***
В течение двух дней Гермиона отдыхает, сменяя беспокойный сон, приступы рвоты и бессонницу из-за головной боли. Джинни не отходит от неё почти всё время, следит за питанием и питьём, подбадривает её, заставляя есть куриный суп с вермишелью, и утешает, когда она не в силах это сделать. Гермиона никогда в жизни не чувствовала себя так ужасно. Единственным облегчением симптомов был сон, который лишь усугублял состояние, когда она снова просыпалась. Ей даже не пришло в голову отправить шпиона в магазин, как подшучивал над ней Малфой (вполне обоснованно; она очень переживает, что он ошибся в выборе зелёного), так как всё, на чём она могла сосредоточиться, — на своём отвратительном самочувствии. Она послушно следовала советам Джинни, отчаянно желая, чтобы всё это закончилось. Она изнывает от жажды нормальной еды, но не может даже смотреть на пищу, не содрогаясь, и чувствует слабость и истощение всего тела. Гермиона едва может смотреть на себя в зеркало — в отражении нет ничего похожего на неё, только незнакомка с впалым, осунувшимся лицом под спутавшимися кудрями. Вечером второго дня — во вторник — она, наконец, принимает душ и не спеша втирает в волосы шампунь с ароматом ванили, расчёсывает колтуны и моет тело, избавляясь от трехдневного пота и стойкого запаха болезни. Она засиживается допоздна, не вылезая из своего пушистого халата, пока борется с болями в теле, а жар спадает. Под утро она засыпает, а Джинни медленными кругами растирает ей спину. Проваливаясь в сон, она отмечает про себя, что побалует подругу подарками в благодарность за заботу о ней. Впервые после пережитого кошмара ей снятся приятные сны — о её друзьях, как гриффиндорцах, так и слизеринцах, и о магазине, достроенном и заполненном доверху книгами, готовыми к продаже предвкушающим студентам Хогвартса. Когда Гермиона снова просыпается, на улице уже рассветает, но она этого даже не замечает, так как ощущение такое, будто её дважды переехал Хогвартс-экспресс. Гермиона чувствует себя иначе, но не вполне здоровой: головная боль прошла, но организм слаб и ноет, и её всё ещё слегка подташнивает. Однако, слава Мерлину, лихорадка прошла: её лоб наконец-то приобрёл нормальную температуру. Она медленно встаёт, её слегка пошатывает от головокружения, но потом она спохватывается, протирает глаза и выходит из спальни в уборную. Она с облегчением вздыхает, затем пытается почистить зубы, но зубная щётка провоцирует рвотные позывы, поэтому девушка решает быстро почистить зубы с помощью палочки и умывает лицо тёплой водой. Когда Гермиона выходит из ванной, Джинни уже ждёт её в коридоре, бросается к ней, чтобы помочь дойти до дивана, усаживает её и тут же ставит перед ней стакан воды. — Как ты себя чувствуешь? — Как тролль, — бормочет Гермиона, подтягивая колени к груди и накидывая одеяло на плечи. — Но немного лучше. — Хочешь тост? Тебе нужно перекусить. Гермиона соглашается, небольшими глотками отпивая воду, пока Джинни бежит на кухню, чтобы поджарить хлеб. — Как долго я была в отключке? — спрашивает она, отмечая, насколько чиста её квартира — она всегда поддерживала её в относительном порядке, но Джинни в последние несколько дней потратила все свободные минуты, чтобы довести её до совершенства, за исключением маленькой зоны в гостиной, где лежали книги и исследования, как Гермиона их и оставила. — Сейчас половина второго пополудни. Джинни возвращается к дивану с тарелкой хлеба с тонким слоем масла, ставит её на журнальный столик и садится на диван рядом с ней. Гермиона переживает, что её подруга может заболеть, но, когда она высказала ей эту мысль, та лишь отмахнулась от неё, сказав, что