***
Тео отвлёкся от своих длительных сборов и взглянул на комод. Который раз он мысленно напомнил себе не забыть взять эти великолепные маскарадные маски. Нотт искал их несколько часов в лучших костюмерных магазинах в центре, пока наконец не нашёл подходящие. Он нетерпеливо подошёл ближе и нежно обвёл пальцем прорези для глаз. Маска для Грейнджер была по-настоящему великолепна. Плотная бархатная чёрная основа, с необыкновенным, едва заметным узором и элегантными серебристыми линиями по краям превращала её не во что иное, как в произведение искусства. Его маска тоже была хороша, но рисунок на ткани выглядел менее фактурно, а на уголках отсутствовала россыпь крошечных драгоценных камней. Нотт специально выбрал себе полностью чёрную маску без излишеств, чтобы тем самым лишний раз выделить свою спутницу. Он тут же потёр шею, прогоняя эту чепуху из головы. Грейнджер точно не нуждалась в том, чтобы её выделяли. Она бы всё равно смотрелась эффектно, даже если бы Нотт самолично вырезал из картона жалкую пародию на маскарадную маску и нацепил ей на лицо. Тео усмехнулся и, в последний раз позволив себе взглянуть в зеркало, деловито поправил чёрную атласную бабочку. Он удовлетворённо кивнул, отмечая, что новый смокинг сидит на нём идеально.***
Гермиона не была на подобных мероприятиях, пожалуй, целую вечность. В последний раз пару лет назад ей едва удалось уговорить Джинни и Полумну составить ей компанию на представлении в одном любительском театре Лондона. Но девочки так быстро утомились, что вся компания в итоге спешно покинула это заведение ещё до того, как узнала завязку основного сюжета. Грейнджер при всём желании не могла назвать это полноценным походом в театр. Тем более это не шло ни в какое сравнение с Театром Её Величества. Этот роскошный зал, талантливые актёры, чарующая по всем параметрам волшебная атмосфера были только там и нигде больше. Именно поэтому сегодня Гермиона не отказывала себе ни в чём. Она надела лучшее платье в пол тёмно-зелёного цвета с приличным вырезом вдоль правой ноги, застегнула любимые дизайнерские серьги с изумрудами в виде ромбов и завершила образ обувью на серебристых шпильках из последней коллекции одного именитого итальянского дома моды. Даже волосы Грейнджер решила оставить распущенными — лишь заколола справа несколько прядей, демонстрируя любимые украшения и плавный изгиб шеи. Нотт точно упадёт в обморок, когда увидит привлекательную дорожку гладкой кожи прямо к её изящным ключицам. И она не намерена его ловить. С мечтательной улыбкой и тысячей приятных эмоций внутри, Гермиона покинула квартиру.***
— Я ничего не успеваю! Подай мне кулон! — Панси махнула рукой в сторону ящика, возле которого топталась нервная Булстроуд. — Не этот, мать твою! Она несдержанно вздохнула и сама прошла к туалетному столику, чтобы вытащить крайний кулон с топазом на тонкой золотой цепочке. — Неужели так сложно догадаться, что к этому светло-голубому платью не подходит рубиновое колье. Прочитав нотации, Панси вернулась к зеркалу, продолжая колдовать над причёской. — Ты закончила истерить? — недовольно пробурчала Милисента. — Да! — крикнула Паркинсон и решительно приступила к макияжу. — По моим данным, Мюллер будет в одной из центральных лож, ближе к правой стороне. — Булстроуд заметила, что Панси её совсем не слушает, и, несмотря на недовольный вид своей подруги, подошла вплотную, продолжая вбивать ей в голову важную информацию: — Сегодняшнее представление будет особенным. Он выбрал для себя тёмно-синюю маскарадную маску. Продавец в одном из магазинов в Косом переулке опознал его по колдографии. Ну и, конечно, можешь искать его в толпе по бакенбардам и высокому росту. — Поняла. — Панси нервно потеребила губу, застёгивая левую серёжку. — Ты купила мне маску? — Конечно. Милисента отошла ко входу и достала из сумочки серую непримечательную маску с одиноким голубым пером, которое так сильно развевалось от малейших движений, что не оставалось никаких сомнений — его крепили на дешёвый клей. Увидев моментально возникшее на лице Паркинсон возмущение, она громко цокнула. — За два часа до выхода выбирать не приходится, — подчеркнула Булстроуд, предвкушая новый скандал.***
