США, наши дни.
– Лайя, сделай глубокий вдох! – уворачиваясь от очередной подушки, Ноэ быстрым шагом обошёл диван и встал по другую сторону широкого стола. – А потом выд... – Ты всё знал! – приглаживая взъерошенные Локидом волосы, девушка заправила несколько прядей за ухо и по совету друга всё же протяжно вздохнула. – Ты виделся с ним, а мне ничего не сказал! – не помогло, но попытка засчитана. Она резко подалась вперёд, рукой ухватилась за ворот пиджака и притянула мужчину к себе. Явно такого не ожидая, блондин удивлённо приоткрыл рот, упираясь ладонями в стол. – Как ты себе это представляешь? – он скорчил недовольное лицо. – «Лайя, я, кажется, только что с Владом встречался. По твоим описаниям был похож, но я не уверен» – так? – насколько возможно тоненьким голосом процитировал Ноэ, а в конце злобно прорычал. – Вы ждали его шестьсот лет. А я приду и испорчу весь момент? Девушка гневно сжала пиджак, в глазах бушевал водоворот эмоций: и радость, и ярость, и печаль, и непонимание. Они смешивались между собой, не позволяя Бёрнелл освободиться от цепких лап в первую очередь поглощающей паники: готовилась к встрече столько времени, а в итоге ни одного значимого слова ему не сказала. И сейчас не имела представления, как поступить – хотя всем нутром тянулась к единственно правильному варианту. Рокус уже не встревал в перепалку, хотя всю дорогу домой активно пытался успокоить мать и не сорваться самому. Он сидел на диване, закинув ногу на ногу, игнорируя летающие по гостиной предметы и вещи, и полностью погрузился в себя и свои мысли. Он всё никак не мог смириться с овладевающей им мыслью: сегодня наконец-то увидел отца. Не просто увидел – он с ним разговаривал. Но как с чужим человеком. Влад его не знал, смотрел изучающим и недоумевающим взглядом, как на постороннего, незнакомого и даже не подозревал, какие узы их связывают. Вспомнит ли? Прикоснётся к нему с той теплотой, с которой прикасался каждый вечер перед сном? Расскажет ли ему ещё одну историю из своей тяжёлой жизни? Раньше юноше казалось, что его отец – доблестный воин, его прошлое богато сражениями и тренировками, тайными запрещёнными встречами с матерью, интересными днями в Османской империи. Будучи маленьким мальчиком, он с нетерпением ждал продолжения его рассказов, которыми брюнет с радостью делился с соловеющим, сонным ребёнком, во время редких тренировок и прогулок по лесу. Больше всего Рокус любил совместные вылазки и вечера, лишь они втроём – мать, отец и он. Такие моменты отпечатались в памяти лучше всего, по привычке всплывали по ночам и в моменты размышлений, и никуда от них не деться. А он и не хотел. Сейчас же прекрасно понимал: жизнь Влада Басараба Дракулы тяжкой ношей окутывала его собственные плечи. Плен османов, смерть отца и старшего брата, предательство близкого семье человека, побег на родные земли и страх потерять тех, кто у него остался: всё это закаляло, покрывало сердце железом, делало крепкую руку ещё твёрже и решительнее. Восхищение отцом переросло в необратимое уважение, но ничуть не заставляло его жалеть. Сильные люди не заслуживают жалости. Они заслуживают веры, честности и почитания, искренних слов и, несомненно, любви. У него было всё из этого. У него была власть на родных территориях. У него было боготворение народом. У него была безукоризненная преданность советников и слуг. У него была любящая семья. – Ты... Ты... – Лайя не успела закончить, как Ноэ резко дунул ей в лицо, и девушка внезапно разжала пальцы, а бес не стал ждать и, пользуясь моментом, дёрнулся назад, освободившись от крепкой хватки подруги. – Чёрт! – А ты – Лайя, – согласно кивнул Локид, словно констатируя факт, и в миг стал серьёзным, когда Бёрнелл устало отвернулась и упала на диван, головой приземлилась точно на колени вздрогнувшего Рокуса, вытаскивая его из глубоких раздумий. – Послушай, я не хотел тебя подставлять, ты знаешь это. Тяжёлые шаги мужчины эхом раздавались по погрузившейся в тишину комнате, и он бесцеремонно поднял ноги девушки, сел на диван и положил их на свои. Художница уже не