***
Красный цвет, который часто можно было заметить на одежде брата, всегда был одним из любимых цветов Вэй Усяня. Особенно сочетание черного и алого являлось той самой изюминкой главного адепта Юньмэн Цзян, который лишь на важных встречах надевал фиолетовое ханьфу, предпочитая в большей степени свои любимые цвета. Конечно же, Вэй Ин понимал, что, являясь частью Ордена, должен носить столь отличительный знак Ордена Юньмэн Цзян не только один раз за несколько месяцев, но Цзян Фэнмянь всегда потакал и прислушивался к своему приемному сыну, так что и эта ситуация не была исключением. Если Вэй Усянь, не причиняя никому неудобств и не нарушая чего-то запретного, желал видеть на себе иные цвета, то так тому и быть. Если Цзян Чэн еще в самом детстве не мог понять, как его отец спокойно допускал подобное, когда даже приглашенный адепт обязан быть одет в фиолетовые цвета, то это были только его проблемы. К удивлению, матушка видела это немного иначе. Кажется, она даже в какой-то степени была довольна тем, что нелюбимый мальчишка не мозолит ей глаза символом Ордена, в котором она занимала верховное место. Это, кажется, лишь сам Цзян Чэн, будучи глупейшим ребенком с тогда еще живыми надеждами и желаниями, через пелену жгучей ревности не видел ничего, кроме родного отца, позволяющему чужому ребенку больше, чем собственному. Правда, вскоре, когда темные чувства улеглись внутри под напором появившейся любви и отпущенных пустых надежд, и сам заклинатель просто не мог представить своего шисюна в чем-то, кроме красного и черного. И уже сейчас Цзян Чэн прекрасно знал, что ярко светящееся счастье и обожание в глазах его брата, который совсем по-ребячески кружился по комнате, озаряло всех присутствующих далеко не только по причине того, что на нем было одето прекраснейшее красное одеяние с вышивкой в виде золотистых переплетений на рукавах. Красный цвет. Любимый цвет Вэй Усяня. И предшественник трех самых значимых поклонов в жизни брата Цзян Ваньиня. — Вэй Усянь, сейчас же успокойся и сядь на место. Ты что, хочешь, чтобы старания нашей сестры были напрасны? — нахмурившись, заклинатель скрестил руки на груди, наблюдая за тем, как, явно витая в мыслях, его шисюн широко улыбался и то и дело разглядывал с любовью надетое на нем красное свадебное ханьфу. И ладно бы только разглядывал. Разумеется, Вэй Усянь был бы не Вэй Усянем, если бы под действием бурлящих чувств не начал бы вести себя как неконтролируемый ребенок, грозясь испортить весь чужой труд! Кружится по комнате как влюбленный мальчишка, забывая обо всех и вся, кроме своего Лань Ванцзи! Хорошо, вне всяких сомнений, влюбленным-то он и был, с этим Цзян Чэн даже спорить не собирается, вспоминая с ужасом и содроганием каждое, сказанное, будучи пьяным и не очень «мой дорогой шиди, а хочешь я поведаю тебе секрет?..». Но должны же быть какие-то пределы! Осознанность! Порой Цзян Чэну даже казалось, что это он был старше, поскольку уж очень его шисюн любил забывать о том, что является взрослым человеком, да еще и совершенствующимся, который обязан вести себя достойно даже в кругу близких. Часто даже особенно в кругу родных. Неужели чувства могут быть действительно настолько сильными, что человек даже и не почувствует никакой преграды в виде самой реальности? Неужели эта любовь к тому, с кем желаешь пройти весь жизненный путь рука об руку, и вправду настолько сильно меняет людей — иногда буквально до неузнаваемости? Потому что такое ощущение, что влюбленные превращаются в самых настоящих зрячих слепцов, которые часто не замечают ничего, кроме своих чувств. Не думают ни о чем, кроме того, благодаря чему — и кому — сердце сбивается с ритма. Не из-за долгого бега на пределе своих возможностей в пустоту неизвестного будущего с опорой надежды и веры в будущее известное. Не по причине детских страхов быть и оставаться всегда отвергнутым и не из-за сломанных мечтаний при виде родной улыбки отца, направленной не в его сторону. А просто потому что. Просто из-за чего-то. Чужое сердце может стучать как сумасшедшее всего лишь из-за кого-то. Но, если так подумать, стало быть, все-таки в этом не должно быть ничего необычного, ведь любовь является обыденной вещью среди людей. Раз кто-то не может перестать думать и говорить о другом человеке, в этом нет ничего странного. Раз их глаза меняются лишь при одном взгляде на свою бесценную цель, то это не должно удивлять. И если уж такие люди всегда желают быть рядом с одним единственным, и если они добиваются любой ценой внимания любимого и готовы пожертвовать всем ради одного, то это является абсолютно правильным. Верным. Неоспоримым. Интересно, а как же тогда должна называться та вещь, когда влюбленный в другого человек никак не может взять и забыть чужого? Неизменным? — Цзян Чэн, не будь таким грубым! — с наигранной обиженностью ответил Вэй Усянь. — как ты мог подумать, что я возьму и испорчу весь чужой труд? Тем более, когда