь и шею.       Из всех постоянных кошмаров этот преследовал её чаще всего, оставляя ослабленной и испуганной, вновь и вновь возвращая к войне. Это был тот, который сломил её.       Ей нужно выбраться отсюда.       Собравшись с силами, присущими ей всегда, но так мало пригодившимися после войны, Гермиона поднимается на шаткие ноги, судорожно глотая воздух, чтобы успокоиться.       Ей нужно выбраться отсюда.       Она поспешно стягивает с себя пижаму и оставляет её на полу, надевая брюки и вязаный свитер. Дыши, Гермиона, дыши.       Она на мгновение закрывает глаза и берёт себя в руки, уговаривая тело перестать дрожать, а дыхание прийти в норму. Ей нужно выбраться отсюда.       Она хватает куртку, накидывает её на плечи и, спотыкаясь, идёт по тёмной квартире к двери. Напоследок берёт одеяло с дивана и собирает в охапку, закрывает за собой дверь квартиры и аппарирует в первое пришедшее ей на ум место. Раз она не может выспаться дома, то, возможно, кошмары не смогут добраться до неё через другие стены. Она должна была хотя бы попытаться.       Снаружи магазина, на фоне старых, облупившихся букв «Флориш и Блоттс», мрачно вянущих и выцветающих, она замечает, что Драко оставил свет включённым.       С мощёной улицы через жалюзи, которые она установила на прошлой неделе, девушка видит светящиеся лампочки, золотистые и тёплые. Должно быть, Малфой задержался на работе допоздна и забыл выключить бра, тем самым оставив магазин залитым светом и, похоже, открытым для посетителей.       Её вторая мысль — а вдруг кто-то проник внутрь? В животе поднимается тревога, и она легонько опускает руку на холодную медную ручку двери, переводит дыхание и поворачивает её медленно-медленно. Другой рукой достает из кармана куртки палочку и держит её перед собой, готовая проклясть всех возможных взломщиков и прогнать их прочь.       Со скрипом, который мог бы выдать её, не будь звона колокольчика, она распахивает дверь, держа палочку перед собой и сканируя взглядом пространство магазина.       — Малфой?       Он устремляет на неё взгляд серых глаз, полных страха и удивления. Драко сидит у задней стены лавки, вытянув ноги перед собой, прижавшись спиной к дереву, так что его истинно чистокровная осанка остаётся ровной. На нём та же одежда, в которой он был ранее — чёрная рубашка и брюки, дорогие туфли из драконьей кожи.       Разница лишь в том, что в одной руке он держит полупустую бутылку Огденского огневиски, а другая рука с Тёмной меткой, виднеющейся на предплечье из-под закатанного рукава, опущена чуть ниже. Его волосы спутаны и взъерошены, глаза напряжены от выпитого. На щеках лёгкий розовый румянец от виски, а губы влажные от остатков последнего глотка.       Он выглядит так же ужасно, как чувствует себя она.       — Грейнджер? — спрашивает он, его голос грубый от усталости и хриплый от выпивки. Он не пытается встать, а только крепче сжимает в кулаке стеклянную бутылку. — Что ты здесь делаешь?       Гермиона облегчённо выдыхает, опускает палочку, расслабляя плечи и окидывая магазин быстрым взглядом, чтобы убедиться, что они одни. Должно быть, он не уходил сегодня — следы его присутствия заметны в достроенной части помещения. Всё готово. Стены и полки установлены, голые и готовые к покраске.       — Я могла бы задать тебе тот же вопрос, — вздыхает она, и её пробирает дрожь. На улице похолодало, а Гермиона всё ещё ощущает в венах и желудке отголоски вызванной кошмаром панической атаки.       Её глаза вновь встречаются с его, и она обращает внимание на бледную кожу и утомлённый взгляд Драко. Он пьян — это видно по тому, как медленно он моргает и как затуманен его взгляд.       — Ну, Грейнджер, я хотел бы напомнить тебе, что ты оставила меня здесь одного доделывать работу. Я поступил как послушный сотрудник, позаботившись о том, чтобы магазин был в идеальном состоянии к завтрашней вечеринке, — тянет он, его речь медленная и тягучая. Затем на его лице появляется характерная ухмылка, самодовольная и игривая, он подносит бутылку виски к губам и отпивает большой глоток.       В тусклом свете магазина он выглядит таким загадочным. Жёлтый свет ложится на одну сторону его лица и создает тень на другой, его кожа светится ангельским светом, что придаёт ему потусторонний облик в её глазах. Она мельком бросает взгляд на уродливый шрам, выглядывающий из-под его рубашки, расстёгнутой на две верхние пуговицы, и у неё перехватывает дыхание.       Всегда ли он был таким красивым?       — И ты решил остаться на ночь? — спрашивает она, двигаясь в его сторону, минуя стойку и мягкое кресло. Драко завороженно наклоняет голову, когда она останавливается посреди магазина и снимает пальто, сбрасывая его рядом с собой и кладя принесённое ею одеяло на старинное дерево. Он с удивлением и смехом наблюдает как она садится лицом к нему, скрестив ноги, как школьница. Она откидывается назад, опираясь на руки, и внимательно разглядывает его, пока он смачивает губы изъеденным виски языком.       — Я плохо сплю дома. Поместье полно… неприятных воспоминаний.       По коже Гермионы пробегает дрожь, когда она вспоминает, почему вообще здесь оказалась: её сон. Драко замечает реакцию, и внезапно она чувствует, как его взгляд пробегает по следам её переживаний — опухшим глазам, залитому слезами лицу, опущенной голове и искусанным губам. Должно быть, она выглядит испуганной, потому что он невольно вздрагивает при виде её состояния после ночного кошмара, его губы мягко приоткрываются.       — Почему ты здесь? — озадаченно спрашивает он, улыбаясь краешком губ. Предположительно, он беспокоится за неё, его глаза осматривают её лицо и тело в поисках других признаков душевных переживаний.       — Как ты и сказал, Малфой, — сглатывает она, опуская глаза к полу, чтобы избежать его пристального взгляда. — Я не очень хорошо сплю дома.       — Тебе приснился кошмар.       Его ответ быстрый, понимающий, уверенный. Она снова встречает его взгляд и мягко кивает.       — Да.       Кивнув один раз, он отрывает взгляд от её лица и смотрит на бутылку виски в своей руке, а затем предлагает ей, вопросительно приподнимая бровь.       — Я бросила, Малфой, помнишь? — хмурится она и наблюдает, как в его радужных глазах мелькает проблеск веселья. — Один самоуверенный болван сказал мне, что я должна.       — И с каких это пор ты слушаешь самоуверенных болванов, Грейнджер? — возражает он, скривив губы. — Уверен, пара глотков не помешает.       Затем, лёгким взмахом палочки, он направляет бутылку с янтарной жидкостью по воздуху к ней, его взгляд сосредоточен на бутылке и своей магии. Она бросает на него взгляд, как только бутылка оказывается в нескольких сантиметрах от её лица, и сужает глаза, прежде чем схватить её, снимая чары.       Она отпивает глоток спиртного с коричным оттенком, наблюдая за Малфоем, а он, в свою очередь, за ней. Она глотает, наслаждаясь ностальгической жгучестью, которую вызывает жидкость, скользящая по горлу и почти мгновенно согревающая внутренности.       — Ты плохо влияешь, — говорит она, ухмыляясь, прежде чем сделать ещё один большой глоток. Она вытирает рот тыльной стороной ладони и отправляет бутылку обратно к нему.       — Прости, — говорит он, его голос ломается. Он подтягивает ноги с пола, сгибает колени и опирается на них локтями, а его ладони падают на пол.       — Всё в порядке, — тихонько смеётся она, закрывая глаза и откидывая голову назад, пока огненное виски успокаивает её нервы и целиком согревает организм, — полагаю, я согласилась на это, когда начала общаться со слизеринцами.       — Нет, — резко вмешивается он, тихо прочищая горло. — Я сожалею о том, что сказал сегодня.       Её глаза распахиваются, и она поднимает голову, чтобы взглянуть на него. Его выражение лица спокойное и серьёзное, нет ни намёка на изворотливость или даже раздражение от того, что ему приходится извиняться.       Извинения лишают Гермиону дара речи — его глаза не отрываются от её глаз, он не моргает. Он ждёт, неподвижно, ответа, его дыхание медленное и ритмичное. Она задыхается, чувствуя, как по рукам и шее ползут мурашки.       — Это… — начинает она, но слова застревают в горле, её переполняют удивление и эмоции. Она пропускает их через себя, тихо покачивая головой. — Всё в порядке.       Вновь наступает тишина, единственными звуками остаются лёгкий шелест ветра снаружи и знакомое гудение пустого магазина. Они смотрят друг на друга, кажется, минуты, но на самом деле это долгие секунды осознания и прощения. Выпивка сделала его добродушным и сговорчивым; смягчила его чёрствость, разрушила непроницаемые стены, позволила эмоциям просочиться сквозь трещины.       Он снова кивает, делая очередной глоток виски, при этом выпивка плещется о стеклянные стенки бутылки. Она смотрит на него, поражаясь Драко Малфою, сидящему сейчас перед ней: его тёмным ресницам, спутавшимся вместе, когда он смыкает их в процессе глотка, и резким, аристократическим линиям лица, которые уходят вниз к извилистым углам его тела.       — Полагаю, мы ничего не знаем друг о друге, — говорит она, её голос звучит легко и с придыханием. Она вздёргивает бровь, даря ему нежную, ободряющую улыбку. — Как мы можем быть друзьями, если я ничего о тебе не знаю?       Малфой опускает бутылку виски, его розовые губы подёргиваются, когда он пытается подавить ухмылку. Затем, не задумываясь, он издаёт приятный смешок, тёплый и сладостный, как мёд, и Гермиона чуть не подпрыгивает от неожиданности.       — Лучше не спрашивай меня, какой мой любимый цвет, Грейнджер, — говорит он сквозь смех. Его взъерошенные волосы соблазнительно падают на лоб, так сексуально, как будто он в постели, и их цвет контрастируют с его тёмными бровями.       — Я серьёзно, — усмехается она, подтягивает колени и упирается ими в грудь, крепко обхватывая руками внешнюю сторону икр. Малфой с интересом наблюдает за её движениями, его опьянённые глаза тяжелы и чувственны. Она сглатывает, чувствуя непроизвольное напряжение в районе пупка, когда его глаза скользят вверх и вниз по её телу.       — Давай сыграем в игру, — предлагает она, когда он возвращает ей бутылку с виски, неотрывно следя за тем, как она отпивает глоток и передаёт напиток обратно ему. Она не осмеливается приблизиться — ей комфортно на расстоянии семи или около того шагов, отделяющих её от его завораживающего запаха и тепла.       Малфой бросает на неё взгляд, исчезающий под светлой чёлкой, и его черты принимают подозрительный вид.       — Что за игра? — настороженно спрашивает он, опуская одну ногу на пол и снова вытягивая её перед собой, а другое колено оставляя поднятым. Он опирается на свободный локоть и сгибает пальцы пару раз, а затем расслабляет кисть.       — Есть одна маггловская игра, — начинает Гермиона, положив подбородок на колени, — называется «двадцать вопросов»…       — Дай угадаю, — с ехидством перебивает он, сузив глаза. — Мы задаём друг другу по двадцать вопросов? — уныло заканчивает он, в его голосе сквозит злорадное веселье.       — Да.       — У магглов совсем нет чувства утончённости, не так ли? Двадцать вопросов… и что я получу в обмен на то, что открою тебе все свои самые глубокие и тёмные секреты, а?       