сопротивлялась, лишь не моргая уставилась в потолок – сил что-то выяснять уже не было, только моральная вымотанность и давно забытое волнение, переворачивающее органы в области живота. – Когда я его увидел, я сразу же подумал о тебе, – лёгкая ухмылка тронула губы Ноэ, и он продолжил. – Хотел поехать сюда прямиком после встречи. Но как бы я ни упоминал твоё имя, невзначай ни вставлял намёки на Рокуса, он не показывал.. никакой заинтересованности. Его интересовало только дело, – Локид бросил взгляд разноцветных глаз на словно окаменевших друзей. – Тогда я понял: что-то не так. И пошёл к себе. В тёмный мир. Лайя в недоумении приподняла брови: теперь ей стало понятно, почему блондин не задержался в доме, а только оставил папки и вновь уехал по делам, даже не дождался её. Его слова глубоко резали по живому, оставляли открытые раны кровоточить и гноиться, и ничем их уже не вылечить. И ничем их не закрыть, они издевательски выворачивали наизнанку, и всё глубокое и потаённое вытягивали наружу, по пути оставляя ядовитые следы: чтобы больше не забывалось. Чтобы едкие воспоминания больше не вернулись назад в забытие, чтобы не оставляли в покое. – Я побоялся, что если расскажу тебе, ты испугаешься. Будешь думать, как себя вести, что ему сказать, или, что ещё хуже – сорвёшься к нему, – Ноэ замолчал. – Я бы не смог тебе сказать, что он вас не помнит. Как бы ты себя повела, как думаешь? – нахмурился. – Я долго его изучал. Его энергия – уникальна, – бес сверкнул глазами. – Она древняя, Лайя, старше твоей. Не намного, и всё же. Я к чему клоню.. – закинул руку на спинку дивана, задумчиво потирая подбородок. – А впрочем, ты и сама в силах догадаться. Собирайте вещи. Нам нужно в замок. – Читаешь мысли, Ноэ, – улыбнулся Рокус, и оба, оставив старшую Бёрнелл в одиночестве лежать на диване, направились к выходу. У неё в голове всё скомканно оборвалось, она точно не ожидала такого быстрого конца речи мужчины, и теперь не могла связать и двух фактов друг с другом. «Почему он так уверен, что я догадаюсь? Когда стал так в меня верить..» – раздосадованно подумала темноволосая. – Эй! – возмутилась девушка и привстала на локти. – Мы не можем в замок. Я не могу. – Можешь, – моментально ответил юноша, даже не дослушав речь матери. – Послушай, я не доверяю старухе, ясно? Она тебя даже не предупредила о том, что отец ничего не будет помнить. Не говори, что ты об этом не думала. – Я не хочу рисковать, и.. – .. и на сборы два часа, а потом на семейный совет, – уже из коридора нараспев крикнул Локид, и Лайя осталась одна в пустой комнате, наедине со скрипучим голосом из прошлого. Как и почти ощутимым физически чувством растерянности. Опустившись назад на диван, темноволосой захотелось провалиться сквозь него прямо в объятия Влада в просторной комнате, залитой тёплым слабым светом от свеч и слушать, как прошёл его день и планы на следующий, что ему рассказал их сын и как он скучал по ней. А потом зарываться прохладной рукой в его влажные после мытья волосы, перебирать пряди и взглядом ловить его глаза, ощущать тёплые ладони на своём покрытом дрожью теле. Чувствовать, как крепко и в то же время нежно Басараб прижимает к себе её талию и как аккуратно укрывает покрывалом перед сном, оставляя на висках след от путающего мысли шёпота. Просто чувствовать его рядом. Выкидывая из головы всё без исключения, Лайя с обречённым вздохом встала и принялась закрывать недавно раскрытые коробки, складывать одну на другую и с подозрительным затишьем мыслей вытаскивать вещи из ящиков стола, собирать в стопки раскиданные по столу документы, пока не наткнулась на утренний портрет Влада. Бёрнелл печально улыбнулась, пальцем прорисовывая контур лица и большим поглаживая шероховатую бумагу. Её же творение словно осознанно и понимающе смотрело в ответ, давало шанс безо всяких «но» и «если» рассматривать каждую небрежную, но чёткую линию, так хорошо передающую с годами не угасающее лицо любимого человека, которого она ждала целую вечность и ещё столько же была готова прождать до сегодняшнего дня. Сегодня она смело могла сказать, что дождалась. «До завтра» – пронеслось в голове девушки прежде, чем она положила рисунок в сумку и закрыла её.***