шицзе потратила на него столько времени! Закатив глаза, Цзян Ваньинь парировал: — Ты притворяешься или и вправду забыл, что твои волосы все еще не до конца уложены? Знаешь ли, наша сестра ушла не просто так, а чтобы принести тебе, идиоту, самый красивую и удобную заколку! — не выдержав, он в один шаг оказался возле своего брата и, положив руки на его плечи, с силой заставил опуститься обратно на место. — Сядь. Вэй Усянь в ответ пробубнил что-то, несомненно, важное, но Цзян Ваньинь, встав позади того, лишь тихо шикнул на брата и молча поправил волосы, в отместку слегка дернув их на себя. — Эй, эй! Ты чего это мучаешь бедного жениха и уже практически мужа? — желая пощупать свои волосы, — мало ли, может их всех выдернули с корнем, а он и не заметил? — Вэй Ин натолкнулся лишь на другую руку, которая больно шлепнула его, не давая прикоснуться к себе же. — Вот я возьму сейчас и… — Позовешь Лань Ванцзи, чтобы он защитил бедного тебя от «злого брата»? — не моргнув и глазом, перебил Цзян Чэн, а затем усмехнулся. — Не выйдет, Вэй Усянь. Ты не увидишь Второго Господина Ланя, по крайней мере, еще несколько часов. Когда его брат издал крайне разочарованный и наполненный тоской стон, заклинатель уже полностью поправил все выбившиеся пряди, но, тем не менее, все еще продолжал стоять рядом в случае, если его шисюн будет слишком повержен после его слов. А ведь Вэй Усянь прекрасно знал все это — всего лишь вновь изображал из себя невесть что, явно желая подействовать на чужие нервы. — Мой Лань Чжань! Как же так!.. — сокрушенно выдал тот, а затем вдруг, с привычной быстротой сняв с себя маску шута, спросил с той самой хитростью, которую легко можно было расслышать в голосе: — А чего это ты, Цзян Чэн, называешь Лань Чжаня так уважительно? Обычно зовешь всегда лишь по имени в быту, а тут вдруг неожиданно Второй Господин Лань, да Второй Господин Лань, — не вставая, Вэй Усянь развернулся прямо к стоявшему и закончил задумчиво: — Что же это такое происходит с моим дорогим братом? Что с ним случилось? Ах, неужели мой шиди наконец-то полюбил Лань Чжаня как часть семьи, но стесняется при мне признать это? Не волнуйся, Цзян Чэн, я уверен, никто не будет против, если ты пожелаешь звать Лань Чжаня как А-Чжань! Чувствуя, как его веко дернулось, Цзян Ваньинь, слегка забывшись, уже поднял руку, готовый отвесить шисюну легкий подзатыльник, как услышал другой голос: — А-Сянь, пожалуйста, перестань смущать А-Чэна, — Цзян Яньли принесла с собой запах родных лотосов с утренней росой на лепестках и одарила ласковой улыбкой каждого из своих младших братьев. — Я так и знал, что Цзян Чэн смущается! — радостно, будто выиграв у кого-то в пари, воскликнул Вэй Усянь, и с абсолютным послушанием еще ровнее уселся на месте, стоило девушке только подойди к нему сзади и с нежностью маленькой ладошкой прикоснуться к прядям волос. — Сестра! — Цзян Чэн ни за что не смутился, а, наоборот, разозлился благодаря всегда болтливому языку брата, но Цзян Яньли, разумеется, поняла это иначе и потому тепло рассмеялась, со все той же аккуратностью проходя гребнем между чужими волосами. Ее улыбка никак не сходила с лица, а взгляд, полный любви и счастья за младшего брата, то и дело скользил по вновь разговорившемуся Вэй Усяню, одаряя всей нежностью и заботой. — Как тебе эта заколка, А-Сянь? — спросила девушка, начиная собирать чужие волосы в сложную свадебную прическу. — Уверена, мой Сянь-Сянь будет самым-самым красивым. — Ничто не сравниться с красотой шицзе! — уверенно воскликнул заклинатель, буквально тая под ласковыми прикосновениями. И все же его голос вскоре приобрел хитрые нотки: — Разве что, мой Лань Чжань, или, быть может… Цзян Яньли тепло рассмеялась и так же хитро, заинтересованно протянула: — Или?.. Развернувшись, Вэй Усянь выпалил: — Конечно же, Цзян Чэн! — широко улыбнулся тот. — Несмотря на свою вечную хмурость, красота нашего брата в силах затмить само солнце! Посоревноваться с самыми прекрасными мужчинами за звание! А-Чэн, не переживай, пускай ты и занимаешь не главные места в списке красивейших заклинателей, уверен, как только мир увидит твою улыбку, ты сразу же окажешься в нем первым! Цзян Ваньинь не знал, как нашел в себе силы, чтобы не треснуть брата-идиота за больно лисью ухмылку и шкодливый взгляд. Чувство всепоглощающей любви поглотило его так резко, что в груди стало тяжело и начало теплеть, но жар этот был совсем не болезненный, а насквозь пропитанный дорогими сердцу улыбками и объятиями. Проснувшийся было шторм ярких молний утих, уступив место летнему ласковому ветру и белоснежным облакам. — Вэй Усянь, — нежная улыбка коснулась его губ и заплясала лучами на самой поверхности посветлевших глаз, — какой же ты балбес.***
