***
— Что значит «Облачные Глубины сожгли»? — собственный голос звучал хрипло, а пальцы с силой впились в чашу. — Отец… Первая панически забившаяся мысль «Вэй Усянь» практически тут же заставила подскочить, но тяжелый взгляд матери, сидящей напротив, вдавил его обратно в место — челюсть свело от того, как сильно он сжал ее, с трудом сдерживая свой порыв поспорить с той, кто никогда не позволяла ему пойти против ее слов. Конечно же, женщина понимала своего сына лучше всех, поэтому произнесла: — Не вздумай совершать необдуманные поступки, А-Чэн, — Юй Цзыюань как всегда держала себя абсолютно спокойно, не позволяя ни единой лишней эмоции показаться на своем лице. — И не забывай вести себя как наследник Ордена даже в ситуациях, где над тобой берут вверх чувства. — Но матушка… — в груди сдавило, и эти самые чувства все равно пытались подавить разум, не позволяя видеть самое главное, за что следовало бы зацепиться — в глазах Цзян Фэнмяня абсолютно не было никакой тревоги или печали, а лишь брови его были сведены к переносице, что говорило о том, что ситуация была не самой плохой. И все же Цзян Ваньинь словно этого и не замечал, в отличие от до этого молчащей Цзян Яньли, которая взяла себя в руки и вспомнила о самом главном. — Отец, — ее голос лишь единожды едва заметно дрогнул, — нашему Ордену удалось помочь отбить атаку Цишань Вэнь, ведь так? А-Сянь и А-Чжань в порядке? Цзян Яньли, одаренная проницательностью своей матери, уже знала, что ничего страшного не произошло, и все же она не могла не задать тревожащий ее сердце вопрос. И так уж вышло, что в этот момент для Цзян Чэна она казалась той самой ниточкой, ведущей в реальность, за которую следовало цепляться, чтобы не потеряться среди подавляющего страха за брата и возрастающей ярости в сторону людей с вышивкой в виде солнца на ханьфу. А гнев его поглощал все здравые мысли, грозясь взять контроль над его телом, ведь совсем недавно он был готов слепо подорваться с места, взять с собой недавно остро заточенный Санду и направиться в земли Гусу — за братом, за местью. И ему абсолютно не важно, что даже полет на мече займет, в лучшем случае, без остановок два дня. Главное добраться до Вэй Усяня и воочию убедиться в том, что с ним — и его Лань Ванцзи — все в порядке. Главное увидеть то, что посмели натворить грязные вэньские псы, и сделать все что угодно ради того, чтобы показать, что случается с теми, кто решается разрушить жизнь дорогих Ордену Юньмэн Цзян людей. Орден Цишань Вэнь уже давно перешел все грани, и за свои действия рано или поздно они должны расплатиться сполна. Еще тот случай с Бездонным Омутом был тем самым намеком, на который следовало обратить более пристальное внимание, но никто этого не сделал. Цзян Чэну следовало быть в момент нападения с Вэй Усянем рядом, биться плечом к плечу, но его, черт возьми, там не было. И лучше бы Лань Ванцзи оказаться целым, потому что видеть слезы своего брата, который до безумия дорожит своей родственной душой — невыносимее всего. Когда в бушующем урагане мыслей внезапно пролетела осознанная вспышка, Цзян Чэн на секунду позволил себе ухватиться за ее конец, силясь поймать любое доказательство того, что с его шисюном все хорошо, — Вэй Усянь является сильным заклинателем, Лань Ванцзи ни за что не оставит его одного, точно так же, как и Юньмэн Цзян не бросит Гусу Лань в такое трудное время — да вот только отчего-то перед глазами предстало нечто иное. Словно наваждение прямиком из сердца и далеких надежд из прошлого перед Цзян Ваньинем без его желания появился знакомый образ Лань Сичэня, кто, вне всяких сомнений, должен был биться наравне со своими адептами и семьей. Кто, возможно, мог пострадать в этой битве, а мог и нет — что же стало с этим человеком? Нахмурившись, Цзян Чэн подавил в себе этот странный и ненужный порыв выяснить о состоянии Первого Нефрита, все свои мысли вновь посвящая лишь брату. Чужая улыбка, всегда касающаяся уголков глаз, померкла в его сознании, по праву уступив место другому. Цзян Фэнмянь же тем временем, прикрыв глаза, вздохнул, прежде чем на его губах появилась совсем легкая улыбка — лишь глаза его все еще темнели от эмоций, которые он, несомненно, должен был испытывать как человек, близко знакомый с Лань Цижэнем и как глава, чей Орден находился в таких же крепких связях с Гусу Лань. Но по лицу отца Цзян Ваньиня все равно было видно, с каким трудом ему удается подавлять большую часть эмоций. — Вэнь Сюй, напавший на Облачные Глубины, был вынужден бежать после подоспевшей помощи, которая, к сожалению, явилась слишком поздно, чтобы избежать потерь, — рука мужчины