Шум стоял невероятный. Возле входа в театр толпилось по меньшей мере пять десятков потрясающе одетых джентльменов и дам. И каждую минуту их ряды только увеличивались за счёт новых подъезжающих кэбов и дорогих авто. Для лондонского вечера было удивительно тепло, поэтому даже дамы с глубокими декольте и оголёнными спинами обходились без жакетов. Тео стоял немного позади, возле последней колонны слева, и нетерпеливо оборачивался по сторонам, пытаясь разглядеть хоть что-то в этой каше из звуков и пёстрых красок. У него не осталось никаких сомнений, что идея маскарадного вечера просто потрясающая, ведь даже сейчас, пока далеко не все зрители успели надеть свои маски, в воздухе витало особое таинственное настроение и предвкушение, не сравнимое ни с каким обычным походом в театр. За таким очаровательным барьером из дорогого бархата и сверкающих камней виднелись лишь губы и глаза гостей, но они удивительным образом умудрялись сказать гораздо больше об этих людях, чем полностью открытые лица. Через взгляды можно было увидеть истинное отражение их душ: в зрачках плескались неподдельные яркие эмоции, которые просто невозможно было спрятать. А учтивые и сдержанные улыбки прекрасно олицетворяли характер каждого присутствующего. Всё это создавало особое, невероятно тонкое чувство единения. Нотт не смог устоять и нетерпеливо надел на себя маску, чтобы наконец завершить свой вечерний образ как подобает. Гермиона могла расстроиться оттого, что он решил встретить её так, немного скрытно и чудаковато, но почему-то уверенность, что она скорее будет в полном восторге, росла в нём в геометрической прогрессии.***
Гермиона вежливо поблагодарила водителя и протянула ему купюру, в ответ тот лишь приветливо посмотрел на неё через зеркало заднего вида. Прежде чем она начала аккуратно открывать тяжёлую дверь кэба, ей пришлось внимательно изучить толпу через окно, чтобы случайно не задеть кого-то. Она ступила на тротуар, кое-как находя равновесие на таких высоких шпильках и чувствуя себя немного не в своей тарелке из-за столь откровенного платья. Грейнджер неловко нагнулась, чтобы забрать с заднего сиденья идеально дополняющий её образ серебристый клатч, и наконец огляделась, ощущая на себе горячее дыхание автомобилей. Несколько мгновений она стояла, оцепенев от количества ожидающих спектакля людей. Внутрь даже закралось волнение, что она не сможет найти Теодора так быстро, как хотелось бы. Гермиона не была уверена, что он пользовался магловским телефоном и она могла попросить его номер заранее, но всё равно отчитала себя за такую непредусмотрительность. Несмотря на окружающую суету, все гости выглядели просто великолепно. Мужчины выбрали самые дорогие, но при этом совсем не кричащие смокинги, а все дамы без исключения сверкали своими изящными вечерними платьями. Невозможно было отвести глаз от этого многообразия брендов и сверкающих камней на украшениях; Гермиона так бы и стояла, тупо пялясь на окружающих, как на музейных экспонатов, если бы не почувствовала, как кто-то аккуратно коснулся её чуть ниже плеча. Грейнджер испуганно обернулась и увидела перед собой высокого брюнета в чёрной — однозначно безумно дорогой — маскарадной маске. — Гермиона, ты меня не узнала? — слегка удивлённо спросил Нотт, не скрывая игривой улыбки. — О боги, Тео, — облегчённо выдохнула она, сглатывая комок от скопившегося волнения. — Ты меня напугал. Почему ты в маске? Нотт поднял левую руку, демонстрируя Гермионе вторую, не менее впечатляющую маску с россыпью камней и переплетением серебристых нитей. — Как красиво! Грейнджер машинально потянулась к этому шедевру, когда Тео остановил её тягучим, как патока, тембром: — Ты выглядишь великолепно, но сегодня тематический вечер, — произнёс он и, подойдя ещё ближе, остановился рядом с ней, отчего полы пиджака своевольно коснулись её бёдер. — Тебе недостаёт одной детали. Последнее Нотт добавил уже манящим шёпотом в несчастных сантиметрах от её правого уха. Двумя руками он прислонил маску к лицу Гермионы — так трепетно и волшебно, как будто посвящал её в известную лишь немногим тайну. — Она идеальная. — Поборов шипящие внутри эмоции, Грейнджер осторожно прислонила правую руку к лицу, тактильно изучая своё преображение. — Ты тоже выглядишь потрясающе. У них оставалось всё меньше времени наедине, и, словно в подтверждение этому, парадные двери театра неожиданно открылись, внося суету среди собравшихся гостей. Грейнджер нехотя отвернулась от него, и Тео машинально подал ей локоть, чтобы повести в сторону входа вслед за толпой.***
Были ли вы в детстве таким же смелым и отчаянным, как и ваши сверстники? О да. Драко ухмыльнулся, медленно прислоняя сигарету к губам. Каждый вопрос умудрялся быть ироничнее и интереснее предыдущего — они все были как на подбор. Малфой уже давно потерял счёт своим искренним удивлениям: он поражался буквально каждый раз, когда натыкался на новую щепетильную для него тему. Как колдомедик, он чётко понимал, что тест для всех пациентов должен быть одинаковым, но в любом новом пункте Малфой снова и снова магическим образом находил что-то личное и особенное. Он сделал ещё одну, более долгую затяжку, с наслаждением наблюдая, как тугой табачный дым на какое-то время скрывает от него содержание теста. Драко прошёл уже половину вопросов, даже не заметив, как пролетело время. Малфой приподнял папку, проверяя на весу количество оставшихся страниц, и, удовлетворившись, снова склонился над