***
Пэнси, как оказалось, владеет простыми маггловскими секретами красоты не хуже, чем гламурными заклинаниями. Она объясняет Гермионе, как пользоваться сывороткой для локонов, которая годами хранилась у неё в ванной, но ни разу не применялась, и замазывает тёмные круги под глазами лёгким слоем консилера из собственной сумки. К концу процедуры Гермиона выглядит так, словно прошедшей недели и не было — она похожа на себя прежнюю, с лёгким натуральным сиянием. Грейнджер переодевается из пижамы в свои любимые джинсы и кашемировый джемпер, выбранный Пэнси, поскольку он «дополняет её причёску». Она легко воспринимает комплимент и выбирает пару маленьких золотых серёжек, принадлежавших когда-то её матери, для завершения образа. Пэнси одаривает её одобрительной ухмылкой, пока они обе рассматривают Гермиону в зеркале. — Ты выглядишь сексуально, Грейнджер, — заявляет Пэнси, очень восхищённая собственной работой. Впервые за долгое время Гермиона чувствует себя красивее всех, невзирая на естественность и утончённость образа, который до войны не воспринимался ею как что-то необычное. — Поначалу я ничего не поняла, — продолжает Пэнси, отворачиваясь от зеркала, чтобы встретиться с Гермионой лицом к лицу. — Что именно? — Интерес Драко к тебе, — произносит Пэнси, сузив глаза и задумавшись. У Гермионы скручивается живот. — Но теперь я понимаю. Не потому, что твои волосы выглядят прилично. Ты… — она сглатывает, её глаза беспокойно опускаются к ногам. — Ты хороший человек, Гермиона. Гермиона теряет дар речи. Она молча смотрит на девушку перед собой, пытаясь собрать, соединить воедино мгновения, приведшие их к этому. Мгновения, превратившие Пэнси Паркинсон из врага в подругу. Такое же удивление она испытывает, когда думает о Драко или любом из слизеринцев — захватывающее дух волшебство, превращающее её мозг в кашу всякий раз, когда она пытается во всём разобраться. — Ты тоже хороший человек, Пэнси, — произносит она дрожащим от волнения голосом. — Ты же не… ну, эм, у тебя же нет чувств к Малфою, правда? Пэнси чуть ли не фыркает. — О, Салазар, нет. Гермиона испытывает прилив облегчения. Пэнси выходит из спальни и надевает зимнюю мантию. — У нас с ним не было ничего общего. Наши отношения строились на том, что мы должны были быть вместе, а не на нашем желании. Мы полагали, что когда-нибудь нам придётся пожениться. Мерлин видит, как я счастлива, что наших родителей посадили, и этого не случилось. Он такой надоедливый придурок. Гермиона улыбается во весь рот. — Надоедливый придурок — в точку. С лица Пэнси исчезает беспечная улыбка, она вдруг поворачивается к Гермионе с такой серьёзностью, что та застывает на месте. — Он тебе правда нравится, Гермиона? Это же не просто эксперимент для тебя? Типа «хорошая девочка» пробует «плохого мальчика», потому что ей наскучила её жизнь? В чертах лица Пэнси и в её шоколадного цвета глазах сквозит искреннее беспокойство. Гермионе кажется, что она никогда не видела её лицо таким ласковым, таким ранимым от переживаний за друга. Возможно, Паркинсон никогда не любила Малфоя так сильно, но сейчас в её чертах несомненно читалась любовь. И это заставляет Гермиону тщательно обдумать свой ответ. — Я никогда не испытывала таких чувств к кому-либо раньше. Произнеся такие слова, она повергает себя в шок, пусть они и кажутся безусловной правдой, сорвавшейся с её губ. Пэнси, кажется, удивлена не меньше её, но более чем удовлетворена услышанным. Она пожимает плечами и слегка кивает Гермионе, молча принимая её ответ, как некое обнадёживающее обещание. И, возможно, так оно и есть — признание преданности, что независимо от чувств Драко или возможного будущего между ними, сердце Гермионы на верном пути. Что Драко стал для неё кем-то особенным. — Готова? — спрашивает Пэнси, пока Гермиона надевает куртку и завязывает шарф на шее. — Готова, — кивает она, и они вместе перемещаются в Косой переулок, на пересечение, где главная аллея переходит в «Полосу». Солнце уже начало садиться, короткие часы зимних дней уносятся в вихре розово-оранжевого небосвода. Гермиона глубоко вдыхает воздух, наслаждаясь свежестью и ощущением возможности снова оказаться за пределами своей квартиры. Витрины магазинов освещают брусчатку тёплым светом снаружи, их