редко болеет и можно не волноваться. — Гермиона? — Хм? — отвечает она, откусывая кусочек тёплого тоста, жуя дольше обычного, чтобы желудку было легче. — Малфой заходил к нам недавно. Она чуть не давится проглоченным тостом, замирает и поворачивается лицом к Джинни. Уизли невозмутимо наблюдает за реакцией Гермионы и не шевелится, когда та прочищает горло и ставит тарелку обратно на стол. — Правда? Джинни кивает, подталкивая к ней кружку с дымящимся чаем и предлагая ей выпить. Чай сладковатый от мёда и слегка терпкий от лимона, приятно расслабляет горло и желудок. Если раньше её тошнило, то теперь она испытывает надежду и восторг. — Да. Он заходил в свой обеденный перерыв, но ты крепко спала. — Ты должна была меня разбудить. В её словах сквозит отчаяние, сожаление, предание своих тщательно скрываемых чувств. Джинни замечает безотлагательность её тона, неловко сдвигается на диване и устраивается напротив Гермионы, прислонившись спиной к одному из подлокотников. — Тебе нужно было отдохнуть. Кроме того, приглашение Малфоя в твой дом в такой неформальной обстановке казалось совершенно… неправильным. Как будто я вернулась в школу и подумала, что если разбужу тебя, чтобы ты поговорила с Драко Малфоем, то он начнёт тебя оскорблять, и вы будете спорить до тех пор, пока тебя снова не стошнит. Я не привыкла к тому, что вы двое… друзья. Гермиона кивает. — Мы бы, наверное, поссорились. И он бы точно оскорбил меня. Джинни удивлённо приподнимает бровь, и Гермиона покачивает головой, поднося кружку к губам и делая ещё один глоток. — Но это совсем не то же самое, что было в школе. Всё… ну, всё изменилось. — Она тяжело вздыхает, поворачивается к подруге и собирается признаться, кем на самом деле является для неё Драко, что он для неё значит. Джинни выжидающе смотрит на неё, скрестив руки на груди и ожидая, пока Гермиона поставит кружку на место. — Джинни, Малфой и я… — У тебя есть чувства к нему, не так ли? Джинни выхватывает нужные слова прямо из её рта, оставляя губы Гермионы открытыми и опустошёнными от потрясения, слова исчезают на языке, а вместо них в воздухе раздаётся бесстрастный голос подруги. Она успевает лишь сглотнуть и кивнуть; после чего ждёт, что Джинни расстроится, или рассердится, или будет обеспокоена тем, что она потеряла рассудок. Но Джинни ничего этого не делает — она спокойна, внимательна и безучастна, ожидая объяснений Гермионы. Её взгляд вселяет в неё уверенность, что ничто из того, что она собирается сказать, не заставит Джинни перестать любить или уважать её. И за это Гермиона ей благодарна. — Да, — наконец говорит она, но её голос дрожит от волнения. — Я... я что-то чувствую к нему. И я не знаю, как и почему, но он мне очень нравится. Джинни кивает, втягивая воздух и переваривая признание Гермионы. — А он чувствует к тебе то же самое? — продолжает Уизли, с любопытством разглядывая её лицо. Гермиона пожимает плечами, откусывая очередной кусочек тоста и жуя, пока думает. — Я не уверена. — Вы, ребята… вы… — неловко начинает Джинни, не в силах скрыть лёгкое замешательство в глазах и дрожь в голосе. — Нет, — прерывает её Гермиона, вспоминая недавний разговор с Пэнси. — Нет. Но мы занимались другим. Она чувствует себя школьницей, сплетничая и раскрывая секреты о своей сексуальной жизни подруге, словно ей шестнадцать лет. Они с Джинни не привыкли говорить на эту тему — единственным человеком, с которым она когда-либо имела связь, был Рон, а Джинни знала, что Гермиона испытывает к Гарри те же сестринские чувства. Их сексуальная жизнь не была общей темой для них двоих, и никто из них не любил болтать о таких личных делах. Но Грейнджер