Одним движением поправив выбившиеся из тщательно уложенной причёски волосы, Влад метнул взгляд на наручные часы и вернул руку в карман. Он прибыл в аэропорт куда раньше положенного, даже толком не выпил кофе и отказался от завтрака – есть не хотелось. Ему уже не терпелось наконец вылететь в Румынию, вдохнуть в пустынный замок жизнь, и пусть к тишине и одиночеству уже выработалась привычка, мысль о постоянно мелькающей перед глазами компании новых знакомых ничуть не смущала. Наоборот, она его ласкала тем, что кроме стука собственных каблуков он может услышать чьи-то разговоры и смех, что за ужином и завтраком будет обсуждать новости и просто делиться рассуждениями с кем-то, кроме Валентина, и что при выглядывании в окно увидит не тоскующий по вниманию сад, а гуляющих в жаркий день в тени людей. Вчерашним вечером, когда звонок Ноэ разрезал затянувшееся молчание в комнате Басараба, и тот практически сразу ответил на звонок, хотя обычно никогда так не делал, мужчина обрёл надежду. И пусть его несильно уколол собственный вопрос «Почему не мисс Бёрнелл?», брюнет тут же прогнал упрямо напрашивающуюся претензию к себе самому. В конце концов, они дали согласие посетить Брашов и остановиться в его замке на какое-то время, и Влад пока ещё довольствовался своим достижением. Несмотря на замешательство Лайи, её потерянности, он абсолютно чётко разглядел в ней плохо скрываемый испуг. Его это напрягало. Мужчина вовсе не ставил целью оттолкнуть девушку от себя, создать образ того, кто не внушал доверия – ему нужна была её расположенность. Не полное подчинение, не слепая вера, а лишь шаг навстречу. – Здравствуйте, мистер Басараб, – знакомый голос сзади заставил его обернуться, гадая, в голове ли у него это прозвучало или наяву? – Простите за задержку. Лайя, скрепив пальцы в замок, поёжилась под сканирующим взглядом мужчины. Она выглядела вымотанной, уставшей, словно уже провела несколько часов в дороге, но на самом деле художница целую ночь не могла уснуть. Ворочалась в кровати, сминая свежую простынь и превращая одеяло в один большой ком, ходила по комнате босыми ногами, полностью продрогшими от холодного ветра, дующего из настежь распахнутого окна – бросало в жар, духота не позволяла вздохнуть полной грудью. – Здравствуйте, мисс Бёрнелл, – чуть помедлив, кивнул мужчина. – Должно быть, я пропустил вас, когда смотрел в окно. Темноволосая неловко поправила вполне удобно висящую на плече сумку и с усилием сжала губы, подавляя частую зевоту. Вдали Влад разглядел собравшуюся компанию, окружённую несколькими чемоданами, и вместе с девушкой двинулся поприветствовать коллег, а Лайя с каждым шагом оставляла позади расписанные в голове планы на будущее. С каждой ступенью в самолёт она сбрасывала с себя груз ответственности за них двоих: чувствовала его немую поддержку, или обманывала себя, выдавала желаемое за действительное. Перед ней ведь совершенно другой Влад, у которого в жизни не было для них всех места, у которого до вчерашнего дня всё шло своим чередом и который даже не догадывался об их существовании. В то время как её Влад жил ими, рисковал собой ради семьи и никому никогда не давал в обиду. Сейчас же перед Бёрнелл мужчина, погруженный в свои дела и заботы, интересующийся лишь работой и документами, а в глазах нет того самого хрупкого чувства, однажды толкнувшего девушку в омут тьмы, и будь ей дан ещё один шанс всё исправить, она бы сделала так же, не задумываясь и не сомневаясь в своём абсурдном решении. Они не заслуживали такой судьбы. Никто не заслуживал, и всё же им приходилось нести наказание за чистую и безвозмездную любовь, не требующей ни доказательств, ни слов – она просто была. Она просто есть. И она просто будет. И пока Лайя ещё жива, пока она способна нести в своём маленьком, но настоящем сердце такие огромные и светлые чувства, пока у неё есть возможность вновь их разделить с близнецом своей души, тогда ещё не всё потеряно. Ведь у