***
Шум, голоса, дуновение ветра, шелест ханьфу — все в этот момент слилось для Цзян Чэна воедино и резко ушло на второй план, точно по щелчку неизвестного лишая его слуха, вместо этого заставляя на полную работать зрение. До самого максимума. Четче и четче. Буквально позволяя увидеть все так явно, как будто орел с огромной небесной высоты заметил свою добычу на самом дне. Вот только это сам он, Цзян Чэн, и был той самой добычей, смотрящей сверху вниз за тем, как на лошади, точно небожитель в Поднебесной, восседает Первый Нефрит Ордена Лань, окруженный поддаными-адептами своей секты. И потому Цзян Ваньинь прекрасно видел, как глаза Лань Сичэня при взгляде на него едва заметно распахнулись: темный зрачок расширился как при внезапном узнавании, лучи уходящего солнца целиком покрыли радужку, а в уголках глаз появились маленькие морщинки, точно губы заклинателя собирались вот-вот привычно подняться вверх, желая в который раз прорваться через чужой барьер гневной грозы в виде всепоглощающе светлой улыбки. Но барьер этот, даже пережив на себе атаку уже в бесчисленный раз, все равно продолжал стоять. И Цзян Чэн тоже продолжал стоять, не в силах перестать смотреть на то, как человек, которого столь долгое время пытались забыть, как разрушенную мечту в детстве с небывалой легкостью забывал ребенок, когда ему дали шанс на новую, смотрел на него в ответ, будто ничего не произошло. Будто их пути, которые и так являлись кривой и жалкой иллюзией, еще не разошлись. «Только посмей, — пронеслось моментально в голове с тихой угрозой, вспышкой отразившейся в его потемневших глазах, — только лишь посмей еще хоть раз упомянуть при мне о том, что никогда и не существовало. Клянусь, Лань Сичэнь, ты пожалеешь, что я до сих пор не сказал ни слова о том, что ты как трус скрываешь о других. Поверь, в тот момент, когда я решусь, для меня уже не будет никакого значения, что и обо мне узнают абсолютно всё». И будто увидев всю клятву, полыхающую огнем той самой силы твердой уверенности, Лань Сичэнь внезапно слегка растерянно моргнул, как бы пытаясь отогнать от себя странное наваждение, а уголки его губ, готовые подняться вверх, и вовсе дрогнули. Слегка склонив голову как в знаке легкого приветствия, несомненно, позволенного только между близкими людьми, заклинатель вдруг с теплой печалью совсем едва улыбнулся ему, будто точно встретил старого и дорогого знакомого, в то время как на поверхности его омутов грелось светлое понимание неизвестного, от вида которых Цзян Ваньинь едва сдержал собственную в гневном непонимании всколыхнувшуюся духовную энергию. Понимание. Что, черт возьми, он понимает?! Более никакие сети не сдерживали Цзян Чэна от дальнейших действий, заведомо вызванных из-за потери контроля от одной только ненавистной, просто непереносимой улыбки. Взгляд сам собой опустился вниз, больше не пойманный во внезапную ловушку чужих сетей. Лепестки цветка горечавки даже с большого расстояния казались безумно нежными, мягкого голубого цвета, точно цветок аккуратно сорвали, не потревожив значительно стебель. Он, казалось, даже с некой скромностью лежал в чужих широких ладонях, как будто их обладатель старался ненавязчиво скрыть их от чужих взглядов и вопросов, а вопросы, несомненно, быть должны. Ведь, как же так? Сам Первый Нефрит, еще не нашедший свою родственную душу, и вдруг принял чужой цветок? Или не чужой? Неужели соулмейт уважаемого Цзэу-цзюня по какой-то причине желает скрываться от публики? Или же дело в нечто другом? Наблюдая за тем, как какой-то адепт что-то спросил у Лань Сичэня, тем самым отвлекая того, Цзян Чэн коротко усмехнулся, прежде чем резко развернуться и снова сесть на свою лошадь. Прежде чем вновь выкинуть прочь из головы как можно дальше увиденное. Ведь проклятые цветы, и так никогда ему не принадлежащие, абсолютно