понимала, что, когда дело касалось Драко Малфоя, всё было по-другому. Мысль о том, что он стал человеком, не похожим на себя прежнего — больше не задира, не Пожиратель смерти и не приверженец чистоты крови, — оказалась для Джинни непривычной. Для Гермионы не было удивительным, что первое, о чём подумала Джинни, было то, что Гермиона увлеклась им, соблазнившись прекрасными, чистокровными манерами, присущими Малфою. — Мы… — снова начала Гермиона, перебирая в уме, как объяснить подруге то, чего она сама до конца не понимает. — Мы просто… понимаем друг друга. Он… ну, Джинни, он умный и весёлый, не любит это демонстрировать, но он готов на всё ради любимых людей. Я не знаю, что ещё сказать. Но он мне очень, очень нравится, Джин. И я в ужасе. Джинни не отвечает, а просто наклоняется и обнимает её. Именно это и нужно Гермионе, и она упивается утешением, принятием и заботой, которую подруга дарит ей через прикосновения. На мгновение она даже забывает о том, что больна. Когда они наконец отстраняются, Джинни заваривает себе чай, наливает Гермионе, садится на диван и произносит: — Расскажи мне всё. Гермиона рассказывает. Она начинает с той ночи, когда набила татуировку в салоне Блейза, с того дня, когда Драко появился в её магазине с мистером Бимблом, и вплоть до дня рождения Дафны. Джинни всегда умела слушать — она немногословна, только кивает и откликается, когда Гермиона рассказывает о переменах в своей жизни за последние месяцы. К концу рассказа Гермиона готова заснуть, но чувствует себя на порядок легче, потому что наконец-то поделилась с кем-то всем, призналась вслух, что испытывает чувства к Драко и не совсем уверена, что из этого выйдет. — Малфой оставил кое-что для тебя. На кухне, — говорит Джинни, вставая и разминая конечности. — Мне нужно вернуться в Нору на несколько часов. Я обещала помочь маме кое с чем. Справишься здесь одна? Джинни помогает Гермионе подняться, и та судорожно кивает, чуть ли не подталкивая девушку к камину. — Да, Джин, пожалуйста, иди. Я буду в порядке. Ты уже столько всего сделала. Я пришлю тебе сову, если мне что-нибудь понадобится. Джинни улыбается ей и обещает вернуться позже вечером, а затем исчезает в зелёном пламени камина, оставляя Гермиону в одиночестве, впервые за несколько дней. Она уговаривает себя не бежать на кухню — умоляет вспомнить, что больна и что едва может ходить самостоятельно. Она позволяет себе быструю ходьбу, которая в действительности больше походит на неспешную прогулку, но с ноющими конечностями и последствиями лихорадки кажется быстрой. Кухня, как и вся квартира, идеально чистая, поэтому нетрудно заметить на столе для завтрака небольшую упакованную посылку и сложенный лист пергамента. Дрожа от волнения, с колотящимся в груди сердцем, Гермиона сначала вскрывает письмо, и от предвкушения тошнота и боль ослабевают. Грейнджер, Рыжая не позволила мне разбудить тебя (она такая же властная, как и ты — это гриффиндорская черта, о которой я не подозревал?), поэтому я попросил передать записку. Она уставилась на меня так, будто у меня три головы. Тебе стоит посоветовать своим друзьям поучиться хорошим манерам. Я просто зашёл убедиться, что ты не умерла (Рыжая уверяет, что нет, но я не могу полностью доверять Уизли) и сообщить тебе, что дела в магазине идут прекрасно. У Блейза вчера был свободный день, и он пришёл помочь мне с покраской. Эта маггловская живопись? Паршиво. Ты уверена, что не притворяешься больной, чтобы не помогать? Тео, Блейз, Адриан, Пэнси и Дафна шлют тебе свои пожелания и желают скорейшего выздоровления. Блейз пытался купить тебе цветы, но я сказал ему, что ты, наверное, слишком занята рвотой, чтобы насладиться ими. Выздоравливай скорее, Грейнджер, хорошо? Здесь скучно, когда не с кем спорить. Д.