***
Следующие два дня Драко был отстранён. Гермиона видит, как он пытается оставаться нормальным рядом с ней, пытается оставаться тем же счастливым, беззаботным человеком, каким он был все каникулы. Но он избегает её взгляда, когда может, избегает оставаться с ней наедине и даже пропускает совместную сиесту в гамаке в День подарков. Сегодня утром она пыталась поговорить с ним об этом, лёжа в постели лицом к нему, в то время как солнце пробивалось сквозь занавески. — Драко, — прошептала она, с опаской оглядывая его лицо, пока он протирал глаза от сна. — Мне важно знать, почему ты сердишься на меня. — Я не сержусь, Грейнджер, — огрызнулся он, садясь на кровати так, чтобы оказаться к ней спиной. — Можешь перестать строить из себя зануду и расслабиться. Наслаждайся отдыхом. После этого он направился в туалет, а Гермиона решила оставить его в покое. Он был не в духе, и на мгновение она забеспокоилась, что слишком привыкла к счастливому Драко, каким он предстал в первые дни их пребывания в Мексике. Он был таким большую часть времени, напомнила она себе. В Драко сочетались обе черты, и он был ей дорог в любом случае. Он всё ещё наливал ей кофе тем утром и целовал в шею, когда она появилась в бикини Пэнси, чтобы отправиться к воде. Он всё ещё был собой. Но она не могла избавиться от ощущения, что его вернувшаяся мрачность как-то связана с её рождественским подарком. Остаток дня они провели на пляже, отдыхая под тенью зонтиков и ныряя с маской и трубкой вдоль скал, используя заклинание головного пузыря, чтобы понаблюдать за яркими разноцветными рыбками, шныряющими между камнями и кораллами и пробирающимися сквозь растения и водоросли на дне. На ужин они идут в испанский ресторан в волшебной деревне и пробуют настоящий гаспачо, празднуя последнюю ночь в Мексике. Они возвращаются на виллу Пэнси разогретыми и бодрыми после сангрии и с ликованием наблюдают, как Адриан и Блейз исполняют подвыпивший кан-кан на балконе, а Пэнси разжигает пламя в камине быстрым Инсендио. Гермиона устраивается в кресле рядом с Драко и чувствует себя воодушевлённой, когда он кладёт тёплую ладонь на её ногу, нежно потирая большим пальцем кожу. Может быть, она слишком остро отреагировала — может быть, у него действительно было плохое настроение и ему нужно время, чтобы поразмыслить. Слизеринцы и Гермиона рассаживаются вокруг костра, слушая рассказ Блейза о самых ужасных татуировках, которые ему когда-либо приходилось делать — одной из них было лицо Виктора Крама внутри влюблённого сердца. Звуки их смеха внезапно сливаются с громким, пронзительным визгом, знакомым всем волшебникам ещё со времён доставки почты в Хогвартсе в Большом зале. Гермиона научилась определять, когда что-то идёт не так. Она приучила себя всегда быть на шаг впереди, быстро соображать и быть готовой. Замечать признаки разрушения — новости о падении Министерства на свадьбе Билла и Флёр, побег на драконе, привязанном к цепям, — и действовать быстро, каждый раз едва успевая проскользнуть сквозь трещины. Но маленькая, коричневая, желтоглазая сова, летящая на полной скорости к вилле Пэнси, — не то, к чему Гермиона готовилась. Это не знак разрушения, не подсказка о том, что должно произойти. Это всего лишь птица, несущая письмо, прикреплённое к её лапке. Ведь совы приносят новости, и пока они не дойдут до тебя, ты не знаешь, хорошие они или плохие. На этот раз Гермиона не ожидает этого. Маленькая птица приземляется рядом с компанией друзей и громко ухает, её жёлтые глаза ярко светятся в темноте, она резко вскидывает когти, и на ветру развевается небольшое письмо. — Кто-нибудь ожидает письмо? — спрашивает Блейз, вставая, подходя к крупной птице и нежно поглаживая её, чтобы она перестала пищать, а затем достаёт конверт и осматривает его. Компания друзей синхронно бормочет «нет», когда сова нетерпеливо хлопает крыльями и издает ещё один громкий вопль, а Блейз оглядывает остальных. — Это тебе, Драко, — говорит он, держа письмо перед собой. Все головы поворачиваются, глядя на Малфоя, который выглядит так же удивлённо, как и все они, узнав, что кто-то что-то ему прислал. Внутри Гермионы поднимается беспокойство, тревожная тяжесть появляется в её нутре, когда он встаёт и целенаправленно подходит к Блейзу, забирает у него письмо и с обеспокоенным выражением лица смотрит на Гермиону. Гермиона не двигается, застыв на своём месте, и готова поклясться, что все слышат, как колотится её сердце. Письмо, полученное так поздно ночью, от совы, требующей, чтобы Драко открыл его как можно быстрее, не может быть хорошей новостью. Гермиона следит за тем, как Драко поднимается и идёт к Блейзу, протягивающему ему письмо. Его серые глаза