Сказ об одном 《волкодаве》 и прирученном звере

-Смотри, куды едешь, черт слепой! Мало того, что под ногами вместо дороги было нечто походящее на месиво, так и нерадивый всадник неплохо окатил Алексашку липкой грязью. Не пройти не проехать было на базаре, где Меншиков ошивался больше от безделия. В Москве он не был уж давно, а лучше б и вовсе не приезжал. Град сейчас боле походил на скопление нищих и юродивых, а на фоне осеннего, густо-серого неба, к горлу подступала вязкая тошнота. В Москву-то он и не по-собственному желанью свинтил, и ежу понятно, что по царской милости, коль можно сие так назвать. На прошлой седьмице Наталья Кирилловна в который раз почуяла неладное, а на следующее утро и вовсе пришло из Москвы письмецо, мол, желает с молодыми государями свидеться их сестрица - владычица Софья Алексевна. Пётр долго плевался, ругался с матерью да с Ромодановским до того, что разбил кувшином причудливо-расписанное окно, тем и перепугал до смерти не только царицу-мать, но и лежавшего в пьяном забытьи ровнехонько под окном Зотова. Долго, впрочем, приператься он не стал. Нрав у Петра хоть и был крутой, но отходил от гнева он быстро, меняясь в настроении едва ль не по пять раз на дню. Меншиков уж привык, что утром государь-батюшка может и в рожу дать, а днем повеселеет да начинает направо и налево раздавать похабные остроты, смеясь с Алексашкой до боли в животах. Дело кончилось полным молчаливым смирением Петра Алексеевича и дальнейшими спешными сборами в дорогу под руководством суетливой Натальи Кирилловны и осекающего её Ромодановского. -Больно я тебе сдался там, мин херц. У меня и здесь дел хватает...- вечером перед дорогой сказал Алексашка, стягивая с Петра грязные сапоги. Пётр нахмурился, глядя на Меншикова сверху вниз пытливым взглядом тёмных глаз. -А ежели меня приступ оборотный хватит, кто за мною гоняться будет? Ромодановский что ли?! Алексашка тут же осёкся, прикусывая до боли язык. С последнего полнолуния прошло уж боле месяца и за этот месяц к Петру будто вернулась прежняя жизнь, дышать стало свободнее. Перестал смотреть на Меншикова подозрительным, прибивающим к полу подле себя взглядом, доверять начал. И у Алексашки от того в груди разливалось немыслимое тепло, хотя спать он так и продолжал ложиться лишь после того, как увидит, что Пётр заснул. Словом, дружба у двух изголодавшихся в одиночестве юношей складывалась и сматывалась в большой клубок, грела обоим, не по годам омрачненные, души. На Меншикова вся эта базарная кутерьма навевала не столько скуку и раздраженность, сколько воспоминания о голодном детстве. Вот сейчас будто почудился ему голос нарезавшегося отца, идущего к маленькому, худому Алексашке разведя жирные ручища, готовясь схватить и утащить в дом, где истязать будет долго и нравоучительно. Меншиков встряхнул головой, едва не потеряв новёхонькую добрую шапку. Думый не думый, вспоминай не вспоминай, а чего толку? Алексашка боле не мальчонка, в добрые люди считай вышел, на дружеской ноге с царём. При мысли о Петре Алексеиче сердце Алексашки предательски ёкнуло. Тот, в связи с приездом в Москву, ходил чернее тучи, всех от себя гнал и настроенье его, как бывало обыкновенно, не менялось ни днём, ни ночью. Алексашку к себе не пущал, а если и говорил, то коротко, пряча глаза. Снова вернулась к нему прежняя нервность, а как въехали вчера в град, так случился с ним припадок. Алексашка держал как мог, торопливо и без разбору шептал что-то, а Пётр ужом бился в его объятьях, в кровь раскусывая губы и впиваясь пальцами в подставленную Алексашкой руку. Отошел окончательно только в царских покоях, сидя в одеяле и мерно стуча в лёгкой лихорадке зубами. Сашка как сглазил: только вот ходил мин херц радостным, позабыл про страшное проклятье, а сейчас снова сидит ни жив, ни мёртв - бледный, исхудавший, одни глаза только зверино чернели на мёртвенном лице. Меншиков хотел было остаться, помочь чем, но Пётр погнал его от себя, как прокаженного из последних сил метнув на него строгий взгляд. Алексашке два раза повторять и не надобно, хотя обидно было почти до слёз. Вот и шатался он второй день по Москве, иногда лишь заглядывая к Петру Алексеичу днем, а возвращался окончательно уж затемно, ложась тихо у царёва ложа на холодный пол. -Меншиков!!! Чёрт тебя дери, оглох что ли?! - Алексашку вытащил из мрачных дум неожиданный оклик прямо позади себя. На него почти налетел Алёшка Бровкин, красный, как рак, со съехавшей на ухо шапкой. Бежал, видать долго, да орал как резанный, пока Меншиков бродил с отрешенным и похоронным видом. -Совсем одурел?! Я за тобой как полоумный гоняюсь, весь люд распугал! У Бровкина, притащенного Алексашкой к царю вслед за собою в Преображенское, дела быстро в гору пошли, как бы бывший барин Волков не старался. Меншиков быстро того осадил и настоятельно и доходчиво объяснил, что коль чего супротив товарища его Алешки сделается, то не сносить тебе, мил человек, головушки. Волков плевался, сквозь зубы браня Алексашку, но окромя этого боле ничего не затевал. Алешка на неплохом счету на службе у Петра Алексеича ходил, щеголял в новом кофтане и соболиной шапке, стал завидным женихом, даже зазнаваться ненароком стал. Но, спасибо опять другу Алексашке, зазнайство быстро из башки вылетало, особливо когда Пётр гневался. -А, Алёшка... Здарова... Я тебя чегой-то и не приметил, - нелепо, растерянно бегая глазами поприветствовал друга Алексашка. Бровкин нахмурился, осматривая Меншикова придирчивым взглядом. -Ты пьяный что ли?-недоверчиво спросил Алёшка, принюхиваясь к кафтану Меншикова. -Чего мелишь, мне только пьянствовать не хватало - царь и так чернее тучи ходит, глядишь зашибет...-Алексашка сплюнул на грязную землю. Бровкин неожиданно взял его за локоть и отпихнул в сторону от люда и простых зевак. -Ты вот лучше послушай, чаго я узнал пока по службе здеся, - начал Алёшка торопливым шопотом, - слух меж люда ходит, что, мол, Софка от веры православной отошла... Алексашка нахмурился, по-собачьи наклонив голову: -Ближе к делу. Алёшка закивал головой и, вновь оглядясь по сторонам, продолжил: -Колдунья, говорят, к ней ходит, а уж зачем, то по-разному кумекают... Одно только верно: видали как старуха та из палат-то выхаживала... Молвят, с Софьей удар приключился, сама не своя ходит, злобная. Меншиков Алёшку чуть не расцеловал. В другое время плюнул бы только, слухи средь народу разномастные бродят, да только не сейчас, зная о царёвом проклятии. Он хитро ухмыльнулся, глядя на Бровкина блестящими от задора глазами: -А еще чего-нибудь слыхал? Алешка пожал плечами: -Да, стало быть, и не слыхал боле ничего... Только об этой ведьме и разговоры все водят, потому и решил тебе сказать. Не веришь что ль? Меншиков наигранно вздохнул, изображая разочарование: -Эх, не верю я слухам, Алёшка... Да и тебе, друг, не советую, - вдруг резко развернулся, на прощание хлопая Бровкина по плечу, - побёг я, служба!