Гермиона язвительно смеётся и поражённо качает головой. Он вопросительно наклоняет голову в её сторону.       — Вы, слизеринцы, не способны дать что-то, не ожидая ничего взамен, не так ли? Должен же быть какой-то скрытый мотив? — с осуждением спрашивает она, поднимая голову с колен и дразняще улыбаясь ему.       — Ничто в жизни не даётся даром, Грейнджер, — быстро отвечает он, расслабленно откинув голову на пустые книжные полки. — Конечно, ты это понимаешь.       — Ты в этой игре совсем не разбираешься.       — Тогда почему бы нам немного не поднять ставки, — с хитрой улыбкой говорит он, подаваясь вперёд так, что его наполовину застёгнутая рубашка слегка распахивается, обнажая фарфоровую кожу на атлетической груди. — Сделаем это чуть более… захватывающим.       В её груди всё трепещет, а сердце колотится от его испытующего взгляда и уверенности, с которой он предлагает изменить игру. Он не отрываясь смотрит на неё, отваживая её на этот шаг. В голове раздаётся его дразнящий голос: «Если только ты не испугалась, Грейнджер».       — Ты задашь мне двадцать вопросов, — продолжает он, его ухмылка становится дерзкой и насмешливой. — Если мне не нравится вопрос, я не отвечаю. Если же я отвечу, то получу что-то взамен. Вознаграждение за ответ. Затем наступает моя очередь задавать тебе вопросы.       — Это нечестная игра, Малфой.       Его взгляд приобретает тёмный и жаждущий блеск, а язык быстро проводит по уголку губы, и он отпивает последний глоток виски, прежде чем ответить.       — Я не играю честно, Грейнджер. Я играю грязно.       Мерлин.       Она глотает, глядя, как он с самодовольной, самоуверенной улыбкой понимает, что заманил её в ловушку своим предложением.       — Хорошо, — говорит она с уверенностью. — Но сперва вопросы задаю я.       — Договорились.       Она заключила сделку с дьяволом, предоставила ему доступ к себе, отдала себя в его руки. Её тело дрожит от предвкушения, наблюдая, как Малфой отпивает последний глоток огневиски, ставит бутылку на деревянный пол рядом с собой, а вторую ногу выставляет вперёд и властно скрещивает руки на груди.       — Как только будешь готова, Грейнджер, — произносит он, подмигивая ей и выжидающе поднимая брови.       Гермиона готовила эти вопросы месяцами — держала их на задворках сознания на случай, если когда-нибудь представится возможность задать их. Она практически уверена, что он отклонит половину из них, и ей следует проявить осторожность и предусмотрительность, завлечь его доверием. Ей нужны ответы, и это её шанс получить их.       — Ты когда-нибудь по-настоящему ненавидел меня? — спрашивает она, выпаливая вопрос, ответ на который ей так хочется узнать — и так хочется услышать вслух.       Малфой моментально покорён.       — Вот тебе и вопрос о моём любимом цвете, — усмехается он.       — Кажется, ты запретил задавать этот вопрос. Это был следующий наиболее надежный вариант.       Он с удивлением смотрит на неё, выражение его лица мягкое и неизменно игривое.       — Нет, — спокойно отвечает Драко. — Ты меня ненавидишь? Сейчас?       — До тебя ещё не дошла очередь, — хмурится она, опуская ноги на пол прямо перед собой, зеркально отражая Малфоя.       — Это то, что я хочу получить взамен, Грейнджер. А теперь ответь на вопрос.       — Нет, — быстро говорит она, её ответ так же прост, как счёт до трёх. — Никогда не ненавидела.       Драко изумлённо вздёргивает брови. Она словно под гипнозом и слегка заторможенная из-за воздействия огневиски наблюдает за резким движением его горла, представляя, каково это — впиться ртом в его шею, оставляя фиолетовые засосы на заросшей щетиной коже.       — Следующий вопрос, — выдыхает она, снова поднимая глаза к его лицу. — Каким был Азкабан?       