Несмотря на то, что Орден Лань был известен своей сдержанностью и порой даже безэмоциональностью, на лицах некоторых адептах, которые встречались им на пути, можно было увидеть почтение и восторг при виде пары в красном одеянии, расшитом яркими золотыми линиями. Правда, в отличие от заклинателей Юньмэн Цзян, что провожали своего главного адепта с объятиями и едва ли не со слезами, ланьцы все же были куда более сдержанны в этом плане. Да и воспитание играло здесь большую роль, как и глубокое уважение ко Второму Нефриту и ко всей, без сомнения, важной церемонии. Разумеется, Вэй Усянь был и оставался Вэй Усянем, несмотря на то, что совсем скоро войдет в ветвь Лань, потому что Цзян Чэн просто чувствовал, что его брат едва сдерживает свои эмоции — а они явно просто бурлили в нем. Так что, пускай даже лицо его шисюна скрывала красная вуаль, наблюдая за братом издалека, заклинатель мысленно молился, чтобы Вэй Усянь не сорвался из-за переполняющих чувств, и чтобы идущий рядом Лань Ванцзи не оказался его целью, хотя, конечно же, его молитвы еще заранее были бесполезны. Как здесь возможно устоять, как возможно сдерживать свою любовь и счастье, когда две родственные души совсем скоро сделают три поклона? Признаться, Цзян Чэн не до конца понимал своего брата — любопытно, как же можно настолько любить человека близкого не по крови? Как же должны быть столь сильно гармоничны чувства соулмейтов, что они понимают друг друга с полуслова, в случае же с Лань Ванцзи и вовсе с одного взгляда? Ведь Цзян Ваньинь даже не сомневался, что, даже если бы его шисюн, в конце концов, не выдержал всей этой уважительной тишины, чужих взглядов, а также простого прикосновения руки, Второй Нефрит в лице его уже практически мужа, что и держал его ладонь, без слов бы мягко остановил его. И Вэй Усянь бы все понял. Услышал. Послушался. И тут же взял бы себя в руки, чувствуя незримую поддержку и понимание. И все это произошло бы не только потому, что их нити плотно переплетены в одно целое, в один цвет, одну душу, и что на запястьях обоих их бесценная тайна на двоих живет и переливается двумя яркими цветами символа цветов. Просто так получается, что со временем их пути пересеклись, словно незнакомцы встретились друг с другом, ощущая невыносимую тягу общения, желание узнать и потребность быть рядом. Вэй Усянь говорил, что влюбился с первого взгляда, вот только куда сильнее его чувства вспыхнули лишь спустя время, когда он начал узнавать что-то новое о своем соулмейте. Говорить с ним. Видеться. Слушать и слышать. Вэй Усянь и Лань Ванцзи и не пытались окунуться в омут с головой в тот самый значимый день в прямиком только-только образовавшуюся связь, будто желая восполнить все те годы ожидания встречи и надежды на обретение одного целого. Отнюдь нет. Разве можно искренне любить человека, когда ты еще совершенно ничего о нем не знаешь? Разве это правильно — требовать от другого мгновенных чувств даже с той самой священной связью? Ведь она лишь является так называемым толчком, направлением, к которому человек должен следовать и путем, ведущим к полному обретению самого себя. И так уж стало быть единственным верным, что никто и в мыслях не посмеет сворачивать с этой дороги в ту сторону, где запросто можно потеряться без своего самого главного ориентира. Вот только путь, к которому Цзян Чэн так стремился и по глупости спешил, оказался для него закрытым еще с самого начала. Но Цзян Чэн не потерялся. Цзян Чэну просто не дали и шанса найти. — Они выглядят очень счастливыми, не так ли? В глазах Цзян Ваньиня больше не было и намека на приближающиеся грозовые тучи, а только спокойствие на грани равнодушия, потому что в его голове больше не было места для собственных чувств. Желаний и надежд, которые остались далеко в прошлом. Счастье брата и сестры — вот это и был его единственный ориентир. — Лань Сичэнь, — вместо ответа начинает он, наблюдая за тем, как Вэй Усянь и Лань Ванцзи направляются прямиком туда, где вот-вот сделают самые значимые три поклона — сначала они преклоняют колени в одиночку, а затем встретятся с новой семьей. И все это время взгляд Цзян Чэна даже на секунду не падает на того, кто подошел к нему и продолжал все это время мягко смотреть, все так же слепо ожидая, без сомнения, теплой беседы между старыми знакомыми, — посмею спросить, разве ты встретил уже всех пришедших гостей, чтобы столь спокойно тратить свое время лишь на одного человека? Кажется, время все-таки сыграло свою роль, поскольку на холодную колкость и все то же не совсем уважительное поведение, которые скрывало фальшивое любопытство, заклинатель никак не отреагировал, продолжая источать безграничное спокойствие и теплоту. — Ваньинь точно так же является важным гостем Ордена Гусу Лань, — мягко произнес Лань Сичэнь, продолжая не отрывать от него глаз, но, тем не менее, никак не высказывая недовольство тем, что Первого Нефрита не удостоили даже взглядом, явно нарочно игнорируя. — Я же, осмелюсь признаться, считаю тебя не только таковым. Губы Цзян Чэна коснулась усмешка. Наконец повернувшись лицом к стоящему, он встретился взглядом с обманчиво теплым закатом в