КЕНМА
От судьбы бомжа под мостом меня отделяет один — один — неудачный смотр квартиры. Я не знаю, почему мне так не везёт. Мои требования в точности соответствуют моему доходу: они невысокие, окей? Вчера я почти согласился на комнату, в которой неделей ранее застрелился каннибал. Он то ли пытался повторить триумф Иссэя Сагавы , то ли просто-напросто изголодался. Но в отличие от предыдущей квартиры туалет располагался не на кухне, а в стене ванной не было дыры, просверленной подозрительно близко к уровню гениталий потенциального посетителя душа. Так что я мысленно примирился с соседством в виде неупокоенной души каннибала и едва ли не сказал этой комнате «да». А потом хозяин квартиры предупредил, что пробки вылетают уже при трёх включённых электроприборах. Я, конечно, в отчаянии, но я не животное. За сегодняшнее утро я посмотрел уже две квартиры, что на две больше, чем позволяет мой запас социальной энергии. Но завтра до полудня мне надо забрать вещи из своей старой комнаты и перевезти их в новое жилище, которое — всё вероятнее и вероятнее — будет располагаться под одним из живописных мостов Токио. Я ещё не решил, что выберу: полуразрушенную бетонную конструкцию в духе постапокалиптического урбанизма или один из дугообразных резных мостиков в традиционном стиле. Под первым меня наверняка примут в радушную компанию обнищавшие брокеры, зато под вторым я смогу притвориться ёкаем и нажиться на туристах. За проход под моим мостом я буду требовать от них деньги или ответы на три загадки. Первая: «Какого хуя?» Нет, правда, какого хуя найти квартиру так сложно? Это похоже на механику гача-игр: один раз за пятьдесят попыток вы гарантированно наткнётесь на подходящую квартиру. Каждые десять круток вам выпадает карточка персонажа уровня «эпический» (застрелившийся каннибал). В остальное время довольствуйтесь извращенцами, неподъёмными залогами, отсутствием мебели и сломанными лифтами. Когда месяц назад родители сообщили мне радостную новость: «Милый, мы с папой продаём дом и переезжаем на Окинаву», я подумал: «Вау, приятно знать, что где-то в моём генетическом коде заложена такая уверенность в будущем и точное понимание своих желаний». Они спросили меня: «Ты ведь сможешь найти себе комнатку в Токио, да?», и я… Я, всего неделю назад уверявший их, что «мои поигрульки», вообще-то, приносят доход, не мог ответить ничего, кроме деланно небрежного: «Конечно». Хорошо хоть вовремя придушил гордость и не добавил напыщенное: «Пф». «Пф, конечно». Клянусь, это «пф» когда-нибудь убьёт меня. На самом деле с родителями я выиграл в лотерею. Они классные (насколько могут быть классными два пятидесятилетних гетеросексуала). И, поскольку я единственный ребёнок в семье, им приходится меня любить несмотря ни на что. У них нет запасного варианта, понимаете? Так что они верят в меня с фанатичностью христианских миссионеров, готовых слоняться по району, стучать в двери и спрашивать: «Найдётся время поговорить о сыне нашем, Козуме Кенме?» Я, впрочем, не упрощаю им задачу. Верить в меня приходится вслепую. На ощупь. В мире не существует ни одного доказательства того, что из меня получится что-то годное. Но дело в том, что, когда ты бросаешь универ, от тебя ждут некой… биллгейтсности. Стивджобсовости. Цукенбергности. Уверен, своим друзьям они говорят, что у меня собственный бизнес, что я — акула игровой индустрии. Забрасывают несведущих специфическими понятиями о стримах и донатах, искусно вводят в заблуждение. В итоге получается Кенма Успешный — мифическая сущность, занимающаяся «чем-то вроде ай-ти». Готов поспорить, половина округа Нерима убеждена, что Козуме Кенма — программист и разработчик игр, который вот-вот попадёт на разворот «Forbes». Поэтому я не могу сказать: «Хэй, пап, мам, отложите на время свою мечту, чтобы я мог ещё годик-другой пожить в своей детской, играясь в комп». Поэтому я соглашусь на следующую квартиру, и неважно, сколько каннибалов там скончалось.***