с силой сжалась в кулак, а радужка покрылась темнотой и опасностью главы Ордена, который, несмотря на мягкий характер, получил свое звание не за просто так. — Не только огонь Вэней сжег многие дома и практически дошел до сокровенной библиотеки Гусу Лань, но также есть и много пострадавших. Без сомнения, понадобится много времени на восстановление, однако Орден Юньмэн Цзян окажет всю возможную поддержку. И не стоит волноваться, А-Ли, А-Чэн, — глаза Цзян Фэнмяня, на которые до этого упала тень, мгновенно посветлели, — А-Сянь, его муж и вся его семья в порядке. С шумом втянув носом воздух, Цзян Чэн ощутил, как с плеч словно упал тяжелый вес, а в голове прояснилось. Даже его сестра, держащаяся лучше него, выглядела безумно облегченной — заклинатель даже не заметил, что все это время в поддержке держал ее за руку, накрыв ее своей, точно они оба искали поддержку друг у друга, и друг друга пытались одновременно успокоить. — Этот Орден Цишань Вэнь наконец показал свое истинное обличье, — ладонь Юй Цзыюань, с силой ударившаяся об стол, стала для всех сидящих неожиданностью, ведь до этого буквально совсем недавно женщина не раз говорила о сдерживании своих эмоций. Так что же происходит сейчас? — Что дальше? Будут нападать на другие Ордена в жажде захватить чужие территории кровопролитием? Пусть только Вэнь Жохань и его сыновья посмеют ступить на земли Юньмэна, — кольцо Цзыдянь на пальце его матушки внезапно заискрилось фиолетовыми молниями, осветляя ее лицо и вместе с тем делая его еще более угрожающим, темным, — Пристань Лотоса покажет им настоящий отпор. Несмотря на то, что Цзян Чэн был согласен со своей матерью, действовать в одиночку без поддержки других было опасно, ведь, каким бы сильным свой Орден заклинатель ни считал, было множество фактов, на которые следовало обратить внимание. Во-первых, Гусу Лань, несмотря на помощь, с трудом удалось подавить чужие силы, а ведь, судя по всему, на Облачные Глубины напала лишь армия старшего сына Вэнь Жоханя, которая не была многочисленной, но все равно смогла причинить ощутимый вред. Во-вторых, Орден Вэнь был огромным, как уже и по всей территории Цишаня было множество заклинателей, которые, пожелав подавить более слабые кланы, в силах в качестве «жеста доброй воли» завербовать к себе новых людей под предлогом подобия независимости и нетронутых чужих жизней. И здесь даже абсолютно не поможет то, что многие псы Вэни были достаточно слабы в дальнем бою — они подавят своей многочисленностью и новоприбывшими совершенствующимися. Уже тот случай с Бездонным Омутом говорит о том, что Вэни хитры и готовы пожертвовать всем ради своего величия. И, наконец, в-третьих — поддержка действительно необходима, и Ордену Юньмэн Цзян, пока Цишань Вэнь готовится к следующему удару — а он, несомненно, должен быть, потому что на своем первом поражении они ни за что не остановятся — необходимо поговорить с остальной тройкой сильнейших, чтобы как можно скорее разработать вместе план. В одиночку никто не выстоит, а если и выстоит, то понесет огромные потери, а этого допустить нельзя. Чужое солнце не посмеет затмить собой других. — Отец, матушка, — Цзян Чэн, окончательно взявший себя в руки, смотрит на Цзян Фэнмяня и Юй Цзыюань с готовностью сейчас же направиться на тренировки адептов и на свою собственную. Сила кипит в его теле, желая найти выход, а в потемневших глазах ни капли неуверенности или страха. Он сам не замечает как все-таки без чужого позволения поднимается с места, в последний раз сжав руку сестры, и спрашивает: — я считаю, что нам нужно связаться с Орденом Цзинь и Не. Да, конечно, бабочка-вестница в силах передать лишь доли информации, и даже время на донесение письма будет затрачено слишком много, однако с учетом того, что мы можем использовать полет на мече… Юй Цзыюань хмурится и перестает инстинктивно крутить кольцо на пальце. — О чем ты говоришь, А-Чэн? — перебивает она резко, а затем поджимает губы, будто не веря, что ее сын может произнести столь глупые слова, — неужели ты думаешь, что четверка сильнейших Орденов не может справиться сама с теми, кто уже потерпел поражение? Верно, Гусу Лань понес большие потери, но лишь из-за того, что атака была внезапной, а теперь же все будут начеку в случае, если Цишань Вэнь вновь посмеет напасть. Орден Не славится своей силой, и в Ордене Цзинь сидят не жалкие трусы и слабаки. Ты понимаешь, как звучат твои слова? Объединившись, мы лишь дадим Вэнь Жоханю повод думать, что весь мир заклинателей готовится к войне, и тогда, возгордившись тем, что посеял страх даже среди величайших Орденов, он решит напасть на более мелкие кланы. Ты абсолютно не знаешь главу Ордена Вэнь так, как знаем его мы. Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты думал, прежде чем что-то предлагать? А-Чэн, скажи мне, сколько раз? Твердый и холодный голос Юй Цзыюань, ее глаза, смотрящие с призрачным разочарованием, вопрошание в ожидании ответа на вопрос, на который не ответить было нельзя — все это выливается на Цзян Ваньиня словно ведро ледяной воды, пока он продолжает стоять с сжатыми в кулак руками, молча наблюдая за тем, как женщина отвергает каждое его слово, не дав возможности даже договорить. «Как ты не понимаешь, матушка! Они нападут на всех так или иначе! Они уже сами объявили войну! И помощь других нам просто необходима! — Цзян Чэн кричит в голове от гневного непонимания того, почему его не хочет слышать мать, но больше ни одного слова не добирается до Юй Цзыюань, сталкиваясь с собственным построенным барьером всегда слушающегося и не спорящегося сына». Но даже у него все еще была надежда на то, что его услышит тот, кто даже не всегда его видел. Взгляд засверкавших молний падает на другого человека. «Хоть когда-нибудь ты услышишь меня…». — Отец? — Цзян Чэн поддается вперед, Цзян Чэн готовится ловить сердцем и мыслями свое самое-самое первое «я услышал тебя», выпустив впервые за долгие годы того самого ребенка, не чувствуя руки Цзян Яньли, что сжимала его собственную и куда-то тянула. И Цзян Фэнмянь слышит. Вот только не своего сына. — Твоя мать права, А-Чэн, — мягко и с нотками суровости отвечают ему. — Тебе не стоит сразу же предполагать худшее, еще не разобравшись в ситуации. Разве тебя учили слепо рваться в бой, который можно избежать, если прислушаться к словам другим людей? Цзян Чэн тоже услышал вполне достаточно. — Прошу простить Ваньиня, — мягко отстранив руку обеспокоенной сестры, поджимающей губы, он поклонился практически до самого пола, — матушка, отец, но я вынужден откланиться без вашего позволения. Более ничего не говоря, Цзян Чэн разворачивается и направляется в сторону выхода. — Куда собрался? — его мать за его спиной встает из-за стола, а голос ее наполнен холодной яростью. — Вернись обратно. На секунду остановившись и обернувшись, он еще раз кланяется и отвечает спокойно: — Ваш сын направляется в Облачные Глубины проведать своего брата и его мужа. Ваньинь обеспокоен незнанием их состояния, и потому желает воочию увидеться с ними. Прошу еще раз извинить. Он вновь оборачивается и, с судорожным вдохом ощутив, как прямо на выходе под руку его поймала сестра — «А-Чэн, пожалуйста, не принимай все произошедшее близко к сердцу» — успевает услышать: — Замечательно! Сын берет пример с отца и уходит, как только услышит, что в чем-то не прав! — Госпожа…***
— Как же я рад видеть тебя, Цзян Чэн! — Вэй Усянь, широко улыбаясь, поднимает руки, готовясь распахнуть свои объятия и притянуть к себе, но Цзян Чэн лишь бросает на брата взгляд и одним движением руки толкает в грудь, заставляя лечь обратно. — Куда это ты собрался? — с наигранной заинтересованностью спрашивает он, наблюдая за тем, как его шисюн начинает корчить рожицы, всячески возмущаясь тому, что долгожданное воссоединение братьев в виде крепких объятий не свершилось. — Мне что, еще раз повторить слова лекаря Лань Гуи, что тебе необходим отдых, чтобы ты быстрее поправился? — Да я абсолютно в порядке, А-Чэн! Всего лишь пару несильных ожогов и затраченная духовная сила… Я уже действительно здоров, тем более, что передача ци моего любимого Лань Чжаня поспособствовала куда более быстрому восстановлению! Знаешь, шиди, двойное совершенствование точно творит чудеса! — закончив последние слова, Вэй Усянь хитро прищурился, ожидая реакции от всегда бурно реагирующего на подобные речи брата, но Цзян Чэн проигнорировал его. — Я не думаю, что ты способен сам оценивать свое здоровье, — честно признался спокойно он, прежде продолжил: — Поэтому я лучше выясню о твоем истинном состоянии у лекарей. Или же у Лань Ванцзи, которого, кстати, уже давно нет. Где он? Серые глаза мгновенно засветились, а теплая улыбка коснулась чужих губ. — Ах, Лань Чжань обещал совсем скоро прийти. Он разговаривает с Сичэнем, — при одном лишь упоминании знакомого имени Цзян Чэн ощущает, как внутри что-то сжимается, а затем тут же отпускает. — Кажется, Сичэнь собирается направиться в Цинхэ Не. Цзян Ваньинь замер — изо рта вырвался тихий выдох неверия. Удивления. Почти шока. Отчего-то уголки губ дергаются, будто он хочет засмеяться. «Орден Цинхэ Не? Неужели Лань Сичэнь оказался не настолько слеп и понял истинную цель Вэней, которую не захотели понять мои матушка и