Его лицо сразу же мрачнеет от угрызений совести.       — Дальше, — огрызается он, его губы слегка дрожат от гнева или боли, причиняемой вскрытием старой раны. Она не ожидала, что его так заденет вопрос, и чувствует, как краснеет от сожаления и смущения. Он пробыл в Азкабане недолго, но она внезапно вспоминает, каким безжизненным, жутко холодным было это место во время её недолгого визита к Нарциссе.       — Извини, — бормочет она, быстро подыскивая новый вопрос. — Какой твой любимый цвет? — беззаботно поддразнивает она, под конец повышая голос и негромко хихикая. На его лице снова проступает едва уловимая безмятежность, и он разражается смехом.       — Ты неумолима, — усмехается он, и Гермиона испытывает облегчение от того, как быстро ей удалось переломить настроение. — Это зелёный, Грейнджер. Но ты уже знала, не так ли?       — Зелёный мох или зелёный шалфей?       Он скалится самой широкой ухмылкой, которую она когда-либо видела, из его горла вырывается гортанный смех, а глаза щурятся в уголках.       — Смешно.       Гермиона улыбается. Зелёный. Запомнить несложно.       — И что бы вы хотели получить в ответ на такой сложный вопрос, ваше высочество? — поддразнивает Гермиона, заправляя каштановые локоны за ухо. Он смотрит на неё, слегка наклонив голову набок и сузив глаза в раздумье.       — Подойди ближе.       Его голос сиплый, гортанный, а тон требовательный. От неожиданности её тело пронзает электрический разряд, где-то глубоко внутри возникает тёплое, волнующее чувство, настолько сильное, что она едва не хнычет.       Выражение его лица серьёзно. Ни улыбки, ни игривости, драконье, как у его тёзки.       — Хорошо, — чуть ли не шепчет она. Затем, медленно и тягуче, как сахарная патока, она встаёт на шаткие ноги и идёт вперёд, шаг за шагом, прежде чем опуститься на пол. Между ними остаётся несколько футов пространства, и она уверена, что он подразумевал совсем не это, судя по тому, как он прерывисто смеётся, выдыхая воздух через ноздри. Она находится довольно близко, чтобы рассмотреть все черты его лица, узор радужки и мягкость губ, но не настолько близко, чтобы дотянуться и коснуться его.       — Я не это имел в виду, Грейнджер.       — Ты сказал ближе, вот я и приблизилась. Следующий вопрос.       Он кивает, сдаваясь, и ждёт её следующего вопроса с бесстрастным видом.       — Почему ты не позволил Блейзу скрыть твою Тёмную метку? — осторожно спрашивает она, спокойным и неторопливым тоном, словно громкий голос может спугнуть его.       Малфой на мгновение замирает, напряжённо обдумывая её вопрос. Его глаза опускаются на чёрную татуировку, ярко выделяющуюся на фоне его кожи цвета слоновой кости. Она видит, как двигается его рот, стискивая челюсти, будто он тщательно обдумывает свои слова. Затем, словно приняв решение, он вновь обращает на неё взгляд.       — Скрыть Метку было бы слишком просто, — начинает он, его голос дрожит от сомнений, но в нём чувствуется мягкость и честность. Он отводит взгляд от её глаз, продолжая. — Было бы слишком легко забыть, почему она появилась, и то, что я сделал… У меня ещё не было возможности простить себя. Наверное, мне было необходимо оставить её, чтобы напоминать себе, что я уже не тот человек, каким был до войны. Во мне всё ещё присутствует тьма, заражённые чернила, бегущие по моим венам. Но я стараюсь не быть злобным. И может быть, однажды, когда буду уверен, что больше не тот человек, я скрою её. Это поможет мне не забыть. Способ помнить, даже когда я чувствую, что не хочу этого.       Способ помнить. Напоминание о том, что нельзя забывать. Его личный розмарин на память, его собственные воспоминания и отвержение прошлого.       — Ты больше не тот человек, — шепчет она, видя его поразительную ранимость, когда он постигает глубину и тяжесть своей исповеди. — Ты заслуживаешь прощения. Ты заслуживаешь того, чтобы скрыть это клеймо.       Его глаза снова обращаются к ней, словно светящийся маяк в темноте. Он не торопит её с вопросом, чего он хочет взамен за свой ответ.       — Подойди ближе.       Она кивает, чувствуя, как сердце бешено колотится в грудной клетке, и снова поднимается, сокращая оставшееся расстояние между ними и устраиваясь перед его ногами, прямо возле ступней, обтянутых драконьей кожей.       — Ближе, Грейнджер.       На этот раз она не спорит. Её внутренности бурлят, каждое нервное окончание пылает предупреждением и потаканием. Она подаётся вперёд так, что оказывается рядом с ним, бедром к бедру, затем поднимает левую ногу и встаёт на колени, располагаясь на нём. Он шумно выдыхает, когда она опускается на его бёдра, обхватывая его ноги своими и упираясь руками в твёрдый живот. По телу пробегает дрожь, когда она расслабляется и наконец поднимает глаза, чтобы встретиться взглядом с Драко, видит его расширенные от желания зрачки и ощущает его лёгкое дыхание, щекочущее кожу шеи.       Затем его рука скользит по её телу, и она закрывает глаза, чувствуя, как он проводит огрубевшей ладонью по её бедру и по спине. Его прикосновения одновременно успокаивают и будоражат, и это как наркотик.       — Следующий вопрос, — мурлычет он, его рот находится в опасной близости от её уха, и ей приходится заставить себя открыть глаза, взглянуть на него, контролировать учащённое дыхание и игнорировать тепло между ног.       — Неужели… — начинает она, но её прерывает собственный резкий вдох, когда Драко рукой, лежащей на её спине, притягивает её тело к себе и перемещает по своим бёдрам так, что их грудные клетки оказываются прижатыми друг к другу. Она с лёгким шоком ощущает его растущую твёрдость в брюках под ней и слабо вздыхает, когда его губы, едва касаясь, проводят по линии её челюсти.       — Продолжай, — бормочет он, откидывая её густые локоны за ухо, чтобы получить лучший доступ к её горлу.       — Ты говорил правду той ночью в ресторане? Когда сказал, что я выгляжу прекрасно?       Её глаза вновь закрылись сами собой, голова откинулась назад, а губы Драко остановились, нависая над её шеей, когда он услышал её вопрос. К разочарованию Гермионы, он отстраняется, тепло его дыхания рассеивается, и он смотрит на неё. Девушка снова открывает глаза и встречается с ним взглядом, сталкиваясь носом с кончиком его носа, и едва сдерживает стон, когда он слегка приподнимает свои бёдра.       — Да, — отвечает Малфой, низко и с прерывистым дыханием. Гермиона чувствует, как в животе переворачивается от радости, как сердце замирает от волнения, а щёки пылают от его слов.       — Ты всегда прекрасна, — шепчет он и прикрывает глаза от вожделения, запустив свободную руку в её волосы и проводя большим пальцем по щеке.       Всё это слишком для неё: его прикосновения, его слова, его губы так близко к её губам. Его признание заставило бы её упасть со стула, если бы она сидела на нём, но она отвлечена пульсацией в паху и ощущением твёрдости Драко, прижимающегося к ней, чтобы понять смысл сказанного.       — Хороший ответ, — бормочет она, замерев на его коленях и чувствуя его дыхание, синхронное с её. Она убирает одну руку с его груди и помещает на его шею, её пальцы слегка царапают кожу головы, когда она запутывается в его волосах. — И что ты хочешь взамен?       В его глазах загорается желание, и он тихо стонет, а затем хрипло и глухо произносит:       — Поцелуй меня, Грейнджер.       Ей нужно только разрешение.       На вкус он как виски и мёд, сладкий, с нотками специй, и он целует её с нескрываемым голодом, более хищным, чем в прошлый раз. Его рука зарывается в её волосы, притягивая ближе и так плотно к своим губам, что невозможно даже вздохнуть.       