любой любви есть свой хранитель, и у их с Владом, несомненно, им была Лайя. Девушка, которой всё по плечу, если где-то рядом мелькает прочное обещание никогда её не оставлять, если мягкая рука сына любовно гладит её по волосам, а его голос убаюкивающе шепчет о том, что всё будет так, как они хотят, если заражающий смех Ноэ поднимает подавленное настроение по вечерам, если Сандра готовит ненавистный черничный пирог, чтобы порадовать подругу. Если поддержка любимых так сильно чувствуется каждой клеточкой тела, тогда она может без колебаний свернуть хоть все горы мира. У Лайи от ледяного взгляда Басараба дрожь по телу, его глаза больше не напоминают ей небо, скорее верхушки айсбергов, прячащие под водой всё сокровенное: он закрыл от неё доступ внутрь себя, оставив вместо открытой двери глухую толстую стену, и сам встал за ней. И ей от этого морозно и обидно, ему – равнодушно и безопасно, у Влада попытки защитить себя и привычный образ жизни, твёрдая установка создавать правила, а не играть по ним и боязнь неизведанного. Он продумывает ходы наперёд, его планы совпадают с расчётами, а спонтанное и не входящее в расписание мужчина избегает и вычёркивает из возможных событий. Но с Бёрнелл ничего просчитать не получится. Она следует внезапным идеям, безумным предложениям и неожиданным желаниям. Она готова всё бросить и сбежать, рискнуть и совместить несовместимое, совершить непредсказуемую шалость и одним словом сорвать всё задуманное. Она иногда взбалмошная. Она иногда безрассудная. Но она всегда яркая. И всегда живая. – Лайя, просыпайся, – отдалённый голос Рокуса стремительно приближался и становился громче. Парень потрясывал девушку за плечо. – Вставай, мы прилетели. Ей снилась усеянная ромашками и одуванчиками поляна, чарующий запах сирени и пленительный звук журчащего родника. Она погружала в чистый источник ладони, омывала лицо холодной водой и ела сладкие ягоды с едва ощутимой горчинкой на кончике языка. Полностью пряталась в траве и тени от палящего солнца и наслаждалась природой. Ей было хорошо. Ей было спокойно. – Уже? – сладко зевнув, Бёрнелл потянулась, оглядывая пустующий самолёт и нетерпеливого юношу, тянущего её за руку к выходу. – Почему раньше не разбудил? – Ты так хорошо спала.. – улыбнулся парень. – Мы решили тебя не тревожить. Выспалась? – Вполне, – соврала темноволосая. Ей всё ещё требовалось как следует отоспаться, чтобы привести себя в норму, чем она и планировала заняться этой ночью. Как и все нормальные люди, хотя к этому списку Лайя себя давно не относила. – Ого, как стемнело.. Сколько мы летели? На улице брюнетка обняла себя руками, чтобы хоть немного согреться от окутавшей прохлады. Ночное небо уже провожало в добрый путь заходящее солнце, раскрашиваясь в приятные для глаз цвета, и она невольно залюбовалась пейзажем. В Румынии и воздух другой – родной, напоминающий былые времена и пахнущий чем-то тёплым, светлым, пахнущий лёгкостью, безмятежностью и доверием. В области рёбер уныло заскулило и заметалось проснувшееся чувство тоски по дому, по вечернему треску камина и янтарному свету, заливающему пол и крошечную часть спинки широкой кровати в спальне, по тихим голосам недалеко от бросающих танцующую тень резвых языков пламени, словно они тоже вместе со всеми вели свой разговор. Но больше всего Бёрнелл внезапно заскучала по прошлой себе, ещё не знающей горечи и потерь, ещё светящейся и смущающейся от брошенных невзначай слов, наивной и доброй, как маленький ребёнок. Ей казалось, что все эти качества давно утрачены, что похоронены где-то глубоко-глубоко внутри, но сейчас Лайя почувствовала их отдалённый спасительный зов из клетки, в которую она сама их и посадила. – Около десяти часов, – отозвался Влад, ставя в багажник машины последний чемодан. Сандра и Ноэ, перекидываясь недовольными взглядами, сели в салон – всё затекло, хотелось подольше походить и размяться, но доехать до места назначения хотелось ещё больше, поэтому Рокус, подталкивая вялую художницу к автомобилю, дошёл до задней двери и занял оставшееся место. Девушка, слегка