не стоят его внимания. Что с того, что Первый Нефрит принял от кого-то живые горечавки, но почему-то много времени назад не принял мертвые и не просто от «кого-то»? Ну что с того, что Цзян Чэн снова увидел того, кого видеть больше никогда не желал? Правильно, ничего. Это просто происходит. Так случилось и до сих пор случается. Всего лишь стечение обстоятельств. Перед всем этим Цзян Ваньинь полностью бессилен. Ведь дорогого соулмейта, являющегося старшим братом родственной души Вэй Усяня, так или иначе, он будет видеть часто. Потому что это его так называемая судьба. — Глава Ордена Цишань Вэнь — Вэнь Жохань! Когда почтительным тоном, намного громче, чем другие Ордена, объявили пришедшего заклинателя в алом ханьфу с вышивкой солнца по краям, Цзян Чэн уже сидел на своей лошади, больше не позволяя себе и краем зрения увидеть белую фигуру. Вместо этого, не замечая, сжав до побеления в костяшках поводья лошади, заклинатель наблюдал за тем, как, выражая всем своим присутствием холодное высокомерие и уверенность в собственной огромной силе, Вэнь Жохань, явно купаясь во внимании — в большей степени, разумеется, оно исходило от адептов его же Ордена — прошелся взглядом по всем уже сидящим главам других сект. Не спеша. Словно что-то смакуя. Цзинь Гуаньшань, размахивая веером и то и дело незаметно посылая заинтересованные взгляды из-под него в сторону проходящих мимо заклинательниц, улыбнулся при обнаружении на себе внимания. Лань Цижэнь, с задумчивостью потирая бороду, послал привычный легкий кивок головы, что являлось еще одним доказательством того, что главы Орденов до этого уже виделись, и никаких приветственным поклонов более не требовалось. Переведя взгляд чуть в сторону, уже сам Цзян Чэн увидел отчего-то хмурящегося старшего брата Не Хуйсана, — Не Минцзюэ — который, в отличие от других, повел себя немного иначе, стоило ему столкнуться с глазами Вэнь Жоханя. По неизвестной причине старший заклинатель излучал странное напряжение, неясное недовольство, которое, в общем-то, вскоре стало понятным, когда глава Ордена Не, в один глоток допивая что-то в бокале, пронзил взглядом сиденье за спиной Вэнь Жоханя и прищурился. Ведь место пребывания лидера секты Вэнь находилось куда дальше мест других глав Орденов — на несколько ступеней выше остальных, точно показательно возвышаясь над всеми остальными. Да даже его младший сын Вэнь Чао, чье лицо выражало одну лишь неприязнь и высокомерие, сидел на одном уровне с отцом, пускай и немного подальше. Будто солнце пыталось перекрыть собой ничтожные по сравнению с ним облака. — Эй, Цзян Чэн! Это же дядя Цзян, смотри! — подошедший к нему Вэй Усянь, в волосах которого показательно аккуратно были уложены (и как только уместились?) сразу два цветка пиона, — один от их сестры, а откуда взялся другой сразу понятно — выглядел донельзя счастливым, очевидно, после долгожданной встречи со своей родственной душой. Похоже, вновь слишком увлекшись и буквально погрузившись во все присутствие своей половинки, заклинатель, к облегчению Цзян Чэна, ничего не заметил. Не заметил ни того, как Лань Сичэнь на целые бесконечные секунды для Цзян Чэна стал самой настоящей ловушкой, что влекла к окончательной гибели того, что внутри отчаянно хотело жить, как и не заметил того, что сам Цзян Ваньинь по-глупому позволил себя захватить. — Если бы ты отвлекся от своего Лань Ванцзи хоть ненадолго, то заметил бы, что отец пришел уже давно, — закатил в ответ глаза Цзян Чэн, на что Вэй Усянь лишь еще шире беспечно улыбнулся, осторожно поправив чуть падающий с головы цветок. — Правда? Ах, что-то я и вправду увлекся, — с наигранной задумчивостью произнес его брат, чтобы в итоге признаться от всего сердца: — Но что поделать! Это все Лань Чжань! Я точно как привязанный! О, а хочешь я расскажу тебе, как он… Не выдержав, Цзян