чужих глазах, ведь он поистине желал обжечь, точно инстинктивно опасаясь быть спрятанным за темными грозовыми тучами. — Все верно, ведь совсем скоро мой брат станет частью семьи Лань, а я его родственник, — он коротко кивнул, прекрасно понимая, что Лань Сичэнь хотел сказать нечто иное, да вот только тот не посмеет напрямую признаться в чем-то, за что получит куда более сильную стену равнодушия. Все же сейчас Цзян Ваньинь, не желая портить столь важный день Вэй Усяню, в какой-то степени ослабил защиту, позволяя общение на уровне знакомого, кто не в таком далеком будущем, увы и ах, в какой-то степени тоже будет связан с семьей родственной души своего шисюна. Игнорирование точно бы ни к чему хорошему не привело, ведь Лань Сичэнь вполне мог отреагировать на это куда более сильным желанием «пообщаться», несмотря на то, что они были на глазах у всех. А Цзян Чэн ни за что не хочет никаких лишних вопросов. — А теперь прошу прощения, но мне пора. Более не желая ничего слушать и говорить, заклинатель, увидев спину недалеко идущей впереди него сестры, собрался уже было подойди к ней, как вдруг встретился взглядом со своей матерью. Юй Цзыюань шла, как всегда привлекая к себе внимание не только своим статусом Хозяйки Пристани Лотоса и известной Пурпурной Паучихи, но и исходящей от нее внутренней силой и уверенностью. И все-таки Цзян Чэн единственный видел, что его матушка явно пыталась не показывать свои истинные эмоции насчет всего происходящего — на ее лице была холодная маска, и только потемневшие глаза ее полыхали на самом дне пожаром безграничного нежелания находиться в Облачных Глубинах, высказывать ненавистные глубоко внутри пожелания двум влюбленным родственных душам, а также видеть счастье мальчишки, когда ее собственный сын все еще оставался позади. Всегда позади, а теперь еще в одном отношении. Но она просто напросто не могла не находиться здесь, чтобы не навлечь на себя чужие вопросы и подозрения. Да, пускай и в Пристани Лотоса многие знали про отношение женщины к Вэй Усяню, но явно высказывать свои чувства в день столь важной церемонии и в окружении множества людей она бы не стала. Тем более, когда такие важные Ордена, как Юньмэн Цзян и Гусу Лань, объединяют свои узы еще крепче. — А-Чэн, — подойдя, женщина смерила его внимательным взглядом, словно пытаясь что-то понять лишь по одному легкому приветственному поклону своего сына. Лишь спустя пару секунд она наконец обратила внимание на другого стоявшего рядом человека, и, судя по едва заметному изгибу ее губ, она явно не совсем ожидала увидеть старшего сына Цинхэн-цзюня, который смотрел на наследника Ордена Цзян так, будто находился в близких с ним отношениях. Но Юй Цзыюань прекрасно знала, что это было не совсем так, даже исходя из того, что Первый Нефрит тоже был наследником, и, соответственно, должен пытаться налаживать отношения. Все равно в ее сердце прокралось подозрение, стоило заметить то, насколько неумело ее ребенок хотел скрыть нежелание находиться в компании этого человека, который, напротив, был странно воодушевлен этим. Будто его что-то тянуло к заклинателю в фиолетовом ханьфу. Как будто тот чего-то долго ждал и все равно имел безграничное терпение в этом ожидании. Словно ему что-то было нужно, просто необходимо от Цзян Ваньиня. — Госпожа Юй, Сичэнь рад приветствовать вас в Облачных Глубинах, — когда Лань Сичэнь, одаряя привычной теплой и доброжелательной улыбкой, сделал уважительный поклон, только в этот момент Цзян Чэн вспомнил, что, несмотря на прощание, Первый Нефрит продолжал стоять и буквально светиться будто солнце. Навязчивое и такое яркое, что больше всего хочется спрятаться от него как можно дальше. — Надеюсь, ваш путь сюда был легок и спокоен. «Даже не думай, что на мою матушку подействуют твои слова так, как ты этого хочешь, — пронеслось в голове заклинателя с твердой уверенностью, потому что читать Лань Сичэня с каждым разом отчего-то становилось все проще, несмотря на то, Цзян Ваньинь, конечно же, ни за что бы не смог понять это из-за односторонней связи». Пускай и эта доброжелательность действительно была искренней, Цзян Чэн все равно заметил, что за словами заклинателя кроется надежда на изменения. Ведь как тут упустить возможность сблизиться с человеком, который дорог его отвергнутой родственной душе? Прекрасный шанс и для того, чтобы увидеть своими глазами столь редко показывающего истинного себя Цзян Ваньиня. И все же Лань Сичэню стоило лучше обратить внимание на то, что не просто так многие люди сравнивали характер наследника Ордена Юньмэн Цзян с характером Пурпурной Паучихой — его родной матерью. И они, разумеется, не ошибались. — Весьма, — женщина, вернув легкий поклон, едва заметно прищурилась, смерив заклинателя в белоснежном ханьфу отнюдь не таким доброжелательным взглядом с желанием продолжить светские беседы, на что так надеялся Первый Нефрит. — Матушка, — сделав шаг вперед, тем самым с облегчением