Они впиваются и кусают губы друг друга, язык Драко протискивается между её зубами с такой силой, что она стонет ему в рот. Его руки повсюду — на её спине, бёдрах, заднице, они скользят по всем частям её тела, уделяя всё внимание и заботу только ей. Её тело оживает от ощущений, от нужды, от него.       Её пальцы путаются в его мягких волосах, а другой рукой она гладит его шею, ощущая тепло и вдыхая аромат одеколона.       Он отстраняется и лишь на долю секунды смотрит на неё, прежде чем наброситься ртом на её шею, впиваясь настойчивыми поцелуями во впадинку горла и проводя зубами по линии яремной ямки, а затем приникает к месту, соединяющему её горло с подбородком, всасывая и облизывая его. Гермиона жалобно скулит, опустив руки на его худые плечи, когда он оставляет на её коже укусы.       — Мы… ох, — начинает она, но прерывается, когда Драко переходит к её ключицам, зубами, губами и языком прочерчивая требовательные линии по всему телу. Она едва может дышать и вынуждена втягивать воздух в свои пересохшие лёгкие, чтобы закончить предложение, но её голова запрокидывается назад, а глаза закрываются. — Мы не закончили игру, — успевает сказать она, прежде чем с её губ срывается тихий стон, вызванный поцелуями Драко под её ухом.       — К чёрту, — шепчет он ей в кожу, отстраняясь и снова приникая к её губам. Драко целует её так сильно, что на губах остаются синяки, и она отвечает ему с такой же силой, пробуя его на вкус и наслаждаясь им, как мечтала в прошлый раз. Гермиона слышит его задыхающиеся вздохи, когда он отстраняется, чтобы через несколько секунд снова прижаться к её рту.       Между ними разгорается пламя, растущая твёрдость Драко упирается в её промежность, и он рукой подталкивает её таз вниз, навстречу ему. Это безумие прикосновений, давления, похоти, страсти.       Она чувствует его тёплую, мозолистую руку, пробирающуюся под вязаный джемпер. Она вздрагивает от его прикосновения, от шероховатой кожи его пальцев, огрубевших от работы в магазине. Его пальцы скользят вверх по её животу, вдоль пупка и по коже под бюстгальтером. Она задыхается, когда он проникает под косточку лифчика, проводит тёплой ладонью по её груди, пальцами скользит по соску, лаская его рукой.       — Блять, — доносится его хриплый шёпот, когда он отрывается от её губ, чтобы посмотреть ей в лицо. Её глаза закрыты, голова откинута назад, губы приоткрыты в восторге, пока он перебирает пальцами её сосок, она испускает очередной сдавленный вздох. Свободной рукой он тянется вперёд и нежно хватает её за подбородок, притягивая лицо к себе, и её глаза распахиваются, встречаясь с его взглядом. Он тянет Гермиону к себе, останавливаясь в тот момент, когда её губы нависают над его и касаются таким невесомым прикосновением, что оно едва уловимо. Они дышат друг другом, обмениваясь тёплым, сладким и горьким от виски дыханием, оба задыхаются, пытаясь восполнить утраченный воздух.       Отчаянно желая большего, ожидая, что он освободит её подбородок, чтобы она могла снова прижаться к его губам, Гермиона опускается бёдрами к его, совершая круговые движения, как в танце, в обольстительном танго.       — Прикоснись ко мне, Малфой, — требует она и в ответ слышит его стон, когда она напористо направляет его руку к её поясу.       Драко шипит сквозь зубы, наконец отпуская её подбородок и молниеносно протягивая обе руки вниз к поясу её брюк.       Гермиона снова прижимается к его губам, обхватывает его за шею, стараясь удержаться, и чувствует, как он тянет за застёжку на брюках и ослабляет пояс, проникая одной рукой внутрь и просовывая её в трусики.       