встречаются с глазами Гермионы, и в них она отчётливо видит отражение всех своих переживаний — поскольку это письмо содержало гораздо больше, чем просто слова. Оно могло содержать надежду и обещания светлого будущего, но так же легко в нём могли скрываться боль и разочарование. Гермиона судорожно сглатывает, её глаза не отрываются от Драко, когда она ободряюще кивает ему. Он снова поворачивается к Блейзу, медленно поднимает руку, чтобы взять у него маленький конверт. Слизеринцы наблюдают за тем, как Драко медленно шагает к дальнему концу балкона, и его тело превращается в силуэт, освещенный луной, в оглушительной тишине, прерываемой лишь шумом океана и трелью ночных насекомых. Гермиона видит, как его тёмная фигура прислоняется к перилам, когда он открывает письмо и начинает читать. Пока он дочитывает, лёгкие Гермионы горят от затруднённого дыхания — тело Драко ничем не выдаёт своей реакции на письмо. Гермиона видит только его стройное тело, стоящее в привычной выверенной позе, серебристые волосы, поблёскивающие издалека, и равномерное движение плеч при дыхании. Наконец, спустя долгие минуты, Драко поворачивается и направляется обратно к ним с письмом в руках. Его рука безвольно болтается, но он крепко сжимает пергамент; костяшки пальцев побелели, на них выступили вены. Сердце Гермионы замирает от волнения, когда его лицо появляется в свете камина — на нём застыло непонятное замешательство, кожа бледная и пепельная, но взгляд спокойный. Невозможно определить, что именно он чувствует, и от затаённого дыхания у Гермионы начинает кружиться голова. Он останавливается перед камином, держа наготове зловеще поблескивающее письмо. Они ждут, когда он заговорит, потрескивание огня напоминает барабанную дробь, сопровождающую объяснения Драко. В голове Гермионы проносится множество мыслей и беспокойство, когда глаза Драко встречаются с её глазами. Резкие, серебристые, отражающие оранжевое пламя, как зеркало. — Мою мать завтра выпустят из Азкабана. Хотя этого и не слышно, но раздаётся коллективный вздох — напряжённость от ожидания распадается, и Гермиона снова позволяет себе дышать, почувствовав приятное облегчение от того, что кислород наполняет её сжатые лёгкие. Проходит мгновение, прежде чем слова Драко доходят до неё, обретают смысл. Нарцисса была свободна. Авроры проникли в ряды повстанцев. Повстанческая группировка была ликвидирована. Война наконец-то выиграна. Всё это так просто, но так непостижимо. Ошеломлённая, Гермиона смотрит, как Драко переводит взгляд на остальных ребят, которые выглядят так же потрясённо, как и Гермиона. Они не знали о сделке с признанием вины, о роли Гермионы в освобождении Нарциссы. Насколько им было известно, Драко пытался выкрутиться из положения с Амарой, стараясь придумать, как её освободить. — Драко, это… Поздравляю, приятель. Это потрясающе, — говорит Блейз, наконец нарушая тишину и вставая, чтобы обнять Драко. — Да, я так рада за тебя, — кивает Пэнси, следуя за Блейзом и притягивая слегка напряжённого Драко в свои объятия. — Но как это произошло? Пэнси и Блейз возвращаются на свои места, а Гермиона пытается сдержать колотящееся сердце, испытывая смешение счастья, облегчения и беспокойства за своих друзей, пока она наблюдает за Драко. — Она заключила сделку о признании вины. Она помогла аврорам Кингсли найти убежище, в котором скрывается уэльская повстанческая группировка. Повстанцы выдвинулись на день раньше, чем должны были, но у авроров был шпион, и они всё узнали. Мою маму освободят завтра утром на рассвете за то, что она помогла им с поимкой. Если слизеринцам и не по себе от того, что их держали в неведении, они этого не показывают. Они лишь улыбаются Драко, осыпая его поздравлениями, в то время как черты лица Малфоя сменяются от переполненного эмоциями до пустого, нечитаемого выражения. Гермиона узнала бы признаки окклюменции Драко в любом месте — по тому, как затуманиваются его глаза, как опускаются черты лица и застывает челюсть. — Я должен идти. Я должен вернуться в поместье, — внезапно говорит он. Его тон решителен и слегка неистов, а под его крепкой хваткой письмо начинает сминаться. Словно осознав это, Драко вдруг становится беспокойным и нетерпеливым. — Мы поможем тебе собрать вещи, — говорит Пэнси, а слизеринцы кивают и встают со своих мест. Гермиона выходит из ступора и следует их примеру. — Нет, — сурово вмешивается Драко, качая головой. — Нет времени. Я должен уйти сейчас. Нужно подготовить её комнату, приготовиться к завтрашнему освобождению. В его голосе звучит лёгкая паника, он ошеломлён, но решение принято. Пэнси нетерпеливо кивает, оглядываясь на Гермиону, чтобы проследить за её реакцией. — Хорошо, без