материалом. Вы обычно высказываете своё мнение прямо и недвусмысленно? Что ж, это был, пожалуй, один из немногих его бесспорных плюсов. Драко не умел красиво врать или скрывать свои эмоции, хотя родители пытались научить его подобному с малых лет. Его всегда можно было при желании раскусить, и каждый раз, когда он на кого-то злился, это было очевиднее некуда. Обычно Малфой закипал быстрее, чем вода в чайнике, и никогда не прятал от людей своих яростных глаз. Они видели всё как на ладони: агрессию, грусть, тоску, скуку, спокойствие. Только по его позе можно было легко определить, настолько он расположен к беседе. Ему не было за это стыдно. Наоборот, Драко искренне считал, что, если бы все люди на планете были такими же прямыми, как он, мир превратился бы в сказочное место или хотя бы был не таким прогнившим насквозь от лицемерия и тщеславия. Драко самодовольно ответил согласием и приступил к следующему вопросу. Заступитесь ли вы за человека, который оказался в беде? Он не заметил, в какой момент перестал дышать, но зато почувствовал, как от резкого напряжения дёрнулись мышцы лица. Малфой заставил себя выдохнуть через нос, гневно топя сигарету в кофейном блюдце.***
Когда Белла нагнулась над ней, он моментально оказался в глухой прозрачной камере. Камере собственных пыток. Её мерзкие кудрявые патлы касались шеи и груди Гермионы, пока та брыкалась на полу, как раненый зверь. В Грейнджер было столько боли, столько силы, столько отчаяния. Драко мог захлебнуться всеми этими эмоциями разом, оставаясь лишь в метре от них обеих. Всё было в её глазах — карих, тёмных, искренних. Он видел в них всё и даже больше. Он видел в них самого себя, трусливо стоящего позади широкого гостиного камина. Трус. Трус. Шёпот собственного разума превращал его в психа. Бесконтрольно дёрнулся глаз, и Драко сжал руки в кулаки в попытках немедленно остановить это. Тётка что-то крикнула своим визгливым голосом, но он не услышал. Малфой вообще мало что мог сейчас различить, кроме контраста бледной кожи её лица и тёмно-коричневого паркета. В этом была какая-то дикость, какая-то немыслимая чепуха. Люстра над ними стоила как несколько не самых последних ячеек в «Гринготтсе», а шторы на окнах были сшиты по заказу не меньше века назад, но тут, прямо здесь, в этой роскошной комнате, проходили такие низкие, бесчеловечные пытки. Драко казалось, что это должно быть не так, не в этой комнате и не с теми. Гермиона снова всхлипнула, отчего по его спине пробежали новые липкие мурашки. Он видел, как Беллатриса оскалилась, словно цепная собака, демонстрируя гнилые зубы, и достала из-за пазухи личный нож Блэков. Малфою не нравилось в Грейнджер многое. Её успехи в учёбе, наглое лицо с надменным подбородком, друзья-идиоты, которые ходили за ней по пятам, но он никогда не желал увидеть, как острый нож тётки вонзается в её бледную руку, открывая страшный кровавый ручей. Он растекался по руке Гермионы бегущим потоком, чтобы в конечном счёте оставить на полу зачатки для небольшого красного озера. Драко уже хотел в нём утопиться. Вопреки всей ранее существовавшей логике, её кровь была абсолютно такой же, как у него. Грейнджер была абсолютно таким же подростком, как он. Она сидела в абсолютно таких же кабинетах в Хогвартсе и ела на завтрак в Большом зале абсолютно такую же еду. Она не заслужила всего этого. Эта мысль пролетела в голове жгучим пламенем, накаляя и без того прожжённые насквозь нервы. Он отвернулся к камину так быстро, что любой, кто следил бы за ним, мог запросто заподозрить неладное. Но до него никому не было дела. От нового громкого крика Грейнджер он прикусил губу, заставляя себя придумать хоть что-то; хоть что-нибудь, что помогло бы когда-то в будущем снова крепко спать по ночам. Он мог бы оглушить Беллу, но мэнор был полон мерзкими Пожирателями, которые бы сразу же сбежались и убили каждого неверного. Мог бы предложить помучить её сам и как минимум вдвое сократить муки от этих пыток. Но Драко мог кое-что ещё. Единственным плюсом жизни в этом тёмном убогом поместье была богатая библиотека. Он вычитал там много сложных (для многих — немыслимых) заклинаний, и одно из них, кажется, было способно ему помочь. Не до конца уверенный в последствиях, Малфой прислонил к своей груди палочку дрожащей от страха рукой. Драко показалось, что он оглох, пока шептал заклинание, словно молитву. По большому счёту так и было: он действительно хотел покаяться. — Интра Брахиабиндо. — Увидев слабое свечение, он с силой зажмурился и заставил себя договорить до конца: — Гермиона Грейнджер. Ему не нужно было убеждаться, что всё сработало, потому что кожа на правой руке мгновенно вспыхнула. Он сам окунул себя в омут невыносимой боли. Драко сцепил челюсти, перенимая от Гермионы максимум тех чувств, что мог выдержать стоя, не вызвав лишних вопросов. Из глаз покатились солёные слёзы, которые Драко терпеливо проглотил. Конечность почти свело судорогой от более глубокого проникновения ножа Беллы в руку Грейнджер. Это были муки, чистый, беспроглядный ад, и единственное, что помогало Малфою не упасть от болевого шока, — это её новые крики и стоны, которые стали гораздо тише благодаря его заклинанию.***