жёлтое свечение становится всё тусклее по мере того, как две ведьмы пробираются по «Полосе» в сторону магазина Гермионы и ресторана, в котором они встретятся с остальными своими друзьями. Она успела подзабыть, каким пронизывающим может быть декабрьский ветер, как сильно он напоминает ей о днях, проведённых у костра возле палатки, о возвращении Рона и Гарри, синих от холода и дрожащих после находки меча Гриффиндора. Холод, проникающий в её кости и леденящий тело. Забавно, но раньше он напоминал ей о Рождестве: о лепке снеговиков с родителями и прогулках по Хогсмиду в поисках подарков для близких. Воспоминания и чувства странно коагулируют внутри неё — как масло и уксус, налитые в одну банку, пузырятся один в другом, тёмное в светлом, но никогда не смешиваются полностью. Словно сталкиваются два океана — незримый порог, не поддающаяся определению граница. Когда они доходят до книжной лавки, Гермиона просит Пэнси идти дальше без неё, уверяя, что вскоре догонит её в ресторане. Гермиона ещё не видела магазин с момента его покраски, и ей безумно хотелось посмотреть на работу Драко — признак того, как близко они приблизились к открытию. Пэнси соглашается, указывая в сторону ресторана, и оставляет Гермиону у дверей «Флориш и Блоттс». Затаив дыхание, она отпирает дверь своей палочкой, поворачивает замёрзший засов и ступает в тёмное помещение. Последние лучи заката бросают розоватый отблеск на стены, искажая цвет краски и выделяя пустоту магазина. Быстро произнеся заклинание, она зажигает бра, и зал из непроглядного полумрака превращается в живую картину с прекрасным оттенком зелёного, который они с Малфоем выбрали. Лавка смотрится чудесно — всё сильнее напоминает тот магазин, каким она его помнит, но с добавлением цвета и очарования. Ей с трудом верится, что они так далеко продвинулись, что это место принадлежит ей. Она представляет себе полки, заставленные книгами, маленьких ведьм и волшебников, поднимающихся на носочки, чтобы заполучить экземпляр «Стандартной книги заклинаний». Из мебели здесь только кресло, которое она сохранила в свой первый день. Оно возвышается посреди магазина, вселяя надежду комфортом и приятным уютом. Раздаётся звон дверного колокольчика, и она догадывается, что это Драко, ещё до того, как он произносит хоть слово. — Ну что, босс? Довольна моей работой? Или мистеру Бимблу придётся побеседовать со мной о моих сомнительных навыках в выполнении обычных маггловских обязанностей? Его голос лёгкий и дразнящий, привычный сарказм смешан со сдержанной нежностью, заставляющей её колени слабеть, а сердце трепетать от предвкушения. Она поворачивается к нему лицом, испытывая знакомую дрожь, вызванную его взглядом. Его щёки и нос покраснели от холода, руки спрятаны в карманы пальто. Рот слегка приоткрыт в ухмылке, а глаза в лучах зимнего света близки к голубым, но в то же время они серые. — Знаешь, — начинает она, наблюдая за его приближением к ней, за изящными изгибами тела, медленно, грациозно движущегося в её сторону, — я бы хотела сказать что-нибудь остроумное, но, честно говоря, всё выглядит потрясающе. Спасибо, Малфой. — Просто делаю свою работу, — ухмыляется он, достигая её и окутывая холодным воздухом и своим запахом. Она не находит слов, а лишь улыбается ему, наблюдая за его голодным взглядом. Прошла неделя с их встречи, и они оба отчаянно пытались восстановить в памяти образ другого — мельчайшие детали, расплывающиеся в сознании, когда представляешь человека. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, тембр его голоса меняется в попытке проявить вежливость — как у малыша, делающего первые шаги, или ребёнка, сующего ногу в воду, чтобы проверить её. Неуверенно, нерешительно. — Лучше. Намного лучше. Драко кивает, его глаза скользят по локонам, тщательно уложенным Пэнси. Раньше, когда она чувствовала на себе его пристальный взгляд, то была уверена, что он подмечает все её недостатки, сравнивая с чистокровными ведьмами, которые, как она всегда думала, ему нравятся. Но сейчас Гермиона не чувствует ничего подобного. Вместо этого она ощущает себя желанной, нужной, и не только в поверхностных отношениях. Словно подтверждая её мысли, Драко подаётся вперёд и заполняет пустое пространство между ними. Её нервные окончания