Л.М. Гермиона готова танцевать от радости. Она готова выбежать из квартиры прямо в Косой переулок, чтобы увидеть его. Но вместо этого она сдерживает свой восторг и с неохотой откладывает записку, взяв в руки небольшой свёрток, завёрнутый в коричневую бумагу и красиво перевязанный зелёной ленточкой. Гермиона без раздумий вскрывает его и чуть не вскрикивает от удивления. Она лишь однажды упомянула, что это её любимая маггловская книга, и что каждый год на свой день рождения она мечтала получить экземпляр первого издания. Но её родители так и не смогли найти подлинник. Теперь она не сомневается, что это подлинное и точно первое издание. Перед её глазами мерцает слегка выцветшая золотистая надпись на обложке: «Гордость и предубеждение». Она с трудом верит в то, что видит. Внутри книги лежит ещё одна записка, написанная почерком Драко на маленьком обрывке пергамента, вложенном между титульным листом и началом первой главы. Для моей подруги Грейнджер, Это для тебя — я помню, ты говорила, что она твоя любимая. Строчка, которую я написал ниже, постоянно напоминает мне о тебе. И обо мне, я полагаю. Но ты всегда была храбрее. Под ней — цитата из романа, переписанная его безупречным вьющимся почерком. «Есть во мне упрямство, что не позволяет страшиться по чужому веленью. При всякой попытке меня запугать храбрость моя восстаёт». Слова «Для моей подруги», произнесённые любым другим человеком, не вызвали бы ни тени сомнения. Но от Драко… Гермиона не позволяет себе даже подумать о том, что это может означать. Её сердце колотится безудержно и яростно, а лёгкие горят от набранного в них воздуха. И несмотря на грипп, по-прежнему терзающий её тело, боли, озноб, бурление в животе и усталость, засевшую глубоко в костях, Гермиона чувствует, что это один из тех редких, идеальных моментов, заставляющих её забыть обо всём на свете. В этот момент она чувствует только его. И этого ей достаточно.Глава 17
14 июля 2022 г. в 10:57
Гермиона в последний раз просыпалась от простуды зимой шестого курса — почти четыре года назад. И всё же мучительное першение в горле и пульсирующая боль в голове так знакомы, что кажется, будто это было вчера.
Сегодня воскресное утро, и после возвращения в свою квартиру вчера вечером, разогретая, счастливая и немного разочарованная тем, что ей не удалось поговорить с Драко (Пэнси увела его сразу по окончании вечеринки, попросив сопроводить её на ужасный званый ужин, устроенный Трейси Дэвис и Терренсом Хиггсом), она не почувствовала симптомов начинающейся болезни.
Но сейчас, запутавшись в простынях, с липким слоем пота на теле, с воспалённым горлом, нестерпимой головной болью и тяжестью в желудке, Гермиона без сомнения знает, что чем-то заразилась.
Похоже, Живоглот тоже почувствовал её недомогание и громко мяукнул, когда она со стоном села в постели с тяжёлой и кружащейся головой и слегка подрагивающим от беспокойства желудком.
Она чувствует сонливость и усталость, словно на её голову и плечи давит невидимый туман. Живоглот снова пронзительно мяукает, и Гермиона прижимает его к груди, почёсывая за ушами и успокаивающе поглаживая густой оранжевый мех.
— Тише, Глотик. Давай заварим чай, ладно?
Это его утихомиривает, и она идёт на кухню с мурлыкающим зверьком на руках, аккуратно усаживает его рядом с миской для воды и ставит чайник. Её конечности словно свинцовые, а в голове пульсирует, когда она заливает кипятком пакетик своего любимого чая, наблюдая за ленивыми завитками пара, поднимающегося из кружки, и вдыхая аромат мяты и ванили.
