Rosemary for Remembrance / Розмарин на память

      Вилла семьи Паркинсон расположена на роскошном склоне холма над морем Кортеса в окружении густой зелёной растительности и всего в нескольких минутах езды от маленькой волшебной деревушки, которая находится недалеко от маггловского Гуаймаса, на северо-западе Мексики.         Они прибывают с помощью портключа в середине дня, солнце уже раскалено добела, и Гермиона улавливает стрекотание цикад. Воздух густой и неприятно влажный, что кардинально отличается от английской зимы, из которой они только что прибыли.         — Дом, милый дом, — улыбается Пэнси, поворачиваясь лицом к фасаду виллы за коваными воротами, которые виднеются за деревьями и густым кустарником. По взмаху палочки Паркинсон ворота со скрипом и стоном отпираются, медленно распахиваясь с пронзительным треском.         — Кажется, меня сейчас стошнит, — произносит Адриан из-за её спины, и Гермиона поворачивается, чтобы взглянуть на него: его колени согнуты, руки прижаты к ним, он шумно вдыхает и выдыхает, его лицо приобрело зеленоватый оттенок, а рот хмуро опущен вниз.         — Пьюси страдает от укачивания, — сообщает ей Драко, его глаза сверкают садистским весельем, пока Дафна медленными, успокаивающими круговыми движениями начинает растирать спину Адриана.         — Пошёл ты, Драко, — ворчит Пьюси, опустив взгляд на землю, надувает щёки и вдыхает через ноздри.         — Вы, ребята, идите вперёд, — ласково отзывается Дафна, положив ладонь на спину своего парня. — Я побуду с Адрианом, пока его желудок не успокоится.         Они кивают, используя свои палочки, чтобы перетащить багаж, и следуют за Пэнси по мозаичному булыжнику в сторону дома. Родители Гермионы всегда жили в достатке, но она никогда в жизни не видела ничего подобного.         Окружённая со всех сторон буйной зеленью, вилла огромна. Ярко-белая штукатурка контрастирует с тёмной листвой деревьев. Сам дом — типичная испанская архитектура с гармоничным сочетанием острых углов и мягких изгибов. Волнистая крыша из красной черепицы, арочные дверные проёмы и деревянные ставни поверх прямоугольных окон. Во внутреннем дворе стоят терракотовые горшки с большими тропическими растениями, в центре — небольшой бурлящий фонтан, выложенный узорчатой плиткой в оранжевых и голубых тонах.         Это возмутительно великолепно. Ничего подобного Гермиона никогда раньше не видела. Она пытается удержать свой рот от падения, пока Пэнси ведёт их внутрь светлого и просторного помещения со сводчатыми потолками и сверкающими бронзовыми акцентами.         — У тебя слюнки текут, Грейнджер, — шепчет Драко ей на ухо, тепло его тела внезапно оказывается ближе, пока она в благоговении оглядывается вокруг. Она захлопывает челюсть, сузив глаза, и на её губах появляется ухмылка.         — Дай угадаю, — подтрунивает она, поворачиваясь к нему лицом, пока Пэнси провожает Тео и Блейза в их общую спальню. — У тебя в собственности три дома, ещё более прекрасных, чем этот, на Таити? Или в Швейцарии? Может быть, на Канарских островах?         Он усмехается, глядя на неё сверху вниз, а его бровь прячется под чёлкой. Её желудок скручивается при взгляде на него, светлые волосы блестят ярче, чем обычно, под лучами солнца, проникающими через открытые окна.         — Вообще-то, на юге Франции, — отвечает он, а в его голосе слышна горделивая насмешка. — И только один, Грейнджер. Три — это уже слишком, не находишь?       Она закатывает глаза, её взгляд блуждает по выступающим венам на его предплечье, вспоминая, как всего два утра назад она проснулась в его спальне в объятиях этих рук, как взглядом наткнулась на Тёмную метку и не почувствовала ровным счётом ничего. Она больше ничего не значила. Ни на его коже, ни на теле, которое она целовала и обнимала, и которая была частью человека, рядом с которым она чувствовала себя в полной безопасности.         — Я думала, что вы, чистокровные, любите излишества, — поддразнивает Гермиона, когда Адриан и Дафна входят в парадную дверь с сумками наперевес, причём Адриан выглядит гораздо бодрее и менее бледным.         — Может быть, когда-то, — мягко произносит он, его глаза изучают её с едва заметной нежностью. Она тает под его взглядом, все её органы приходят в восторг, когда он протягивает руку вперёд и опускает её на бедро.         — Грейнджер, ты будешь спать со мной, — объявляет Пэнси, возвращаясь в комнату, а Блейз и Тео следуют за ней по пятам. Драко убирает руку с её талии и предусмотрительно делает шаг назад, когда все возвращаются в главную гостиную.         — Замечательно, — улыбается Гермиона, хватаясь за ремень своей сумки и перекидывая её через плечо.         — Адриан и Даф, вы можете остаться в комнате наверху вместе, а Малфой возьмёт спальню, в которой жил прошлым летом.         Блейз, Тео и Адриан тихонько хихикают над этим, заслужив ехидную усмешку от Драко.         — Принцессе Малфою нужно уединение, — поддразнивает Адриан, слегка ударяя Драко, проходя мимо с Дафной.         — Пьюси, клянусь Салазаром… — произносит Драко сквозь стиснутые зубы.         — Ты мог бы остаться с нами, — озорно улыбается Блейз, на что Теодор закатывает зелёные глаза.         — Я лучше отрублю свои собственные яйца…         — Ладно, ладно, — вопит Пэнси, подталкивая Блейза и Тео к двери и качая головой. Они смеются под нос, когда Нотт кокетливо подмигивает Малфою. Драко пытается изобразить раздражение, но уголки его рта подрагивают, когда он поворачивается, чтобы последовать за Дафной и Адрианом в спальни. Гермиона звонко смеётся, а Блейз со знанием дела ухмыляется ей, после чего исчезает за дверью на балконе.         Пэнси бормочет что-то под нос о «малолетних волшебниках», прежде чем подойти к Гермионе и протянуть ей руку. Паркинсон ведёт себя более расслабленно, чем прежде. Её гладкие чёрные волосы аккуратно уложены двумя заколками, струящийся сарафан облегает её изящные формы, а на щеках красуется румянец. Гермиона хватает её за ладонь, и слизеринка уводит её по длинному коридору с кафельным полом в большую спальню.         — Ты ведь не против разделить кровать? — спрашивает Пэнси, выхватывая сумку из рук Гермионы и опуская её на мягкое кресло в углу комнаты. Грейнджер качает головой, оглядывая комнату, прежде чем понять, что Паркинсон не смотрит на неё, ожидая её ответа.         — Вовсе нет, — отвечает Гермиона, опускаясь на большую кровать с балдахином и ощупывая ладонью простыни. Удивительно, как её нисколько не беспокоит перспектива жить в одной комнате с Пэнси Паркинсон — вроде двухнедельной ночёвки с заклятым врагом детства — и тем не менее, это кажется таким же нормальным, как согласиться поселиться с Джинни или Парвати.         Пэнси подходит к большим французским окнам напротив кровати и распахивает их. В комнату сразу же врывается тёплый ветерок.         — Ты не расстроена, что не живёшь в одной комнате с Драко? — спрашивает Пэнси, на её полных губах появляется дьявольская ухмылка. Гермиона краснеет, на мгновение теряя дар речи от неизменной проницательности ведьмы.         — Как ты…         Паркинсон отмахивается от неё рукой, проходя к кровати и усаживаясь на противоположную сторону.         — Драко не был в таком хорошем настроении уже хрен знает сколько времени, — объясняет она, поднимая идеально очерченные брови в адрес Гермионы, осматривая свои ногти, накрашенные ярко-красным цветом в тон губам.         — Как можно пребывать в плохом настроении, когда мы здесь? — отвечает Гермиона, жестом указывая на панораму океана и побережья, виднеющуюся из окна спальни. Её сердце замирает от открывающегося вида: бирюзовые воды и белый песок, большие камни, разбросанные по пляжу, мерцание солнца на волнах.         Пэнси выпускает из себя сухой смешок, поднимается с кровати и подходит к своему багажу, начиная распаковывать вещи.         — Прошло почти два года, а мне по-прежнему непривычно здесь без родителей, — тихо признаётся она, повернувшись спиной к Гермионе, и достаёт из кожаной сумки несколько сарафанов, размещая их в шкафу на вешалки, которые покачиваются под тяжестью ткани.         — Ты скучаешь по ним? — спрашивает Гермиона, слегка поворачиваясь на матрасе, чтобы оказаться лицом к Пэнси. Девушка пожимает плечами, её маленькие плечи встречаются с тёмными волосами, пока она вытаскивает купальник на бретельках и убирает его в ящик, ещё раз быстро взмахнув палочкой.         — Иногда, — честно отвечает она, наконец, поворачиваясь лицом к Гермионе. Пэнси задумчиво пожевывает губу, а снаружи откуда-то доносится пение птиц. Грейнджер наблюдает за выражением лица Паркинсон, на котором отражаются разные эмоции, и пытается понять, что Драко и остальные слизеринцы сталкиваются с тем же самым — с любовью к родителям, которые предпочли жизнь в ненависти к своим собственным детям.         — Наверное, я скучаю по тем временам, когда могла притворяться, что они не были ужасными людьми, — продолжает Паркинсон после секундной паузы, теребя рубашку, а её взгляд падает на узор «ёлочка» на дубовых полах.         — Когда мы приезжали сюда, я могла забыть обо всём остальном. В эти мгновения они не были Пожирателями смерти или приверженцами крови, не убеждали меня в необходимости ненавидеть кого-то, не рассказывали о наших достоинствах по сравнению с магглорождёнными, — она заметно вздрагивает, слегка подергивая плечами, и её глаза встречаются с глазами Гермионы. — Мы были просто… нами. Я скучаю по тем дням. Но и по ним тоже.         Мгновение они смеются вместе, а затем Гермиона встаёт и подходит к ней, становясь у окна.         — Мне так жаль, Пэнс, — тихо говорит она, кладя руку на плечо ведьмы и утешительно улыбаясь ей. — Я очень рада, что теперь у тебя есть друзья, ставшие твоей семьей. Я рада, что вы все есть друг у друга.         Пэнси шутливо закатывает глаза, стараясь сохранить нейтральное выражение лица, но при этом хихикает над словами Гермионы.         — Я тоже, Грейнджер. Вы, гриффиндорцы, такие сентиментальные. Пойдём, я покажу тебе остальную часть дома.         Гермиона оставляет свою сумку, чтобы распаковать её позже, и следует за Пэнси, пока та демонстрирует ей остальные спальни. В одной из них она замечает сумку Драко, но его нигде не видно — как и остальных слизеринцев. Она показывает ей верхний этаж, большую ванну с когтеобразными ножками в самой большой ванной комнате, которую Гермиона когда-либо видела за пределами Хогвартса, и другой огромный зал с роялем в центре.         Внизу — просторная гостиная, великолепная кухня с кладовой почти такого же размера, как спальня Гермионы дома, и большой балкон за двумя французскими дверями, с которого открывается вид на воду. Под большим навесом беседки стоит красивый обеденный стол на открытом воздухе, а белые занавески слегка колышутся на ветру.         — Почему ты не хочешь остаться здесь навсегда? — спрашивает Гермиона, пока Пэнси ведёт её по крутой тропинке к пляжу. Вокруг них шумно жужжат насекомые, пока они спускаются по дороге сквозь полог деревьев, а шум волн становится всё ближе и ближе.         — Поначалу здесь было бы здорово, — отвечает Пэнси, поворачивая голову к Гермионе, когда они достигают поляны, где лесная земля переходит в песок. — Но знаешь, как говорится, хорошего понемногу.         — Не знаю, — качает головой Гермиона, шагая рядом с Пэнси, выходя на простор пляжа и чувствуя, как жаркое солнце ложится на её оголённые плечи. — Я думаю, если вокруг такая красота, то она никогда не надоест.       Пэнси лишь усмехается и пожимает плечами, снимая сандалии и цепляя их на пальцы, чтобы пройтись босиком по песку. Гермиона следует за ней, слегка переходя на бег, чтобы догнать девушку, когда они, наконец, замечают остальных слизеринцев на берегу.         — Как вода? — спрашивает Паркинсон, когда они подходят. Большинство слизеринцев расположились возле ряда шезлонгов на пляже. Дафна в большой соломенной шляпе, скрывающей её бледную кожу, уже наслаждается солнцем, пока Адриан ищет ракушки на берегу. Блейз, Тео и Драко перебрасывают друг другу что-то вроде зачарованного фрисби, и после каждого броска мяч свистит и кружится в воздухе.         — Понятия не имею, что скажешь, Блейз? — спрашивает Адриан, наклоняясь и брызгая водой на ноги Блейза. Выкрикивая ряд проклятий, Забини оставляет фрисби и бежит за Пьюси по берегу и в воду, и они по-детски толкают друг друга в приливные волны. Гермиона хохочет, когда Блейз опрокидывает Адриана, и его мускулистая фигура плюхается в воду под напором волны, а Блейз с триумфом размахивает кулаками.         — Тебе очень идёт этот сарафан, Гермиона, — замечает Дафна из своего шезлонга, подглядывая за ней из-под массивной шляпы. Гермиона улыбается и благодарит её, опускается на шезлонг рядом с ней и наблюдает за Драко, ловящим мяч так, как это может сделать только опытный ловец, на его губах появляется улыбка, от которой её сердце теплеет и сжимается в груди.         Пэнси была права: она никогда не видела его таким счастливым, таким полным жизни. Он словно бы сияет на солнце, его кожа цвета слоновой кости и светлые волосы отражают свет, серые глаза почти голубые, с морщинками в уголках от смеха, как вдруг мяч врезается в ногу Тео, отчего тот резко падает на песок.         