проблем, Драко. Я достану тебе портключ. Остальные поищут другой путь домой. Драко кивает в знак благодарности, а Пэнси направляется внутрь, за ней следуют остальные слизеринцы, оставляя Гермиону и Драко одних на балконе. Блейз закрывает за ними дверь, и Гермиона с облегчением выдыхает, её взгляд падает на Драко, который, кажется, внезапно отдаляется, глядя вдаль, а его мысли бегут со скоростью мили в минуту. — Мы сделали это, — вздыхает она наконец, когда его внимание переключается на неё. Он хватается за спинку стула, за которым стоит, письмо ещё сильнее комкается в его руке, когда он встречает её взгляд. И вот, наконец, он рядом — тревожный знак, предчувствие. Ничего подобного не произошло ни с прилётом совы, ни с письмом, адресованным Драко. Гермиона чувствует это сейчас, когда Драко наблюдает за ней. В его отстранённом взгляде, в том, как его лицо меняется от грусти к знакомой решимости — такого взгляда она не видела с тех пор, как он однажды так упорно пытался доказать, что они не друзья, что он её не выносит, что их первый поцелуй ничего не значил. Именно в глазах Драко она впервые увидела неизбежное разрушение, надвигающийся взрыв, бомбу замедленного действия, которая тикала с тех пор, как они впервые увидели друг друга. Знак, который она так долго игнорировала, к которому была так слепа. Самое главное в достижении крещендо — то, что после него уже некуда двигаться, кроме как на дно. Как только ты попадаешь в финальную, безупречную симфонию, всё последующее неизбежно разочаровывает. Инструменты звучат тише, ниже. После кульминации обязательно следует спад. Она пребывала в неведении относительно неотвратимости происходящего. И сейчас, когда осознание того, что она потеряла его, обрушилось на неё, оно пронеслось сквозь неё, как валун с горы, сокрушая и сметая всё на своём пути. — Послушай, Грейнджер, я… — Позволь мне пойти с тобой, — произносит она, прерывая его прежде, чем он успевает произнести слова, которые, как она знает, должны прозвучать. Если она продолжит разговор, если она будет говорить и говорить, не переставая, если она отправится с ним и поможет ему, позволит ли он ей остаться? Сможет ли он свернуть с пути разрушения, остановить катящийся валун на краю обрыва? — Я могу помочь. Я сделаю всё, что тебе нужно. Я могу подготовить… — Нет, Грейнджер. Его голос резкий и уверенный, почти гневный, когда он прерывает её. Его глаза, которые были закрыты с тех пор, как она перебила его, открываются и смотрят на неё всё более отчужденным взглядом. Она делает шаг к нему, протягивает руку, но он отдергивает её, отступая назад. Её сердце замирает, а горло сжимается, когда выражение лица Драко становится злобно хмурым. Она с сожалением наблюдает, как он бросает на неё ужасный, бездушный взгляд, появившийся на похоронах Люциуса. Она чувствует, как исчезают дни, месяцы, часы и минуты. Каждый шаг вперёд, который они сделали вместе, стирается в его глазах. — Нет? Её голос дрожит, срывается на пугливый писк, почти шёпот, словно она боится ответить. Ведь она в ужасе от того, что он говорит ей. Она в замешательстве пытается понять, почему это происходит. Спасение мамы должно было осчастливить его, растворить беспокойство и пустоту, которые, по её мнению, стояли на пути к его благополучию. Почему же это заставило его оттолкнуть её? Её сердце проваливается в желудок, когда Драко смотрит на неё без малейшего намёка на привязанность, как будто последних нескольких недель и не было. Вот оно. Так она его потеряла. — Нет. Ты должна остаться здесь. — Но я хочу пойти с тобой, — протестует она, хватая его за руку, когда он пытается отойти от неё. Он снова уворачивается от её прикосновений, поворачиваясь к ней лицом и сжимая челюсти. — Я сказал «нет», Грейнджер. Его голос жёсткий, категоричный, а выражение лица ещё хуже. В его глазах мелькает огонёк, который на мгновение заставляет её поверить, что он может передумать, может вернуться к ней. Но он исчезает прежде, чем она успевает начать действовать. — Почему ты так себя ведёшь? — спрашивает она, и слёзы застилают ей глаза, а тело Драко напрягается, вся его нежность исчезает за секунду, и он нетерпеливо оглядывается на дверь, ожидая возвращения Пэнси. — В смысле, Грейнджер? — язвит он, презрительно сведя брови. — Так, как ты вёл себя раньше. Он сухо и ехидно усмехается, его веки тяжелеют от раздражения, и он качает головой. — Как я вёл себя раньше?! Что это значит? Ты думаешь, если мы спали в одной постели и лежали вместе в гамаке, это значит, что я изменился? Я такой, какой есть, Грейнджер! Вот так я всё порчу! Я был Пожирателем смерти, чёрт возьми! При этом он вытягивает предплечье, на котором