озадаченная, бросила взгляд на пустое переднее сиденье, а после перевела его на старающегося не улыбаться Басараба. – Хотите ещё подышать или поедем? – Наверное, поедем, – с сомнением растягивая слова, Бёрнелл мысленно выругалась и сделала шаг к машине. – Далеко ехать? – Нет, – качнул головой Влад и уже в машине продолжил. – Жаль, что едем не днём. Сейчас стемнело и плохо видно все красоты Холодного леса. – Я обязательно наверстаю! – Не сомневаюсь. Остаток пути прошёл практически в молчании. Брюнет пристально следил за дорогой, лишь изредка задавая общие вопросы и отвечая на любопытство Лайи. Компания сзади дружно спала, и Ноэ пару раз чавкал во сне, на что они лишь улыбались – даже Влад не мог сопротивляться веселью. Бёрнелл исподтишка рассматривала задумчивого мужчину, не отрывающего взгляд от дороги: он расслабленно и уверенно сидел за рулём, изредка разминая шею, и в такие моменты девушка поспешно отводила глаза, делая вид, что заинтересована непроглядной тьмой вокруг автомобиля. Хоть глаз выколи – художница совсем ничего не могла различить на такой скорости, и вскоре её совсем разморило: Лайя очнулась, когда голова летела прямиком вниз и остановилась недалеко от столкновения лба и передней панели. Крепко сжав ограничивающий падение ремень безопасности, темноволосая моментально проснулась и повернулась на Басараба – его глаза искрились смехом, но сам мужчина вида не подал, лишь сдавленно прочистил горло. – Мы уже подъехали, – нашёлся Влад, паркуясь недалеко от входа в замок. – К сожалению, мой товарищ не смог поехать со мной на встречу. Он остался здесь, и я бы хотел представить его. – Буду рада, – кивнула девушка, а потом еле-еле растолкала друзей и они, потирая глаза и счастливо улыбаясь, наконец вывалились из машины. Огромных масштабов замок покоился на том же месте, где брюнетка его и покинула. Они с Рокусом, в последний раз оглядев хорошо знакомые стены, отправились в свой долгий путь, пообещав себе никогда сюда не возвращаться без весомой на то причины. От сооружения веяло непоколебимостью, дождём и ароматным хлебом. Он звучал стуком тяжёлых походных сапог, звоном дорогих камней головного украшения и искренним смехом. Он пробуждал внутри образы душистых утренних цветов, длинных неудобных платьев и широких кроватей с навесами. Горящих факелов, висящих по периметру коридоров, корзинок с припасами для семейных посиделок у реки и в праздники наполненными людьми залы. Лайя уже шесть сотен лет не стояла у входа, где одной роковой ночью её жизнь кардинально сменила краски и направление, где она увидела злосчастный ящик, где она из хрустальной превратилась в стальную. Где вместо слёз внутри выковалось оружие, где из печали выросли клыки, где ожидание лета сменилось вечными зимами. У неё между рёбер броня, вокруг сердца крепость, а в ушах невидимый застывший воск, чтобы больше никогда не верить словам и никогда не вестись на сладкие речи. Она пережила, усвоила, выросла. Полностью себя раздавила, переработала в гибкую глину и слепила надёжную оболочку, сильнее и смелее, бесстрастнее и невозмутимее. Спряталась в ней, как в домике, прилипая к остывающему материалу. А ведь в этом и дело – она и не железная вовсе, как и все, прошибаемая. До неё добраться – рукой подать, если позволит. Она не железная – глиняная. И сейчас, с хмурым лицом разглядывая вековые кирпичи, чувствуя на своём лице пристальный взгляд сына, Лайя успокаивающе вздохнула и поджала губы в полуулыбке, подбадривая юношу. Ему это помогало. Ему становилось легче. – Добрый вечер. Добро пожаловать к нам! – у темноволосой от знакомого голоса поплыло перед глазами, она моментально вцепилась в рукав стоящего рядом Ноэ, а он тут же подхватил подругу за талию. У девушки ноги подкосились, она полностью прислонилась к боку Локида, обеспокоенного, но смиренно промолчавшего. – Лео Нолан, друг и помощник Влада. Вы, я полагаю, мисс Бёрнелл? – Да, – слабо произнесла художница, постепенно переходя от вспыхнувшего красного до бледного, в цвет светящей луны, лица, и медленно протянула руку в знак вежливости. Пытливые