Гермиона просто не могла позволить себе оторваться от актёров на сцене. Её словно приковало к месту огромным неподъёмным камнем. Музыка, реплики, костюмы, свет — всё находило у нее такой искренний отклик, что она с трудом себя одёргивала, когда хотела увидеть реакцию Нотта. Непонятно, совпадением это было или нет, но всякий раз, когда Грейнджер поворачивалась к нему, Тео уже на неё смотрел. Любая такая милая, безумно трепетная встреча взглядами разливалась теплом у неё в груди, и Гермиона не пыталась сдержать улыбку. В нём было так много всего, отчего она правда могла позволить себе так улыбаться. Он смотрел на неё, и блики от профессионального освещения сцены падали ему на ресницы. Небольшие морщинки в уголках глаз терялись в тени, которую создавал его красивый мужественный профиль. Тео расстегнул пиджак, когда начался спектакль, и теперь его грудь была прикрыта лишь чёрной рубашкой и жилеткой в цвет. Грейнджер было так любопытно потрогать её, понять, какая она на ощупь. Никто из её знакомых никогда не носил жилеток: Гермионе казалось, что они вышли из моды ещё до её рождения, но представить Нотта без этой части гардероба и без серебряной цепочки антикварных часов было сейчас просто невозможно. В нём оставалось много тайны; много того, что немного её пугало. У всех есть недостатки, и то, что она почти не видела их в нём, очень настораживало. Они сидели, как настоящие короли или высочайшие персоны, в отдельной ложе из красного бархата с шикарными портьерами и всего двумя сиденьями. И сидели здесь потому, что Нотт всё это устроил для неё. Грейнджер была уверена, что тематические вечера проходят в театрах далеко не каждый день и Теодор точно помучился, чтобы достать сюда билеты. Она уже хотела отвернуться от Нотта, когда он неожиданно подмигнул ей и надел свою маску, которая всё это время мирно покоилась на его правом бедре. Предвкушение чего-то нового так стремительно растеклось по венам, что Гермиона сразу же перестала вслушиваться в реплики актёров. Остались лишь музыка и гулкий стук беспокойного сердца. Уточнять, чего именно он от неё ждал, было ни к чему. Грейнджер прислонила маску к лицу и надавила на переносицу, чтобы убедиться, что она села достаточно крепко. Нотт подвинулся на край своего кресла и поставил левую ногу вплотную к её не прикрытой платьем правой. Теперь они сидели, почти прилипнув друг к другу, и она чувствовала исходящее от него тепло. Когда он опустил свои тёмно-синие глаза на её губы, оркестр заиграл что-то медленное и пронзительное, как будто точно знал, что происходило сейчас у неё внутри. Сказка, весна, нечто едва ощутимое и нежное. Гермиона мысленно поблагодарила маскарадную маску, за которой не было видно яркого румянца, который вспыхнул так не вовремя. Песня: Someone You Loved — Lewis Capaldi Тео неспешно приблизился к ней, и она замерла, не в силах больше шевелиться. Сердце так громко колотилось в груди, словно пыталось выпрыгнуть к нему в объятия. Несмело опустив глаза на его практически бордовые от освещения губы, она увидела, что они находятся на расстоянии короткого вдоха. Грейнджер облизнула губы и закрыла веки, позволяя себе упасть в глухую пустоту. Пока мир под веками медленно плавился, а мысли выветривались одна за одной, Гермиона чувствовала лишь его сбитое дыхание. Оно безбожно щекотало нервы, вызывало неподдельное волнение и такой чистый адреналин. Наверное, так и теряют сознание. Связь с внешним миром оборвалась, как тонкая ниточка, когда он накрыл её своими мягкими губами. Трепетно, осторожно, но со сладкой, почти болезненной настойчивостью. Тео коснулся её затылка ладонью и запутался изящными пальцами в каштановых волосах. Он перебирал их так нежно, так непоследовательно, словно давно об этом мечтал и испытывал лёгкий мандраж. Когда его язык медленно очертил линию губ, она наконец вспомнила, что тоже может двигаться, и положила руку позади его шеи. Тео затягивал её всё сильнее и сильнее в поцелуй, и в какой-то момент ей показалось, что воздух и вовсе больше не нужен, потому что Нотт так отчаянно пытался заменить ей кислород. Всё, о чём Гермиона могла у него попросить, свелось бы к бесконечным просьбам продолжать и не отпускать её, но Теодор, кажется, и не собирался этого делать. Грейнджер томно выдохнула ему в губы, и он, воспользовавшись моментом, проник языком глубже, опуская правую руку на её бедро. Она никогда бы не подумала, что его руки могут быть такими горячими, а волосы — такими мягкими и приятными. Гермиона сдалась и провела ладонью выше, зарываясь в его кудри и наслаждаясь тем, как легко в них утопала её рука. Они глупо сталкивались масками, пока языки жадно сплетались под звучные аккорды театрального оркестра. Ей казалось, что они лежали в этой самой оркестровой яме, потому что вибрации проносились по всему телу снова и снова взрывными волнами. В какой-то момент это перестало быть чем-то романтичным и невинным, и Нотт несдержанно втянул её нижнюю губу, грубо посасывая. Она тихо всхлипнула, подавляя стон, и нетерпеливо сжала своей левой рукой его драгоценную жилетку.***