Тёмная метка контрастно выделяется на светлой коже — змея и череп словно парят, взирая на неё с поверхности кожи. — Для меня это ничего не значит, — говорит она, переводя взгляд с татуировки на его лицо. Она пытается напомнить себе, что его гнев вынужденный, что так он отгораживается от неё — механизм, используемый для того, чтобы оттолкнуть её. — Нет? Даже после того, как мой отец пытался убить Джинни? Не после того, как я впустил Пожирателей смерти в Хогвартс, чтобы убить Дамблдора? Не после того, как я наблюдал, как моя тётя пытала тебя на полу в моём собственном доме? Что она значит для тебя тогда, Грейнджер, а? Его голос наполнен гневом и болью, а его протянутая к ней рука застывает, на напряжённых мышцах подрагивает Метка. Она сдерживает рыдания, по её щекам текут слёзы. Она ищет в его глазах того мужчину, которым, как она знает, он является. — Это всего лишь метка, Драко. — Это символ, Гермиона! — возражает он, решительно шагая к ней. Она не трусит, не вздрагивает, а просто позволяет ему нависнуть над ней, скривив губы и обдав её волосы горячим дыханием. — Это никогда не будет просто меткой. Я принял её, Грейнджер. Я сказал «да». Я сделал выбор. — Ты знаешь, что это не так, — огрызается она, встречая его холодные глаза своими. Его дыхание неровное, учащённое, и он ищет её лицо, протягивая к ней руку. — Ты не понимаешь, да? — уже тихим и низким голосом произносит он. — Чего не понимаю? — отвечает она, с отчаянием в голосе, срываясь на крик. — Между нами никогда бы ничего не получилось, — восклицает он, двигаясь взад-вперёд между ними. Его глаза черны, широкая фигура напряжена и наполнена жаром, излучаемым им. — Ты должна была знать, что это только вопрос времени, прежде чем всё взлетит на воздух. Мы же умнее, Грейнджер. — В твоих словах нет никакого смысла. Я что-то сделала? Он проводит ладонью по незаметной щетине на челюсти, от его тела исходит волна разочарования. Гермионе хочется прижаться к нему, обнять его, поцеловать и умолять не поступать так. — Мы оба знаем, что ремонт магазина был единственным, что нас объединяло. Теперь, когда ты оттолкнула меня, что ещё у нас остаётся, Грейнджер? А? Нам не место в жизни друг друга. — Так вот в чём дело? — отвечает она, и теперь они уже вовсю кричат, а она пытается не дать себе сорваться. — В том, что я попросила мистера Бимбла досрочно завершить твой испытательный срок? Я могу взять свои слова обратно, Малфой, я могу сказать ему… — Чтобы мы могли отсрочить неизбежное? — спрашивает он, прежде чем повернуться и удалиться по балкону. Он смотрит в сторону дверей, всё ещё ожидая возвращения Пэнси, а Гермиона следует за ним, хватая его за руку, чтобы остановить, когда он поворачивается к ней лицом. — Кто сказал, что всё должно закончиться? Кто сказал, что всё закончится крахом? Ты позволяешь страху управлять тобой, Драко. Ты позволяешь ему разрушить всё хорошее! Он снова вырывает свою ладонь из её руки, его глаза подёргиваются, когда он смотрит на неё сверху вниз. Он грозно подается вперёд, снова приближая их друг к другу. — Я обязательно всё испорчу, Грейнджер. Я всегда так делаю. Прости меня за то, что я не хочу, чтобы ты оказалась на пути разрушения, когда я облажаюсь. — Мне всё равно, Драко. Мне всё равно, и я знаю, что мы можем… — Тебе должно быть не всё равно! — говорит он с отчаянием, словно умоляя её понять. — В этом-то и проблема! Тебе должно быть не всё равно. Посмотри, кто ты! Даже твои друзья ненавидят меня, Грейнджер. Как я могу быть достаточно хорош для тебя? Испортить тебя — самое худшее, что я мог бы сделать. Идеальные вещи испортить всегда легче всего: белое пачкается, а блестящие вещи тускнеют. Ты — свет, Грейнджер! Ты светлая, а что будет, если смешать темноту со светом? Она качает головой в отрицании, горячие слёзы текут по её щекам, а грудь сжимается от боли, от отчаяния, от последней оставшейся надежды на то, что она сможет всё спасти. Когда она молчит, он отступает назад, снова протягивая своё татуированное предплечье. Он с силой трясет им, заставляя её посмотреть на него. — Тьма поглощает, Гермиона. Когда ты смешиваешь свет и тьму, появляется только ещё большая тьма. Такой тёмный человек, как я, был бы лишь гребаным пятном на воротнике твоей рубашки. Мы были в жопе, когда надеялись, что всё получится. Мне… мне жаль, что я заставил тебя поверить в то, чем мы не являемся. — И что? — кричит она, следуя за ним, пока он несётся к двери, за которой стоят остальные слизеринцы и ждут, притворяясь, что не слышат происходящего за дверью. Драко останавливается на пути к ней, его кулаки сжаты по бокам, мышцы спины шевелятся от неровного дыхания. — Ты боишься даже попытаться? Всё