Ваньинь практически зашипел: — Помолчи и будь готов внимательно слушать все то, что нам собираются рассказать. Ты пришел не веселиться, а показать силу и возможности нашего Ордена, Вэй Усянь. Видя, как его шиди после произнесенных слов действительно взял себя в руки и отнеся ко всему серьезно, Цзян Чэн облегченно выдохнул и сам приготовился слушать. Когда же чуть позже он начал ощущать, как его спину прожигал чужой взгляд того, кто до сих пор так и не принял невозможность высказаться, обреченное и вместе с тем гневное принятие накрыло его с головой. Лань Сичэнь не отступит. Лань Сичэнь снова и снова будет искать все разные и разные способы поговорить, пока не добьется того, что хочет. Признаться, Цзян Ваньинь даже завидует силе его невинной упертости. Стоять на своем даже спустя долгое время, посылать в никуда многочисленные письма, в упор не видеть чувств людей, зато бесконечно оправдываться с одним лишь аргументом чувств собственных — это какой же поистине невинно грязной душой надо обладать? Ах, да. Сам Цзян Чэн тоже в какой-то степени является его душой, не так ли? Чужой. Ненужной. Отвергнутой. Но все равно, черт подери, душой сильной, которая вполне себе хорошо будет существовать и без другой части самой себя. Кончики собственных пальцев незаметно и осторожно, лишь едва касаясь, начали поглаживать нежные лепестки пиона, будто желая забыться и утихомирить эмоции — это и был символ действительно реальных и крепких уз близкого по крови человека, которые никто и ничто никогда не разорвет. Потому что искренние. Потому что чистые. Потому что самые что ни на есть живые. Разве здесь стоит что-то говорить про давно отвергнутые узы погибающей горечавки? Разве стоит об этом вспоминать? Ладонь внезапно замерла будто с неверием. Кончики кольнувшей иголкой пальцев проследили один из лепестков. А затем снова. И снова. Цзян Чэн, прикрыв глаза, сделал глубокий вдох, пытаясь вернуть себе самообладание. Ведь призрак символа родственных душ на его запястье внезапно захватил сознание, на целую секунду погрузив в иллюзию принятия. То самое, которое отвергли. То несуществующее принятие, даже жалкую попытку, что осталось лишь далеко в прошлом. Но Цзян Ваньинь ведь уже давно не в прошлом, а живет настоящим. И его будущее является его собственным, а не скованно связью соулмейтов. Он свободен. Он принадлежит только лишь себе. Выдох вырвался из груди с невиданной легкостью в тот самый момент, когда пальцы вновь прошлись по мягкости лепестка пиона. Цзян Чэн опустил взгляд и на секунду представил, что держит в руках любимую им с самого детства горечавку.***
Тело было расслабленно, дыхание ровным, не сильно глубоким, а взгляд предельно сосредоточен на своей цели. Цзян Чэн сделал спокойный выдох. Пальцы крепче натянули на себя тетиву лука, прежде чем отпустить с быстрой скоростью словно пронзившую воздух стрелу. — Попался, — губы растянулись в довольной усмешке, когда, несмотря на препятствие в виде скалы, его стрела смертоносной молнией достигла некое подобие куклы с роста человека, что была полностью поглощена темной энергией. В небо вмиг был направлен очередной фиолетовый взрыв, состоящий из символа Ордена Юньмэн Цзян — а именно из лотоса, множество из которых уже можно было заметить издалека. Конечно, в небе можно было так же увидеть и символы Орденов Лань и Цзинь, а также, к удивлению, почему-то редко появляющиеся символы Цишань Вэнь, но в этот момент ему все это было не так важно. Цзян Чэн, с внутренней гордостью бросив взгляд на подтверждение того, что адепты его Ордена и сам Вэй Усянь трудились не просто так, и что они достигли многого, ловким движением вытащил из колчана на своей спине очередную стрелу и продолжил свое движение, прислушиваясь к каждому шороху или всплеску темной ци. Его шаги все время были такими же