***
— Признаюсь, Гермиона, когда я не получил ответа от мистера Малфоя, я подумал, что вас не заинтересовало моё предложение. Гермиона сидит в небольшом, но уютном кабинете издательства «Маленькие красные книжки» в центре Лондона, окружённая волшебными растениями, от которых Невилл Долгопупс кончил бы себе в штаны. Издательство, как и больница Святого Мунго, находится в маггловском квартале, спрятанное среди маггловских издательств, которые располагаются в нижней половине здания. Эллис Румихарт сидит напротив неё. Он высокий, долговязый мужчина с чёрно-белыми волосами и худым лицом. На его длинном носу покоится пара слишком больших очков, из-за линз которых его глаза кажутся намного больше, чем они есть на самом деле. Его кожа покрыта мелкими морщинами, а на остром подбородке красуется аккуратно подстриженная борода и добрая, неизменная улыбка. — Да, ну… — прерывается Гермиона, неловко ёрзая на своём месте. Мистер Румихарт выжидающе смотрит на неё, его пальцы сцеплены вместе на покрытой пергаментом поверхности его стола. — Мы с Драко недавно поссорились. — Мне очень жаль это слышать, мисс Грейнджер, правда. Особенно после всего, что он рассказывал о вас в своём первом письме. Я думал, что вы ему очень нравились. Гермиона отвечает ему натянутой, замкнутой улыбкой и пожимает плечами. Она не знает, как на это ответить. — Я тоже так думала, мистер Румихарт. Думаю, мы оба были одурачены. Он переводит дыхание, явно замечая дискомфорт Гермионы, и бросает ей извиняющуюся улыбку. — Тем не менее, вы настолько талантливы, насколько о вас говорил мистер Малфой, — начинает он, демонстративно перелистывая рукопись, которую Гермиона напечатала на старой пишущей машинке, подаренной ей родителями на шестнадцатилетие. Бумага трепещет, когда он большим пальцем придерживает страницы и возвращает их в аккуратную стопку, словно перелистывая книгу. — Большое спасибо, мистер Румихарт, — улыбается она, в её грудной клетке разгорается гордость. Потребовалось много бессонных ночей и ещё больше походов в архив Министерства, чтобы дописать окончательный вариант книги, но она была очень довольна тем, что получилось. — Пожалуйста, зовите меня Эллис, — с улыбкой отвечает он, кладя обе ладони на толстую стопку пергамента, на котором изложена вся история Второй Магической войны. — Спасибо, Эллис. Я рада, что вам понравилось. Он кивает, обмакивает перо в баночку с чёрными чернилами и что-то пишет на отдельном листке бумаги у себя под локтем. — Я бы хотел опубликовать эту книгу, Гермиона. Я готов торговаться с вами о цене, за которую вы мне её продадите. В случае вашего согласия у меня наготове редактор, который подготовит рукопись к публикации в ближайшие недели, если вы решите принять моё предложение. Я хочу, чтобы всё было справедливо по отношению к вам. Я хотел бы, чтобы мы были единой командой. — Хорошо, — соглашается она, наклоняясь вперёд в кресле, пока Эллис чертит на бумаге какие-то цифры и слова, похоже, подсчитывая в своей голове приемлемую цену. Гермиона знает, как устроены издательские конторы: они покупают у вас книгу за первоначальную цену, обещая небольшой процент от прибыли, в то время как компания забирает большую часть. Это несправедливо, но вполне привычно, и она не ожидала, что он будет торговаться с ней, хотя, несомненно, рада, что он сам это предложил. Покончив с писаниной, мистер Румихарт разворачивает пергамент лицом к ней. Он указывает испачканным чернилами пальцем на цифры в верхней части страницы. — Я готов заплатить вам эту сумму в качестве первоначальной покупки, мисс Грейнджер. Чрезвычайно справедливую, выше стандартной цены, потому что я понимаю, какой будет конкуренция, если другие издательства узнают о вашей книге. Сердце Гермионы подскакивает к горлу: сумма намного больше, чем она ожидала, более чем справедливая и достаточная, чтобы покрыть расходы магазина в течение первых нескольких месяцев, если дела пойдут не очень хорошо. Она кивает, когда мистер Румихарт проводит пальцем по странице, указывая на