отец? Ведь оставлять свой Орден в такое трудное время будет трусливым решением, только если человек хочет избежать навалившейся на свои плечи после такого удара ответственности, а Лань Сичэнь… — мысли Цзян Чэна резко обрываются, а затем он сам не замечает, как заканчивает почти вслух с удивленной истиной, в которую он почему-то верит: — не такой». Несмотря на свое слепое видение мира, постоянное желание всем помочь даже во вред другом и абсолютно глупое поведение ребенка-собственника, которому надо все и сразу, — обелить себя в чужих глазах и снять груз с собственных плеч — Лань Сичэнь действительно не является трусом, бросившим свой Орден, а также дядю, который сейчас находится в долгой медитации, восстанавливая силы. На губах все-таки появляется усмешка от своих собственных мыслей. И когда это он успел настолько подобреть к дорогой родственной душе? — А как там шицзе, Цзян Чэн? С ней все хорошо? — голос Вэй Усяня возвращает его из мыслей, и потому, вздохнув, он отвечает: — Сестра в порядке, — прищурившись, Цзян Чэн не договаривает вслух «а ты, черт возьми, нет». Как оказалось, его отец все же был не совсем прав, когда сказал, что с его братом все в порядке, и все же в какой-то степени было хорошо, что сестра, которую с трудом получилось уговорить остаться на Пристани Лотоса, не знает о истинном состоянии своего младшего брата. И пускай Цзян Чэн ненавидел, когда Цзян Яньли кто-то в чем-то врал, в этой ситуации лучше было, чтобы она оставалась в неведении. Потому что она бы точно так же пошла против родителей и направилась бы в Облачные Глубины, на чьих землях все еще было опасно. А безопасность своих близких для него самое главное. И поэтому он до сих пор не мог простить себя за то, что позволил дорогому ему человеку пострадать. Кусачий гнев вонзился куда-то под ребра, вонзая мелкие иголки в кончики пальцев, а желание сорваться на чем-нибудь, жажда выпустить на волю все свои чувства — как они посмели — удавалось сдерживать с трудом только благодаря присутствию брата. — Цзян Чэн, послушай… — вдруг серьезно начал Вэй Усянь, но его мгновенно резко перебили: — Если ты посмеешь сказать, что занимаешь место в цзинши своего же мужа и что лучше бы внимание обратили на других людей, которые, видите ли, точно заслуживают помощи сильнее тебя, то я сейчас же заткну тебя, Вэй Усянь, — практически сквозь зубы, тоном, полным обещания, произнес Цзян Ваньинь, а затем, не желая слушать никаких возражений, взял чашу с лекарственным отваром, не так давно приготовленным лекарем, и протянул ее брату: — Пей все до дна или я тебя заставлю. — Мой шиди слишком зол к бедному шисюну! — воскликнул было его брат, но затем, какое-то время понаблюдав за тем, как на лицо Цзян Чэна начало падать все больше теней, все-таки взял чашу. — Ах, ладно… В один глоток выпив весь отвар, Вэй Усянь поправил на себе ханьфу, ненароком обнажив немного кожи. Глаза Цзян Чэна тут же потемнели, стоило в который раз натолкнуться на выглядывающие бинты Вэй Усяня, который получил свои раны, когда помогал выводить из горящих домов маленьких Ланей. А духовная энергия была им затрачена во время битвы и даже после нее, потому что его непутевый братец вместо того, чтобы думать о себе, вызвался помочь в передаче светлой ци более слабым заклинателям, что после атаки были практически на самой грани, и, как оказалось, даже наличие немало лекарей его абсолютно не остановило. Где, черт возьми, в это время был Лань Ванцзи — и как так вышло, что среди Ланей не нашелся ни один здравомыслящий человек? — Цзян Ваньинь не имел понятия, но ему очень хотелось узнать и увидеть лицо того, кто не сумел, даже обладая родственной связью, отгородить Вэй Усяня от столь глупого поступка. Да, верно, его действия были глупы, потому что этот идиот до сих пор, вот уже спустя дни, наблюдает на себе последствия своего решения «помочь всем, кроме самого себя». Проклятье, и почему ему достался такой брат, который никогда не думает о самом себе? — Цзян Чэн, — когда выражение лица Вэй Усяня будто по щелчку внезапно изменилось на что-то куда более темное, а взгляд наполнился холодом, заклинатель уже знал, что до этого все его ребячество было наигранным, обычной маской, скрывающей истинные эмоции. Тишина поглотила пространство целиком, оглушая своей опасной клятвой — и Цзян Ваньинь, сжимая руку на рукояти меча, в этот момент уже был абсолютно готов поддержать во всем брата. Готов выслушать его. Готов услышать. — Орден Цишань Вэнь не остановится на этом. И, поверь мне, я тоже ни за что не остановлюсь, пока не удостоверюсь в том, что они заплатят за все то, что