Последний пункт назначения не вызывает у меня никакого доверия. Объявление не слишком информативно: «Сдаю комнату. Мудаки и гомофобы в качестве соседей не рассматриваются». И всё. Ни слова о вай-фае и прочих удобствах, магазинах поблизости, чистоплотности, своевременных платежах. Никаких: «Только девушки до 25 лет, умеющие готовить и открытые к сотрудничеству». Цена подозрительно приемлемая. А значит, там наверняка нет крыши, стены или пола. Или в соседней комнате нелегально снимают порно. Гей-порно, судя по всему. Но это лучшее, на что я могу рассчитывать. С хозяином мы договариваемся встретиться на остановке, потому что: «Ой, да ты не найдёшь дом иначе, всё очень запутанно», и это, наверное, не лучший знак, но вера в знаки — роскошь, которую я на данном этапе своей жизни позволить не могу. Так что я стою на остановке под дождём, как девочка с постера «Мой сосед Тоторо», только у меня нет ни зонта, ни большого и пушистого воображаемого друга. Возможно, парень, которого я жду, — маньяк. Через десять лет его словит полиция, и моё имя будет строчкой в списке жертв, главой в бестселлере по версии «New York Times» о японском Теде Банди нашего времени. Но мне уже как-то всё равно. Месяц поиска жилья — и вам будет поебать абсолютно на всё, поверьте. Человек, который поместил графу «смерть близкого человека» выше «переезда» на шкале уровня стресса, явно никогда не переезжал. Я бы с радостью пожертвовал каким-нибудь Такеторой, чтобы избежать этого ужаса. На похоронах от меня, по крайней мере, не требовали бы ничего, кроме скорби. Наконец я вижу, как кто-то шлёпает по лужам через дорогу. Он машет рукой, и я на всякий случай оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться: это мне. Он высокий, плечистый и грузный, слишком счастливый для такой сучьей погоды. — Это ведь ты пришёл смотреть комнату? — спрашивает он и протягивает мне руку. Я её не жму. — Идём. Мы петляем по закоулкам, и на третьем повороте я понимаю, что никогда не найду дороги обратно. Местность напоминает подвальную локацию в игре на выживание: бесконечные развилки и тупики, секретные лазы, узкие проходы. По старой привычке я отмечаю мусорные баки, которые можно использовать, как укрытие. Углы, из-за которых удобно будет отстреливать врагов. Пути отступления, если понадобится бросить гранату. Мышечная память заставляет палец дёрнуться, фантомно щёлкая по мышке и ставя маркер на карте в углу, когда мы подходим к четырёхэтажному дому. Он всего в два окна в ширину, неловко втиснулся между другими домами, и, кажется, только их крепкие стены и держат его в вертикальном положении, словно он, тщедушный и пьяный, зажат между друзьями-амбалами. Он уродливо бесцветный, бледный и хилый. В таких домах доживают свой век старики, пока государство вежливо ждёт их смерти, чтобы снести давно не соответствующую строительным нормам халупу. Жду не дождусь шанса начать здесь новую жизнь. — Внутри всё не так плохо, — заметив мою кислую рожу, говорит парень, открывая парадную (ну, или что-то вроде того) дверь ключом и пропуская меня внутрь. На лестничной клетке пахнет плесенью и птичьим помётом. Откуда-то сверху доносится зловещий шорох и хлопанье крыльев. Прекрасно. В голодные времена я всегда могу рассчитывать на голубиное мясо. — Нам на третий этаж. Лестница такая узкая, что вдвоём тут уже не разминуться. Мои кеды хлюпают с каждым шагом, как у выползшей из болота твари. Когда мы добираемся до входной двери, и парень отточенным жестом проворачивает ключи в трёх разных замках, я начинаю думать о том, что под мостом, наверное, не так уж и плохо жить. Свежий воздух пойдёт мне на пользу. Внутри темно и пахнет специями. И ещё чем-то знакомым, чем-то, из-за чего я невольно вспоминаю детство. Становится как-то тоскливо, как когда утром стоишь в прихожей и обуваешься, чтобы идти в школу, и вдруг накатывает вселенская грусть, и нехватка тепла, и острое желание оказаться дома, хотя вот ты, дома, всё ещё дома, всё ещё никуда не ушёл. — Места тут немного, — говорит парень, и это странное чувство исчезает. — Но есть всё необходимое: стиралка, холодильник, плита… Проходи, покажу комнату. Он ведёт меня вглубь квартирки по узкому коридору, и по пути я успеваю заглянуть в дверной проём кухни. Там жутко тесно. Гудящая стиральная