это ничего не значило для тебя? Она видит, как он вздрагивает; видит, как его плечи опускаются, тело замирает, голова откидывается на плечо, и она видит профиль его лица, тёмные тени, пляшущие по скулам. Он не поворачивается к ней, не двигается, только часто дышит, и его ресницы трепещут, когда он закрывает глаза. — Я больше не хочу этого, Грейнджер. Слова пронзают её, как нож в грудь — остро, болезненно, прицельно. Дыхание сбивается в лёгких, замирает в горле, и всё, что она чувствует, — пульсацию крови, текущей по венам, то, что поддерживает в ней жизнь. Что-то внутри неё ломается, как стена плотины, и она замирает, не смея двинуться к нему, пока его слова витают в воздухе, как удушливый туман вокруг них. — Ты это не серьёзно, — твердит она, но слышит свой собственный отчаянный отказ, поражение, которое она пытается отразить. — Не заставляй меня повторять это снова, — огрызается он, даже не глядя на неё, его глаза остаются закрытыми, застывшими в безмолвии. — Пожалуйста, Драко… — умоляет она, из её горла вырывается всхлип, и она бросается вперёд, словно пытаясь поймать его, удержать, заставить остаться. Но она снова останавливается, не дойдя до него, как раз в тот момент, когда он открывает глаза. — Хватит, Грейнджер, — рычит он, его голос суров, но мягок. Он отворачивается от неё, приближается к двери и берётся за ручку. Гермиона не может двигаться, не может говорить, не может думать. Она знает только, что он уходит от неё и что она больше не в состоянии ничего сделать. Словно в забытьи, Драко наконец поворачивается к ней лицом, морщась при виде ручейков слёз, катящихся по её веснушчатой коже. — Спасибо, что вытащила мою маму. Спасибо за всё. Но теперь всё прекратится. С этими словами он распахивает дверь и проходит внутрь, где его ждут слизеринцы. Она наблюдает через стекло, как Пэнси неохотно передаёт ему портключ — маленькое бронзовое кольцо, завёрнутое в ткань, — и прежде чем она успевает сделать шаг, прежде чем успевает побежать, чтобы остановить его, Драко исчезает в воздухе, возвращаясь в Англию, оставляя её одну на балконе.Глава 23
25 августа 2022 г. в 10:30
Гермиона слышит, как один из близнецов Уизли стучит в дверь спальни, крича с детским возбуждением, чтобы она встала с постели. Грейнджер гадает, кого из них ей придётся приструнить — они проделывали это каждый раз, когда она оставалась у них ночевать, будили весь дом криками и звоном кастрюль и сковородок. Обычно самым главным зачинщиком был Фред, но иногда и Джордж устраивал ей сюрприз, зажигая петарду за дверью.
— Ну-ка, лентяи, вставайте!
Она открывает заспанные глаза, готовая кричать на Фреда или Джорджа, когда осознание происходящего обрушивается на неё как удар поезда.
Фред мёртв. Она не в Норе. Сегодня рождественское утро, а она в Мексике, в курортном доме Пэнси Паркинсон.
На мгновение осознание происходит заново, как в первый раз, когда она увидела тело Фреда, лежащее на раскладушке в Большом зале. Фреда больше нет. Её грудь вздымается от грусти, которую она давно не чувствовала, грусти, нависшей над ней, пока она вживалась в эту новую жизнь.
— Я сам зайду к вам, если понадобится! Я так скучаю по обнимашкам с тобой под простынями, Малфой!
Она понимает, что это голос Адриана, и шевелится в постели, когда Драко стонет, затыкая уши подушкой, а кулак Пьюси ещё несколько раз стучит в дверь.
— Я убью его, — бормочет Драко, его голос хриплый от сна, а Адриан направляется к двери Пэнси по коридору, его призывы к пробуждению теперь более отдалённые, но такие же назойливые. Гермиона садится, отгоняя странное чувство в животе, которое появилось, когда она проснулась и поверила, что находится далеко от этого места, слушая кого-то, кого больше нет. Рядом с ней снова стонет Драко, и она легонько пинает его под простыней.
Они неохотно встают с постели, натягивают пижамы, которые не надевали вчера ночью, и идут на запах кофе по коридору на кухню.
— Доброе утро, любимый, — Адриан подмигивает Драко, когда они входят, на его лице расплывается широкая, издевательская ухмылка, когда он наливает им кофе в две большие кружки.
— Ты такой говнюк, Пьюси, — рычит Драко, его лицо приобретает раздражённую усмешку, и он отпивает глоток чёрного кофе. Дафна, переворачивающая блинчики позади Адриана, закатывает глаза, высыпая шоколадную крошку в центр одного из них. Гермиона наблюдает, как кусочек тонет во влажном тесте, а его внешние края пузырятся и подрумяниваются, готовые к переворачиванию.
— Грейнджер? Молоко? Сахар? — спрашивает Адриан, приподняв брови. И тут же Гермиона чувствует на себе взгляд Драко, который хищно ждёт её ответа, прислонившись спиной к столешнице и скрестив ноги на лодыжках.