Девушка присаживается на один из табуретов у маленькой барной стойки и медленными глотками пьёт горячий напиток, заставляя себя, невзирая на отсутствие аппетита.
Понемногу потягивая чай, делая глоток за глотком и отказываясь от завтрака, который не смогла бы осилить, она замечает дневник в кожаном переплёте, подаренный ей Гарри и Джинни на день рождения. Он лежал нетронутым, с пустыми от пренебрежения Гермионой страницами.
Задумавшись, она отпивает ещё тёплого чая и задерживает взгляд на дневнике, вспоминая, как давно прошел её день рождения, насколько иначе она себя чувствует сейчас и насколько всё изменилось. Стремительно приближались декабрьские дни, и вскоре, после окончания долгой зимы и распускания цветов, наступит вторая годовщина Битвы за Хогвартс.
Так далеко и так близко — но она помнит каждую секунду войны. Каждую минуту, проведённую в поисках крестражей, чтении «Сказок барда Бидля» и наложении защитных чар на их лагерь. Она хранит в памяти каждый миг самой битвы, каждого Пожирателя смерти, с которым она сражалась, крестражи, уничтоженные ею. Ей кажется, что она будет помнить это вечно.
В её голове внезапно проносятся слова Минервы, сказанные несколько недель назад: они пронизывают её изнутри, будто она слышит их в реальном времени:
«Я вижу вас управляющей книжным магазином… Может быть, вы даже напишете свою собственную книгу».
Почему она никогда не задумывалась об этом раньше? Она прошла через многое — восхождение Волдеморта, от его первого появления в облике профессора Квиррелла до момента его смерти. Она видела войну своими глазами, с первых дней до самых мрачных времён. Она сражалась, была членом Ордена Феникса и отряда Дамблдора, видела и слышала то, о чём другие читали только в «Ежедневном пророке».
О второй магической войне ещё никто не писал книг. А Гермиона пережила всё это. Ради Мерлина, она лучшая подруга Гарри Поттера. Если кто-то и мог написать что-то хотя бы близко похожее на «Историю магии», то это Гермиона. Дрожащей рукой она тянется за дневником, призывая палочкой перо и чернильницу из своей комнаты.
Столько пустых страниц. Это пугает. Но всё необходимое хранится в её голове. Страницы и строки, истории, факты и образы того, что она видела, ожидающие своего часа.
Она начинает писать — вопреки обострению боли в голове и желудке и холодному блеску пота, выступившему капельками на лбу. Она вливает в горло ещё одну кружку чая, составляя на отдельном листе пергамента подробный список вторичных источников, которые ей понадобятся, колдографий, которые следует использовать, и документов, которые она добавит в приложение в конце.
Гермиона пишет большую часть утра и дня, начиная с самых азов, проверяя факты и просматривая книги о первой магической войне, выверяя события и свои мысли, связывая воедино паутины информации, которую знала, но никогда не излагала в деталях. Она игнорирует необходимость отдохнуть — каждая клеточка её тела предупреждает о приближающейся болезни ломотой, вибрациями и толчками в голове, животе и конечностях. Она упрямо продолжает писать так быстро, как только позволяет её рука, размазывая по страницам влажные чернила подушечкой ладони.
Джинни находит её поздно вечером на полу между диваном и журнальным столиком с раскрытыми книгами и толстенными томами, с дневником, почти наполовину заполненным писаниной, и чернильными пятнами на руках и джемпере.
— Мерлин, Гермиона, ты выглядишь ужасно! — торопливо говорит Джинни, подходя к ней и озабоченно насупив брови. — Ты даже бледнее, чем Плакса Миртл.