уходя прочь от исходящего жара чужих духовных сил, Цзян Чэн спросил: — Где отец? Глаза женщины мгновенно потемнели. — Разумеется, на встрече с главой Ордена Лань, спешит оказать поздравления. Где же ему еще быть? — ее губы коснулась усмешка. Юй Цзыюань вдруг взглянула на своего сына, точно читая его по одному лишь взгляду, где даже на самом дне она все равно смогла увидеть те самые холодные искры усталости. Цзян Чэн же тут же увидел в ее глазах странный блеск, который он знал наизусть, ведь он являлся не самым хорошим предвестником. Порой его мать была слишком проницательна, и поэтому в этот миг он больше всего надеялся на то, что ее проницательность не уйдет за грань понимания того, что общество с Лань Сичэнем приносит ему ярость и раздражение. Его рот открылся, желая что-то произнести, но женщина, не дав ему и шанса, вновь перевела взгляд на Первого Нефрита. — Первый Господин Лань, есть какая-то особая причина в том, что вы решили отвлечься от дел из-за столь важной церемонии? Стало быть, ваше присутствие больше нигде не требуется? В таком случае, вы проделали похвальную работу. Уверена, ваш брат и уважаемый Лань Цижэнь гордятся вами, — замаскированное и кусачее острыми иголками подозрение Юй Цзыюань прячет за легкой похвалой без намека на искренность в голосе. Поджав губы, Цзян Чэн, не оборачиваясь, ощутил спиной как в явном смущении на секунду замер названный, прежде чем, так ничего и не расслышав в чужом голосе, мягко ответить, улыбаясь одними глазами: — Госпожа Юй, мои труды здесь совсем малы, ведь большую часть работы проделали именно люди моего Ордена, а также, без сомнения, бесценную помощь оказал и Юньмэн Цзян. И потому Сичэнь вновь благодарит вас за ваши слова и поддержку, — позволив себе обернуться, Цзян Ваньинь увидел в чужих омутах безграничную благодарность, но все же на какое-то мгновение ему привиделось нечто необычное: будто мутная усталость коснулась лица Лань Сичэня, собралась тяжелым, давящим клубком в уголках его глаз и опалила тьмой радужку. — Рада слышать, что наши старания столь высоко оценили, — ответила Юй Цзыюань уже с более настоящей гордостью за людей своих земель. — Несомненно, общие усилия главенствующих Орденов приносят огромные плоды. Весьма чудесно, что узы Гусу Лань и Юньмэн Цзян становятся еще крепче. Моргнув, точно стараясь снять с себя странное наваждение, уже через несколько секунд Цзян Чэн, придя в себя, натолкнулся лишь на ответный теплый взгляд, в котором крохотными невинными искрами играло легкое любопытство и воодушевленно поднималась на самую поверхность надежда благодаря появившемуся вниманию. Но внимание это исчезло тут же, стоило осознать, к кому именно оно было направлено. — Матушка, — обернулся он, — думаю, нам пора идти, ведь сестра уже наверняка ищет нас. Нам не стоит опаздывать. Когда Юй Цзыюань искривила губы в усмешке, словно желая с ним поспорить, Цзян Чэн услышал лишь короткое: — И вправду не стоит. А-Чэн, идем, — не прощаясь с другим, ведь с Лань Сичэнем они оба все равно вновь увидятся за пиршеством, позвала женщина и, не дожидаясь, направилась вперед. С плеч мгновенно упал невидимый тяжелый груз, а дышать стало куда свободнее. — Ваньинь, — послышалось за спиной. И лишь чужой взгляд цвета уходящего солнца все продолжал вдавливать его в землю неизменной надеждой.***
Вэй Усянь был по-настоящему счастлив — не переставал широко улыбаться, глядел глубокими теплыми глазами на Лань Ванцзи, который с не менее яркими чувствами, что могли теперь понять многие, одаривал взглядом свою родственную душу. Слушал каждое слово. Смотрел. И не мог оторвать глаз. В голове Цзян Чэна до сих пор стоял будто только что произошедший момент, где двое преклонивших колени Небу и Земле, родственникам и наконец друг другу по праву теперь становятся мужьями. Самыми близкими. Друг другом еще сильнее любимыми. К счастью и его внутреннему облегчению, даже матушка коротко поздравила Вэй Усяня и Лань Ванцзи, что не могла не сделать из-за давних традиций и под вниманием многих взглядов. И все же Цзян Ваньинь, никогда не посмевший подумать, что женщина вдруг отпустила все обиды и неприязнь на грани ненависти, все равно заметил, как во время пожеланий усилилась хватка рук на ее чаше, а уголки губ, спрятанные в последствие за этой чашей, когда она приблизила ее к своим устам, искривились. В отрицании. Непринятии. В гневном вопрошании того, почему на месте ее сына находится кто-то абсолютно чужой. Не было сомнений в том, что его отец предпочтет не обратить на это внимание, ведь, конечно же, он точно так же слишком хорошо знал свою жену, чтобы не увидеть в ее частом молчании безграничную неприязнь. Ведь Цзян Фэнмянь лишь продолжал молча улыбаться и с родительской любовью смотреть на приемного сына, пока от его жены исходил лишь холод. Сестра же молча плакала: ее глаза блестели от слез и всепоглощающей радости за младшего брата, и в какой-то момент Цзян Чэну даже