— С молоком, но без сахара, пожалуйста, — улыбается она, позволяя Пьюси налить немного молока в тёмную жидкость. Она переводит взгляд на Драко, который наклоняет голову и приподнимает бровь, по его лицу буквально струится веселье.
— Компромисс, — отвечает она ему и благодарит Адриана, когда тот протягивает ей кружку. Драко качает головой, а серые глаза блестят от удивления.
— Упрямая, — изрекает он, снова поднося кружку к губам. Гермиона ухмыляется, обходит стойку и садится на табурет за баром. Драко помогает Дафне, с лёгкостью переворачивая блинчик, а в это время входят Тео и Блейз, раскрыв рты в синхронном зевке.
— Ты желаешь смерти, Пьюси? — спрашивает Блейз грубоватым утренним голосом, когда они подходят к Адриану, предлагающему кофе. Тео принимает гневный вид, его тёмные кудри торчат во все стороны, когда он бросает на Адриана злобный взгляд. — Потому что я слышал, как Тео пробормотал несколько способов, с помощью которых он сможет избежать наказания за убийство, и, судя по звукам, никто никогда не найдёт тебя, приятель, — заканчивает Блейз, внимательно глядя на своего парня, будто любое резкое движение может вызвать у него ещё больший гнев. Наливая кофе, Тео продолжает злобно поглядывать на Адриана, но Пьюси только ухмыляется, подбадривая Нотта.
— Ты знаешь, как я люблю Рождество, — пожимает плечами Адриан, ставя чайник на стойку, когда заходит Пэнси, одетая в розовую шёлковую пижаму и выглядящая такой же растрёпанной, как и все остальные.
— Доброе утро. Или, лучше сказать, засранное утро? — произносит Паркинсон, кривя губы, когда Адриан наливает ей кофе и кладёт в него два кубика сахара, быстро размешивая.
— Хватит ворчать, это же Рождество! — возражает Адриан, выглядя довольным тем, что у всех теперь есть кофе. — Просто выпейте кофеин, улыбнитесь и расслабьтесь! Чем быстрее мы поедим, тем быстрее сможем открыть подарки!
Пока никто не кажется таким же радостным, как Адриан, но, конечно, крепкий кофе, сваренный им, сгладил недовольство и уступил место приятной беседе, после чего Дафна и Драко накладывают блины в тарелку и идут к обеденному столу, чтобы поесть.
К концу завтрака все пребывают в хорошем настроении, и, оставив беспорядок на кухне на потом, собираются вокруг ёлки в гостиной, располагаясь на диванах и в креслах. Гермиона устраивается рядом с Дафной, а блондинка рассказывает ей о том, как проходило Рождество в резиденции Гринграссов.
— Мы с Асторией обычно ссорились из-за всего, — хихикает Дафна, сжимая в пальцах наполненную кружку кофе, пока Адриан и Блейз начинают доставать подарки, распределяя их по кучкам для каждого человека. — В конце концов, мама и папа решили, что лучше дарить нам одинаковые вещи, чтобы мы больше не спорили. Мы были почти одного возраста, и Астория всегда хотела быть похожей на меня. Если я получала куклу, Тори хотела такую же. В конце концов, она выросла из этого, но какое-то время у нас всегда было по две одинаковые куклы.
Гермиона улыбается, наблюдая за девушкой, её глаза блестят от воспоминаний, когда она мечтательно смотрит на дерево.
— Вы двое всё ещё близки? — спрашивает Гермиона, подтягивая ноги под себя и устраиваясь поудобнее на диване. Дафна печально качает головой, встретившись с Гермионой взглядом.
— К сожалению, нет. Мы с Асторией очень разные. На шестом курсе я вдруг перестала её интересовать, как только мы подросли и стали понимать себя немного лучше. Теперь она повсюду следует за матерью, учится, как устраивать вечеринки для чистокровных и быть хорошей домохозяйкой. Она не очень понимает, как я могла больше не хотеть такой жизни. Я рада, что она счастлива, в любом случае, но мне бы хотелось, чтобы она радовалась и за меня. Понимаешь?
Гермиона кивает, глядя, как Дафна пожимает плечами, будто это не имеет большого значения. Она переводит дыхание, прежде чем продолжить, наблюдая за Адрианом с безудержной любовью, пока тот шепчет что-то на ухо Блейзу, заставляя второго парня широко ухмыляться.
— Адриан — моя семья. Как и все вы. Мне понадобилось время, чтобы понять, что семья на самом деле не имеет ничего общего с кровью.
Прежде чем Гермиона успевает ответить, Блейз громко хлопает в ладоши, привлекая всеобщее внимание. Они начинают раздавать подарки, разрывая упаковки и подбрасывая в воздух папиросную бумагу. Гермиона с радостью следит за тем, как Адриан открывает подарок, который она ему приготовила. Его брови озадаченно изгибаются, когда он рассматривает коробку.
— Это маггловский пресс для приготовления панини, — усмехается Гермиона, указывая на изображение сэндвича на коробке, жарящегося на открытом гриле. — Я решила предложить вам попробовать что-то новое, шеф-повар Пьюси.