ярко-зелёные глаза как всегда создавали безупречный контраст с рыжими волосами и без спроса проникали в самую душу. Он притягивал теплотой и отзывчивостью, доброй улыбкой и осторожностью, как всегда приятен и открыт, любопытен и наблюдателен. – Приятно познакомиться. Лайя сбита с толку, но безмерно счастлива вновь видеть старого друга. Рокус же спокоен, как кристально прозрачная гладь озера, прячущая под поверхностью широкий спектр эмоций. Он всегда был молчаливее матери, держал всё внутри до того, как они останутся наедине, и только тогда девушка наконец узнавала его мысли. Юноша всегда говорил, что если он не станет держать в узде свои чувства, тогда в их дуэте не останется здравомыслящих людей, а брюнетка наигранно обижалась и смеялась, но теперь была готова миллион раз согласиться с ним, ведь если бы они оба среагировали, как она – их бы непременно сочли за душевнобольных. И не ошиблись. Об этом Бёрнелл размышляла на мягкой кровати в своей комнате, смутно припоминая события прошедших десяти минут: она как в тумане добрела до комнаты, пока остальные знакомились с Лео и задавали вопросы Владу по поводу замка. Лайя же знала о нём всё, даже то, что Басараб совершенно точно знать не мог. Валентин любезно проводил девушку к самой дальней комнате, как только она списала подавленность на усталость и наскоро распрощалась с компанией. Время близилось к одиннадцати, когда художница завершила приготовления ко сну и рухнула в кровать. Тогда же она и поняла, что совсем не хочет спать: настоящий закон подлости. Вытащив из чемодана тёмно-синюю юбку до середины бедра с небольшим разрезом и белый топ, темноволосая переоделась, а потом осторожно, с тихим скрипом открыла дверь и отправилась на поиски спальни Рокуса. Попытки были обречены на провал с самого начала: отведённое им крыло полностью погрузилось в сон, и прикладывание уха к толстым дверям тоже не увенчалось успехом. Расстроившись, Лайя никак не могла куда-то деть в себе беспокойное чувство, её точно разорвёт изнутри, если девушка ни с кем не поделится мыслями или просто не поговорит. Но у Бёрнелл всегда был беспроигрышный вариант. Шаги девушки гулко отдавались по коридору второго этажа, и она надеялась, что в этом крыле нет ничьей комнаты, иначе она как минимум могла напугать или разбудить. Ноги вели художницу к излюбленному месту самостоятельно, и когда лёгкий ветер достиг лица, брюнетка улыбнулась. Небольшой каменный балкончик в прежние времена приводил путаницу в голове в порядок, и за долгие годы она успела отвыкнуть от этого, а сейчас остро нуждалась, как в кислороде. Но, внезапно остановившись у входа, Лайя замерла: на бортик облокотился Влад, задрав голову к небу. Сделав пару шагов назад, чтобы не мешать мужчине, девушка с бьющимся в ушах пульсом различила слова: – Заходите, мисс Бёрнелл, – он не повернул головы, а тихий голос отчётливо слышался в тихой атмосфере дремлющего здания. – Откуда Вы узнали, что это я? – собравшись с духом, художница словно перешагнула барьер входа и медленно подошла к Басарабу. Положила горячие ладони на прохладный мрамор. – Я не знал. Просто предположил, – он наконец перевёл на неё взгляд. – Не спится? Влажные волосы девушки развевались на ветру, распространяли запах манго – брюнет сделал предположение, что это её шампунь – и он незаметно втянул его в себя. Чтобы непривычный свежий, так выбивающийся из образа этих мест фруктовый аромат впитался в стенки лёгких. Чтобы расчистил скопившуюся пыль и смёл паутину, внёс чего-то нового, ранее неизведанного. Но он не был чужим. Этот запах распространился по-хозяйски, как у себя дома, словно частичка удивительной девушки должна находиться внутри него. Словно там ей и место. – Видимо, запас бодрости пополнился в самолёте, – улыбнулась, а после повернула голову на размытую границу между землёй и небом, скользя глазами по проступившим лентам звёзд. – Мистер Басараб.. – Может, перейдём на «ты»? – внезапно спросил мужчина, всё ещё рассматривая её лицо. – В неформальной обстановке так намного.. комфортнее общаться. – Вы.. – она