Хён

Джинни

«Доброе утро, Хённи ❤️»

Хён «Хённи?» «Доброе, Джинни ❤️» «😆 Кажется, я понял»

Джинни

«Ну, хёёёён, я всю ночь думал😩»

Хён «Ещё варианты были?»

Джинни

«Тэтэ»

Хён «Нет»

Джинни

«Кимтэ? 🥺»

Хён «Ммм…нет»

Джинни

«Ну, хёёёён😩»

Хён «Давай остановимся на хён» «Ну, или Тэхён»

Джинни

«Ладно»

«Убегаю на занятия, хорошего тебе дня😘»

«Хённи»

Хён «😑» «И тебе»       Утро понедельника началось с нелепой переписки. Несмотря на недосып, Сэм проснулся в необычайно хорошем настроении.       После сладкого пробуждения в субботу они с хёном вместе навестили мистера Мина, который к вечеру уже был вполне себе похож на человека, а не на бесчувственную куклу на операционном столе. Тэхён искренне извинился за то, что втянул во всё это столько людей и что всё это, в общем-то не имело никакого смысла. На что младший пытался возразить: всё же всю правду он вряд ли бы узнал о девушке, если бы не помощь мистера Мина и мистера Ли. И продолжал бы корить себя за то, что не сумел спасти её. А после они ушли в квартиру хёна, где уже с порога тот озадачил его вопросом: «Что делает твоя обувь в моей квартире?»       И тут, в общем-то пришлось рассказывать всё от начала и до конца, опуская некоторые эпичные моменты, вроде тех, где он чуть от страха не наложил в штаны, пытаясь спуститься вниз с восьмого этажа по пожарной лестнице. Хён на это лишь понимающе кивнул, глядя на стёсанные ладони младшего, а после вскочил со стула и вышел в коридор. Вернулся он со словами: «Арендодатель приходил за ежемесячной оплатой. Я всегда оставляю нужную сумму на случай форс-мажоров.»       И тут бы рассмеяться, но почему-то хочется плакать от своей наивности и беспомощности. Он ведь и убиться мог. Да уж, у страха глаза велики.       Воскресенье Высплюсенье началось с тёплых объятий в просторной постели и ароматного кофе. А после они бродили по городу, периодически забегая в особенно атмосферные места: художественные выставки, книжные барахолки, андеграундный бар по дороге на открытый каток, в который после вновь вернулись и просидели под звуки джаза и нью-эйджа вплоть до глубокой ночи. Эдакое свидание. Впрочем, именно оно это и было. Узнавать друг друга медленно и с наслаждением сравнимо с тем, как бутон, распуская лепесток за лепестком, обнажает свою истинную красоту. И пусть хён не любит кофе, но обожает зелёный чай, пусть не умеет рисовать, но продолжает неистово передавать все эмоции через цвета и силу мазков, и пусть он без ума от джаза, но терпеть не может поп-рок, он всё равно остаётся его самым любимым. Его любимым человеком.       Именно поэтому он всю ночь крутился, думая над ласковым прозвищем для своего любимого хёна, но в голову лезло чёрт-те что. Но «Хённи» звучало мило, тепло и сладко. И пусть его хён не одобрил подобную вольность в это утро, Сэм решил не терять надежды.       Улыбаясь во все тридцать два, он заходит в аудиторию и плюхается на сиденье рядом с выходом. Народу тьма: сегодня, как никогда, студенты решили не привычно забить на лекцию профессора Пэкстона, а прям с рвением занять все места, начиная с верхнего ряда.       — Доброе утро. — Слегка прищурившись, профессор окинул аудиторию взглядом. — Эпоха рационализма добралась до вашего потока или приступ жажды знаний с утра застал врасплох? — По залу пронеслись приглушённые смешки. — Что ж, по такому случаю не будет лишним пройтись по списку, а то вдруг кто-то соскучился по звучанию своего имени из моих уст. — Профессор монотонно начал перекличку, то и дело отрывая взгляд от списка и хмуро поглядывая на нерадивых студентов. — Сэм Хван, — озвучил он, рыща по аудитории.       — Я здесь, профессор, — ответил негромко Сэм с первого ряда.       — Приятно видеть Вас не на галёрке, — хитро ухмыльнулся и продолжил своё нехитрое дело. — Томас Скотт, — буркнул он, но в ответ тишина. — Скотт! Томас Скотт! — рявкнул негодуя.       — Я здесь! — В аудиторию влетел запыхавшийся парень. — Я здесь, профессор, прошу прощения за опоздание, разрешите присоединиться? — не осмеливаясь присаживаться, робко спросил он.       Профессор недовольно цокнул, но всё же кивнул в сторону первого ряда.       — Привет, — прошептал Том Сэму, приземляясь рядом. — Не знал, что групповые чаты созданы и для чего-то полезного. Вообще не планировал сегодня так рано вставать и уж тем более тащиться на лекцию сморчка. Ты как? — замечая отсутствующий взгляд сокурсника, спросил он.       — Скотт? Твоя фамилия Скотт? — равнодушным тоном вопросом на вопрос.       — Что? Да. А почему…       Леденящий душу взгляд Хвана пронзил до мурашек. Услышав знакомую фамилию, в его голове всё сложилось: в то утро, когда хён провожал его до ступеней корпуса, Том видел их. И именно он рассказал об этом своему дяде? Брату? Не имело значения, кем приходиться тот. Его небрежное «любовник», брошенное у порога дома хёна, въелось намертво. Вот только какой в этом смысл?       — Сэм, позволь всё объяснить, — Том лихорадочно бегал взглядом по лицу Хвана.       — Попрошу тишины! — грозно рыкнул профессор, после возвращаясь к своему излюбленному делу — просвещать желторотиков непутёвых.       — Сэм, постой! — кричал вдогонку Том, покинув лекционный зал вслед за Хваном.       — Зачем! Просто скажи, зачем?! — Он резко тормозит и разворачивается к Тому. — Ты долбанный извращенец? Или это какая-то месть? А может, ты чёртов гомофоб и у вас в семье так заведено? Нахрена ты доложил своему родственнику о наших с хёном отношениях?! Нахрена ты вообще со мной заговорил?! — на одном дыхании выпаливает Сэм.       — Всё не так, — тихо отвечает Скотт и тяжело вздыхает. — Во-первых, я не гомофоб, я — гей. — Сэм замирает, складка меж бровей тут же разглаживается, а в голове проносится непрошенная мысль. И, видимо, слишком очевидная для парня напротив: — И нет, ты не в моём вкусе. Во-вторых, ничего я не рассказывал брату. В то утро он подвозил меня до универа и сам всё видел. И вот он действительно гомофоб — это в-третьих.       — Всё равно ничего не понимаю, — устало прошептал Хван и плюхнулся на мягкий диванчик в холле перед аудиториями.       — Я всегда хотел с тобой подружиться. — Том присаживается рядом. — Ну, или хотя бы просто начать общаться. Ещё на первом курсе, когда все только-только присматривались друг к другу, я сразу понял, что ты такой же. Я видел твой заинтересованный взгляд в сторону молодого преподавателя по политологии. И интересовался ты явно не становлением коммунизма в Китае, скорее вставлением, — он издаёт приглушенный смешок. — И я, правда, пытался. Вот только твоя личная фурия рубила все мои попытки заговорить с тобой на корню. — Сэм, недоумевая, впивается хмурым взглядом в Тома. — Миранда, она по уши втюрилась в тебя. Вот только даже после того, как Кен оказался любителем членов, Барби решила, что раз не ей, то не достанется он никому.       — Ты хочешь сказать, что она была против банального общения? — парень недоверчиво косится на Скотта.       — Именно. Я видел, что ты с ней отлично общаешься, поэтому пару раз, когда у нас были совместные занятия, интересовался у неё — кто ты, чем увлекаешься. И если поначалу она давала односложные ответы, то затем в открытую заявила, что такому, как я, ничего не светит. Она явно видела во мне угрозу. Эгоистичная сука. — Том поморщился и тут же словил пристальный взгляд Хвана. — Прости. Но это правда. Я не буду напирать и настаивать на нашем общении. Но быть геем, имея при этом брата-гомофоба хреново, знаешь ли. Может, и правда не стоит давать ему повод для очередных мордобоев? — Он криво усмехается. — И ещё так, для размышлений на досуге: как долго ты пробыл в отношениях с момента переезда и были ли они? — Скотт поджимает губы и вопросительно вскидывает брови. — Хорошего дня, — он удаляется, оставляя молчаливого Сэма привычно заниматься самокопанием.       Отношения? Не считая первой безответной влюблённости, неуклюжего поцелуя с пучеглазым парнишкой в подсобке магазинчика, где он подрабатывал, и провального первого секса, до переезда у него в принципе отношений как таковых не было. А после? А после неуверенность в себе, замкнутость. И любые косые взгляды в его сторону воспринимались с подозрением. А ещё страх. Это, пожалуй, самая сильная из эмоций. Но с приходом Миранды в сознании всё изменилось. Впрочем, не всё: лишь замкнутость уселась немного поодаль, в то время как неуверенность протолкнулась вперёд, усаживая рядом с собой заниженную самооценку, а страх по-прежнему располагался в партере. Временами он действительно забывал, что ему стоит быть осторожнее, не привлекать внимания к своей персоне и больше уделять времени учёбе. Он веселился, выпивал и громко смеялся. А после также громко рыдал, потому что на утро всё возвращалось. И пуще прежнего накрывало. Почему же? Неужели такому, как он нет места под солнцем? Или всё и правда было не тем, чем казалось? Он позволял толкать себя в водоворот ночных одноразовых развлечений, а после шёл к «другу», изливал ей душу, а та любовно утешала, в душе радуясь его очередной неудаче, и надеялась. Надеялась на что? Что он сменит ориентацию или из благодарности трахнет её? Фу.       Как бы там ни было, факты твердят лишь о том, что друга у него никогда и не было. И любить себя он не позволял. Ни себе, ни кому бы то ни было.       И только с появлением неземной красоты мужчины, в волосах которого была россыпь снежных звёзд, в его сердце пробудилась любовь. А его, вдогонку брошенное тихим баритоном, «с первым снегом», окончательно и бесповоротно дало трещину в покрытом слоем льда сердце.       Удивился ли он, увидев того в допросной? Да. Ещё как. Сердце уже тогда сделало непрошенное «ту-дум». И кто он такой, чтобы воспротивиться столь долгожданному чувству? Не сдержался, коснулся ладони. А после принял ароматный кофе из его рук. А после и его в своё сердце.       К концу крайней пары мозг был готов расплавиться. И сообщения от хёна — как бальзам на душу. Вот только содержание совсем не радовало. Хён «Как ты?» «Встречу тебя у входа» «Останешься сегодня у меня?» «Нужно поговорить»       Потому что ничего хорошего не сулило это: «Нужно поговорить».

Джинни

«Ок»