Именно тогда Драко замечает, что она наблюдает за ним, и очаровательно улыбается, помогая Тео выбраться из песка. Она впервые видит Теодора без рубашки с той ночи, когда наносила ему татуировку, и она забыла, каким подтянутым и красивым было его тело, а татуировки на его спине и бицепсах создавали фрески с образами на его оливковой коже.         Драко счищает песок со своих рук и подходит к Гермионе. Она рассматривает его тело, живо вспоминая, как лежала под ним и на нём, как прижималась к нему, кожа к коже. Она чувствует, как по её шее ползёт румянец, когда он приближается к ней и протягивает ей руку, приглашая её встать с шезлонга.         — Прогуляешься со мной?         Она кивает, позволяя его ладони обхватить её руку, и он с лёгкостью поднимает её на ноги.       В течение нескольких минут они молча идут по пляжу, крики и звуки их друзей по мере удаления от берега становятся всё тише. Над ними пролетает стая чаек, и Гермиона слегка отклоняется в сторону, чтобы пройтись у кромки воды, тёплая вода обдает её пальцы ног, а затем возвращается обратно.         — Ты рада, что приехала? — наконец спрашивает Драко, нарушая тишину, когда они доходят до уединённого места в конце пляжа, где вокруг них возвышаются валуны из красновато-серого песчаника.         Гермиона оборачивается к нему и кивает, не удержавшись от улыбки, откидывает голову и зажмуривает глаза, чувствуя, как тёплые солнечные лучи ласкают её лицо.         — Здесь… спокойно, — говорит она, пробегая рукой по своим кудрям, которые на солёном воздухе закрутились кольцами. Когда она оглядывается на него, он внимательно наблюдает за ней, и у неё захватывает дух, когда она видит мягкость его выражения лица, расслабленную улыбку, которая становится ей знакомой.         — То есть ты не хочешь вернуться в магазин, чтобы пополнить запасы книг? — шутит он, подходя к ней и засовывая руки в карманы. Она отрицательно качает головой, поворачивается лицом к воде и глубоко вдыхает насыщенный солёный воздух.         — Пока нет, — отвечает она, почувствовав прикосновение его руки к своей, когда он встаёт рядом с ней. — Хотя магазин приносит мне другой вид покоя. Я не уверена, где бы я была — кем бы была — сейчас, без него.         Она поворачивается, чтобы взглянуть на него. Он смотрит на воду, его выражение лица строгое, но в то же время расслабленное, ветер слегка развевает его белокурые волосы, взъерошивая их так, как она так любит.         — Я… я так и не поблагодарил тебя, — произносит он, прочищая горло, и слова срываются с его губ, как признание. — За то, что ты дала мне работу. Я мог бы снова оказаться в Азкабане, если бы вёл себя как упрямый болван.         Она молчит, просто смотрит на него. Видит, как напряжены мышцы его челюсти, как слегка сошлись брови. Это было нелегко для него: примирение, признание всех своих ошибок. Она опускает свою ладонь в его, и он опускает взгляд на их переплетённые пальцы. Он напряжённо застывает, делая глубокий вдох.         С тех пор как у них был секс, Гермиона не решалась проявлять физическую привязанность к нему — не знала, стоит ли ей держать его за руку или целовать, когда ей этого хочется. Прошло всего несколько дней, но границы их «отношений» были такими неясными, словно тонкая линия, проведённая на песке, не обговорённая и не определённая. Она до сих пор не знает, на чём они остановились, и ей страшно представить, что может произойти, если они пожелают разного.         Драко мягко сжимает её руку и смотрит на неё своими серо-стальными глазами, такими пронзительными и прекрасными, гипнотизирующими своей глубиной.         — Ты не должен благодарить меня ни за что, Малфой, — говорит она, отпуская его ладонь. — Я не справилась бы ни с чем без тебя.         Он усмехается, слегка отворачиваясь от неё, когда она начинает улыбаться.         — Я серьёзно, — заявляет она, заправляя прядь волос за ухо, чтобы она не мешала ей. — Кроме того, кто ещё может так хорошо выглядеть, пользуясь маггловской настольной пилой?         Он ухмыляется, поворачивается к ней и притягивает её к себе за талию.         — Я так и знал, что ты наблюдаешь за мной, когда я пользуюсь пилой, — хвастливо говорит он, проводя большим пальцем по ткани её сарафана. — Послушай, Грейнджер, мне очень не нравится, что ты меня объективируешь.         Она разражается задорным смехом, откидывая голову назад, а он проводит ладонью по её пояснице.         — Ты невыносим, — восклицает она, а его взгляд вожделенно падает на её губы.         — Мм, а ты такая рассудительная, Грейнджер? До встречи с тобой я никогда не думал, что кто-то может быть более упрямым, чем я.         — Нет, — возражает она, чувствуя знакомое напряжение за пупком, когда Драко притягивает её поближе к себе, а его нагретая солнцем кожа прижимается к её собственной. — Ты точно побеждаешь меня в этой категории, каждый раз.         Его губы растягиваются в лукавую ухмылку, когда он наклоняется к ней, касаясь губами её щеки и уха, и шепчет:         — Назовём это ничьей?         Она вздрагивает, и искра проскакивает в глубине её души, когда его губы нежно касаются её шеи.         — Договорились.