пришлось ее успокаивать: он протянул ей заранее взятый платок, зная, что Цзян Яньли в любом случае не сможет сдержать эмоции, и в поддержке накрыл своей ладонью ее небольшую ладошку. Кажется, в этот момент ее глаза наполнились еще большими слезами. Поздравления родственным душам продолжали сыпаться еще долгое время — даже обычно спокойно держащийся Лань Цижэнь улыбался уголками губ. Вспоминая обо всем этом, в груди Цзян Чэна не переставало клубиться тепло, и даже высокие раскидистые деревья и острые концы гор, напротив, вызывали приятное умиротворение вместо легкого смятения из-за непохожести на родной дом. Несмотря на то, что с Облачными Глубинами теперь и навсегда его будет связывать воспоминание об одном человеке, это место всегда казалось ему прекрасным. Стоит сказать, что да, действительно, Облачные Глубины кардинально отличалось от Пристани Лотоса не только местностью, но и гулящей здесь низкой температурой, и Цзян Ваньинь, как привыкший к жаре земель Юньмэна, довольно часто ощущал холод. Увы, даже тот факт, что он провел здесь много времени благодаря учебе, не совсем помог ему привыкнуть к здешней температуре. Прогуливаясь в одиночестве после небольшой тренировки, Цзян Чэн то и дело окидывал взглядом Облачные Глубины, словно видя их впервые. Завтра утром они — сестра и он сам, потому что отец и матушка вернулись обратно раньше их из-за дел — наконец вернутся в Пристань Лотоса после нескольких дней нахождения в землях Гусу, правда, за одним исключением того, что Вэй Усянь по праву останется здесь теперь уже как часть семьи Лань. И все же его брат клятвенно пообещал как можно скорее вернуться в родной дом вместе со своим мужем — в этом плане вообще возникало много вопросов, ведь Вэй Ин не мог считаться девушкой, которая бы по давним традициям перешла бы жить в семью своего мужа. И Лань Ванцзи, и Вэй Усянь считались равными, так что их свадьба могла проходить как в Гусу, так и в Юньмэне, точно так же, как его шисюн мог жить где угодно. Его брат выбрал Гусу, по крайней мере, не на все время. И все же из-за этого понимания изнутри его начала съедать темная тоска и не менее кусачая острыми зубами животного ревностная обида. Цзян Чэн прекрасно понимал, что это глупо, но не мог ничего поделать с тем, что привязался к своему шисюну как привязывался только к самым близким: когда они решались оставить его, в случае же с Вэй Усянем не по пустой причине, внутри него начинал просыпаться требующий к себе внимания ребенок, которого с трудом удавалось подавить. И все-таки когда-нибудь нужно научиться отпускать, верно? Поджав губы, Цзян Чэн и сам не заметил, как, погрузившись в мысли, сошел с привычного пути, пробравшись куда-то в глубь деревьев. Приподняв брови, он уже собирался развернуться и вернуться обратно, но звук журчащей воды привлек его внимание. Стало быть, недалеко точно находились известные холодные источники, о которых так часто рассказывал его брат, слава Небесам, после заслуженных подзатыльников более не посмевший поднять тему насчет того, что именно он почувствовал, когда увидел там обнаженного Лань Ванцзи. Эта территория не совсем была под запретом, и все же простому гостю, увы и ах, по велению судьбы ставшему ближе к Ордену Лань, здесь находиться без ведома кого-либо было бы нежелательно. Конечно, Цзян Ваньиня за это бы никто не наказал, однако правила для чего-то в Облачных Глубинах существуют, верно? Ведь, мало ли, на кого он там может наткнуться? Усмехнувшись, Цзян Чэн направился в противоположную сторону от предполагаемых источников и шел до тех пор, пока его взгляд не пал на нечто необычное. Протоптанная кем-то дорожка, ответвляющаяся от основной, на секунду пробудила в нем легкое любопытство, и потому заклинатель сам не заметил, как свернул на нее, продвигаясь все дальше куда-то вглубь. Интересно, а место, куда он направляется, является запретным? С Ланей станется окружить запретами даже поляну, на которой вдруг стали жить животные. Уже через несколько шагов его любопытство исчезло, словно его и не было, уступив место удивлению. Небольшой водоем, ровно окруженный явно кем-то заботливо выложенными точно по территории камнями, заставил тут же остановиться и приподнять брови. Сразу же бросилось в глаза знакомо илистое дно, видимое сквозь воду, а также исчезнувшая протоптанная дорога, которая, очевидно, закончилась именно здесь. Подойдя ближе, Цзян Чэн склонился и опустил кончики пальцев в воду. Холодная. В ней точно вряд ли может жить и расти живое. Но почему у него такое явное чувство, что кто-то пытался здесь что-то вырастить? Нахмурившись, заклинатель разогнулся и, бросив последний взгляд на водоем, развернулся и направился обратно, пока не вернулся на обычную широкую дорогу. Изнутри почему-то вырвался странный облегченный вдох, словно то место давило на его плечи своей пустотой бесконечных попыток неизвестного, а это чувство ему абсолютно не нравилось. Машинально одернув