оживают, когда он протягивает руку и касается её щеки, ласково проводя ладонью по челюсти и волосам. Она резко вздыхает, расслабляясь всем телом: плечи опускаются, а ресницы вздрагивают от его прикосновений. Его взгляд нежный и пытливый, и как же ей не хватало его в последние несколько дней. Она слышит его размеренное дыхание, пока его большой палец мягкими, успокаивающими движениями двигается под её ухом. — Малфой, я… то, что произошло той ночью… — Грейнджер, остановись, — вмешивается он, и только когда она замечает его напряжённое лицо и уголки рта, опущенные вниз, она вспоминает, что перед ней тот самый Малфой, с которым она хорошо знакома, а не нежный, романтичный образ, державший её лицо в надежде убедить, что он испытывает те же чувства, что и она. Она видит, что он старается ради неё — по-настоящему старается — но она всё больше понимает, что он, возможно, упрямей неё. Он сопротивляется всему, что его учили всю жизнь ненавидеть, чтобы рискнуть кем-то, кого он, возможно, вовсе не презирает. Гермиона замечает его попытки смягчить выражение лица, борясь со своей природой, и его большой палец замирает на её шее. В его глазах мерцает что-то, чему она не может найти объяснения — возможно, страх. Он глубоко дышит, прежде чем продолжить. Его ладонь всё ещё запутана в её кудрях, его тепло всё ещё на её коже головы. — Я не хочу пока говорить об этом. Не хочу всё испортить… что бы это ни было. Всё хорошее всегда… — его голос срывается, когда Драко закрывает глаза, и Гермиона тянется к нему, скользнув рукой по его лицу и волосам, пока он тяжело дышит. Его глаза снова распахиваются, когда он заканчивает. — Желаемое мною всегда оказывается в руинах. Желаемое. Она шумно выдыхает. — Руины всегда можно восстановить, — говорит она, шагнув ближе к нему, чтобы заполнить остатки расстояния между их телами, и скользит рукой по его шее, зарываясь пальцами в светлые волосы. — Не всегда, Грейнджер. На мгновение она заглядывает ему в глаза, видит, как он борется с дымкой окклюменции, и безмолвно умоляет его остаться здесь, с ней, не сопротивляться своим чувствам. — Малфой, мне нужно какое-то… — начинает она, но он отступает назад, его рука исчезает из её волос, а на лице застывает отчаяние. — Я не смогу дать тебе этого, — отвечает он, повышая голос, больше с разочарованием, чем со злостью. Что-то внутри неё ломается — падает и разбивается, как стекло, вонзая острые осколки в её внутренности. Потому что произошло именно то, что она и предполагала. И поэтому она не позволит происходящему затянуться, если он не хочет её. Ей требуется все силы, чтобы произнести следующие слова, хотя она уверена, что он блефует. — Тогда, может, нам лучше притвориться, что ничего этого не было. На его лице проступает смесь печали, гнева и, к огорчению Гермионы, облегчения. Облегчение. Неужели она позволила ему сорваться с крючка? Дала ему шанс уйти сейчас, прежде чем всё это станет настоящим для неё? Для них обоих? Но облегчение мгновенно сменяется отчаянием — тем же отчаянием, которое она видела той ночью в магазине и утром, когда он явился к ней с мистером Бимблом. Малфой — не один, а два бойца на одном ринге — бьётся с самим собой, пытается избавиться от синяков, одновременно нанося их. Он изводил себя сомнениями, как она заметила. О её крови или о том, что они совершенно и абсолютно не подходят друг другу. Ей хотелось бы позвонить в колокол, сказать ему, что бой окончен, что не важно, сколько раундов ты выиграешь или проиграешь, если борешься с самим собой. Малфой отступает назад и рушится в кресло, опираясь локтями на колени и наклоняясь, чтобы зарыться лицом в ладони. — Блять, — слышит она его бормотание, искажённое и приглушённое ладонями. Она подходит к нему, наблюдает, как вздрагивают мышцы его плеч, как он вдыхает и выдыхает, отрывает лицо от пальцев и смотрит на неё, когда она настигает его. — А если я не хочу притворяться, что этого не было? — шёпотом произносит он, его голос низкий и хрипловатый. — Ты не можешь получить всё сразу, Малфой. Он проводит ладонью по лицу, его огрубевшая кожа слегка царапает незаметную щетину на челюсти, и, когда он стискивает её, мышцы напрягаются. Гермиона делает ещё один шаг вперёд, мягко касаясь его коленей. С лёгким