Тео чувствовал, как падает — падает с каждым новым рваным поцелуем, с каждым новым её скользящим движением. Грейнджер хваталась за его макушку и царапала его кожу через тонкую ткань рубашки своими длинными ногтями. Это натурально сводило с ума. Он не выдержал и с рыком притянул Гермиону ещё ближе к себе, напрочь наплевав на нахождение в театре. Для него это была отдельная вселенная — чувствовать терпкий аромат её духов и свежей ягоды, перебирать длинные волнистые волосы и ощущать, как его пульс начинает подстраиваться под удары её беспокойного сердца. Он хотел бы целую вечность сидеть здесь и слушать, как тихие вздохи неподконтрольно срываются с её требовательных губ. Если бы не театр, не эта открытая ложа, он бы точно не стал мешкать и запустил руку под платье через этот варварски сексуальный вырез на её ноге. Нельзя было показывать ему такие бёдра — или Гермиона действительно приняла его за терпеливого девственника? Свет в зале включился так неожиданно, что умудрился ослепить их даже через плотно закрытые веки. Они отпрянули друг от друга, раскрасневшиеся и возбуждённые. Прежде чем увидеть Нотта и его великолепные ямочки, которые она с упоением целовала пару секунд назад, Гермиона тщетно привыкала к яркому освещению. Ей пришлось прислонить холодные ладони к горячим щекам и потупить взгляд, чтобы немного охладиться и отойти от сумасшедшего магнетизма Тео.***
Маглы были отвратительны и скучны, и апогеем их бренного существования был, видимо, поход в этот ужасный театр. Иначе Панси просто не могла объяснить, откуда в них столько пустого восторга и ажиотажа. В этом месте скопились сотни заносчивых, высокомерных фанатиков, и она, к сожалению, была в их числе — и, что ещё хуже, демонстрировала всем это уродское перо на маске. Паркинсон отошла к лестнице, ведущей в буфет, и нервно прикусила губу. Найти Мюллера не должно было составить труда: посетители театра были один лучше другого, все преклонного возраста или с неприлично полной фигурой. Красивых мужчин были единицы. Естественно, им же не нужно пресмыкаться, чтобы затащить кого-то в постель. Фыркнув, она повернулась, что оглядеть очередной людный коридор, и увидела, как подозрительно высокий джентльмен в потрясающем смокинге сворачивает в сторону уборных. Панси моментально дёрнулась, чтобы протолкнуться через толпу снобов, как сквозь заросли высокого тростника. Она полностью игнорировала их недовольные возгласы за спиной: ей точно было не до этого. Довольно быстро Паркинсон оказалась возле нужной двери и замерла, обдумывая дальнейший план своих действий. Врываться в мужской туалет Панси не собиралась, но тогда о новом филиале клуба точно придётся забыть. Как вариант, можно притвориться, что она упала или ей плохо. Вроде бы Ганс славился своими вышколенными манерами. Паркинсон не успела выбрать ничего конкретного из потока бесконечных мыслей, когда нужный ей мужчина вышел из уборной, поправляя манжеты рубашки. — Мистер Мюллер! — Панси с наигранным удивлением вскинула руками, включая всё своё обаяние на максимум. — Я узнала вас даже в маскарадной маске! Какая встреча! Она почти задыхалась, говоря со столь большой экспрессией, но кажется, это сработало и лёд тронулся, потому что промелькнувший в глазах Ганса интерес был виден даже через огромную маску на лице. — Entschuldigung, — торопливо произнёс Мюллер, но затем понял, что она могла его не понять. — Извините, мы знакомы? Он разговаривал с небольшим приятным акцентом с особенно твёрдыми согласными, что для немца было довольно типично. Кокетливо улыбаясь, Панси осторожно подхватила его за локоть и увела в сторону, где было меньше людей. Ганс, видимо, не ожидал такой прыти, но практически не сопротивлялся, лишь удивлённо наблюдал за её действиями. — Мы были знакомы, но произошло ужасное недопонимание. — Паркинсон выдавила из себя грустное выражение лица, прикусывая губу. — Мои сотрудники беседовали с вами о покупке помещения в Берлине на Корнелиус-Агриппа-штрассе, — название улицы она специально проговорила немного тише, но Мюллер всё равно испуганно отшатнулся поближе к стене. — О мой бог, вы волшебница?! — Ганс облокотился на левую руку, словно на опору, еле удерживая себя вертикально — Подождите, я