легкими, бесшумными, как и учила его матушка. Он шел один уже довольно продолжительное время, еще в начале разминувшись с Вэй Усянем, который, правда, не сразу согласился бросить своего шиди, но один простой аргумент с именем «Лань Ванцзи» все-таки отвлек его и вразумил. Так что его брат направился в противоположную сторону, конечно, все равно в своем репертуаре пообещав в скором времени найти его, на что Цзян Чэн в тот миг только закатил глаза и пробормотал что-то о том, что с приходом Вэй Усяня обязательно вернется крайне навязчивый шум. Сейчас же Цзян Ваньинь слушал только лишь тишину и звуки взрывов с неба, держа на прицеле лук, да только вот посторонние шаги довольно долгое время идущего за ним человека начали уже всерьез нервировать его, грозясь нарушить всю ту концентрацию, что он имел. — Как долго ты еще будешь идти за мной? — не оборачиваясь, с холодом спросил Цзян Чэн, в тот же момент поразив летящую на острие высокого камня цель, а за той еще одну: фиолетовый свет мгновенно озарил небо. — Тебе что, заняться нечем, Лань Сичэнь? Когда шаги остановились рядом с ним, заклинатель, прищурившись, позволил себе чуть обернуться и с абсолютным равнодушием скользнуть взглядом по стоявшему. — Прощу прощения, Ваньинь, я сделал это не специально и уж тем более не для того, чтобы отвлечь твое внимание, — мягко и как можно осторожно, с легкой улыбкой на губах, будто пытаясь приручить и одновременно успокоить дикого зверя, ответил Первый Нефрит. Он, выглядя несколько виноватым, даже в жесте капитуляции приподнял перед собой руки, словно ожидая, что заклинатель решит вдруг использовать свой лук для совершенно другой цели. Не удержавшись, Цзян Чэн хмыкнул, прежде чем, в последний раз бесцельно пробежавшись глазами по Лань Сичэню — тот уже опустил руки, слегка склонил голову, одаряя его в ответ таким же внимательным, слишком долгим взглядом — молча обернуться и продолжить свой путь. Не увидев, как Первый Нефрит слегка растерянно моргнул, словно до сих пор не привыкнув к игнорированию, Цзян Чэн вытащил из колчана за спиной очередную стрелу и отправил ее в противника, краем глаза заметив, как совсем недалеко в ту же секунду, равняясь с его собственной стрелой по скорости, пролетела другая, что поразила куклу, которую он по своей глупости еще не успел заметить. Но, конечно же, уважаемый Первый Господин Лань увидел ее раньше его! Как же может быть иначе? Раздраженно с силой сжав лук по побеления в костяшках, он ускорил шаг. — Ваньинь, стоит быть осторожнее, — быстро догнав его благодаря длинным ногам и несправедливо широким шагам, Лань Сичэнь посмел вполне спокойно сравняться с ним, идя едва ли не плечом к плечу как ни в чем ни бывало. — Они могут появляться в самых неожиданных местах и в неожиданное время. Также я заметил, что с последнего раза куклы, наполненные темной ци, словно стали обладать большим интеллектом. Я пока что не знаю, с чем это связано, но нам действительно стоит быть начеку. Несмотря на то, что это «нам» больно резануло по ушам и заставило вспыхнуть едва подавленному желанию сделать все что угодно, лишь бы говорящий замолчал и, черт подери, вообще его не трогал, Цзян Ваньинь не мог не обратить внимание на чужие слова. Ведь, как бы-то ни было, и он сам уже заметил, что с их целями что-то не так. Точнее, это было едва видно, на первых минутах ранее беспорядочно двигающиеся куклы вели себя действительно довольно предсказуемо, но вскоре те изменили свои движения и даже в какой-то степени начали преследовать будто живые. Это и являлось крайне подозрительно, ведь адептом Ордена Цишань Вэнь, да и самим Вэнь Жоханем об этом не было сказано ни слова. Могло ли это быть простой случайностью? — Ваньинь? — явно в ожидании какого ответа, или хотя бы реакции, спросил Лань Сичэнь, заглядывая ему чуть ли не в лицо. Однако, даже