следующий ряд подсчитанных показателей и цифр. — Это процент, который получает большинство авторов от прибыли — маленькая, незаслуженная цифра, согласитесь? Он приподнимает брови, когда Гермиона снова кивает. Он удовлетворённо прочищает горло и возвращается к пергаменту. — Я собираюсь предложить вам гораздо более высокий процент, Гермиона. Ожидаю, что ваша книга не только будет иметь немедленный успех, включая высокие продажи и хорошее освещение в СМИ, но и станет основным предметом обихода волшебников в ближайшие годы. Её будут изучать в школах и ссылаться на неё в других книгах. Однажды, как и Батильда Бэгшот, Гермиона Грейнджер станет именем нарицательным… если уже не стала. Гермиона краснеет от лести и одновременно смотрит на процент, на который указывает Эллис длинным костлявым пальцем. Он выше, чем обычно. Конечно, Гермиона навела справки о типичной норме прибыли для волшебных авторов, прежде чем прийти сюда. Мистер Румихарт, несмотря на свою излишнюю, властную лесть, не пытался её обмануть. Она поднимает на него глаза, его тёплая улыбка до сих пор приклеена к его маленькому лицу. — Это хорошая сумма, — произносит она, её глаза снова опускаются на бумагу и возвращаются к его лицу. — Но я хочу больше. Глаза мистера Румихарта на мгновение увеличиваются, затем он быстро качает головой и снова улыбается. — Мисс Грейнджер, уверяю вас, что эта сумма довольно щедрая, неслыханная даже… — Я знаю, — вмешивается она, одаривая его милой улыбкой, положив руки на стол, зеркально отражая его. — Но, как вы сказали, у вас есть конкуренты. Я могу легко пойти в другое издательство и посмотреть, что они могут предложить, а вы потеряете невероятную возможность, как вы сказали. Гермиона не понимает, что заставляет её так упорно бороться за более высокий процент — для неё дело не в деньгах. Их у неё будет предостаточно и от продажи книги, и от прибыли магазина. Дело в осознании своей ценности. Эта книга — не только правдивая история о войне, но и о её жизни. Это её опыт, переданный через переживания. Для неё не существует настолько высокой цены, чтобы продать её издателю, не признавая, что это нечто большее, чем просто книга. Речь идет об истории в процессе создания. — Не отрицаю, Гермиона. И я говорил вам, когда вы прибыли, что хочу, чтобы это была встреча на равных. Сколько ещё вы хотите? Последнее он произносит неохотно — предоставлять ей возможность для гораздо большей суммы опасно, и его осторожность оправдана. Он нервно улыбается ей, и она хватает рукой его перо, которое он передаёт ей, вздёрнув бровь. Медленно и уверенно она окунает перо в чернильницу, стараясь смахнуть излишки, чтобы не осталось капель. Она специально медлит. Ей нужно заставить его поверить в её уверенность, продать свой блеф. По правде говоря, она не хочет обращаться в другие компании. Именно в этом издательстве были опубликованы некоторые из её любимых книг. Быть автором среди стольких легенд — это всё, о чём она только могла просить. Она снова отвечает ему уверенной, мягкой улыбкой, а затем подносит перо с чернилами к пергаменту и записывает под ним свою цену. Она не сильно увеличила сумму, но этого достаточно, чтобы у мистера Румихарта перехватило дыхание, пока она несколько раз обводит цифру, а затем откладывает перо и протягивает пергамент ему. Она наблюдает, как он сглатывает, забирает бумагу и изучает цифры, его брови сходятся вместе, пока он перебирает их в уме. Она отводит плечи назад, держит осанку прямо, как часто замечала за Драко, и втайне задерживает дыхание. Через минуту Эллис снова смотрит на неё, его глаза слегка сужаются, и он склоняет голову в одном глубоком кивке. — Договорились, Гермиона. Её лицо расплывается в ослепительной улыбке, когда Эллис протягивает ей руку. Она с энтузиазмом пожимает её, сердце бешено колотится, а внутренние органы проделывают кульбиты. Она станет писательницей. Она только что продала свою первую книгу. Всё происходит по-настоящему. Мистер Румихарт составляет документы для контракта, и Гермиона внимательно