Уизли опускается на колени рядом с ней, откидывается на спинку стула и прикладывает ладонь к липкому лбу Гермионы, чтобы определить температуру. По холодной ладони на её коже Гермиона понимает, что температура очень высокая. Она вздыхает от облегчения и разочарования, когда Джинни отдёргивает руку. Её утончённые черты лица озадаченно хмурятся, а карие глаза внимательно осматривают Гермиону со всей скрупулезностью целителя.
— Ты вся горишь. Как давно ты в таком состоянии?
Джинни резко встаёт, готовая действовать.
Гермиона закрывает глаза, откидывает пульсирующую голову на подушку дивана и вслушивается в удаляющиеся шаги Джинни на кухню. Она слышит, как подруга наполняет стакан водой и смачивает полотенце, а затем снова раздаются её шаги, возвращающиеся к Гермионе.
— С сегодняшнего утра, — признаётся Грейнджер едва слышно и глотает воду, принесённую Джинни, давая рыжеволосой ведьме приложить прохладное полотенце ко лбу.
— И ты решила, что сейчас самое подходящее время начать жизнь писателя?
Гермиона вполголоса усмехается, наблюдая, как Джинни начинает убирать за ней, взмахом своей палочки уничтожая грязные салфетки и вытирая пролитые чернила. Она старается оставить страницы Гермионы открытыми на том же месте, аккуратно отодвигает их в сторону вместе с дневником и помогает подруге забраться на диван.
— Лучшие книги всегда пишутся во время страданий… спроси Эрнеста Хемингуэя.
Джинни в замешательстве морщит лоб.
— Кого?
— Маггловского писателя. Он… неважно, — отмахивается она от объяснения, когда замечает незаинтересованный взгляд Джинни. Кивнув головой, она помогает Гермионе лечь в горизонтальное положение на диван, подложив ей под голову подушку.
— Кажется, у тебя грипп, — говорит Джинни, проходя в её спальню и роясь в ящиках. Гермиона чувствует мощную волну тошноты и делает глубокий, медленный вдох, пытаясь подавить это чувство.
— Гермиона Джин Грейнджер: сражалась в длительной магической войне, но в конце концов была обезврежена маггловской болезнью. Обещаешь, что включишь это в мою биографию?
Джинни фыркает, снимая носки Гермионы, чтобы заменить их на новые.
— Ты не умрёшь.
— Мне так кажется.
— Тебе нужно отдохнуть.
Гермиона позволяет Джинни натянуть на себя лёгкое одеяло и провести базовую диагностику с помощью палочки. Никаких признаков каких-либо волшебных болезней нет, только головная боль, тошнота, першение в горле, ломота в теле и чередующиеся озноб и пот — магловский грипп в его лучшем проявлении.
— Как я вообще подхватила грипп? — стонет Грейнджер, в очередной раз ощущая угрожающее сокращение желудка. Джинни пожимает плечами, устраиваясь на диване возле бедра Гермионы, просматривая одну из маггловских книг по современной медицине.
— Целовалась с магглами в последнее время? — шутит Уизли, беспечно перелистывая страницу.
Гермиона замирает.
С магглами — нет.
С Драко Малфоем? Да.
Ей даже не пришло в голову, что она и Драко обменивались слюной всего сорок восемь часов назад. Неужели она его заразила? Он чем-то заразил её? Гермиону охватила паника — она должна проверить его.
— Джин?
— Да?
Гермиона садится, указывая на лежащие в другом конце комнаты запасные пергамент и чернила.
— Я должна сообщить Малфою, что завтра в магазине меня не будет. Ему понадобятся указания, что делать.
Джинни кивает, и Гермиона чувствует её неловкость от того, как непринуждённо она говорит о Драко Малфое. Тем не менее, рыжая встаёт и приносит всё необходимое, скептически глядя со стула напротив дивана Гермионы, как та торопливо начинает писать письмо Драко.
Малфой,
Кажется, я подхватила какой-то вирус маггловского гриппа — судя по всему, завтра мне не удастся прийти в магазин.
Ты себя хорошо чувствуешь? Понимаешь… ведь мы работаем в такой близости и так далее. И, в общем, всё остальное.