нажимом она раздвигает его ноги своими, проскальзывает между ними и кладёт руки на его крепкие мускулистые плечи. Она становится между его ног, упираясь бёдрами по обе стороны от его коленей. Он приподнимает голову, его глаза ярки, как луна, и полны недоумения, а Гермиона проводит ладонями от его плеч к шее, касаясь большими пальцами кожи, как он делал это с ней. Она чувствует его учащённый пульс, бьющийся в венах на шее, его тепло, проникающее в её ладони и жилы, и всё её тело оживает. Драко моргает, вздрагивая от её прикосновений, и поднимает руки к её предплечьям, слегка сжимая их, пока она удерживает его шею. Он судорожно глотает, его кадык исчезает под её пальцами, и она замечает, как что-то ломается в его взгляде — одна из стен, построенных им так тщательно, рушится, превращаясь в руины. Разве руины — это плохо? Посмотрите, к чему привели её собственные руины. Он шатко вдыхает воздух, высунув язык, чтобы смочить губы. — Я в полной заднице, Грейнджер. Это признание помогает Гермионе понять, что Драко отдаётся ей. Может быть, не в том смысле, в каком она хочет, но он открывает ей те части себя, которые хранит в тайнике, те части, благодаря которым он не смог убить Дамблдора, не принял судьбу, предначертанную ему отцом. Эта мягкость, с которой ему приходилось бороться всю жизнь, которую ему постоянно внушали считать слабостью, недостатком. Это та сторона его личности, которую он так боялся показать всему миру. Гермиона сухо и надрывно смеётся, протягивая руки к его лицу. Он крепко стискивает её, когда маленькие ладони накрывают его покрасневшие щёки. — Я тоже, Драко. Она чувствует его учащённый пульс на шее при произнесении его имени, использованного ею при нём лишь однажды, когда неделю назад он осыпал её синяками от поцелуев — тёмно-фиолетовыми пятнами, которые она до сих пор скрывает заклинаниями. Он шевелит губами, пробегая взглядом по её чертам, спускаясь к губам и возвращаясь к глазам, его руки оставляют её руки и опускаются на бёдра, прижимаясь ладонями к джинсам и притягивая её ближе. И когда она наклоняется, чтобы поцеловать его, это происходит не потому, что он дал ей идеальный ответ. Не потому, что он ей что-то пообещал — вовсе нет. А потому, что он должен знать, как она благодарна ему за ту частичку себя, которую он ей подарил. Что бы это ни было — кем бы они ни были друг для друга — это не то, что поддаётся обозначению, не то, что даёт ей уверенность, которую она хочет. Но она уверена, что его сердце так или иначе связано с ней. И прямо сейчас этого ей достаточно. Её губы на мгновение слегка касаются его, прежде чем Драко выгибает шею и прижимается к её рту сильнее. Он пробует на вкус, как делал это всегда, проводя языком по её нижней губе, пока она не открывает рот, позволяя ему проскользнуть внутрь, вздыхая ему в губы. Гермиона обхватывает его за шею, и они целуются медленно, уверенно, что само по себе обещание, большее, что Драко может ей дать. Её тело покалывает, центр нагревается, когда его бёдра прижимаются к её ногам. Мягкий стон вырывается из его губ, когда она отстраняется, покрывая поцелуями его челюсть и шею. Затем, когда она всасывает пульсирующую вену, он нетерпеливо тянет её обратно к своим губам, и их поцелуй крепнет, а её тело разгорается от желания. Проходят минуты, а могли бы пройти часы, прежде чем Гермиона отстраняется, задыхаясь и переводя дыхание, а Драко осыпает лёгкими поцелуями её ключицы, прижимая её ладони к себе. — Мы должны встретиться с остальными, — вздыхает она, и он, подняв на неё глаза, неохотно кивает, перед тем как отпустить её. Когда Гермиона отстраняется от его касаний, ей становится больно, и помогает лишь стойкий аромат его одеколона, перешедший с его кожи на её волосы. Малфой поднимается, проводит рукой по волосам, взъерошенным пальцами Гермионы, и выключает бра, прежде чем они покидают магазин. Они запирают за собой дверь и направляются по «Полосе» к небольшому ресторану, расположенному в двух шагах от тату-салона Блейза. Когда они подходят к столику, их встречают хором приветствий слизеринцы, обращая внимание на их распухшие губы и безумные глаза. Гермиона замечает, как Пэнси рассматривает её причёску и хмурится, разглядывая испорченные локоны, которые она так тщательно