понял! Вы Пар’кинсон, р’ечь о филиале клуба? Проницательный чёрт. — Да, это я, и, как видите, я не ужасная ненавистница маглов в сотом поколении. Он недоверчиво поджал губы, прежде чем снова заговорить: — Вы следили за мной? — Что! Что за глупости, мистер Мюллер? Я приличная девушка, — обиженно подчеркнула Панси. — Я совершенно случайно узнала вас здесь по этим красивым бакенбардам. Пару секунду мужчина продолжал хмуриться, но, видимо, его воспитание в конечном счёте перебороло негатив по отношению ко всем причастным к деятельности Тёмного Лорда волшебникам, и он натужно сглотнул. — Я… Да… Пр’остите. — Он неловко потёр ладонью шею. — Что я несу? Сюда невозможно достать билеты так быстр’о. Пр’ошу пр’остить меня за гр’убость и бестактность. — Das macht nichts, — тут же пробормотала Панси, родная речь тут же вызвала у него искреннюю улыбку. — Sprechen Sie Deutsch? — радостно спросил Ганс. — Ein bisschen. Панси улыбнулась ему в ответ, соблазнительно поправляя правую бретельку, отчего Мюллер нелепо прокашлялся. Его неприступный образ медленно рассыпался прямо у неё на глазах, и не оставалось никаких сомнений, что завтра помещение будет у неё в кармане.***
Поразительно, но им удалось досидеть спектакль до конца без новых страстных «инцидентов». В перерыве Нотт купил Грейнджер зелёный чай в буфете, отметив, что её предпочтения немного необычные. Он также предлагал ей разные булочки и сэндвичи, но Гермиона не хотела быть как те несчастные за соседним столиком, которые зачем-то пытались удержать одной рукой маску, а другой — засунуть в рот круассан, или как та пара позади них, где девушка уплетала уже вторую булку, в то время как мужчина лишь нелепо за ней наблюдал. Их с Тео милое чаепитие было куда приятнее всего этого. Они просидели последние минуты спектакля в напряжении и восторге от того, что происходило на сцене. А в самом конце представления зал разразился громкими бесконечными овациями. Грейнджер довольно быстро вымоталась от аплодисментов, но Нотт всё время шутливо подначивал её, хлопая демонстративно громко. Он выглядел как старшеклассник, который заигрывал с понравившейся ему девочкой, но она почему-то плавилась от этого, как мороженое под палящим солнцем. Тео был таким искренним, добрым, настоящим; Гермиону распирало от всего этого даже сейчас, когда он оставил её одну возле театра, потому что она умудрилась забыть в ложе свой клатч. Он пообещал вернуться быстро, а значит, точно сдержит слово. Словно услышав её мысли, Нотт выбежал из широких дверей, победно размахивая серебристой вещицей, как настоящим трофеем. — Работники театра ужасно нерасторопные, даже украсть не успели, — пошутил Тео, передавая Грейнджер клатч и умиляясь возникшей на её лице улыбке. — Мы можем пройтись до Темзы? Не хочу тебя отпускать. У неё и в мыслях не было ему отказывать. Гермиона волнительно прикусила губу и передала ему свою маску. — Ведите, профессор.***
Панси Паркинсон казалось, что она видит перед собой долбаный мираж. Ей хотелось срочно попросить ущипнуть себя, потому что в это просто невозможно было поверить. Ни сейчас, ни когда-либо ещё в принципе. Если она ещё не сошла с ума, в чём искренне не была уверена, то Теодор Нотт в десяти метрах от Панси действительно улыбался Гермионе, сука, Грейнджер, принимая от неё великолепную дизайнерскую маску. Они смотрелись как классическая приторная парочка из магловских фильмов с до жути влюблёнными взглядами и трепетными прикосновениями. Казалось, что толпа возле театра — это последнее, что удерживает их одежду на месте. У неё даже задёргался глаз, когда Нотт, с трудом поместив маски в карман пиджака, взял Грейнджер за локоть. Что-то внутри захотело его убить лишь за то, что он коснулся её бледной неприкрытой кожи. Паркинсон чуть не ринулась к ним навстречу, когда Ганс неожиданно накрыл её своим пиджаком, подходя сзади: — Мой водитель уже ждёт нас. Он не заметил растерянности Панси и смело повёл её в сторону бесконечной очереди из автомобилей.***
Гермиона любила Лондон за многое. За романтичные колоритные улочки, за красивую историческую брусчатку, за множество маленьких ларьков с закусками и даже за толпы туристов, которые с такими нежными чувствами относились к её родному городу. Но сейчас, приближаясь к набережной Темзы, она словно полюбила его заново. Мирно гуляющие за руку парочки, расставленные в ряд тусклые фонари и призрачные блики на воде от соседних зданий создавали вокруг особенную атмосферу беззаботности и счастья. Она не смогла сдержать улыбки, когда Тео подал ей руку, чтобы она смогла спуститься на каблуках на ступеньку ниже. Пожалуй, обувь сейчас была единственной помехой, чтобы душа Гермионы могла смело отправиться в рай. Туфли по-прежнему были красивы, но за те пятнадцать минут, что они шли к реке, ноги уже ужасно натёрло. Каждый новый шаг