читает их, прежде чем подписать, официально соглашаясь на продажу и отдавая свою книгу в распоряжение издательства «Маленькие красные книжки» — всему миру. — Прежде чем вы уйдёте, мисс Грейнджер, я хотел бы обсудить ещё один момент. Она кивает, её бисерная сумка съезжает по плечу, когда она садится на край кресла, собираясь вернуться в магазин на вторую половину дня. — Конечно, Эллис, — с интересом соглашается она. Мужчина подталкивает к ней законченную рукопись через беспорядок на столе и открывает на первой странице. На ней — посвящение, которое она написала в Мексике. После долгих раздумий и метаний она в конце концов решила сохранить его. Сейчас она перечитывает слова, и её сердце наполняется знакомой грустью. Для Д Ты научил меня, как легко доказать, что история ошибается. Слёзы наворачиваются на глаза, чувство, которое стало неизбежным, частью её привычного уклада с тех пор, как Драко оставил её на балконе. Она отгоняет слёзы и встречает взгляд Эллис. — Несколько необычно, что у исторического нехудожественного романа в начале есть посвящение. Такая практика даже считается, ну, маггловской. Учитывая ваше предыдущее признание о положении ваших отношений с мистером Малфоем… простите меня, если я заблуждаюсь, но именно ему предназначено это посвящение, не так ли? Она кивает. Он моргает с выражением «я так и думал». — Тогда я просто интересуюсь, мисс Грейнджер, желаете ли вы оставить посвящение. Не хотелось бы, чтобы вы пожалели об этом в будущем. — Я стараюсь больше ни о чём не жалеть, мистер Румихарт. Он согласно кивает, но ничего не говорит, ведь ответ Гермионы довольно загадочен и не даёт однозначного ответа «да» или «нет». — Так что, да. Будьте добры, — добавляет она, вставая и взваливая свою сумку на плечо. — Я бы хотела оставить посвящение. Он ещё раз кивает, встаёт и направляется к двери, чтобы открыть её. — Очень хорошо. Было приятно иметь с вами дело, Гермиона. И мои поздравления.***
Сегодня она скучает по нему сильнее, чем когда-либо. Как это ни банально, но всё напоминает ей о нём: магазин, общение с остальными слизеринцами, «Дьявольские силки». Новая жизнь, которую она построила для себя, была частично создана с его участием. Всё, что делало её счастливой, когда-то включало его. Поэтому, когда они с МакГонагалл в январе навещают могилы, возлагая яркие цветы, выделяющиеся на фоне белого снега под надгробиями, она благодарит себя за то, что это единственная часть её жизни, которую она не разделила с ним. Посещать это место было достаточно тяжело. Потерять его ещё в одном аспекте её жизни было бы ещё тяжелее. Гермиона и МакГонагалл не задерживаются, так как у Гермионы назначена встреча с Харпер, её целителем разума: впервые с тех пор, как она вернулась домой. Проходя вместе со старушкой мимо замёрзшего фонтана и рядов надгробий, она решает, что МакГонагалл должна первой узнать о публикации её книги. В конце концов, именно она изначально побудила её к этому. — Это феноменальная новость, Гермиона. Я так горжусь тобой, — усмехается пожилая женщина, её глаза морщатся в уголках, когда она зажимает ладонь Гермионы между двумя своими холодными и нежно похлопывает по тыльной поверхности кисти. Гермиона обнимает женщину, на этот раз осторожно, чтобы не сдавить слишком сильно, и наслаждается материнской лаской, которую дарит пожилая ведьма. — Если я ещё не всё сказала, спасибо вам. За всё, — тихо говорит Гермиона, отстраняясь. Ведьма скромно отмахивается от неё, отпуская её руку, и они отправляются в обратный путь. — Наблюдать за тем, как ты растёшь и становишься такой замечательной, умной, доброй ведьмой, было моим удовольствием. Мне не терпится увидеть новый «Флориш и Блоттс» на торжественном открытии. Гермиона прощается с Минервой, ещё раз крепко обнимая её и не желая отпускать. Лишь мысль о том, что она опоздает на приём, заставляет её отпустить ведьму, и она отправляется обратно в Лондон, выдерживая зябкую прогулку до кабинета целительницы Харпер. Харпер, маленькая, симпатичная женщина средних лет