вновь столкнувшись со стеной равнодушного молчания, по какой-то причине он наоборот весь воодушевился и стал выглядеть куда более серьезно, и, соответственно, навязчивее. — Может быть, нам стоит какое-то время быть вместе, чтобы понять в чем дело и являются ли наши подозрения не беспочвенными? Не волнуйся, как я и говорил, я ни за что тебе мешать не стану и никакие твои заслуги себе не посмею присвоить. И по какой такой это причине уважаемый Лань Сичэнь, по молвам многих всегда спешащий на помощь абсолютно всем людям, решил прицепиться лишь к нему одному? Другие адепты его ни капельки не волнуют? Собирается ли вообще Первый Нефрит продолжить охоту, или он внезапно по неизвестной причине вдруг решил показать свой Орден не в лучшем свете со стороны навыков в стрельбе просто потому, что ему захотелось «поболтать» со старым другом? Как же так вышло, что заклинатель вдруг с такой уверенностью заявил, что и сам Цзян Чэн что-то заметил? Неужели его наконец-то увидели? Да и с чего тот вообще решил, что Цзян Ваньинь тут собирается расследовать с ним происходящее словно напарник с напарником? Раздражение накрыло Цзян Чэна с головой. «Прекрати вести себя будто ничего не замечающий ребенок, который пытается помочь всем и одновременно никому, — мысленно обратился к Первому Нефриту он, с трудом сдерживая желание сказать все это вслух, — Прекрати наконец вести себя так, словно тебе есть до меня дело!» И все же в этот момент кое-что заклинатель так и не смог удержать. Матушка бы точно гневалась на него после этого очень долгое время, как и бесконечно долгое время была бы им разочарована. — Лань Сичэнь, — внезапно пугающе холодным тоном начал он, резко остановившись. Его глаза наконец впервые за весь односторонний разговор посмотрели в точности в чужие омуты, буквально втаптывая на месте в землю своим усталым гневом. — Помолчи. С темным удовольствием, свернувшимся у груди, наблюдая за тем, как в полной растерянности взглянул на него заклинатель, которого, наверное, впервые в жизни столь бестактно и бесстрашно заткнули, и потому тот попросту даже не знал, как реагировать, Цзян Чэн прибавил шаг. Однако буквально уже через несколько шагов до него, кто с облегчением наконец избавился от ненужной ему компании, донесся знакомый голос Вэй Усяня. А также, увы, позади послышались и шаги уперто продолжавшего преследовать его человека, что, к удивлению, быстро пришел в себя, но Цзян Ваньинь предпочел не обращать на это внимание. Вместо этого заклинатель встретился глазами со стоявшими адептами, в двух из которых без труда можно было увидеть напряженно замершего Вэй Усяня, а также Лань Ванцзи, который придерживал его за плечо, точно пытаясь сдержать отчего-то. Сердце сжалось от чувства чего-то нехорошего. Как оказалось, его брат не так давно вступил в небольшую перепалку с младшим сыном Вэнь Жоханя, — Вэнь Чао — которого совершенно не устроил тот факт, что его попросили покинуть место после того, как он промахнулся несколько раз, причем один раз почти нарочно попал в живого человека. Несмотря на спокойное выражение лица, собственные руки сжались в кулаки, а тело и вовсе будто окаменело, стоило ощутить как рядом, чуть позади него, бесшумно остановилась белая фигура. Замерла точно рядом с ним, будто не видя больше никого. Прошлась обжигающе теплым ветром духовной энергии, которая отразилась вспышкой молнии разбушевавшейся матери природы на самом дне глаз. Лань Сичэнь улыбнулся, только лишь улыбнулся и окутал каждого невидимой аурой спокойствия. Но Цзян Чэн был и так чертовски спокоен. Цзян Ваньинь всего лишь едва сдержал желание резко отшатнуться от попытки своевольно одарить чувствами, вместо этого концентрируя внимание на человеке, который продолжал с самодовольным выражением лица о чем-то говорить, точно нарочно стоя выше всех