ханьфу, Цзян Чэн выпрямился и вернул себе самообладание. Пора бы ему возвращаться, ведь сестра, должно быть, уже заждалась его. Про Вэй Усяня точно не стоит упоминать, ведь тот целиком и полностью сконцентрирован на Лань Ванцзи и поздравлениях от других Орденов, которые одаривают Орден Лань различными подарками. Так что вряд ли его шисюн сейчас ждет его, хотя вполне может изменить своим планам, чтобы только «увидеть своего любимого шиди»… — Ах, прошу прощения, — при звучании знакомого голоса с нотками искреннего сожаления Цзян Чэн, только-только отвернувшийся от тропы, ведущей в сторону источников, вновь замер от неожиданности. — Должно быть, ты направлялся в холодные источники? Не стоит уходить, Ваньинь, там уже никого нет, так что тебе никто не помешает. «За что, черт возьми, ты сейчас извиняешься и с чего вообще пришел к такому выводу? — пронеслось тут же в его голове с моментально вспыхнувшим раздражением». Медленно и с явной неохотой обернувшись лицом к стоявшему позади него, Цзян Чэн тут же ощутил пронзившую все его тело вспышку молнии, стоило вгляду упасть на фигуру в белом ханьфу. Лань Сичэнь, стоявший в окружении низко склонившихся ветвей деревьев, мягко и извиняюще едва заметно улыбался — его рука осторожно и привычным движением поправила слегка неровно свисающий с пояса меч, будто его не так давно туда прикрепили. Подувший прохладный ветер, заставивший своей силой всколыхнуться веткам и зашуршать листьям, позволил лучам солнца опуститься еще ниже, прогоняя павшие на чужие широкие плечи тени. Солнце заставило его случайно обратить внимание на словно блестящие на ярком свету тяжелые черные волосы, с чьих длинных кончиков то и дело падали на землю крохотные капельки воды, на своем пути иногда оставляя на белом одеянии серые следы. Это было очевидно с самого начала, что холодные источники, несомненно, посещает главная ветвь Ордена Лань. Но почему же он должен был проходить здесь именно в тот момент, когда их посещает Лань Сичэнь? Какова судьба, что неизменно желает соединить разорванные узы тех, кто, в конце концов, отверг друг друга? — Мне абсолютно нет до них дела, — спокойно отвечает Цзян Чэн. — Я всего лишь проходил мимо, но ты меня остановил. Ты что-то хотел, Лань Сичэнь? Улыбка Лань Сичэня немного дрогнула, точно он в очередной раз опечалился, что натолкнулся на фальшивую чужую маску, но тем не менее он ответил, сделав осторожный шаг вперед, выходя на свет: — Ваньинь, — солнце будто потянулось за ним, оседая на плечах, — ты ведь завтра вновь покидаешь Облачные Глубины? — Зачем ты спрашиваешь, если и так знаешь ответ? — глаза Цзян Чэна предупреждающе потемнели, покрыв радужку темными грозовыми тучами. — И какое тебе до этого дело, позволь спросить? Так жаждешь проводить в путь уважаемого гостя? Лань Сичэнь мгновенно ответил отрицательно, сделав стремительный шаг вперед: — Ты не просто гость для меня. Не чужой человек, — явно вспомнив их редкий разговор, произнес заклинатель, и сила его искренности в голосе практически вдавила в землю своей жалкой верой. — И, клянусь, я буду повторять это столько раз, сколько потребуется для того, чтобы ты в это поверил. Я никогда не посмею лгать тебе, Ваньинь. Перед глазами пролетела алая вспышка злости, и вся та, как оказалось, до боли глупая уверенность, большими усилиями собранная буквально по осколкам за целый год принятия, в один момент превратилась в хрупкое ничто. Окончательно лишившись расстояния между ними, Цзян Чэн, чья пелена яростных и смертоносных молний в глазах откинула на второй план холодное спокойствие, потеряв контроль, сделал то, что сделать хотел уже очень давно. Резко взяв Лань Сичэня за грудки, он, встряхнув его и притянув ближе к себе, прошипел прямо в чужое лицо, чуть склонившееся над его собственным из-за небольшой разницы в росте: — Лучше бы ты почаще повторял это самому себе, пока не поверишь в собственные слова, — смотря прямо в распахнутые глаза заклинателя и продолжая крепкой хваткой держать его за ханьфу, он все продолжал и продолжал, понимая, что ненароком выпустил изнутри то, что хотелось сказать другому еще много времени назад: — Я был для тебя никем еще с самого начала и буду оставаться таковым впредь и навсегда. Тебе следует выкинуть из головы всю эту бредовую веру в то, что мы можем быть близкими друзьями. Я не желаю этого и говорю тебе это прямо в лицо, Лань Сичэнь, ведь, похоже, до тебя иначе не доходит. Оставь свои ненужные письма. Оставь меня в покое. Как мне еще нужно донести до тебя это, чтобы ты наконец понял? Наше общение может быть лишь на уровне наследников двух Орденов, слышишь меня? Никак иначе. И даже после всего произнесенного — он просто не мог в это поверить — Лань Сичэнь, чьи глаза полыхали светом невообразимого сожаления и болью, вид которой почти вырвал изнутри громкий смех, все так же, точно так же стоял на своем: — Прости меня, Ваньинь, — чужие слова заставляют завыть чему-то