становился настоящим испытанием, и, наконец не выдержав новой вспышки боли, она остановилась возле ближайшего фонаря. — Всё хорошо? — сразу же поинтересовался Тео, явно взволнованный. — Да, просто обувь немного натёрла. — Грейнджер поморщилась и устало облокотилась рукой о фонарный столб. — Давай трансфигурируем их во что-нибудь подходящее. — Нет, — слишком резко ответила Гермиона, но быстро осознала, что это могло прозвучать странно. — Я боюсь, что они могут повредиться от нескольких трансформаций. Нотт понимающе кивнул и почесал макушку. — Может быть, создать что-то из этих масок? — Он потряс карманом пиджака, который еле вмещал в себя их прежнюю маскировку. — У меня есть идея получше, — кокетливо улыбнулась она и сняла правую туфлю, вдыхая с облегчением. — Магловские девушки часто вынужденно снимают каблуки и ходят босиком, — объяснила Грейнджер и деловито взяла в руки сброшенную обувь. Пару секунд Тео удивлённо моргал, видимо укладывая в голове эти странные факты. — Вау, — усмехнулся он, подмечая, как очаровательно смотрятся её ноги в одних капроновых колготках, — это звучит весело, но я не могу позволить тебе ходить так одной. Он сразу же опустился на корточки и стал резво развязывать шнурки на своих чёрных ботинках. Его бывшая девушка была маглой, но никогда не бросала ему таких интересных вызовов. — Что ты делаешь? Гермиона посмотрела на его активные действия и, не сдержавшись, рассмеялась: — Тео, зачем? — Затем, что я всегда джентльмен. — Он взглянул на Грейнджер снизу вверх и загадочно подмигнул ей. Она ещё долго улыбалась, пока он снимал ботинки, и умилилась ещё больше, когда Нотт остался в одних чёрных носках в элегантный белый горошек. — У тебя такая красивая улыбка, — хрипло произнёс Теодор, снова оказавшись на одном уровне с ней. — Хочу смешить тебя чаще. Кажется, все прочие мысли моментально покинули его кудрявую голову, потому что Гермиона задержала на нём взгляд явно на большее время, чем того требовали рамки приличия. Она смущённо кивнула и сделала ещё шаг навстречу, чтобы оказаться к Тео ближе. Без обуви их разница в росте немного увеличилась, и теперь её глаза были примерно на уровне его губ. — Идём? — тихо спросила Грейнджер. — Один момент. — Нотт быстро выхватил из пиджака палочку и, оглядевшись, наложил сразу несколько заклинаний. — Согревающее и отталкивающее, — пояснил он и, обняв Гермиону за талию, повёл её дальше вдоль Темзы. Грейнджер не сдержалась и прильнула к нему всем телом, ощущая приятное тепло, которое ненавязчиво согревало её от прохладного ветра с реки. Они шли почти у самого парапета, отчего хотелось каждый раз прижаться к нему и заглянуть в тёмное таинство водной глади. Но Гермиона переборола это желание, сохраняя неспешный ритм прогулки и иногда любуясь тёплым свечением от фонарей на лице Тео. — Я заметил, что у тебя очень красивые и необычные серьги, — неожиданно произнёс он, оборачиваясь на её профиль. — В прошлый раз это был синий камень, вероятно, сапфир, а это… — Изумруд, — закончила за него Грейнджер, пряча очередную глупую улыбку за длинными прядями. — Ты много успел прочесть из романа? — Оу, — виновато начал Нотт, — всего пару глав, но в них уже столько печали нашего бытия. Не хочу сегодня о грустном. Они прошли ещё несколько метров в тишине, наслаждаясь единением, прежде чем Теодор вновь обратил на себя внимание: — Я бы хотел поговорить о нашей жизни, — расплывчато намекнул он. — Мы знакомы с тобой меньше, чем незнакомы. Хочу это исправить. Грейнджер сглотнула, невольно вдыхая аромат его древесного парфюма. В отличие от терпкого, немного агрессивного мускусного аромата, который исходил от Драко, Нотт пах чем-то очень волнующим и душевным; тем, что могло согревать холодными ночами лучше любого пухового одеяла. — Я согласна, мы правда почти незнакомы. — Что ж, тогда я первый, — вызвался Теодор, не сбавляя плавного шага. — Мой отец был приверженцем идей одного убийцы, чем я не горжусь. После войны я много валял дурака, думаю, сказалось моё окружение. — Он намеренно опустил имя Паркинсон, придавая у себя в голове этому жесту особенное значение, как будто речь шла не о его скандальной бывшей, а о призыве Тёмного Лорда. — Потом, когда мои первые отношения завершились, я вспомнил о многих вещах, что хотел бы сделать в жизни, и так вышло, что почти все эти вещи наводили меня на Хогвартс. К счастью, Минерва приняла меня как сына и разрешила начать с малого. Это позволило мне почти через пять лет стать профессором. Я провожу в том мире почти всё своё время и сейчас чувствую, что забыл ещё об одной важной цели, которую при всём желании не могу достичь в Хогвартсе. Она слушала его не перебивая и, искренне заинтересованная историей, решилась спросить: — Что это за цель? — Семья. Я хочу свою семью, — уверенно произнёс Тео, останавливаясь, чтобы показать ей открывшийся с новой точки вид. — Красиво, правда? — Очень, — подтвердила Гермиона и прислонилась к перилам, рассматривая здания по ту сторону Темзы. — Знаешь, у меня совсем другая история жизни. — С таблоидами и успехами? — пошутил Нотт, за что сразу же получил мягкий удар в бок. — Неправда, — недовольно поправила его она. — Вообще-то, я тоже последние десять лет нахожусь в стагнации, только вместо Хогвартса — моя работа, но она не менее поглощающая. — Ты начала уставать? — осторожно спросил он, не сводя с неё взгляда. — Да, и я тоже хочу перемен.***