укладывала. Она виновато улыбается, а Паркинсон закатывает глаза. Драко садится в кабинке рядом с Блейзом, а Гермиона — на противоположной стороне, лицом к нему, возле Адриана. Тео окидывает Гермиону привычным понимающим взглядом, приподнимая брови и отпивая глоток из стакана с водой. — Вы как раз вовремя, — поддразнивает Пьюси, сигнализируя официантке, которая подходит, чтобы принять их заказ — Блейз заказывает на всех, уверяя их, что хорошо разбирается в еде, и отсылает официантку со словами благодарности. — Не дай Мерлин, если кто-нибудь помешает тебе поесть, Пьюси, — хмурится Малфой, и его голос уже не такой тихий и ранимый, как несколько минут назад. Адриан закатывает глаза и наклоняется к столу, метя в лицо Драко скатанным шариком бумаги из набора палочек для еды. Гермиона наблюдает, как его рот хмурится, когда он пытается встать, с его уст срывается череда ругательств, а Блейз тянет его обратно за локоть. — Хватит, ребята, — предупреждает Блейз, опираясь на локти и обращаясь к Адриану. Пьюси негромко посмеивается, когда Малфой устремляет на него взгляд. Дафна тихо предупреждает своего парня, пока Драко скрещивает руки на груди. Тео обнимает Блейза за шею и похлопывает блондина по плечу, отчего уголок его рта приподнимается в лёгкой ухмылке. Официантка подвозит тележку с едой — с плетёными корзинками с дымящимися пельменями и мисками с рисом и лапшой, которых хватит на десять человек, а не на семь. Они благодарят ведьму, как только она выкладывает еду на их стол и отодвигает тележку в сторону кухни, нагружая тарелками. — Теперь, когда все счастливы и сыты, можем ли мы перейти к реальной причине, по которой мы здесь? — спрашивает Тео, подхватывая палочками пельмень и отправляя его в рот. Гермиона с любопытством смотрит на него, приподняв брови. Она не подозревала, что у сегодняшнего ужина есть скрытый мотив, кроме празднования её выздоровления, и ей любопытно. — Я хотела подождать до десерта, Теодор, но, полагаю, сейчас нет причин медлить, — хмурится Пэнси, палочками подталкивая кусочек курицы к лапше. — Простите, что происходит? — спрашивает Гермиона, переводя взгляд на Драко, который не подаёт признаков того, что знает, о чём идёт речь, сохраняя невозмутимое выражение лица, хотя в его глазах заметен блеск. Он лишь стоически вздёргивает бровь и оглядывается на Пэнси, которая откладывает палочки и ёрзает на своём месте, облокотившись на стол. Взгляд Паркинсон останавливается на Гермионе, и её желудок скручивается от волнения и предвкушения. Звуки еды и ударов палочек о тарелки затихают, и все взгляды обращаются либо к Пэнси, либо к Гермионе, ожидая услышать неизбежную причину их прихода. — Грейнджер, — начинает Паркинсон, её губы растягиваются в волнующей ухмылке. — У моих родителей есть дом для отдыха в Мексике. Я проводила там неделю каждое лето, когда мама и папа отправлялись в ежегодное путешествие на Греческие острова, но теперь, когда они… ну, в тюрьме, похоже, всё в моём распоряжении. Гермиона осмысливает сказанное, терпеливо ожидая следующих слов слизеринки. — Мы все планируем поехать туда на Рождество в этом году — провести неделю или две на вилле в Мексике, поскольку… ну, так как мы — единственная семья, которая у нас осталась. И мы хотим, чтобы ты поехала с нами. Если хочешь. Мы не давим. Внутри Гермионы словно что-то переключается — чувство принадлежности, которое, как ей всегда казалось, она обрела только благодаря дружбе с Гарри и Роном. А тут группа людей, которых она когда-то считала врагами, пригласила её с ними на Рождественские каникулы. Они хотели, чтобы она была с ними. Гермиона обводит взглядом слизеринцев за столом, и каждый из них с ожиданием смотрит на неё. Когда она ловит взгляд Драко, в его глазах проскальзывает надежда, хотя он пытается скрыть её за своим привычным невозмутимым обликом. Он заглядывает в свою тарелку, когда Гермиона переводит взгляд на Блейза, который ободряюще улыбается и кивает ей. — Я… вы уверены? — спрашивает она дрожащим голосом, хотя старается его выровнять. — Мы все хотим, чтобы ты поехала, Грейнджер, — отвечает Тео, поворачиваясь к Блейзу и беря его за руку. Все кивают, кроме Драко, который снова наблюдает за ней выжидательным взглядом, словно её ответ раскроет степень