внутри воем бесконечной усталости и непонимания, — но я не могу отказаться от своих слов. Я не могу отказаться от тебя. Я не силах отпустить, даже если люблю другого. Ощущая, как духовная энергия, следуя эмоциям хозяина, всколыхнулась в нем опасным зверем, Цзян Чэн, чья светлая ци вырвалась наружу, не заметил, как из-за нее чужие пряди все еще влажных волос поднялись вверх под действием ветряной силы. И одна из этих прядей плавно опустилась прямо на его руку, тяжелой волной оплетая запястье, словно с щелчком надевая первые оковы. Запах холодных вод Облачных Глубин и горечь цветов горечавки мгновенно осели внутри, стоило сделать лишь один вдох. Только лишь один вдох — и в запястье словно вонзаются сотни иголок, безжалостно протыкающие последние живые лепестки. В тут же секунду собственный холод пробирает Цзян Чэна до самых костей. Он так резко отпускает руки и отшатывается назад, прижимая к себе заболевшую руку, что сердце в ушах начинает бить своим сумасшедшим стуком, практически перебивая боль разорванных лепестков. Сердце стучит не из-за чего-то. Сердце стучит из-за кого-то. Как удивительно, что любовь тут ни причем. — Проклятье, — голос надрывается, голос жалко дрожит в гневной усталости, а в глазах штормовой ливень бьет в самый эпицентр чувств. — Лань Сичэнь, что же ты за проклятие? Почему я не могу избавиться от тебя? И уходящее солнце в чужих глазах меркнет.***
Цзян Чэн не знает, почему ноги вновь привели его к неизвестной протоптанной кем-то тропе, прямиком к тем самым заботливо выложенным камням и к холодной воде водоема. Он знал, что это было глупо — пытаться понять то, что не было его делом — и все же вот он снова здесь, опустился на колени и бесцельно водит кончиками пальцев по водной глади, сбивая плывущие на самой поверхности листья. Матушка назвала бы его дураком, который сам не знает, что делает и желает ли вообще что-то понять. Но и матушка иногда могла быть не права, верно? — Цзян Ваньинь, — голос Лань Ванцзи является для него полной неожиданностью, да вот только объяснять свое нахождение здесь не хочется. Поэтому Цзян Чэн лишь медленно оборачивается и равнодушно скользит взглядом по стоявшему рядом с ним, прежде чем вновь вернуться к своему бесцельному делу. Хах. Пальцы даже начинают сводить холодом. И вправду похоже на место, где ничто не может быть живым. — Ты что-то хочешь сказать напоследок, Лань Ванцзи? — решив, что с него достаточно, заклинатель все-таки поднимается с колен и отряхивает с них прицепившиеся травинки. — Я уже собрался уходить. Чужой взгляд цвета яркого рассвета при виде него покрывается ледяной коркой, но когда Лань Ванцзи опускает его вниз и находит собственное отражение в воде, в нем пролетает быстрая вспышка воспоминаний. — Это место, — говорит он медленно, — не для чужих людей. «Что в нем такого, черт возьми? — хочет спросить он требовательно, но лишь поджимает губы и хмурится». — Прошу прощения, но что-то я не видел в ваших правилах какого-либо запрета и не слышал ни от кого, что сюда нельзя приходить. А я прочел все ваши правила, Лань Ванцзи, — Цзян Ваньинь действительно старается держать эмоции под контролем, но в случае с семьей Лань, кажется, теперь это будет практически невозможно. — Ты не понимаешь, — чужие глаза вновь смотрят лишь на него, и вновь он не может в них увидеть ни единой эмоции. Как Вэй Усяню вообще удается читать своего мужа? У него это получается слишком редко, чтобы помнить. — Да? Ну тогда я буду очень благодарен, если Второй Господин Лань объяснит мне. В следующий раз я хотя бы буду знать, что нарушаю и почему меня вдруг посчитали за чужого. — Этот водоем, — кажется, непоколебимого Второго Нефрита что-то сильно задевает в его словах, судя по тому, как потяжелел его голос. И все же Цзян Чэн не ожидает то, что услышит: — принадлежит брату. Осознание накрывает его всепоглощающей волной. — Здесь, — Цзян Чэн слышит себя будто со стороны, — что-то росло? Лань Ванцзи смеряет его внимательным взглядом, словно мысленно взвешивая то, что можно сказать, а что нельзя. — Нет, — отвечают ему, — но сюнчжан пытался вырастить это с самого детства. Пытается для сих пор. Условия в Облачных Глубинах слишком неподходящие для этого растения. В ногах внезапно оседает тяжесть в тот же самый миг, когда руки сжимаются в кулаки. — Лань Ванцзи, — глубокий вдох, — скажи мне, что это? Если ты скажешь, клянусь, я больше не посмею сюда придти, как ты это и хочешь. И Лань Ванцзи говорит: — Лотос, — не отрывая глаз, где на самой поверхности горели воспоминания всех неудачных и бесконечных попыток человека, который пытался пойти против самой природы ради того, чтобы хотя бы одна попытка стала удачной. — Как глупо, — вырывается из него тихим шепотом с усмешкой. — Лотосы не могут находиться в том месте, которое их отвергает. Такова природа. Лань Сичэнь всегда был и будет родственной душой Цзян Чэна, даже если оба уже отвергли друг друга. Такова судьба.***