с чёрными волосами и кожей, приветствует Гермиону в уютном кабинете. Первые несколько минут они обмениваются светской беседой и любезностями, рассказывая о том, как прошли их каникулы и что новый год означает для каждой из них. — Как вы справляетесь с кошмарами, Гермиона? — спрашивает Харпер, доставая маленький дневник и маггловскую ручку. Гермиона устраивается поудобнее на диване напротив кресла Харпер, погружается в мягкую подушку и делает глубокий вдох. — Мне стало легче. На каникулах у меня их почти не было. Но… теперь они случаются чаще. Не такие изнурительные, как раньше. Но всё равно пугают. Харпер кивает, записывая несколько слов в блокнот, не сводя глаз с Гермионы. — И произошли ли у вас в последнее время какие-либо серьёзные изменения, которые могли бы быть связаны с этим? Гермиона сглатывает, нервно потирая потные ладони о ткань брюк, вверх и вниз по бёдрам. Ей наконец-то удалось поговорить с Джинни о Драко, не разрыдавшись. Но разговор с Харпер, которая, как она знала, заставит её открыться, неминуемо приведёт к тому, что она снова разрыдается. — Я… — её голос дрогнул, и она прочистила горло, отводя глаза от тёмно-карих глаз Харпер и глядя в окно на заснеженные улицы Лондона. Она медленно, ровно дышит, позволяя глазам закрыться. — В Мексике. Тот, кого я думала, что, возможно, люблю, разорвал наши отношения. Оборвал все связи. Было трудно привыкнуть к жизни без него, потому что он сыграл такую огромную роль в процессе моего исцеления. Харпер кивает, её запястье слегка двигается, когда она продолжает писать, но на её лице понимание, даже сочувствие. — Я полагаю, это моя вина, — продолжает Гермиона, её голос дрожит и становится мягким, когда она открывается Харпер. — Я знаю, что не могу полагаться на то, что меня спасёт кто-то другой. И я знаю, что это не моя задача — спасать других. Но исправление вещей, похоже, было нашим общим делом, и я слишком увлеклась этим. — Вы правы. Мы не в силах исправить людей. Но разве вы не считаете, что огромная часть исцеления — впустить других, даже если мы предпочли бы скрыть сломанные части себя, которые находим неугодными? Гермиона снова поднимает взгляд на Харпер, задумчиво пожевывая внутреннюю сторону щеки. — Наверное, — кивает головой Гермиона и устраивается на диване, поджав под себя ноги и подперев подбородок рукой. — Думаю, в этом-то и проблема. Я так хотела впустить его. Драко. Лицо Харпер озаряется признанием, когда Гермиона произносит его имя. На последнем сеансе Гермиона рассказала целительнице всё о своём коллеге по работе и об их медленном переходе от вражды к непростой дружбе. Она знала всё о магазине, об их ссорах, о том, как он понимающе относился к её кошмарам. Перо Харпер быстрее движется по странице, пока Гермиона продолжает. — В какой-то момент я решила, что доверяю ему достаточно, чтобы рассказать обо всём. Думаю, я решила, что раз мне стало лучше, то это как-то связано с ним. Харпер пожимает плечами, мягко улыбаясь ей. — Возможно, так и есть. Но исправлять и строить — это две совершенно разные вещи, Гермиона. Драко не пришёл в вашу жизнь и не решил, что вы — нечто сломанное и нуждающееся в ремонте. Он пришёл в вашу жизнь и, каким-то образом, встроился в неё. Судя по всему, то, что он создал, сделало всё немного лучше. Вы не должны так охотно отвергать свою привязанность к нему как зависимость. Судя по всему, Гермиона, именно вы сделали необходимый ремонт в своей собственной жизни. Вы приобрели магазин, несмотря на то, что все убеждали вас не делать этого. Вы наняли Драко, несмотря на его нежелание впускать вас в свою жизнь. Вы написали книгу, чтобы разобраться в себе. Именно вы решили прийти сюда, чтобы встретиться со мной сегодня. Не оценивайте себя так низко. Гермиона чувствует, как по щеке стекает одинокая горячая слеза, и быстро вытирает её. Харпер перестаёт писать и наклоняется вперёд, опираясь локтями на колени и сцепив руки, она смотрит на Гермиону добрым, понимающим взглядом. — Но что, если он мне нужен? — хрипит она. Гермиона не