её преданности ему, группе. Как и она, он боится, что кто-то ещё уйдёт из его жизни, беспокоится, что она может оказаться не готовой к заботе о другом человеке. Он ждёт, что она примет его семью — окунется в неспокойные воды его жизни. — Пожалуйста, Гермиона! Благодаря тебе Рождество станет намного лучше, — добавляет Дафна, сидя рядом с Адрианом. Её сердце щемит, а нервная система сотрясается. — С удовольствием, — улыбается она, получая одобрительные возгласы от друзей. — Слава богу, — усмехается Тео, подбирая палочки для еды и оборачиваясь, чтобы взглянуть на Драко, чьи плечи, кажется, расслабились после ответа Гермионы. — Нам нужен кто-то, кто будет нянчиться с Малфоем вместо нас. Драко окидывает Теодора испытующим взглядом и с наигранной усмешкой смотрит через Блейза на своего зеленоглазого друга. — Это у тебя были неприятности с маггловской полицией за купание в общественном фонтане прошлым летом. Отвали, Нотт, и ешь свои пельмени. За столом разлетается дружный смех, когда Драко переводит взгляд на Гермиону, а затем возвращается к своей тарелке. Она не может не заметить его сдержанное удовлетворение, то, как его рот слегка растягивается в призрачной ухмылке. Когда вечером Гермиона возвращается в свою квартиру, её ожидает письмо от Кингсли. Гермиона, Я решил поделиться с тобой некоторыми важными новостями, касающимися сведений о группировке повстанцев в Уэльсе, полученных от Нарциссы. До сих пор Нарцисса оказывала нам огромную помощь, подводя наших авроров всё ближе и ближе к преступникам. С каждой крупицей информации, которую она предоставляет, авроры находят новые детали, которые приближают к поимке преступников. Я надеюсь, что ты сохранишь это в тайне, но последнее открытие дало нам информацию о местонахождении очередного убежища. Они планируют перебраться туда после Рождества, 29 декабря. Когда они это сделают, наши авроры будут готовы, и мы надеемся, что их схватят и доставят в Азкабан, покончив с этим раз и навсегда. Если всё пойдёт по плану, Нарцисса будет освобождена на испытательный срок, как и договаривались. Эта информация должна остаться между мной и тобой, Гермиона — слишком рискованно, если об этом узнают другие. Но у меня появилась надежда, что мы приближаемся к концу затянувшейся войны. Я всё же надеюсь, что ты найдёшь покой после того, как всё закончится. Министр магии, Кингсли Бруствер. P.S. Гарри и Рон вернутся домой на этой неделе вместе с остальными аврорами, чтобы взять заслуженный перерыв перед задержанием мятежников. Полагаю, в ближайшее время ты получишь от них весточку. Всё это время она описывала свою новую жизнь как жизнь «после войны», а Кингсли напомнил ей, что на самом деле она никогда не заканчивалась. И теперь всё, кажется, подходит к кульминации. Былые начинания сменяются новыми окончаниями, медленно приближаясь к новой реальности. Перед тем, как лечь спать, она прокручивает события в голове — думает о том, как обрадуется Драко, когда его мать освободят, как мир испустит протяжный вздох, когда повстанцы будут схвачены, и как жизнь Гермионы начнётся заново, как только она откроет магазин. Всё развивается и разворачивается перед её глазами, всепоглощающий катарсис того, что было и должно произойти. Это последнее, о чём она думает перед тем, как заснуть. Вот оно, крещендо.Глава 18
21 июля 2022 г. в 10:49
— Джин, ты спасла мне жизнь на этой неделе. Вряд ли кому-то ещё приходилось наблюдать, как меня рвёт так часто.
Джинни хохочет, отмахиваясь рукой в попытке показать, что в произошедшем нет ничего страшного. Завтра она опять отправляется в турне, поэтому Гермиона убедила её, что лучше провести свой последний день дома в кругу семьи.
— Я так рада, что тебе лучше, — пожимает плечами Джинни, взваливая на себя рюкзак и направляясь к камину. — На секунду я даже испугалась, что тебя свалит маггловский грипп. Ужасный финал для твоей истории.
Гермиона хихикает, держа в руках миску с летучим порохом и глядя, как рыжеволосая ведьма подходит к камину.
— Да, теперь я намерена уйти на тот свет куда более драматично, и, если Мерлин позволит, в возрасте и с сединой. А если серьёзно, Джинни, спасибо тебе за заботу. Я очень скучаю, когда тебя нет рядом.
Джинни слегка улыбается, убирая прядь рыжих волос за ухо.