натворили, — голос Вэй Усяня полон льда, а от тела исходит волнами характерная вдавливающаяся в землю тяжелая сила духовной энергии. Это был больше не Вэй Усянь — счастливый обладатель родственной души, совсем недавно ставший ее мужем. Это был тот, чье счастье посмели разрушить, кому причинили боль и кто больше всего жаждал отомстить за боль своих близких. — Я видел страх и непонимание на лицах маленьких детей, которых выводили из домов, объятых огнем. Я видел безжалостность Вэней и жажду подавить нас любым методом. Я видел, как начали гореть Облачные Глубины. Мой дом и дом моей семьи. Я все это видел. И я это запомнил. Внутри Цзян Чэна словно что-то дернулось: губы сжались в тонкую полоску, рука машинально практически вытащила из ножен меч, а в глазах заполыхало сотни смертоносных молний, поглотивших всю радужку своей яростной силой. Цзян Чэн должен прямо сейчас рассказать о том, что его отец и матушка словно не желают увидеть правду. Он должен поговорить с братом о том, что существует большой шанс того, что общими усилиями им намного быстрее удастся добиться того, чтобы их услышали. Ведь, пускай заклинатель и не прекратит попытки достучаться до родителей, помощь здесь не помешает. Потому что, несмотря на горькую правду, его отец услышит Вэй Усяня. Всегда слышал. И Цзян Ваньинь действительно открывает рот, собираясь начать, как вдруг в нетронутое огнем цзинши, в котором и находился его шисюн, заходит Лань Ванцзи. Атмосфера мгновенно меняется. — Лань Чжань! — отголоски темноты давящих духовных сил и гуляющая жажда расплаты потемневшего солнца в глазах Вэй Усяня исчезает как по щелчку пальцев. — Вэй Ин. Цзян Ваньинь до сих пор не может поверить в то, что ему все еще, вот уже спустя столько времени, удается заметить крайне редко: то, как смягчаются глаза Второго Нефрита, наполняясь незримой нежностью, точно его улыбка пляшет на их поверхности. Нет большего никакого холодного спокойствия, всегда появляющегося на лице Лань Ванцзи, когда ставшие родственниками люди остаются друг с другом наедине, глубоко внутри держащие воспоминания о том, за что пока что не желают простить. О чем по-глупому оба уперто не желают говорить, словно заведомо ставя точку перед надеждой наладить отношения. Его брат действительно творит чудеса с людьми. — Лань Ванцзи. Цзян Чэн, слегка склонив голову в ответ так же молча поприветствовавшему его Лань Ванцзи, делает короткий шаг в сторону, пропуская последнего. — Вэй Ину лучше? — спрашивает со всей внимательностью тот — на поверхности светлых глаз горит беспокойство, а брови слегка сведены к переносице. — Я уже практически полностью здоров, но мой шиди не желает выпускать меня из кровати, — бросив обиженный взгляд на только хмыкнувшего Цзян Ваньиня, Вэй Ин воодушевлено закончил: — Но я уверен, что с поцелуем моего дорогого мужа мне станет еще лучше! — Вэй Ин широко улыбается и с игровой надеждой смотрит исподлобья на Лань Ванцзи. Наблюдая за тем, как, опустившись на край кровати, Второй Нефрит мягко и без колебаний берет руку Вэй Усяня, чтобы, притянув ее к себе и чуть склонившись, оставить на ней поцелуй, Цзян Чэн ощущает более по привычке появившееся желание скривиться, а также чувство, будто он здесь лишний. И все же радость за брата — за то, что при любых обстоятельствах рядом с ним до самого конца будет стоять любимый человек — перевешивает все остальное. Так что все глупые обиды абсолютно не стоят его внимания, ведь главное — это счастье Вэй Усяня.***
Ветер бьет в лицо Цзян Чэна, поднимая в воздух короткие отдельные пряди, выбившиеся из высокого пучка, но его взгляд все так же тверд, а внимание сконцентрировано на поддержании себя на мече. Несмотря на то, что Вэй Усянь долгое время пытался настоять на том, чтобы его шиди не направлялся обратно в Пристань Лотоса в одиночку, характер Цзян Ваньиня тоже не был так прост. Тем более, что он направлялся в Гусу Лань точно так же один, да и заклинатель совершенно не желал отвлекать других людей от своих дел — многие в Облачных Глубинах все еще всячески оказывают поддержку. Ему не нужно никакое сопровождение. Конечно, убедить Вэй Усяня отпустить его обратно одного удалось не так просто, благо, его брат все-таки довольно часто еще с самого детства уступал ему в чем-либо, хотя и сейчас ситуация была слишком серьезной, чтобы шисюн не начал спорить. А он и спорил. Да только вот Цзян Ваньинь оказался сильнее, и Вэй Усянь уступил с одним лишь условием: в случае какой-либо опасности он должен направить бабочку-вестницу, которая, увы, затрачивала достаточно много духовных сил, особенно на больших расстояниях. После долгого