Глаза Адриана загораются от восторга, он бормочет что-то об идеальном курином сэндвиче с песто, осматривая всю коробку.
— Ты просто не перестаёшь меня удивлять, Грейнджер, — улыбается он, встаёт и подходит к Гермионе, а затем крепко обнимает.
— Я рада, что тебе нравится, — улыбается она, сжимая его так же крепко, пока он слегка не шлёпает её по руке и не вырывается, явно выбившись из сил. Проходит ещё полчаса или около того, прежде чем они открывают все подарки. Они также подарили Гермионе подарки: пару серёжек от Пэнси, несколько сахарных перьев и новую книгу от Тео и Блейза, стильный джемпер от Дафны, похожий на тот, который она когда-то хвалила, и фотографию Гермионы, Дафны и Адриана в рамке, сделанную в ночь Хэллоуина в «Дьявольских силках» от Адриана. Она искренне смеётся, когда раскрывает подарок от всех них, доставая зелёный свитер с гербом Слизерина.
— Гарри убьёт меня, если когда-нибудь застанет в таком, — восклицает Гермиона, надевая свитер через голову и наблюдая, как загораются глаза Драко, когда он видит её в изумрудно-зелёном.
— Чудо-мальчик ненавидит слизеринский факультет? Никогда бы не подумал, — шутит Тео, когда Гермиона поднимается на ноги, чтобы обнять их всех. Они благодарят её в ответ за подаренное, и все усаживаются среди коробок и бумаги, обсуждая то, что им подарили, или отправляются на кухню, чтобы выпить ещё кофе.
Гермиона смотрит в глаза Драко, стоящему в другом конце комнаты, шевелит бровями и подбородком указывает на двойные двери, ведущие на балкон. Драко понимающе кивает, и она разворачивается, распахивает двери и выходит на прохладный утренний воздух. Опираясь локтями на перила балюстрады, Гермиона всматривается в спокойные воды Калифорнийского залива и наблюдает, как солнце цвета мандарина начинает рассыпать свои лучи по воде.
Драко появляется рядом с ней, его рука касается её руки, когда он наклоняется ближе.
— Тебе идет зелёный цвет, Грейнджер, — ухмыляется он, кивая на её новый слизеринский свитер с озорным блеском в глазах. Она тихонько смеётся, выпрямляется и поворачивается к нему лицом, упираясь бедром в перила.
— Полагаю, я никогда не смогу заставить тебя надеть гриффиндорский красный, не так ли? — игриво спрашивает она. Его улыбка сменяется наигранной хмуростью, серые глаза сужаются, когда он повторяет её позу, обращаясь к ней лицом, и на его щеку падает солнечный свет.
— Никогда за миллион лет, — отвечает он, опираясь локтем на перила в непринуждённой позе. Его белоснежные волосы блестят на солнце, и он выглядит красиво — волосы слегка взъерошены после сна, черты лица расслабленные и беззаботные. Её сердце сжимается в груди, когда его глаза скользят по ней, терпеливо ожидая, пока она заговорит.
— У меня вторая половина твоего подарка, — говорит она ему, немного нервничая и волнуясь, доставая из кармана брюк вскрытое письмо от мистера Бимбла. Он с любопытством вскидывает бровь, когда она протягивает ему конверт.
— Странное совпадение, что мы оба получили письма друг от друга, — ухмыляется он, разворачивая пергамент проворными пальцами.
— Я тоже так подумала. Только вторая половина моего подарка — оральный секс, так что, думаю, мы знаем, кто лучше провёл Рождество, — подтрунивает она, кокетливо подмигивая ему, когда он с вызовом сужает глаза.
— О, я не сомневаюсь, что можно что-нибудь придумать, чтобы сравнять счёт.
Она судорожно глотает воздух, чувствуя, что краснеет, когда Драко расправляет пергамент и начинает читать, его глаза быстро пробегают по странице, пока Гермиона наблюдает за ним.
Выражение его лица спокойно и безучастно, его взгляд задерживается на одном предложении, в котором, как уверена Гермиона, мистер Бимбл говорит, что Драко больше не обязан работать в магазине.
Она ждёт, её сердце бешено бьётся в груди. Он должен быть взволнован, должен быть счастлив, что ему больше не придётся выполнять всю маггловскую работу, которую он ненавидит, что она больше не будет его начальником, что программа, которую он так неохотно выполнял, больше не является обязательной. Она освободила его.
Наконец, его глаза возвращаются к её, на мгновение его холодный серый взгляд осматривает её лицо.
— Значит, я больше не являюсь работником магазина? — спрашивает он, будто из письма ничего не было понятно. Его голос ровный, спокойный, а сам он неподвижен и сохраняет спокойное дыхание и пустой взгляд. Она нетерпеливо кивает, надеясь и ожидая, что он проявит хоть какое-то облегчение.