— Я тоже скучаю по тебе, Гермиона. Но я рада, что тебе становится лучше. Я просто надеюсь, что бы там ни было с Малфоем…
— Я всё улажу, — уверяет Гермиона, и на её щёки прокрадывается румянец. Несмотря на то, что Джинни с пониманием отнеслась к их разговору, Гермиона чувствует, что та всё ещё опасается появления слизеринцев в её жизни. Она не винит её в этом. О намерениях Драко Гермионе известно так же мало, как и Джинни, и она ожидает, что приятная версия Драко, с которой ей повезло познакомиться в последние несколько дней, снова превратится в Драко, непрерывно попрекающего и отчитывающего её. Стоит ли ей вообще упоминать о том, что между ними произошло? Вспомнить о его продуманном подарке и вложенной в него сокровенной записке? Подобные поступки неизменно приводили к катастрофе, но Гермиона также осознаёт, что не может постоянно позволять ему командовать.
Так или иначе, всё закончится — хорошим или плохим будет этот конец, Гермиона абсолютно не уверена.
— Удачи тебе в продолжении сезона. Увидимся на Рождество, да? — спрашивает она, когда Джинни притягивает её в крепкие, долгие объятия. Гермиона не желает отпускать её. Последние несколько дней она дорожила общением с Джинни, несмотря на вынужденные обстоятельства.
— Конечно. Будешь держать меня в курсе?
Гермионе не приходится спрашивать, что Джинни имеет в виду. Она лишь кивает и следит слегка затуманенными глазами, как зелёное пламя снова уносит её подругу.
Без неё квартира кажется одинокой и слишком тихой. Живоглот вьётся вокруг лодыжек своей хозяйки, мурлычет и трётся мордочкой о штаны. Его хвост обвивается вокруг её икры, переплетаясь с ногами восьмёркой — он постоянно так делал, когда улавливал беспокойство Гермионы.
Прошла ровно неделя с первого дня её болезни. Она чувствовала себя совершенно бессильной из-за неспособности ходить на работу всю неделю, на протяжении которой Малфой покрасил весь магазин, потратив на это день или два. Гермиона предложила ему отдохнуть последние несколько дней — она не представляла, что ещё он сможет сделать в одиночку, а её часть, помешанная на контроле, не могла отдать бразды правления следующими этапами до открытия магазина. Она представила, как он закатывает глаза, когда писала ему письмо с просьбой повременить с первыми крупными заказами книг — она хотела бы быть рядом и проследить за этим. В его ответном письме было следующее замечание: «Даже в болезни ты не перестаёшь быть настоящим ботаником».
Гермиона никогда ещё не была так полна решимости выбраться из своей квартиры. Она стала беспокойной, запертой в доме отчасти из-за болезни, а отчасти из-за Джинни, посадившей её под домашний арест до тех пор, пока она не почувствует себя полностью здоровой. Только переписка с Драко и продолжающаяся работа над книгой о событиях войны не давали ей сойти с ума от скуки — и ещё чтение «Гордости и предубеждения» в красивом первом издании, подаренном ей Малфоем. Она постаралась не придавать этому большого значения, как и его словам о дружбе, когда отправила записку с благодарностью.
Кроме того, они до сих пор не обсудили то, что произошло той ночью в магазине, а это невозможно забыть. Прошло уже больше недели, а Гермиона всё закрывала глаза и вспоминала, как восхитительно она себя чувствовала, каким всеобъемлющим был этот опыт. В её голове промелькнула мысль о том, что это воспоминание теперь навсегда останется в лавке, что каждый раз, когда она посмотрит на это место, она будет вспоминать лишь о нём.
Рано или поздно ей придётся поговорить с ним, но Гермиона словно слышит в ушах тиканье приближающегося взрыва; шипение горящего фитиля, стремительно несущегося к заложенной бомбе.
Между тем, Джинни уговорила её обратиться к целителю разума из-за кошмаров. Гермиона согласилась начать на следующей неделе — большой шаг для неё, хотя она должна была сделать это уже давно.
С протяжным вздохом, отражающим прошедшую неделю, Гермиона подхватывает Живоглота, зарывается носом в его шею, а его урчание громогласно раздаётся у неё над ухом.
Впервые за долгое время Гермиона бросает взгляд на татуировку на предплечье — думает обо всём, что та ей подарила, о совершенно иной жизни, если бы она не забрела в салон Блейза в ночь своего дня рождения. Татуировка вдруг стала символом не только её прежней жизни, но и новой. Приглядевшись, девушка видит под рисунком розоватые шрамы ужасного слова, думает о своём прошлом и приходит к выводу, что изменилась не только её жизнь. Она сама, по сути, изменилась не меньше.
Живоглот устаёт от её известных «слишком крепких» объятий и вырывается из рук, изящно приземляясь на пол и подбегая к окну, чтобы вздремнуть в лучах солнца. В тот же момент раздаётся звонок во входную дверь, заставляя её вскочить с места и схватиться за сердце. Никто и никогда не пользовался дверным звонком, с тех пор как она переехала сюда. Её друзья обычно пользовались камином, а других гостей не было.