спора с братом Цзян Чэн все же согласился, но он даже не мог себе представить, что уже на половине пути столкнется с той самой ситуацией, которая вынудит его вмешаться. И которая впоследствии перевернет весь его мир вверх дном. Он сам не понял, почему именно в этот момент его взгляд чуть опустился вниз, но увиденные даже во время полета на мече множество силуэтов вынудили его сбавить скорость. Вспышка красного, мелькнувшая среди деревьев, и вовсе заставила будто чему-то щелкнуть в его сознании. Красный? Неужели это?.. Окончательно остановившись в довольно приличном расстоянии от увиденного, Цзян Ваньинь медленно и как можно незаметнее опустился на землю и, пока что убрав Санду в ножны, так же не спеша стал приближаться, умело сливаясь среди деревьев, чтобы его не заметили. И первое, что он заметил спустя некоторое время: стоящие заклинатели малоизвестных Орденов, на чьих лицах было странное смятение, которые со страхом в глазах смотрели на других заклинателей, которых было куда больше их — и все они носили знакомые одеяния с вышивкой в виде солнца на рукавах. Перед ними, явно ощущая себя главнейшим среди всех, стоял Вэнь Чао, с самодовольным выражением лица упиваясь чужим послушанием на грани страха каждый раз, когда он давал кому-то команды. Он явно наслаждался тем, что мог заставить подчиниться абсолютно каждого и что ему ничего за это не будет. А ведь на поясе всех совершенствующихся малоизвестных Орденов, которых явно заставили здесь находиться и подчиняться, были мечи, однако они все предпочли слушаться, не смея сказать ни слова против. Кажется, он действительно был прав, когда понял, что Вэни, потерпев поражение, сначала попытаются подчинить себе слабые кланы, тем самым не только увеличивая свою силу, но и не привлекая к себе лишнего внимания. Ведь, как бы этого ни хотелось признавать, остальная четверка сильнейших не сразу заметит действия Ордена Цишань Вэнь, а если вскоре и заметит, то на вряд ли увидит истинную суть. Потому что, если даже собственный Орден Цзян Ваньиня не хочет верить в то, что Вэни затеивают войну, а Гусу Лань ослаб после внезапного нападения, остаются лишь Цинхэ Не и Ланьлинь Цзинь. И если Орден Не и Цзинь точно так же предпочтут по какой-то причине не верить в самые ужасные предположения, то Вэни вновь могут воспользоваться внезапностью, которую можно избежать, и напасть уже с полной уверенностью победы. Руки Цзян Чэна, прятавшегося за деревом, мгновенно сжались в кулак, а радужка глаз налилась темным гневом. В голове пролетела вспышка пострадавших из-за огня и действий Вэней домов и людей. Перед глазами появилось потемневшее солнце в глазах его брата. — Ах ты маленькая дрянь! Строишь глазки перед господином Вэнем, да еще и отвлекаешь его? Как ты посмела?! — противный голос женщины, прижимающейся к Вэнь Чао своей грудью, раздался совершенно внезапно. Он внимательно обошел ее взглядом, с жгучим отвращением замечая, как всячески сюсюкается с ней Вэнь Чао, стараясь успокоить ту, что смотрела с темной ревностью на растерянную девушку, что и являлась ее целью. — Ну что ты, Цзяо-Цзяо, не нужно злиться и портить свое прекрасное личико морщинами, — младший сын Вэнь Жоханя, чей осоловелый взгляд то и дело падал на грудь названной, которая явно не просто так акцентировала на ней внимание, возбужденно улыбался, все еще пытаясь успокоить женщину. Но она, даже вернув приторную улыбку заклинателю и в ответ прижавшись еще ближе, все еще не хотела уступать. — Господин Вэнь, эта дрянная девка совсем забыла свое место! Позвольте вашей Ван Линцзяо напомнить ей, где она должна находиться, — она надула пухлые губы и с надеждой посмотрела прямо в глаза заклинателя. — Линцзяо желает сделать так, чтобы она навсегда запомнила, что случается с теми, кто порочит уважаемого младшего господина Вэня одним своим присутствием, да еще и смеет отвлекать, — женщина сделала вид, будто задумалась, специально приложив кончик указательного пальца с острым ногтем к своим губам. — Как насчет забрать ее меч и направить ее одну в пещеру, которую вы обнаружили? Пусть осмотрит ее, чтобы господин Вэнь не попал ни в какую ловушку. Та самая заклинательница, закрывавшая за собой, по-видимому, своим подруг, которые со страхом бросали взгляд на ту, кто защищала их, хотя и сама являлась целью, смотрела уже без страха — она была готова стоять до самого конца. — Ах, — по какой-то причине Вэнь Чао не хотел сдаваться даже под таким напором, но вскоре даже сквозь пелену гнева и отвращения Цзян Чэн понял, что этому вэньскому псу явно приглянулась неизвестная девушка, а Ван Линцзяо, заметившая