Она никогда не была так возбуждена. Её кожа никогда не была столь горячей, а кости — такими тяжёлыми. Когда его пальцы наконец достигают цели, она вся дрожит от желания и хнычет в его губы, когда его большой палец находит нужную точку и начинает поглаживать её мучительно медленными круговыми движениями.       — Драко, — рычит она, прежде чем он ловит губами окончание её стона и проглатывает его.       — Ты такая красивая, — шепчет он, прежде чем зажать мочку её уха между зубами и слегка потянуть, отпустив только для того, чтобы наброситься своими пухлыми губами на местечко между ушной раковиной и шеей.       Когда он вводит в неё два пальца, она стонет так громко, что становится стыдно. Если бы не лёгкая улыбка, которую она чувствует на своей шее, и не его шёпот на ухо: «Такая идеальная», она бы попросила его остановиться, чтобы не допустить повторения подобных звуков в будущем.       Но вместо этого Гермиона опускает голову на его плечо и насаживается на его руку, обхватывая пальцы, которые он изгибает внутри неё, а его большой палец продолжает обводить её клитор медленными, отточенными движениями. Её дыхание учащается, и он ускоряет движения пальцами, приподнимая свои бёдра и впиваясь зубами в её губы, а её непокорные локоны рассыпаются завесой по его плечам.       — Драко, я… не останавливайся.       — Тише, — умоляет он, поднимая руку к её горлу и удерживая на шее, вынуждая её посмотреть на него. Его глаза неотрывно следят за ней, за её покрасневшими и приоткрытыми губами, выдыхающими всё больше воздуха, и с каждой секундой пальцы Драко приближают её к краю.       — Позволь мне полюбоваться твоим лицом, когда ты кончишь, — скалится он, проводя пальцами по её шее и челюсти, приподнимая за подбородок и исследуя её лицо глазами цвета оникса.       Она обретает освобождение лишь несколько мгновений спустя, в смешении пота и тяжелого дыхания, чувствуя сокращение стенок вокруг его пальцев, пока он продолжает выводить круги на её клиторе. Её ноги сотрясаются от приливных волн удовольствия, а глаза слегка закатываются назад, когда она дрожит на нём, крепче вцепившись в его волосы и вырывая стон из его губ. В течение нескольких драгоценных минут она испытывает одно лишь блаженство, и её глаза снова встречаются с его, когда он прижимается губами к её рту, маленькими, медленными поцелуями. Он крепко прижимает её к себе, его рука опускается с её шеи и скользит вниз по позвоночнику, останавливаясь на талии.       Вздрогнув всем телом и глубоко вздохнув, Драко вытаскивает из неё свои влажные и тёплые пальцы. Он кладёт руку на кожу её бедра под брюками, давая ей перевести дыхание.       — Я же говорил тебе, что играю грязно, Грейнджер, — проникновенно произносит он, запечатлевая поцелуй в уголке её рта и задерживаясь в этом месте, пока она прижимается лбом к его лбу.       — Всегда такой жадный, — подтрунивает она с усталостью в голосе. Драко усмехается, убирая её волосы за плечи и в очередной раз нежно целуя в висок, после чего его руки в изнеможении опускаются на пол. Она сползает вниз, скатываясь с его ног на пол рядом с ним, и опускает голову на книжную полку, застёгивая брюки и поправляя криво сидящий бюстгальтер под джемпером. Они сидят в тишине, пытаясь замедлить сердцебиение и постепенно осознать реальность последних нескольких минут.       Если бы не их общая усталость, наступил бы неловкий момент, когда им пришлось бы выбирать, кому из них уйти; когда они споткнулись бы о неловкие слова или неизбежно поссорились, как это всегда бывает.       Но их тела отягощены блаженством и усталостью, столько часов ночи уже пролетело, и всё, что Гермиона может сделать, это невербально погасить свет, прежде чем провалиться в глубокий и беспробудный сон.