***

      В жизни Гермионы было очень мало моментов, в которые она познала истинное, безудержное блаженство, и это один из них.         Блаженство — сидеть за столом беседки в сумерках, ужиная со слизеринцами. Вдыхать тягучий аромат океанского воздуха, смешивающийся с запахом цитрусовых деревьев и одеколона Драко; слушать заливистый смех друзей, поглощающих еду, которую приготовил для них Адриан. Блаженство — рука Драко, лежащая на её ноге под столом, нежно проводящая большим пальцем по внутренней стороне её бедра, пока они потягивают вино, а их друзья не замечают этого маленького, но интимного жеста, от которого у неё в животе порхают бабочки.         Блаженство — наблюдать, как солнце касается горизонта оранжевыми и розовыми оттенками, насыщая спокойные воды океана, уходящего вдаль, увлекая за собой покрывало чернильного неба и ярких звёзд.         До этого момента она забыла, что такое блаженство. И пока большой палец Драко нежно гладит её кожу, пуская мурашки по ногам и заставляя сердце учащённо биться, пока он переплетает свою ногу с её, она наблюдает за ним, следит за его беседой с Тео через стол, замечает его резкие черты, которые она запомнила, и то, как загораются его глаза, когда он смеётся над тем, что сказал Адриан.         Я люблю тебя, думает она, и вот оно, снова это блаженное чувство. Вино согревает её тело, придавая конечностям тяжесть, в то время как эйфория одновременно дарит им лёгкость.         Сама мысль об этом почти греховна. Любовь к Драко Малфою — то, что когда-то давно могло показаться ей абсурдным, недосягаемым и чуждым. Но сейчас слова так и просятся сорваться с её языка, вырваться, как признание, и быть нашёптанными ему на ухо. Но она не в силах — она слишком умна, чтобы понять, что не в силах.         — Мне нужно услышать эту историю о Тео, пронесшемся через фонтан, — говорит она собравшимся, чтобы отвлечься, и поворачивается, чтобы понаблюдать, как все смеются, радостно хлопая, побуждая парня рассказать эту историю.         — Всё начиналось так, как начинается любая хорошая история, — отвечает Тео, ставя стакан с лимонадом и погружаясь в рассказ в той лёгкой, спокойной манере, в какой он всегда это делал. Она чувствует, как Драко ласково сжимает её бедро, давая понять, как прочно она стала частью этой компании, как его друзья стали её друзьями. Она замечает, что он наблюдает за ней краем глаза, пока все остальные смотрят на Тео, и берёт его руку в свою под столом, прослеживая выделяющиеся вены на его руке.         — …И я никогда не отступаю от задуманного, в отличие от нашего друга Пьюси…         — Эй, эй, эй, я не собирался уходить от ответственности за превращение этой статуи в каменную версию Филча! Министерство отправило бы меня прямиком в Азкабан за нарушение Статута Секретности.         — Или ты просто слабак, — подтрунивает Тео, получая быстрый пинок от Адриана под столом, в ответ на вылетающие из его уст ругательства.         — А что насчёт тебя, Грейнджер? — спрашивает Пэнси, взбалтывая бокал красного вина, опираясь на стол и вызывающе поднимая брови.         — А что насчёт меня?         — Какой самый безумный поступок ты когда-либо совершала? Когда-нибудь пробегала голой через общественный фонтан? — заканчивает Тео вместо Пэнси. Гермиона выпускает ладонь Драко под столом и внезапно чувствует холод, когда его рука соскальзывает с её бедра, чтобы налить себе стакан воды.         — Я… — произносит она, её разум начинает перелистывать воспоминания, как альбом.       