машина служит разделочной доской и подставкой для переносной плиты, на низком холодильнике стоит чайник, сбоку приставлен стул. Плевать. Я никогда не готовил и начинать не собираюсь. Пол в квартире, кажется, кривой. Настолько кривой, что, если положить в одном конце коридора мяч, то он скатится в другой конец, и только мизерная длина дистанции не позволит ему развить скорость, достаточную для убийства. Я закрываю глаза и на это, потому что за месяц мытарств понял, что только так и надо подбирать жильё: с широко закрытыми глазами. В берушах. Зажав пальцами нос. — Футон я заберу, но стол, тумбу и шкаф можешь оставить, — сообщает парень, заходя в крошечную спальню. Шкафом он назвал верёвку, натянутую между столом и окном, на которой громоздятся вешалки. — В тумбочке живут сверчки, но они абсолютно безобидны. — Всегда мечтал о сверчковой ферме возле подушки, — угрюмо бормочу я, а он неловко разводит руки, мол, что поделать, как есть — так и есть. Я бегло осматриваю комнату, стараясь ни на чём подолгу не задерживать взгляд, иначе он прилипнет к сомнительным пятнам на обоях, или зацепится за облупившиеся плинтуса, или примёрзнет к батарее. Ну, хоть в дыру под потолком не провалится — она предусмотрительно заткнута какой-то тряпкой. Красиво жить не запретишь, а?.. Зато из окна открывается живописный вид на кирпичную стену соседнего дома. Если выключить свет, здесь будет темно даже днём, и мне это, сказать по правде, нравится. Но лучшее, что есть в этой захудалой каморке, — это стол. Широкий и крепкий, он занимает половину всего пространства, еле вмещаясь между стенами. Я могу представить, как впишется мой компьютер под столешницей, если снять два верхних ящика. Я вижу два своих монитора, которым впервые не тесно. Клавиатура и десяток чайных кружек. И стена позади пустая, можно повесить зелёный экран. Сверху слышен топот соседей, снизу — кряхтение телевизора, так что, видимо, со звукоизоляцией здесь беда, но у меня есть шумоподавляющие наушники. — Я собираюсь снимать квартиру со своей девушкой, — делится парень. У него нет ни одной причины в мире упоминать свои романтические отношения, но поглядите-ка. — Так что кроме залога попрошу у тебя плату сразу за три месяца. Три месяца… Значит, подписав договор аренды, я обреку себя как минимум на четверть года в этом хосписе. С другой же стороны, стакан наполовину полон (даже если говном), потому что на четверть года я избавлюсь от мучений поиска нового жилья. — Интернет здесь быстрый, розеток много… Душ, правда, барахлит, но ты привыкнешь, — обещает парень. Я рассеянно глажу столешницу, водя пальцем по неровному кругу из-под чашки. Если я соглашусь, вскоре здесь могут появиться и мои следы. — Кстати, ты ведь внимательно прочёл объявление? Было бы что читать. В хентае и то слов больше, чем в этом объявлении. Ну, мне друзья рассказывали. — Угу. Я не гомофоб, если чё. — Хорошо, — парень с облегчением улыбается. — Просто мой сосед — гей, и я не хочу оставлять его в… э-э-э… недружелюбных условиях. Он смотрит на меня, будто ждёт, что я достану из кармана радужный флаг в доказательство своей толерантности, но я лишь пожимаю плечами. — Мне похуй, кого он ебёт, — отвечаю со всей честностью. Я вообще с ним пересекаться не планирую. — А, и ещё, — вспоминает парень. — У тебя нет аллергии на котов? — Ем всё, что дадут, — заверяю его я. Он с ужасом смотрит на моё постное ебало, а потом неуверенно улыбается, распознав шутку. — Когда можно въезжать? — О! — его лицо вытягивается. — Да хоть завтра. Завтра мне подходит. Мы договариваемся встретиться в десять утра, чтобы подписать договор аренды и рассчитаться. Он даже предлагает помочь с переездом, но мне это не нужно, у меня со школы осталась целая команда друзей-атлетов, которых с лёгкостью можно запрячь перетаскивать коробки за ящик пива. Часть из них, правда, разбрелась по иностранным клубам, а другая часть досталась Куроо. Волейбольную команду Некомы мы поделили, как детей при разводе. Но мне достались лучшие дети — Тора и Фукунага. Парень снова протягивает мне руку, чтобы закрепить сделку, и на этот раз я пожимаю его ладонь.