это, захотела отомстить. — Ты действительно хочешь сделать это, дорогая Цзяо-Цзяо? Может быть, мы направим туда кого-нибудь другого? Ван Линцзяо прищурилась, в то время как Цзян Чэн, на миг прикрыв глаза, сконцентрировал духовные силы и, повторяя в голове одни и те же слова несколько раз, направил в сторону Облачных Глубин бабочку-вестницу, которая должна донести не только его слова, но и местоположение в виде быстрой вспышки воспоминаний — лес, Вэни и неизвестная пещера. Это было действительно опасно, потому что требовало использования достаточно много светлой ци, но иначе заклинатель бы не поступил. Потому что он уже знал, что не сможет оставить все это просто так. — Господин Вэнь, а почему нельзя выбрать ее? Ваша Цзяо-Цзяо очень просит вас, господин, и если вы согласитесь, то она очень щедро вознаградит вас, — когда Вэнь Чао, окончательно проиграв из-за чужих чар и обещаний, все-таки произнес «ты можешь делать с ней все, что хочешь, я тебе разрешаю», женщина, мгновенно переменившаяся в лице, резко подошла к одному из Вэней и выхватила клеймо со словами: — Дай сюда! — обернувшись уже к своей цели с ненавистью и жажды отмщения в глазах, Ван Линцзяо, держа в руке раскаленное клеймо, направилась прямо к девушке, отходящей назад, что, даже понимая, что одна не справится против Вэней, вытащила из ножен меч. — Схватите ее и отберите меч! Кто решит ее защитить, будет убит на месте! — Мянь-Мянь! — воскликнула одна из заклинательниц, когда, к ее ужасу, кто-то из мужчин с покорным выражением лица и боязнью смерти схватил названную за руку, пытаясь одновременно забрать меч. Цзян Чэн не был таким же героем, как Вэй Усянь, совершенно нет — в нем не было той жажды защитить любой ценой чужих людей, когда он все еще не мог защитить родных, и чувства его, лишенные извечной маски гнева, сполна он посвящал лишь самым близким. Он не был героем, но в этот момент он не мог остаться в стороне, даже зная, что собирается безрассудно идти один против всех. — Мянь-Мянь! Нет! Резко вытащив меч из ножен, Цзян Ваньинь, оказавшись перед девушкой, одним движением руки с помощью Санду отбил направляющееся на нее клеймо Вэней, одновременно с силой отталкивая труса, посмевшего ради спасения своей жалкой жизни пожертвовать чужой. — Цзяо-Цзяо! — закричал Вэнь Чао, увидев, как его любовница, даже не задетая мечом, падает на землю и вскрикивает от боли. Вот только, спасая человека, Цзян Чэн не учел того, что среди Вэней может находиться тот, кто обладает силой, которая может на месте уничтожить совершествующегося. Широко распахнув глаза, он едва успел увернуться от удара чужой руки, объятой опасной духовной силой, что была направлена прямиком в сторону его груди. Раздался шу: кажется, кто-то закричал, остальные Вэни наконец схватились за мечи, но Цзян Ваньинь слышал все это лишь на периферии, вместо этого видя перед собой врага с абсолютно равнодушным лицом, не отрывающего от него взгляда. Характерная объятая ци рука. Практически никогда не тронутый меч. Одеяние Вэней и незримое присутствие. Вэнь Чжулю. — Ты! — начал гневно Вэнь Чао, держа за плечи плакающую Ван Линцзяо, чьи ладони кровоточили, а ткань ханьфу была порвана на коленях. Младший сын Вэнь Жоханя внимательно осмотрел замершего в защитной позе с обнаженным Санду Цзян Чэна, прежде чем в его глазах появилось осознание. — Так-так, неужели это Цзян Ваньинь? Ван Линцзяо, что была недовольна тем, что напавшего на нее тут же не убили, воскликнула, смотря заплаканными глазами на своего любовника: — Господин Вэнь, он посмел поднять на меня меч! Ваша Цзяо-Цзяо могла бы пострадать, если бы не Вэнь Чжулю! Почему вы не даете приказ убить его?! Вэнь Чжулю, убей его сейчас же! — забывшись, скомандовала она тому, кому мог приказывать лишь один человек, так что личная слуга Вэнь Чао не подчинилась. Цзян Чэн, все это время внимательно следя за движениями Вэнь Чжулю, сжал зубы до тихого скрежета, понимая, что и вправду оказался в опасной ситуации и что его могут убить, даже если он клянется биться до последней капли крови. И все же он сделал то, что должен — спас девушку по имени Мянь-Мянь, и он не станет жалеть. — Я давно знал, что Орден Юньмэн Цзян опасен и говорил отцу не раз, что первым Цишань Вэнь должен был напасть именно на него, — зверь внутри Цзян Ваньиня рычит в гневной ненависти, скалясь. Вэнь Чао некрасиво кривит лицо и приказывает: — Схватить его. Он нужен мне живым. Рука сжимает рукоять Санду еще сильнее.***