Сообщи мне, пожалуйста.
Гермиона.
Она слегка дует на чернила, чтобы подсушить их, но обнаруживает, что от резкого выдыхания воздуха у неё кружится голова и тошнит ещё сильнее. Она сворачивает наполовину высохшее письмо в узкий свиток и передаёт его Джинни, которая обещает послать сову, если Гермиона ляжет и постарается заснуть. Она кивает, опускается на диван и поплотнее натягивает на себя одеяло, чувствуя, как по телу пробегают волны холода, вызывая мурашки на руках и ногах.
Она лежит в полусне, в полудрёме, ворочаясь от дискомфорта, пока Джинни бродит по квартире, в итоге отправив письмо с совой и сварив суп, судя по насыщенному солоноватому запаху, исходящему из маленькой кухни.
В течение нескольких часов она находится в бессознательном состоянии, усталость убаюкивает её, а головная боль изо всех сил пытается не дать ей уснуть. Время от времени её желудок бурлит, угрожая извергнуть три чашки чая, или она просыпается в поту, сбрасывая с себя одеяла, грозящие удушьем.
В какой-то момент Джинни предупреждает её, что скоро вернётся — что-то о поездке в маггловский Лондон за лекарствами и припасами. Гермиона кивает и снова засыпает.
Когда она просыпается в следующий раз, то спешит в туалет, её рвёт жидкостью и желчью, поскольку она не ела с прошлой ночи. Джинни гладит её по волосам, а Гермиона сидит, сгорбившись над унитазом, ухватившись за холодный мрамор кафельного пола, и безмолвно благодарит Мерлина за ощущение прохлады на коже, пока её рвёт, едва ли не до слёз.
— Нужно дать тебе ещё воды, — ворчит Джинни, поглаживая её спину. Гермиона лишь стонет в ответ, внезапно замёрзнув снова. — И что-нибудь поесть. Как думаешь, ты сможешь съесть немного супа?
— Который час?
Гермиона полощет рот, спускает воду в унитазе и с ужасом понимает, что Джинни пришлось наблюдать за всем этим. Она вяло прислоняется спиной к ванне, к холодному фарфору, вызывающему очередные мурашки и дрожь. Джинни подхватывает скомканное одеяло Гермионы с пола за дверью, накидывает его ей на плечи и заправляет волосы за ухо.
— Почти три.
— Утра?
Уизли кивает. Гермиона вытирает рот тыльной стороной ладони и поднимается на дрожащие ноги, а Джинни с осторожностью придерживает её за локоть. Выпрямившись во весь рост, она устало бредёт к раковине, цепляется за ручки и включает воду, после чего моет руки и плещет на лицо, чтобы смыть пот.
Гермиона приходит в замешательство, увидев себя в зеркале: её волосы спутаны в комок, они слиплись и засалились от пота. Кожа вокруг глаз впалая и серо-фиолетовая, а вся остальная — как у призрака, пепельная и бесцветная.
— Я выгляжу ужасно, — вздыхает она, выключая кран и вытирая лицо полотенцем, в то время как Джинни слегка хихикает.
— Давай не будем сейчас об этом беспокоиться, хорошо? — отвечает Уизли, уговаривая её выйти из ванной и пройти в спальню. На её кровати постелено свежее белье, которое Джинни, должно быть, сменила ночью, а на прикроватной тумбочке стоит пузырёк с маггловским обезболивающим.
— Тебе нужно переодеться в чистую одежду, Гермиона, — произносит Джинни, прежде чем Гермиона успевает судорожно залезть под одеяло. Грейнджер соглашается, наблюдая, как подруга роется в ящиках и достаёт пижаму, приносит её Гермионе, а старую бросает в корзину для белья.
Её голова кружится, конечности устали и всё болит — она не представляет, что бы делала без Джинни.