признавалась себе в этом раньше, но мысль не давала ей покоя с той ночи в Мексике. Потому что нуждаться в том, чего у тебя нет, — верный путь к катастрофе. — Иногда недостаток — то же самое, что и необходимость, — отвечает Харпер. Гермиона молчит. Она пытается угомонить множество мыслей, кружащихся в её голове. Необходимость, недостаток — что бы это ни было, оно причиняет боль. — Вы рассказали мне о своих родителях, и о том, как сильно вы по ним скучаете, — продолжает Харпер после передышки, поскольку Гермиона промолчала. — Ответьте мне — нуждаетесь ли вы в них так же сильно, как скучаете по ним? Гермиона сразу же отвечает «да». Конечно, ей нужны родители. Ей всего двадцать, и она должна была провести с ними гораздо больше времени, чем смогла. Некоторые дни без них казались ей пыткой. Но в другие дни она скучала по ним с притупленной болью, сентиментально вспоминая о преподанных ими уроках и обо всём, что они для неё сделали. Без них не существовало части её самой. Но, как она сразу же поняла, отсутствие — это не необходимость. Без них ей иногда было чертовски больно. Но она наладила свою жизнь. У неё есть замечательные друзья и обретённая семья. Она восстановила магазин с нуля, голыми руками. Она основала свой бизнес, закончила школу, выиграла войну. Да, она отдала бы всё, чтобы вернуть их. Но благодаря им она стала сильным, умным, добрым человеком, который построил для себя жизнь, несмотря на всё, через что ей пришлось пройти. Словно прочитав её мысли, или, скорее, увидев вспышку понимания на её лице, Харпер встаёт и, пройдя по паркету, садится рядом с Гермионой на диван. Женщина нежно кладёт руку на колено Гермионы, и когда Грейнджер встречается с ней взглядом, Харпер смотрит на неё так, словно понимает всё, что чувствует Гермиона, не слыша слов. Ещё больше слёз течёт по её щекам. — Гермиона. Я знаю, как это тяжело. И всё, что вы сейчас чувствуете: боль, печаль, безнадёжность и сомнения. Всё это обоснованно и реально. И я не могу определить, сколько времени пройдёт, пока вы снова почувствуете себя хорошо. Но я хочу, чтобы вы услышали следующее: совершенно нормально признать, что кто-то, кого вы любите, сыграл большую роль в вашем исцелении и росте. При условии, что вы также признаёте, что даже без них в вас уже была заложена эта сила. Вы изменились не благодаря им. Это с их участием вы изменились. Я сомневаюсь, Гермиона, что Драко не изменился по-своему за то время, что вы провели вместе. Но, в отличие от вас, он не понимает, что это не делает нас слабыми, если мы нуждаемся в людях в процессе исцеления. Драко никогда не понимал разницы между исправлением и строительством. Но это не значит, что его чувства не были взаимными по отношению к вам. Вы когда-нибудь задумывались о том, что, возможно, всё, что нам необходимо для исцеления — это время? Исцеление не линейно. Горе, сожаление или боль не имеют временных рамок. Время — это то, что помогло вам пройти через войну, Гермиона. Время — это то, что сняло то отчаянное оцепенение, которое вы чувствовали несколько месяцев назад. Подобно им, время исцелит и это. А иногда — просто иногда — мир отнимает у нас что-то только для того, чтобы напомнить, как много это на самом деле значит. Иногда всё возвращается, и мы понимаем, как крепко мы должны держаться за это. Простите меня, если я говорю невпопад. Как правило, это вы должны говорить. Но я подумала, что, возможно, вам просто нужен совет друга. Гермиона уже плачет, слёзы орошают её ресницы и щёки, падают на рубашку и колени. Она неистово трясёт головой, убеждая Харпер, что она не сболтнула лишнего. Она сказала как раз то, что нужно. — Спасибо. Мне это было необходимо. Харпер улыбается ей снова, вставая и возвращаясь в своё кресло. Она нажимает большим пальцем на ручку, положив блокнот на колени и выпрямив осанку, словно по волшебству возвращаясь в режим целителя разума. — Теперь, — снова начинает она, держа ручку наготове, — расскажите мне о книге, которую вы издаёте.***
