Не плачьте обо мне

      Цзинь Цзысюань с трудом разбирает пляшущий почерк Старейшины Илина, да и читать эти разрозненные листы, огрызки, обрывки одним глазом — второй все еще под повязкой — тяжело. Откладывая бумаги в сторону, он снова просит Вэнь Нина рассказать ему о том, кто был самым страшным пугалом Цзянху после Бессмертного Владыки. Живой мертвец садится на пол, принимается отмачивать его повязки, невыразительным шелестящим голосом начинает повествовать в который раз то, что знает.       Знает он немногое, гораздо больше может рассказать Вэнь Цин, но целительница предпочитает с ним не разговаривать вовсе, и винить ее Цзысюань не может. Он косвенно виновен во множестве смертей ее родных и близких. Не остановил кузена, не интересовался судьбой военнопленных, согнанных на работы на Цюнци, поверил глупому навету, сорвался в ловушку, едва не оставив молодую жену вдовой, а сына — сиротой. А-Ли тоже «хороша» — кой демон ее понес в Безночный Город?!       Кой демон, он узнает достаточно скоро, от пришедшего на Луаньцзан Лань Ванцзи. И от гнева едва не получает искажение ци. Вместе, вчетвером — три человека и мертвец — они начинают потихоньку распутывать клубок лжи, недомолвок, ненависти, искажения фактов и передергивания. Особенно брезгливо становится Ванцзи, это видно по глазам. Вэнь Цин это все будто и не задевает, а Вэнь Цюнлинь просто мертв, по его лицу нельзя прочесть ничего.       Тело убитого Старейшины Илина было сожжено, едва только заклинателям удалось упокоить поднятых его силой мертвых. Оно, наверное, и остыть не успело, и кровь не запеклась. Думать об этом не хочется, но Цзысюань думает, словно расковыривает засыхающие на ранах струпья. Что думал Вэй Усянь в последние свои мгновения? Проклинал тех, кто его убил?       — Он думал о своей сестре, — глухо говорит Ванцзи. Похоже, Цзысюань последние фразы произнес вслух, как неловко! — Он говорил Цзян Яньли, что ты жив. И просил ее не плакать.       Цзысюань сглатывает сухим горлом и в который раз думает: наверное, еще и улыбался. Мир так привык обманываться яркой улыбкой Вэй Усяня, что перестал различать под ней боль, кровь и слезы. Их этот человек позволял увидеть только своей шицзе да еще вот этим троим. Казалось бы — четверо, это уже много. Но так было бы, оставайся они рядом постоянно, поддерживай его во всем.       У Лань Ванцзи в глазах такое горе, словно умер кто-то очень близкий. Цзысюань придерживает язык и не говорит ему ничего из того, что так и рвется с него каплями яда.       Вэнь Нин... просто исполнил приказ. Теперь он ни от кого не зависит, никому не подчиняется, кроме своего здравого смысла да сестры. Последнее — в силу еще не забытой братской привязанности.       Вэнь Цин... У нее хватка истинной Вэнь. Договор о ненападении, о неприкосновенности территории Луаньцзан, о взаимопомощи, если таковая понадобится, подписан кровью и закреплен малым ритуальным кругом. Теперь, чтобы его нарушить, придется убить Цзысюаня и А-Лина, а еще всех, в ком течет кровь Цзинь, так как клялся он за себя и всех кровных родичей. То-то будет отцу неприятный сюрприз. А уж насколько неприятен он будет Цзинь Гуанъяо... Пока что о том, что он жив, знает только три человека. А-Ли не уверена и попросила Лань Ванцзи проверить. И вот он здесь уже два дня, и вообще-то ему лучше покинуть Луаньцзан.       — Я уверен: А-Ли сохранит то, что нужно, в тайне. Я напишу письмо, передай ей, пожалуйста.       — Мгм, — коротко кивает Второй Нефрит.       Цзинь Цзысюань пишет на чудом найденном среди бумаг Старейшины Илина чистом огрызке грубой тростниковой бумаги:       «Я жив, не волнуйся».       Дальше мысль стопорится и подобрать слова не получается никак. Он оглядывается, вспоминает о прочитанном как раз с утра листе и медленно добирается до постели. Лист он спрятал под солому, прикрывающую каменное ложе. Не стоило читать это никому, кроме самых близких к Вэй Усяню людей. А таковых осталась только одна А-Ли. Вот ей и передаст.       «Мы отомстим за него.       Люблю тебя», — рожает он еще два столбца. Сворачивает получившееся послание в плотную трубку, обвязывает куском своей же ленты.       — Только А-Ли в руки, Лань-сюн.       — Мгм, — роняет тот и отправляется вниз, к подножию горы, за барьеры.       Цзысюань садится снова за бумаги Старейшины Илина, разбирая их по кучкам: изобретения, заметки о Мо Дао, редкие записи, похожие на дневник, стихи, рисунки. В них так много — целая жизнь. Эти бумаги не должны попасть в чужие руки. Он отделяет три последних категории и складывает в цянькунь. Это он отдаст А-Ли, и только ей решать, какую часть получит тот, о ком в этих разрозненных клочках так много. Туда же прячет особенно сомнительные и опасные описания ритуалов и талисманов, оставляя только самое безобидное и проверенное опытами. Это можно будет показать на Совете кланов, когда он вернется.              Тело Вэй Усяня было сожжено вместе с его ужасающей призрачной флейтой, прах развеян по ветру над Безночным Городом, его меч Цзян Ваньинь преломил вместе с ножнами — верный клинок запечатал себя после гибели хозяина. Что осталось от него? Вэнь Нин? Цзысюань не может воспринимать его ни как вещь, ни как живое и разумное существо. Живой мертвец это понимает и ведет себя как мебель — безмолвно стоит в углу или уходит — на горе есть много работы для того, чья сила превосходит человеческую в десятки раз.       — Почему не приходит Сянь-гэгэ? — спрашивает от входа в пещеру детский голосок. — Где мой а-нян? Тетушка Цин, дядя Нин, где мой а-нян?       Цзысюань снова сглатывает сухо и болезненно.       «Его больше нет, А-Юань. Твоя «мамочка» больше никогда не придет, потому что спасал маму другого малыша. Прости».       Несмотря ни на что, жизнь продолжается, а свою шицзе Вэй Усянь сам просил не плакать о нем.