— Джин, уже поздно, — хрипит она, проскальзывая под свежие простыни, пока Джинни расправляет их вокруг неё. — Иди домой, со мной всё будет в порядке.
Джинни качает головой, ощупывая ладонью лоб Гермионы, а затем передаёт ей две маленькие красные таблетки и стакан воды, убеждая её проглотить их.
— Я должна остаться, пока ты полностью не придёшь в себя. Не хочу, чтобы ты захлебнулась собственной рвотой.
Гермиона кивает, бормоча «спасибо», надеясь, что Джинни услышит, а затем опускает голову — всё ещё пульсирующую от боли, похожей на удары отбойного молотка по черепу — на пуховую подушку под ней.
— Чёрт, Джин, — внезапно произносит она, распахивая веки и всматриваясь в девушку, расположившуюся на краю её кровати и проводящую очередную диагностику. — Драко ответил на моё письмо?
Глаза Джинни подозрительно сужаются, она опускает палочку, а свет от светящейся диагностики исчезает, и комнату снова окутывает темнота.
— Ты только что назвала Малфоя по имени?
Увидев в зеркале, насколько побледнела её кожа, Гермиона сомневается, что её щёки раскраснелись в привычный алый цвет, но она чувствует, как они пылают. Или, может быть, это просто жар — она не уверена.
— Мы… — глотает она, отводя глаза от недоумённого взгляда Джинни, пальцами сминая одеяло у своей груди. — Мы работаем вместе. Это не так уж странно.
Гермиона хочет всё рассказать Джинни — правда, хочет. Но прямо сейчас на неё навалилась усталость, которая затягивает её в сон, но она борется с ней. Желудок скрутило очередной неприятной волной тошноты, и сейчас определённо не время раскрывать подруге истинную природу её отношений с Драко. Скоро она расскажет, но не сегодня.
Джинни неуверенно кивает, но оставляет эту мысль, встаёт и выходит из комнаты, возвращаясь с небольшим конвертом, запечатанным мерцающей зелёной сургучной печатью с извилистой буквой «М».
Грейнджер аккуратно вскрывает конверт и достаёт идеально сложенную бумагу, а тем временем Джинни с напускной незаинтересованностью наблюдает за происходящим, изображая уборку и без того безупречно чистой комнаты Гермионы.
Грейнджер,
Ты, наверное, подхватила маггловскую болезнь на том фвупер-блевотном маггловском дне рождения, который устроила Дафне. Не вини меня.
Не хочу бросать это тебе в лицо, но сейчас я чувствую себя просто великолепно. Будем надеяться, что ты не разнесла свои микробы. Хорошо, что мы не целовались в последние несколько дней, а?
Я разберусь с делами в магазине завтра. И постараюсь вспомнить, какой зелёный мы выбрали — мох, да? Или это был шалфей? А может, выберем прекрасный изумрудный слизеринский зелёный?
И прежде чем ты что-то скажешь: да, я сделаю это маггловским способом. И нет, тебе не придётся посылать няню, чтобы убедиться, что я это сделаю. Просто доверься мне, Грейнджер, и выздоравливай.
Д.Л.М.
Она не замечает, что улыбается — насколько позволяет её состояние — пока не обращает внимание на Джинни, которая в замешательстве поджимает губы и недоверчиво хмурит брови.
— Он всё уладил, — чуть ли не шепчет Гермиона, сворачивая письмо и засовывая его в маленький ящик прикроватной тумбочки, подальше от любопытных глаз подруги. — Теперь мне нужно поспать.
Джинни кивает, ещё раз оглядывает комнату, чтобы убедиться, что всё в порядке, затем желает спокойной ночи и закрывает за собой дверь.
Как только Гермиона слышит, что Джинни устраивается на диване в гостиной, и убеждается, что та больше не вернётся, она достаёт из ящика письмо Драко, упорно борясь с усталостью, и перечитывает его ещё два раза, прежде чем теряет способность держать глаза открытыми.