Рон. Последний кусочек головоломки. Когда Гермиона вернулась из Мексики, Джинни обещала не рассказывать ему о том, что произошло между ней и Драко — Рон же знал только то, что Гермиона рассказала ему в ту ночь в «Дырявом котле», и то, чему он сам был свидетелем в магазине. Она хотела, чтобы он услышал это от неё; хотела, наконец, объясниться. А главное, она просто хотела вернуть своего друга. Услышав, что Рон и Гарри выбрались из облавы после ареста мятежников, она испытала огромное облегчение — на самом деле, вся команда авроров обошлась лишь незначительными ранениями, а Рону и Гарри повезло отделаться лишь несколькими царапинами. Когда она впервые после каникул увидела их в Норе, то крепко обхватила руками шею Гарри, вдыхая его знакомый, успокаивающий запах и благодаря Вселенную за то, что он в безопасности. В зелёных глазах Гарри светилась какая-то смиренная гордость и облегчение, которое она когда-то видела после того, как он убил Волдеморта, и которое наконец-то полностью оправдалось. Он снова сделал мир безопасным. Рон позволил ей обнять себя, и слава богу, ведь как бы неловко всё ни сложилось, они оба знали, как важно дорожить жизнью и дружбой. После того, как она отпустила его, он ускользнул, оставив Гермиону, Джинни и Гарри наедине. Она почти не видела его с Нового года, лишь изредка мимоходом, когда приходила в гости. Но сегодня настал день, когда она расскажет ему всё. Даже если в её жизни больше нет Драко, ей нужно, чтобы Рон понял, что остальные слизеринцы теперь часть её жизни. Ей нужно, чтобы он сквозь свой гнев и школьные обиды осознал, что они изменились и что они такие же друзья Гермионы, как Рон и Гарри. Единственной проблемой было то, что Рон, как и она сама, как и Драко, был упрям. Он упрямился в своём гневе и использовал свою вспыльчивость, чтобы скрыть эмоции, делавшие его уязвимым. Его неуверенность всегда была связана с вещами, которые он не мог получить, с тем, в чём, по его мнению, он не соответствовал — Гарри, братьям и сестре, самому себе. Гермиона отчаянно нуждается в его понимании того, что причина, по которой она прекратила отношения между ними, не в том, что он недостаточно хорош. Просто она не смогла заставить себя полюбить его больше, чем друга. Рон приходит к ней на чай в её любимое кафе в Косом переулке. Она уже сделала заказ и заняла своё место за десять минут до его прихода — даже позаботилась о том, чтобы заказать ему побольше пирожных, надеясь подмаслить и сделать его более благосклонным к её предложению о примирении. Гермиона наблюдает, как он входит, и колокольчик, звенящий на двери, оповещает её о его приближении. Его ярко-рыжие волосы выделяются в толпе, когда Рон вытягивает шею, чтобы отыскать Гермиону среди занятых столиков. Когда он находит её, то неубедительно улыбается ей и протискивается через другие столы, чтобы поприветствовать. Она встаёт при его появлении, притягивая к себе для немного неловкого объятия. От него пахнет, как всегда — теплом Норы и мандариновым шампунем, который он использует и который на самом деле принадлежит Джинни, но, как он утверждает, придает его волосам лучший вид. — Привет, — дрожащим голосом произносит она, вырываясь из его объятий, чтобы рассмотреть лицо. Его голубые глаза смотрят на неё, и она утешается светлыми ресницами и веснушчатой кожей, которые она всегда так любила. — Привет, — отвечает он, отодвигая стул и садясь, пока Гермиона садится сама. Она нервно ёрзает на стуле. То слишком плотно придвигает стул, то снова отодвигает его. Заправляет локон за ухо, опирается локтями на стол, а затем, подумав, не невежливо ли это, снова убирает их. Наконец, она с улыбкой подаёт ему две маленькие тарелки, одну с сахарным печеньем, а другую с большим шоколадным кексом. — Я купила их для тебя. Надеюсь, ты голоден. — Спасибо, — отзывается он, хотя его глаза не блестят в привычном возбуждении при виде сладкого угощения. Он берёт сахарное печенье двумя пальцами, несвойственно бережно, а затем кладет его обратно, не откусывая. Его глаза опускаются на тарелки, избегая взгляда