Она всегда была довольна своей жизнью до войны, была счастлива со своими друзьями, наслаждалась летом, проведённым в Норе, и выходными, потраченными на шопинг в Хогсмиде. Но большая часть её жизни была посвящена разгадыванию тайн, предотвращению неприятностей и сохранению жизни Гарри и Рона, обеспечению безопасности Хогвартса. Её детство было в равной степени счастливым и страшным, но её заставили повзрослеть слишком быстро. С того момента, как она ступила на гигантскую шахматную доску для волшебников на первом курсе, что-то потерялось — ключ к непорочной наивности, к бесхитростной невинности. Остаток жизни она пыталась жить как обычный ребёнок, как маггловские мальчики и девочки, за которыми она наблюдала на детской площадке, такие невинные, не подозревающие об ужасах, с которыми Гермиона впервые столкнулась в одиннадцать лет.         Был ли хоть один момент, когда она освободилась от своих запретов? Когда она позволяла себе быть кем-то другим, а не Гермионой Грейнджер: защитницей, книжным червём, самой яркой ведьмой своего возраста?         Первое, что приходит на ум, день всего несколько месяцев назад, когда она зашла в «Царапину» и попросила Блейза сделать ей татуировку.         — Нет, — грустно улыбается она, стараясь сохранить лёгкость в голосе, несмотря на то, что внутри у неё всё клокочет: война отняла у неё не только людей, но и свободу, спонтанность, беззаботность. Она забрала одиннадцатилетнюю Гермиону Грейнджер за много лет до её начала. — Я даже никогда не ныряла с аквалангом.         — Грейнджер, какая жалость! — укоряет Адриан, и она смеётся, когда он рассказывает о чувстве свободы, испытываемом при купании голышом, вызывая румянец и закатывание глаз у Дафны рядом с ним.         — Наверное, самое безумное, что я когда-либо делала, это сражалась на войне.         За столом воцаряется тишина, улыбки исчезают, а глаза невольно обращаются к ней. На мгновение она сожалеет о сказанном, беспокоится, что сказала что-то не то. Она не хотела укорять их, хвастаться тем, что сделала, не должна была напоминать, что противостояла их родителям, которых отправили в Азкабан.         Она грызет внутреннюю сторону щеки, наблюдая, слушая, ожидая, пока кто-нибудь выскажется.         — Ты храбрая, Гермиона.         Заговорил Блейз — мудрый, отстранённый, добрый, первый друг, которого она обрела после войны — Блейз, склонившийся над столом, чтобы взять её ладонь в свою. Он ловит её взгляд и дарит ей мягкую, обнадёживающую улыбку.         — Мне жаль, что ты потратила большую часть своей жизни на войну. Мне жаль, что мы сыграли в этом какую-то маленькую роль. Я всегда восхищался твоей храбростью, твоим упорством, твоей… ну, той искрой, которая в тебе есть, Грейнджер.         Что-то внутри неё обрывается — хотя она отчаянно скучает по своим родителям, мечтает, чтобы они вспомнили её, чтобы они вернулись хотя бы на мгновение — она знает, что именно так выглядит вновь обретённая семья.         — Мы рады, что у нас есть ты, Грейнджер, — заканчивает Блейз, и она позволяет слезе скатиться по лицу, а затем поспешно вытирает её.         — Кроме того, — усмехается Тео, откидывая со лба прядь кудрявых каштановых волос, — у нас ещё полно времени, чтобы понырять. Или пробежаться по общественным фонтанам, если тебе это по душе.         Раздаётся дружный хохот, и Блейз отпускает руку Гермионы, которая сквозь шум благодарит его.         — За нашего почётного члена факультета Слизерин, Гермиону Грейнджер! — восклицает Адриан, поднимая свой бокал с вином в воздух. Остальные следуют за ним, подымая свои бокалы в тосте, звеня и глотая, когда болтовня перерастает в приглушённый рокот. На щеках Гермионы невольно появляется румянец, когда Драко возвращает свою ладонь на её бедро, возобновляя свои тайные ласки, пока они начинают обсуждать свои любимые воспоминания о дебоше между Пивзом и Филчем.         После ужина они все с помощью магии наводят порядок, не останавливаясь, пока стол и кухня не становятся чистыми. Они разбиваются на небольшие группы: Блейз и Тео прогуливаются у океана, а Пэнси и Дафна потягивают вино у небольшого костра. Драко и Адриан стоят, прислонившись к каменной решетке балкона, и тихо разговаривают о квиддиче и своих ставках на сезон.       Гермиона бродит по саду, разглядывая деревья и цветы и каталогизируя их в своей голове, когда обнаруживает волшебные растения, о которых она узнала на травологии. И вдруг на небольшом участке сада она видит его — высокие тонкие стебли и длинные тонкие листья. Розмарин.         Трясущимися руками она нагибается и срывает веточку с куста, аккуратно кладёт её между ладонями и нежно растирает их вместе. Затем она подносит ладони к носу и глубоко вдыхает.         