Гермиона медленно, с осторожностью подходит к двери, проводит рукой по волосам и хмуро оглядывает пижамные штаны, в которых проходила последние три дня.
— Грейнджер, поторопись и впусти меня! От этого коридора у меня мурашки по коже, а твоя чокнутая соседка не перестаёт на меня пялиться!
— Пэнси? — восклицает Гермиона, сразу узнав голос. Отбросив осторожность, она распахивает входную дверь и встречает Пэнси Паркинсон в зимней мантии, её волосы слегка припорошены снегом. Она с деланным испугом смотрит на миссис Уибл, которая не сводит с Гермионы такого же неодобрительного взгляда с тех пор, как она переехала.
— Слава Мерлину, — вздыхает Паркинсон, и, не дожидаясь приглашения Гермионы войти, проходит мимо неё в квартиру и демонстративно показывает миссис Уибл средний палец. От потрясения Гермиона разевает рот, а пожилая женщина суживает глаза, бормоча что-то о «неуважительных ведьмах», и удаляется обратно в свою комнатку в конце коридора.
— Пэнси, что ты здесь делаешь, я… — начинает говорить Гермиона, закрывая за собой дверь. Слизеринка прерывает её, скидывая зимнюю одежду на один из табуретов за барной стойкой.
— Грейнджер, ты ведь уже не заразная? Потому что я не хотела бы подхватить какую-нибудь маггловскую заразу, из-за которой твои волосы выглядят ужаснее, чем обычно.
Пэнси с отвращением морщит лицо, разглядывая волосы Гермионы, а затем переводит взгляд на её пижаму трёхдневной давности и огромную пару пушистых носков на ногах.
— Нет, я не заразная. Вообще-то мне уже намного лучше…
— Слава Мерлину. Гермиона, ты никогда не пользовалась увлажняющим кондиционером?
Пэнси хмурится, снова оценивая состояние волос Гермионы с искренним удивлением и разочарованием.
— Последние несколько дней я не очень хорошо себя чувствовала, чтобы причёсываться, Пэнс, — насмехается Гермиона, неловко перебирая локоны рукой.
— Ну, надеюсь, теперь ты в порядке, потому что твои любимые слизеринцы приглашают тебя на вечеринку. — Пэнси оглядывает квартиру Гермионы, замечает Живоглота, спящего у окна, и выгибает бровь при виде кучи оранжевого меха. — Как бы мне ни было больно это признавать, мы рады, что ты не умерла, захлебнувшись собственной рвотой или ещё чем-нибудь.
Гермиона, одновременно недоумевая от приглашения Пэнси и от её радости, что она жива, прикрывает рот, пытаясь подобрать слова.
— Не удивляйся, Грейнджер, — усмехается волшебница, смотря на неё с дразнящей теплотой в глазах. — Честно говоря, если бы мне когда-нибудь пришлось угадывать, какая незадачливая ведьма или волшебник станет почётным членом слизеринского клуба, я бы не подумала о тебе. Но, — упаси Мерлин, вдруг я потом пожалею об этом, — так или иначе, я прониклась к тебе симпатией, и к этой кудрявой копне волос.
Пэнси сглатывает и самодовольно улыбается ей, скрещивая руки на груди.
— Если подумать, — Гермиона слегка смеётся, умилённо качая головой от признания Пэнси, — кажется, у меня всё ещё жар, потому что Пэнси Паркинсон только что призналась, что ей нравится быть моей подругой.
— Не будь слишком сентиментальной, Грейнджер, — предупреждает Пэнси.
— Я буду стараться изо всех сил, — хихикает Гермиона.
Паркинсон опускает руки на тонкую талию и вытягивает шею, заглядывая в небольшой коридор, где находятся спальня и ванная комната.
— Ну что? Ты готова к воскресному празднику? Это, конечно, не воскресное жаркое, но в «Полосе» открылось новое заведение китайской кухни, в котором, по словам Тео и Блейза, самые вкусные пельмени на свете.
— Сколько у меня времени? — хмурится Гермиона, в очередной раз поправляя свои непокорные кудри и уставившись на свои носки. Пэнси вздёргивает безупречную бровь и сухо посмеивается.
— Достаточно. Я бы ни за что не вышла с тобой в таком виде.
Гермиона заливисто смеётся, когда Пэнси поворачивает в коридор и уверенно идёт к спальне, будто уже сотни раз здесь бывала. Оглянувшись через плечо, она жестом приглашает её следовать за ней.
— Пойдём. Посмотрим, что можно сделать с твоими волосами.