— У меня есть напитки. Что-то будешь? — недвусмысленно предложил Ганс, открывая мини-холодильник. — Если есть, то виски, если нет, что-то не менее крепкое. Она кокетливо закинула ногу на ногу, наблюдая, как челюсть немецкого аристократа с трудом встаёт на место от этого зрелища. Невероятно, но, даже будучи на взводе, Панси умудрялась его мастерски кадрить. Ещё немного — и она не только получит нужное здание, но и выбьет у него неплохую скидку. — Ich bin von solchen Frauen begeistert, — воодушевлённо проговорил Мюллер, наполняя бокалы янтарной жидкостью. Если это действительно было так и Паркинсон правда была такой замечательной, то почему всё складывалось настолько поганым образом? Даже Нотт, который готов был ради неё на всё, уже давно в ней разочаровался. Их разрыв мало беспокоил Паркинсон; если быть полностью честной, то сегодня она вспомнила о нём и его бренном существовании впервые за много лет. Она знала, что он бросил настоящую жизнь и уехал в скучнейший Хогвартс; слышала, что у него было много провальных отношений. Но этим Панси даже не интересовалась: эту информацию приносила ей на блюдечке Булстроуд, когда они садились посплетничать. И что теперь? Никому не нужный бродяга, как любила его называть Милисента, решил приударить не за кем-то, а за самой Золотой девочкой, Гермионой Грейнджер. Паркинсон ненавидела её с первого дня, когда её лохматая голова появилась в классе у Снейпа. Наглая, невоспитанная, а затем ещё и всеобщая любимица Британии. Лучше всего в жизни Панси умела плести интриги, и, кажется, она наконец придумала, как можно развлечься. — Danke, — поблагодарила Паркинсон, принимая гранёный стакан.***
Они простояли довольно долго, облокотившись о перила и неспешно беседуя обо всём значительном, что успело произойти в их жизнях. Поступление на восьмой курс Хогвартса у Грейнджер, первые пятнадцать суток за хулиганство в Аврорате у Нотта. Свадьба Гарри и Джинни, Блейза и Дафны. Странный опыт выбора подарка для их первенцев, впечатления от крёстного отцовства у Тео. Они обсудили даже маленькие, но не менее интересные мелочи вроде валентинок от студенток Хогвартса для профессора Нотта или приключения Джинни и Гермионы в одном из баров в Хогсмиде. Теодор ещё минуту краснел после истории с их пьяным поцелуем в «Трёх мётлах». Затем, когда даже его тёплые руки перестали справляться с ночным похолоданием, он накрыл Грейнджер своим пиджаком. — Есть так много всего, о чём я жалею, — добавил Нотт, нежно поглаживая её плечи через тёмную ткань. — Особенно это бесконечное баловство у слизеринцев. Но! — подчеркнул он, любуясь её удивлением. — Я часто лишь глупо повторял за Малфоем. Услышав его фамилию, Грейнджер инстинктивно съёжилась, хотя в пиджаке Нотта было по-прежнему достаточно тепло. — Я тоже о многом жалею. Гермиона неожиданно отошла немного назад и смело подтолкнула Тео спиной к парапету. — Но в последнее время всё чаще о том, что не дала тогда себя поцеловать. Нотт не успел ничего ответить, потому что она сразу же настойчиво прильнула к нему, впиваясь своими горячими влажными губами в его. Он нежно притянул Грейнджер ближе к себе и услышал, как их обувь с глухим стуком приземляется на брусчатку. Наслаждаясь приятным покалыванием во всём теле и чувством лёгкой эйфории, Тео был готов на всё. На всё ради неё. Она нетерпеливо обвила его шею руками и умело прошлась по дёснам языком. Помешкав ещё несколько мгновений, Нотт опустил руки чуть ниже талии, ловко скользя по ткани и хватая тихий ответный стон Гермионы. Неожиданно он осознал, что хотел бы бесконечно слушать этот звук на повторе. Такой несдержанный, такой живой. Грейнджер укусила его за нижнюю губу, оттягивая, и смело закинула правую ногу на бедро. То, что он делал с ней, не было и близко похоже на другие свидания. Его ненавязчивая настойчивость выводила её из себя, заставляла терять рассудок. С Тео хотелось падать и летать, летать и падать. Его руки и мягкие касания пальцев по оголённой коже Грейнджер не смогла бы забыть ни под каким предлогом. Всё это время, пока они непрерывно изучали друг друга, лихорадочно цепляясь за вечерние наряды и ненасытно глотая воздух, один на двоих, Теодора не покидала мысль, что никогда ещё лондонские ночи не были такими тёплыми.