— Я просто знаю, как сильно ты ненавидел… всю эту маггловскую работу, — произносит Гермиона, поглощая свою неуверенность и пытаясь показать ему, что она справится сама, что это её способ сказать ему, что она верит в него.
— Ммм, — хмыкает он в знак согласия, быстро облизывая губы, а затем прикусывая их, при этом мышцы его челюсти напрягаются. Он кивает, складывая бумагу. Его лицо всё ещё нечитаемое, в голове у него явно крутятся шестерёнки, пока он наблюдает за ней. Что-то в её нутре скручивается, когда он убирает свёрнутый лист бумаги в карман, а затем почесывает рукой щетину на челюсти.
— Тебе нравится? — спрашивает она, подходя к нему ближе и нежно сжимая его бицепс.
— Да, Грейнджер. Спасибо.
Его голос монотонный, хотя в нём слышна интонация, стремящаяся к позитивности. Она сводит брови вместе, наблюдая, как он мягко и неубедительно улыбается ей, но улыбка мгновенно исчезает. Его глаза начинают стекленеть под угрозой окклюменции, чего она не наблюдала уже несколько недель.
— Драко, я просто хотела, чтобы ты… — начинает она, внезапно забеспокоившись, что выбрала неправильный путь, неправильный поступок.
— Я же сказал, что мне нравится, Грейнджер, — огрызается он, и в его голосе появляются нервные нотки, что обычно является признаком того, что он в плохом настроении. — Просто забудь об этом. Мы должны вернуться к остальным.
Она кивает, не будучи убеждённой, но уже зная, что, надавив на него, ничего не добьётся. Он поворачивается на пятках, не дожидаясь, пока она последует за ним, пересекает балкон и возвращается в дом.
Гермиона подавляет свой страх, говоря себе, что он, вероятно, просто переполнен рождественским духом Слизерина, и что ему понравится её идея, когда всё немного успокоится. Расслабившись, Гермиона натягивает улыбку, возвращается в дом вслед за Драко и идёт на кухню, чтобы прибраться после завтрака с помощью нескольких взмахов палочки и некоторых чистящих чар, которые обычно использует Молли Уизли.
В обед все идут на пляж купаться, а Гермиона остаётся писать. Она почти закончила первый вариант своей книги и уже тщательно распланировала, как ей оптимизировать своё время на оставшиеся исследования и проверку фактов, когда она вернётся в Англию.
Грейнджер наблюдает с балкона, выгнув шею над линией деревьев, чтобы разглядеть своих друзей на пляже, смеющихся и весело обрызгивающих друг друга. У них оставалось меньше недели до Нового года, прежде чем они вернутся домой и получат новости о поимке повстанцев и освобождении Нарциссы. Гермиона пообещала Драко, что убедит их отправиться пораньше в этот день, ничего не выдавая, так как они до сих пор были в неведении относительно сделки о признании вины. Гермиона также пообещала Гарри, что на Новый год она обязательно будет в Норе, так как пропустила Рождество, а открытие магазина было назначено на первую неделю февраля.
Блейз убедил её устроить вечеринку по случаю открытия, с маскарадными костюмами и шампанским, и она согласилась, смирившись с тем, что это событие, вероятно, стоит отпраздновать. Мысли о том, что ремонт уже закончился, закрутили её мозг. Время, как всегда, ускользало от неё. Казалось, всего несколько дней назад она сидела в кабинете Кингсли и покупала магазин, не имея ни малейшего представления о том, во что ввязалась.
Она не совсем уверена, в какой момент окончательно приняла решение оставить книжный и управлять им на постоянной основе, но это произошло бессознательно во время ремонта. После всего, что она в него вложила — долгих часов, крови, пота и слёз, времени, проведённого с Драко, пока восстанавливала то, что казалось безнадёжно сломанным, — она почувствовала необходимость довести начатое до конца. Чтобы стать новой владелицей совершенно нового «Флориш и Блоттс». Гермиона оказалась на пересечении прошлого и настоящего — дала новую жизнь тому, что осталось с довоенных времён, восстановила то, что война, казалось, разрушила.
Магазин принадлежал ей. Он был частью её прошлого, её настоящего и её будущего, и она была в восторге от перспективы увидеть, какие новые захватывающие открытия принесёт ей этот магазин.
Но магазин также принадлежал Драко. Так же как он был частью её, магазин стал частью и его. Он объединял их. Пролитая гвоздём кровь; отголоски их ссор и воспоминания об их поцелуях; их примирение, бессонные ночи и усталые дни, новое понимание и разрушение собственных стен, пока они возводили материальные.
Больше всего на свете она хотела бы найти способ отблагодарить его за всё, что он для неё сделал. Он прошёл долгий путь от испуганного мальчика, который обзывал её в школе, от человека, который так неохотно подпускал её к себе в первые недели работы с ней.
Поэтому, когда она наконец дописывает последнюю строчку черновика своей книги, она переворачивает все мятые, залитые влагой страницы обратно на самую первую страницу дневника и пишет посвящение — неизменно её любимая часть при прочтении книги.
Для Д
Ты научил меня, как легко доказать, что история ошибается.