запнулась, а потом исправила. – Ты прав. Так будет лучше, Влад. Обращаться к нему по имени спустя столько времени оказалось не только долгожданно, но ещё и странно. Последний раз девушка ласково упомянула его для важных слов перед походом, после которого мужчине было не суждено вернуться. Оно так и осталось звучать лишь в её голове и проскальзывать в разговорах между друзьями. Но расплывающиеся мрачные мысли сразу же вытеснил добрый смешок слева и приподнятые уголки губ брюнета. – Хорошо, Лайя. Что ты хотела спросить? – Возможно, это будет личная информация, – предупредила Бёрнелл. – Откуда вы знакомы с.. Лео? – Росли вместе. Я знаю его всю свою жизнь. В четыре года меня забрал к себе дядя, – Басараб поморщился и немного выпрямился. – У него я с ним познакомился. Лео помогал мне основать компанию. Он не заинтересован в бизнесе, он.. имеет другие приоритеты. Я рад, что Лео причастен к моей компании, и всё же он не углубляется в дела по своему желанию, – на этом Влад остановился. – Ты откуда-то о нём знаешь? Он говорил поверхностно, кратко и сухо. Другого Лайя не ждала, и даже этой информации была вполне рада. Глубже девушка не лезла. Хотя бы потому что не хотела быть грубо отброшенной назад. – Нет, – выдавила художница. Конечно, она представления о нём не имела, но если этот Лео был точной копией её старого друга.. то да, она знала его лучше, чем саму себя. – Простое любопытство. – Полагаю, ты и мне в нём не откажешь. Изучая информацию о вашей ювелирной, у меня остались лишь два неотвеченных вопроса. Почему именно незабудка? И почему на румынском? – Справедливо, – улыбка на секунду коснулась губ девушки. – Однажды богиня цветов Флора спустилась на землю и стала одаривать цветы именами. Их было так много, но каждый из них получил своё название, особенное, уникальное, оно обязательно что-то обозначало. Когда Флора решила удалиться, её окликнул слабый голосок. Он говорил: «Не забудь меня, Флора. Дай и мне какое-нибудь имя». Она оглянулась и не смогла найти источник голоса. Когда богиня вновь хотела уйти, то увидела маленький голубой цветочек с жёлтой серединкой. И тогда решила Флора: «Отныне тебя будут звать «незабудкой», и вместе с именем я наделяю тебя чудесной силой: ты будешь возвращать память тем, кто забыл свою Родину. Тем, кто забыл своих близких». Лайя умолкла, в тишине пряча встревоженный взгляд. Как же ей хотелось всё ему рассказать! Сидеть возле Влада целую ночь и целый день и пересказывать каждый месяц его жизни, каждый час, каждую минуту, лишь бы он наконец её вспомнил, лишь бы смотрел взглядом, наполненным любовью и заботой, а не отчуждением и неузнаванием. Но сейчас мужчина и вовсе не смотрел: он напряжённо вглядывался в горизонт, и Бёрнелл не осмелилась к нему повернуться. Это был личный, драгоценный рассказ, стоивший девушке не денег, а душевных сил. Она словно оторвала частичку себя и вручила незнакомцу, моля хранить его и не терять. Но брюнетка молчала, ни о чём не просила, а теперь пустое место в груди продувал летний ветер. Молчал и Влад. – Румынский очень дорог мне. Это.. – Лайя замялась, но быстро продолжила. – ...семейная особенность. Я изучала его с детства. – Ты замёрзла, – лишь молвил Басараб, и художница только сейчас заметила, как её трясёт. И вряд ли это было от холода. «И всё? Больше ничего на это не скажет?» – расстроилась девушка, вглядываясь в нечитаемую эмоцию на его лице. Он быстрым движением снял пиджак, а потом аккуратно накрыл им узкие плечи, оставшись в одной рубашке, так плотной облегающей крепкое тело. Темноволосая скользнула взглядом по открытой шее и небрежно расстёгнутой пуговице, а потом вжалась в ткань, ещё хранившей его тепло. В нос ударил запах элитного парфюма, и Бёрнелл с наслаждением его вдохнула, она была уверена: дурманящий аромат остался на её одежде, в голове, на ресницах и губах, тонких слоем лёг на ключицы и окутал шею. Её пальцы поглаживали гладкую ткань изнутри, словно дотрагивались до его кожи, а веки отяжелели и грозились закрыться, чтобы целиком раствориться в вещи. – Спасибо, – практически