Запах такой чистый, такой сладкий и земляной, и, о боже, как он пахнет домом. Запах Драко немного разбавлен, сдобрен другими специями и сладостями.         Но это — это дом. Её мать, отец и их дом в Хампстеде, на заднем дворе, летним днём.         Второй раз за эту ночь она роняет слезу, смахивает её тыльной стороной ладони, затем опускается на колени и срывает горсть душистой травы, взмахивает палочкой и наблюдает, как она мгновенно вырастает вновь, ещё пышнее, чем прежде. Она пробирается через тёмный сад в дом, где наполняет небольшую вазу водой и ставит туда розмарин, в последний раз вдыхая его запах, а затем возвращается к своим друзьям.         Они не спят ещё несколько часов, разговаривают и смеются у огня, потягивая вино и домашний лимончелло Дафны. Когда огонь угасает, они неспешно возвращаются в дом и расходятся по своим комнатам на ночь.         Драко с сожалением улыбается Гермионе из коридора, а затем исчезает в своей спальне, тихо закрыв за собой дверь.         Пэнси и Гермиона тихо готовятся ко сну, их усталость выливается в комфортную тишину, пока они переодеваются в пижамы и забираются под одеяло. Как только голова Пэнси опускается на подушку, Гермиона слышит её ровное дыхание, тихие выдохи и понимает, что она спит.         Веки Гермионы словно весят миллион фунтов. Такая усталость бывает только тогда, когда проводишь день на солнце, ешь вкусную еду, пьёшь отличное вино и распеваешь гимн Хогвартса у костра под диссонирующие хихиканье и смех. Но почему-то она борется со сном, открывая глаза и думая о Драко, который спит в своей комнате всего в трёх дверях.         Она ворочается под одеялом, в ухе раздается тихое посапывание Пэнси, а Гермиона смотрит в потолок. Внезапно, словно щёлкнул переключатель, её тело наполняется беспокойством, разум пробуждается и вспоминает ощущения рук Драко на её коже, её имя, звучащее в его устах, когда он проникает в неё.         Как одержимая, она осторожно садится в постели, стараясь не разбудить Пэнси, опускает ноги на холодный деревянный пол и встаёт, откидывая одеяло и на цыпочках направляясь к двери.       Сердце колотится в груди: отчасти от волнения, отчасти от нервов — вдруг Драко отвергнет её, а вдруг нет, вдруг они повторят то, что было всего несколько ночей назад. Медленно, очень аккуратно, она открывает дверь, всё время оглядываясь на Пэнси. Когда в двери появляется щель размером с Гермиону, она проскальзывает в неё и так же осторожно и медленно закрывает дверь, а затем идёт по тёмному коридору к комнате Драко.       Она стоит перед его дверью, её сердце отбивает стаккато в грудной клетке, а тело покалывает от предвкушения. На мгновение она колеблется, сомневаясь в своих силах. Что, если он уже спит? Что, если он не хочет, чтобы она была рядом, а просто разделил с ней постель после того, как порезвился на простынях?       Отгоняя сомнения, она поворачивает ручку двери и толкает её, переступая порог тёмной комнаты, похожей по планировке на ту, которую она делит с Пэнси.       — Драко? — шепчет она в темноту, её глаза привыкают, когда она подходит к кровати.       Её сердце замирает, когда она понимает, что его здесь нет, а лицо хмурится от вида смятого очертания его тела на простынях.         Но оно начинает биться снова, дико, молотом отдаваясь в пульсе, когда она замечает сложенную записку на подушке. Она заползает на кровать, ещё тёплую от его тела, и берёт сложенный пергамент, её пальцы путаются, когда она раскрывает его.         Грейнджер,       Встретимся на пляже. Возьми с собой полотенце.         Драко         Гермиону почти смущает стремительность её действий. Она грациозно вбегает в ванную комнату в спальне Драко, ищет полотенце и останавливается перед зеркалом, чтобы взглянуть на себя. Она вздыхает, глядя на растрёпанные ветром кудри, беспорядочно разметавшиеся по голове, рассматривает маленькие веснушки, соблазнительно выглянувшие сегодня на солнце. Девушка напоминает себе, что лучше не придумаешь, и хватает сложенное полотенце из-под раковины, прежде чем выскользнуть из комнаты Драко и пройти через весь дом, возблагодарив всех богов, что на вилле Пэнси нет скрипучих полов.         — Люмос, — шепчет она своей палочке, спускаясь по лестнице со стороны балкона и идя по тропинке к пляжу, который Пэнси показала ей накануне. Она чувствует себя живой, испытывает эйфорию и приподнятое настроение, направляя палочку перед собой, стараясь не споткнуться ни о какие корни или упавшие ветки, пока она беспечно спускается по склону холма к пляжу.         