на небольшой скале, окруженный адептами своего Ордена, куда явнее похожими на его прислугу. — Эй, ты! Вэй Усянь, даже не думай, что после того, что ты сделал, я оставлю все это просто так, — ухмылялся Вэнь Чао с таким видом, что всем сразу было понятно, чья же именно была вина в произошедшем. — Если ты считаешь, что «что-то сделал» выражается в том, что я попросил тебя уйти после твоего проигрыша, как и положено поступать каждому проигравшему, то ты чертовски ошибаешься, Вэнь Чао, — не успел Цзян Чэн в полной мере осознать ситуацию, как вновь заговорил Вэй Усянь, чье выражение лица далеко не было приветливым. — Все адепты твоего Ордена следовали правилам, которые, между прочим, придумал не я, так почему же это не хочешь делать ты? — Вэй Ин! — вдруг повышенным тоном произнес Лань Ванцзи. Вэнь Чао был зазнавшимся заклинателем не самого высокого уровня, каким казался самому себе и кем видел себя в глазах других. Даже по одному взгляду на него можно было понять, что он считает себя гораздо выше других, как в способностях умственных, так и в способностях физических. Однако в этот момент Вэй Усяню лучше было бы действительно промолчать. — Да как ты только!.. — начал было, некрасиво краснея лицом от гнева, Вэнь Чао, как вдруг послышался наконец и другой голос: — Второй Господин Вэнь, прошу вас попытаться сохранить спокойствие, — Лань Сичэнь, явно понявший, что, в отличие от Вэй Ина, Вэнь Чао остановить никто не сможет, сделал шаг вперед и, сложив перед собой руки, уважительно склонился в поклоне. — Я прекрасно понимаю, что ваши чувства, несомненно, задеты, однако сейчас нам всем стоит вспомнить о том, что столь важное событие для вашего Ордена и для всех присутствующих заклинателей все еще не закончилось. Также посмею дать вам совет: ваш спор можно урегулировать и позже, а не именно сейчас. Очень надеюсь на ваше благоразумие, Второй Господин Вэнь. Цзян Чэн, в несколько шагов оказавшись возле Вэй Усяня, готового действительно подорваться, сжал губы, слыша все эти отвратительно неправильные слова и видя отчего-то отвратительно неправильно склонившегося Лань Сичэня, однако, как бы-то ни было, он прекрасно понимал, что иного выхода не было. — Вэй Усянь! Возьми себя в руки! — резко зашипел Цзян Ваньинь, и, не обращая внимание на нахмурившегося Лань Ванцзи, дернул брата за ханьфу. — Цзян Чэн! Он!.. — Вэй Усянь, черт тебя дери! Как и очень хорошо понимал сам Лань Сичэнь, что же на самом деле хочет услышать Вэнь Чао. — Стало быть, Первый Нефрит Ордена Лань? — вдруг задумчиво произнес тот, как-то пронзительно долго рассматривая сначала названного, а затем и остальных присутствующих. Точно так же неожиданным был тот факт, что, хмыкнув, Вэнь Чао, развернувшись, перед своим уходом бросил странное: — Что ж, наш спор действительно можно решить позже. Сам Цзян Чэн поймет истинный смысл его последних слов лишь в будущем — и это будет слишком поздно. Ведь в настоящем уже было объявлено о том, что Орден Юньмэн Цзян оказался на первых местах по стрельбе из лука благодаря Вэй Усяню. Сам Цзян Чэн занял пятое место сразу после Цзинь Цзысюаня. И в этом самом настоящем его отец, конечно же, хвалил только лишь Вэй Усяня. Улыбался. Осторожно касался плеча. Любил. — Ваньинь. Лань Сичэнь нашел его снова перед его уходом. Цзян Чэн замер. — Что? — хлестко спросил он, не оборачиваясь лицом. — Как ты знаешь, совсем скоро наши братья объединят узы путем брака, — с теплотой доносится до него, — Юньмэн Цзян посетит Облачные Глубины в честь этого счастливого события, — Цзян Чэн позволяет себе на секунду обернуться, чтобы в тот же миг столкнуться с чужим закатным солнцем и сгореть в нем. И точно вырывая очередной лепесток из мертвой горечавки на запястье и бережно касаясь лепестка живой: — Я буду тебя ждать, Ваньинь. «Сичэнь-гэ, я буду ждать тебя».***