прошептала девушка, посильнее натягивая пиджак на себя, словно пытаясь почувствовать вместо него надёжные руки Басараба. – У нас в компании есть традиция. Мы рисуем портреты наших партнёров и вешаем в кабинет офиса. – Те картины, которые висят в офисе Филадельфии – все ваши партнёры? – Да. – Они нарисованы в одном стиле. Дар рисования передаётся по наследству? «Ты и в картинах уже разбираешься? И когда успел..» – Бёрнелл отвела глаза. – Можно сказать и так, – тихо посмеялась Лайя, и, не дав теме развиться, продолжила. – Я хотела узнать, не против ли ты, если я возьму на себя ответственность за твой портрет? Мужчина улыбнулся одним уголком губ и без толики смущения посмотрел ей прямо в глаза, когда она зарделась, но стойко вынесла проницательный взгляд. – Я сочту за честь, если мой портрет нарисуешь ты, Лайя. Ей показалось, что она спит. Что этот разговор и этот вечер – выдумка истосковавшегося по любимому мозга, беспощадная иллюзия, жестокая шутка. Но секунды шли, они так и смотрели друг другу в глаза с дурацкими улыбками и молчали. А им и не нужны были слова – здесь нечего сказать, нечего добавить, нечем нарушить уютную встречу душ. Только вот душа художницы радовалась, как сумасшедшая, а его трепетно сжималась, ограниченная очевидными рамками, но ничуть не уступающая по горячим ощущениям. Влад и сам не понял, почему он не отворачивался, не желал спокойной ночи и не удалялся в свою комнату, остаток дороги думая о прошедших событиях. Почему он не отшатывался от стоящей впереди девушки, как от огня, почему не прервал это ребячество. И в голову всё же закралось одно простое объяснение: потому что ему хорошо. Потому что Лайя уже и так заняла все его мысли. Потому что она теперь не только снилась, не только мерещилась и мелькала в толпе, а наяву стояла напротив и смотрела ему в глаза. Этой ночью, в Филадельфии, Влад наконец-то увидел во снах себя. Себя и её. Вместе. Басараб рассказывал ей какую-то историю, а Лайя заражающе смеялась, сидя на полянке посреди высокой травы, завороженно смотрела на воодушевлённого мужчину, касалась его волос, приглаживая растрепавшиеся пряди, и держала за руку. Брюнет ощущал целый калейдоскоп эмоций, стремительно меняющихся с одной на другую, он ощущал себя словно не из реального мира, словно он находился в раю, разделял идеальную жизнь с сидящей напротив девушкой и ему больше ничего не было нужно. А когда растерянно сел на кровати, он всё ещё не мог избавиться от поглощающей радости. Он не мог расстаться с овладевшей им привязанностью. – Уже поздно, – наконец сказал Влад, когда его телефон в пиджаке завибрировал, и Бёрнелл вздрогнула, неосознанно разорвав зрительный контакт в поисках источника звука. – Пойдём, я провожу тебя до комнаты. Кивнув, Лайя пошла вперёд, а мужчина вышел за ней следом. Они шли молча, сопровождаемые лунным светом, и даже молчание казалось им чем-то уединённым и абсолютно нормальным. Художница лишь крепче вжималась в пиджак, нежась последние минуты, и у двери всё же его сняла. – Большое спасибо, Влад, – во тьме девушка не видела его лица, но нутром почуяла его добрую улыбку. – За всё. Конечно же, они оба поняли эти слова по-разному. Он вложил в эти три буквы их приятный разговор и хорошее времяпровождение, а она – весь мир, краски которого он ей сегодня наконец вернул после длительного отсутствия. – Спасибо тебе, Лайя, – в ответ кивнул мужчина, продолжая стоять у двери. И эти слова они тоже истолковали по-своему. Она приняла благодарность за ответы на вопросы и скрашенный вечер, а он от сердца благодарил за возможность её видеть, чувствовать и с ней разговаривать. Ведь недавно он считал её вымышленной, а себя – сумасшедшим, но теперь всё медленно вставало на свои места. Влад забрал пиджак из протянутой руки темноволосой, случайно коснувшись тёплыми пальцами её холодной кожи, и словно разряд тока заставил их друг от друга отпрянуть. Виновато поджав губы, Бёрнелл открыла дверь и обернулась перед тем, как войти в свои покои. – Хороших снов, мистер Басараб. Он ответил ей улыбкой. – Доброй ночи, мисс Бёрнелл.