Гермионы, он слегка подталкивает керамику, прежде чем убрать руки. Его кадык подрагивает, когда он сглатывает, прежде чем, наконец, поднимает глаза и встречается взглядом с Гермионой. — Как дела? — спрашивает она, вытирая потные руки под столом. Почему это так трудно? Это Рон Уизли — её лучший друг с одиннадцати лет, первый мужчина, с которым она занималась любовью. Вместо встречи друзей, это напоминало деловую сделку, причём неприятную. — Хорошо, я полагаю, — говорит он, когда она замечает густую щетину рыжих волос, покрывавшую его челюсть. Она всегда с удивлением замечала, что её друзья детства стали мужчинами, спустя столько лет. При мысли о том, что Рон состарится и проживёт долгую, счастливую жизнь, у неё потеплело на сердце. Теперь она уверена в этом. — А у тебя? — заканчивает Рон, делая глоток из стоящей перед ним чашки с дымящимся чаем. Гермиона пожимает плечами, наконец решив, что, наверное, можно положить локти на стол. Она сидела с Роном, а не с Нарциссой Малфой. — Я была в порядке. Я… ну. Мне становится намного лучше. Я ходила к целителю разума. Рон поднимает голову и бросает на неё взгляд, его рот сжимается в прямую линию. Его удивление длится лишь мгновение, затем его черты смягчаются, и он кивает. — Это хорошо, Гермиона. Я горжусь тобой. Он дарит ей свою первую за последние месяцы искреннюю улыбку — с ямочками на губах, и её тело наполняется надеждой. Может быть, в конце концов, их можно спасти. — Спасибо. Слушай, Рон, я сразу перейду к делу. Мне жаль, что в тот день тебе довелось застать меня с Малфоем. Я бы хотела, чтобы всё прошло по-другому. Я жалею, что не рассказала тебе о нас раньше. Она наблюдает, как его черты снова искажаются, на губах появляется призрак усмешки, хотя он пытается сохранить нейтральное выражение лица. Он скрещивает руки на груди, его взгляд падает на нетронутый кекс. — Проблема в том, что я не знала, что тебе сказать. Мы с Драко так и не определились с характером наших отношений, и… — Драко? Ты теперь называешь его по имени? Она замирает, держа в руках горячую кружку, и видит, как на лице Рона угасает всякое понимание. На самом деле, всё сложнее, чем она предполагала. — Он мне нравится, Рон. Очень. Даже больше, чем очень. Глаза Рона скользят по её лицу, его брови сходятся в недоумении и растерянности. Он отталкивается от своего стула, опираясь на стол ладонями, вдавливая их в дерево. — Малфой? Драко Малфой? Злобный маленький змей, который мучил тебя в школе? Она трясет головой, понижая голос до шёпота, чтобы напомнить Рону, что они находятся в общественном месте. Он говорил громко, сквозь стиснутые зубы, напоминая ей, почему она выбрала именно людное кафе в качестве места их встречи. — Люди меняются, Рональд. Он изменился. Я простила его. Тогда мы были ещё детьми. Рон с отвращением качает головой, зажмуривает глаза и морщится, как от боли, прежде чем провести в разочаровании ладонями по лицу. — Он уже не был ребёнком, когда решил превратить свои издевательства из хобби в постоянную практику, Гермиона. Он был Пожирателем смерти! Он не на нашей стороне! — шипит Рон, его щёки от гнева приобретают тот же цвет, что и волосы. — Больше нет сторон, Рон! — отвечает она, нагнувшись вперёд, чтобы поймать его взгляд, когда он разочарованно поднимает подбородок к потолку. — Война выиграна. И даже если бы были стороны, Драко больше не был бы на стороне Волдеморта. Рон заметно вздрагивает при имени Тёмного Лорда, его плечи слегка подрагивают, когда он откидывается назад в своём кресле, его глаза расширены, а черты лица искажены гневом и замешательством. Гермиона глубоко вдыхает, чтобы успокоиться, и продолжает. — Между мной и Драко было что-то настоящее. То, чего я никогда не чувствовала раньше за всю свою жизнь. И я знаю, что тебе тяжело это слышать, но мне нужно, чтобы ты это понял. Ты мой лучший друг, Рон. Ты нужен мне в этой жизни. Но я взрослая ведьма, которая вполне способна принимать собственные решения. И слизеринцы — мои друзья — хорошие люди. Если ты хочешь остаться в