Ночной океан безмятежен. Волны мягче, спокойнее, а звуки, издаваемые ими, мелодичны. Звёзды яркие, луна почти полная, её лучи отражаются от воды и освещают белый песок. Она видит Драко издалека. Его высокую, стройную фигуру у берега, обращённую к воде.         Он неподвижен, так неподвижен, и она забыла, как полезно ценить спокойствие в жизни. Она так привыкла к движению, к занятиям, но вид Драко, застывшего на песке, успокаивает её, вселяет в неё умиротворение. Она медленно подходит к нему, несмотря на желание бежать навстречу, и когда она наконец доходит до него, он поворачивается к ней лицом и дарит ей свою фирменную улыбку.         — Я надеялся, что ты уже разденешься, — шутит он, забирая полотенце из её рук и кладя его рядом со своим на шезлонг позади них.         — Жаль разочаровывать, — усмехается она, делая шаг ближе к нему. Он притягивает её к себе в поцелуе, более мягком и нежном, чем обычно, а затем снова отпускает.         — Готова к первому погружению, Грейнджер? — спрашивает он, быстро стягивая с себя футболку. Сердце Гермионы учащённо бьётся — она надеялась, что у неё будет больше времени, чтобы успокоиться, но Драко уже стягивает с себя брюки, оставаясь в одних боксерах.         Будь смелой, Гермиона, думает она, а затем кивает, стягивая сандалии и нащупывая прохладный песок под ногами. Она чувствует его пристальный взгляд, когда робко выбирается из ночной рубашки — всего лишь один предмет одежды, прежде чем она окажется перед ним обнажённой. Она опускает голову, её руки инстинктивно прикрывают себя, когда она отбрасывает ночную рубашку, а ветер обдувает её голую кожу.         — Грейнджер, — его голос низкий, угрожающий.         — Да?         — Дай мне взглянуть на тебя.         Она резко вдыхает, встречая его взгляд, и опускает руки к бокам, её грудь вздымается, пока Гермиона стоит перед ним, соски напряжены от дуновения ветерка, а по коже бегут мурашки.         — Ты прекрасна, Грейнджер, — произносит он, сокращая расстояние между ними и проводя рукой по её талии, вниз по ягодицам и вверх по бокам. Она дрожит — то ли от холода, то ли от него, то ли от возбуждения.         — Твоя очередь, — говорит она, и он повинуется, стягивая боксеры и выходя из них. Она видит его очертания в темноте, частично освещенные луной, наполовину твёрдый и такой же красивый, каким она его помнит.         — Будет ли странно, если я скажу тебе, что ты тоже красивый? — спрашивает она, когда он снова подаётся вперёд и запускает руку в её волосы, целуя висок.         — Нет, не думаю, — удовлетворённо вздыхает он, прижимаясь к её коже, а второй рукой нежно проводит по её груди. Она улыбается, глядя на него, когда ощущение блаженства снова возвращается к ней.         — Готова? — спрашивает он, отстраняясь и беря её за руку. Она кивает, и они вместе поворачиваются к океану.         — Один, — начинает он, и теперь она осознаёт, что он считает, сжимает её ладонь и нежно улыбается ей, прежде чем продолжить. — Два… Три!         И вот они уже бегут по волнам, солёная вода забрызгивает их лодыжки, а затем ноги и туловища. Вода тёплая, она струится по её коже, по изгибам тела, а затем попадает в её волосы, опускающиеся на плечи.         Гермиона смеётся. Громко и, возможно, смущённо, но ей всё равно.         Потому что ей так хорошо. Так свободно, так раскрепощённо и невероятно. Её ноги касаются дна океана, между пальцев проникает мягкий песок, она поднимает глаза к звездам и луне и смеётся.         На какое-то мгновение она освобождается от всего, что её когда-либо тяготило, от всех мыслей, которые обременяли её. На какое-то мгновение она просто девочка.         — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Драко сзади, прижимаясь к её спине под водой и целуя в челюсть, а его руки скользят по её талии.         — Потрясающе, — дышит она. Он тихонько посмеивается ей в кожу, когда она откидывает голову назад на его плечо и смотрит на ночное небо, а мягкие волны бьются о её ключицы.         — Драко?         — Грейнджер.         — Хочешь узнать кое-что ещё, чего я никогда не делала раньше?         — Что это?         — Секс на пляже.         Он крепче сжимает её талию, притягивая к себе, и она чувствует, как он улыбается на её коже.         — Нечестно отказывать тебе в этом. В конце концов, сегодня ночь первых впечатлений.