Зашипев сквозь зубы, Цзян Чэн, с огромным трудом держась в воздухе на мече, прижал руку к окровавленному боку, чувствуя, что его силы на исходе. Что он прямо сейчас свалится с огромной высоты сквозь болезненно острые ветки без шанса подняться. Черт возьми, у него нет даже возможности направить еще одну бабочку-вестницу в Пристань Лотоса. Глупо. Глупо. Как же глупо. Решил показать себя героем, чтобы сбежать в конце как жалкий трус, едва сумев оторваться от вэньских псов, которые гнались за ним несколько часов. Спас заклинателей малоизвестных Орденов, которые, пользуясь битвой, точно так же сбежали, да оказался практически один против Вэней — лишь несколько людей и та самая Мянь-Мянь бились с ним наравне до последнего, пока сам Цзян Чэн не сказал им отступать. И теперь, видя перед глазами часто появляющуюся темноту и пытаясь хоть как-то неумело — все-таки никаким лекарем он и в помине не являлся — остановить кровь теми отголосками духовной энергии, что остались, он, продолжая двигаться, не переставал повторять в голове как молитву только лишь одно. «Я должен успеть. Я должен добраться до Пристани Лотоса первее их. И я обязательно успею, потому что иначе не прощу себя». Он понимал, что точно не будет виноватым в том, что Вэнь Чао после всего произошедшего может действительно из-за него напасть на его дом, потому что знал, что, так или иначе, Цишань Вэнь желает напасть на всех. Он знал это, знал. Но как же тогда не винить себя при осознании того, что его решение спасти одного человека могло спровоцировать Цишань Вэнь на более активные действия? Как же ему не ненавидеть себя за то, что он мог лишить Юньмэн Цзян того времени, которое помогло бы им подготовиться к атаке? Эта ненависть начала оплетать его сердце нитями, сжимающими в тиски. — Проклятье! — выругавшись вслух, Цзян Чэн, едва не упавший с Санду, все-таки был вынужден опуститься на землю и идти пешком. Дрожащие руки с трудом оторвали лоскут ткани и кое-как перевязали рану. Эти ублюдки знали, куда целиться. Осталось совсем немного. Главное держаться в сознании. Главное не потеряться среди паники, вины и ненависти. Когда перед ним показалась небольшая деревня, Цзян Чэн внутренне вздохнул с облегчением и вместе с тем напрягся, понимая, что была небольшая вероятность того, что вэньские псы, несмотря на отдаленность этого места, могли находиться и здесь. Но это неважно, ведь заклинатель прямо сейчас его покинет и направится дальше в путь. Цзян Чэн всего лишь ненадолго прислонится к стене чужого дома, чтобы перевести дух, вот и все. Только лишь одну секунду, одно мгновение отдыха. — Господин? В-вы ранены? Резко распахнув в какой-то момент закрывшиеся глаза, налитые кровью, с трудом избавившись от сотен пятен перед собой, Цзян Ваньинь с ужасающим осознанием начал понимать, что красное пятно не исчезает. Что красный — это цвет ханьфу обеспокоенно склонившегося над ним человека с вышивкой солнца на рукавах. Словно действуя практически на чистых инстинктах, Цзян Ваньинь, быстрым движением руки схватив человека за шею, распахнул почему-то открытую дверь дома и так же быстро зашел туда вместе с другим, тут же закрывая дверь, чтобы прижать не успевшего ничего сказать к ней. Рана вспыхнула огнем, а по телу прошлась очередная волна подавляющей слабости, но сила гнева и ненависти уже не к себе все еще держали его в сознании. — Только посмей позвать кого-то на помощь, вэньский пес, — зашипел он, сжимая руками шею начавшего хрипеть юноши, в чьих глазах почему-то не было ни капли страха, а только непонимание. Он явно был слабым, но не боялся его, и все-таки это было сейчас абсолютно неважно. Важно было лишь одно. Это был Вэнь. А ярость и боль затуманивала в голове Цзян Чэна все здравые мысли. — Ваньинь? Он застыл, не дыша, когда сквозь туман темных чувств с легкостью ребенка к нему пробрался знакомый голос. Незримо коснулся всполошенно бьющегося сердца в невидимой самому себе попытке успокоить. Распутал тяжелые нити ненависти, отравляющие сознание. И уничтожил на месте силой внезапно возникшего, отвратительно неправильного облегчения. Цзян Чэн, медленно отпустив шею закашлявшегося Вэня, обернулся и увидел обеспокоенно смотрящего на него Лань Сичэня, из-за распахнутого ханьфу которого можно было заметить бинты, обернутые вокруг его широкой груди. И рядом с ним, полусидящим на кровати, сидел Мэн Яо, держащий еще неиспользованные бинты. Лань Сичэнь осветил грозовые тучи закатом уходящего солнца и распутал нити ненависти одним лишь звучанием своего голоса, — это правда — но так уж вышло, что после всего этого он вонзил в сердце Цзян Чэна сотни иголок тех самых разорванных лепестков горечавки. И молнии гнева в его глазах потухли, уступив место уставшему холоду тьмы, объятой чужим светом.***