моей жизни, то тебе нужно смириться с тем, что они тоже будут её частью. Рон молчит. Его грудная клетка вздымается и опадает вместе с дыханием, его глаза сужаются, а брови морщатся от замешательства. — Ты сказала «было»? Между тобой и Драко что-то было? Её сердце сжимается, когда она слышит эти слова из чужих уст. Душа разрывается от тоски по нему. Она ненавидит, что они остались в прошлом времени. Она готова сделать всё, чтобы вновь вернуть их в настоящее время. — Между нами всё кончено, — шепчет она, её голос едва слышен. Рон открывает рот, чтобы заговорить, но она прерывает его, зная, что он собирается сказать. — Мы оба до сих пор боремся с тем, что произошло во время войны. Мы оба боролись с самими собой. У нас обоих были сожаления и сомнения, и нам нужно было время, чтобы побыть порознь, чтобы исцелиться самим. У нас с Драко есть свои демоны, и последнее, что мы хотели — причинять друг другу боль из-за них. Я не хочу, чтобы ты ненавидел его за это. Я и не собираюсь. Я просто хочу, чтобы ты смирился с тем фактом, что я любила его. Что я люблю его. Когда она наконец открывает глаза, которые успела закрыть, как только навернулись слёзы, Рон смотрит на неё с неподдающимся прочтению выражением — отчасти с недоумением, отчасти с обидой, отчасти с пониманием. Она вытирает слёзы с лица. Всего несколько месяцев назад она вообще не умела плакать. Она была зла и оцепенела. Теперь Гермиона хотела бы заставить себя перестать плакать. Кажется, что это единственное, чем она живёт в эти дни. — Ты любишь его? — спрашивает Рон, его голос ломается от мягкости, от отчаяния, что, возможно, она не так выразилась. Она видит, как ему тяжело, и хочет, чтобы она могла забрать все это. — Думаю, да. Не то чтобы это имело значение, — фыркает она, вытирая салфеткой нос, из которого стыдливо течёт из-за слёз и горячего чая. Рон кивает. И на несколько минут наступает тишина. Его глаза блуждают по её лицу, и в них она видит всё то, о чём знала всё это время — что он любит её. Что она его лучший друг. Что, когда дело касается её, всё, чего он хочет, — это чтобы она была счастлива. Но эти мысли, кажется, борются с другими. Его глаз подёргивается, и он сопротивляется эмоциям, с которыми всегда так плохо справлялся. Он пытается выровнять дыхание, ковыряясь в дереве на краю стола. На мгновение ей кажется, что она вот-вот потеряет ещё одного человека, которого любит. Она почти уверена в этом. — Слизеринцы… они делают тебя счастливой? Хорошо к тебе относятся, заставляют чувствовать себя особенной? Её сердце практически останавливается. Она встречает его взгляд и судорожно кивает. Он моргает, выражение его лица невозмутимо, и она чувствует, как её пульс учащается от предвкушения. — И ты действительно любишь его? Малфоя? Она снова кивает. В его глазах мелькает грусть, но она быстро сменяется новым выражением. — Я, чёрт возьми, не понимаю этого, Гермиона. Я ненавижу его. И если честно, мне не так уж жаль, что у вас всё кончилось. Её сердце сжимается от разочарования, и ей вдруг становится плохо. Она была так уверена, что он наконец-то решился принять её решение, была уверена, что они были так близки к тому, чтобы всё исправить. Она опускает голову и смотрит на свой кофе, а на глаза наворачиваются слёзы. — Но вот в чём дело, Миона… Она снова переводит взгляд на него, в венах закипает кровь. — Ты мой лучший друг. И я люблю тебя. А когда твой лучший друг покупает тебе свежеиспеченные пирожные, невежливо не съесть их. Поэтому я буду сидеть здесь и доедать их, и, если в это время ты расскажешь мне о своих друзьях из Слизерина… и о том, что такого замечательного в Драко Малфое… Думаю, мне придётся слушать, пока я не доем. И может быть, если к тому времени я пойму, что мне пора перестать вести себя как ревнивый гад и вспомнить, как сильно я хочу, чтобы ты была счастлива, я даже закажу ещё одну порцию чая и дам тебе закончить. Его голубые глаза искрятся весельем. Она ухмыляется так широко, что у неё болит лицо. В итоге они выпивают ещё три чашки чая.