Три дня спустя.
Тишина библиотеки едва нарушалась тиканьем небольшой деревянной коробки посередине кофейного стеклянного столика, равноудалённого от коленок собравшихся, полностью погрузившихся в интересное чтиво и уткнув носы в пыльные страницы вековых книжек. Ноэ, полностью откинувший из своей головы реальный мир, исследовал содержание ветхого потёртого переплёта без названия, время от времени чихая от забивающей нос пыли, столбом стоящей около стопок книг, а пипидастр Валентина лихо скользил меж фолиантов и реликвий рода Дракулы, ничуть не смущая незамысловатый книжный клуб, поднимая залежи времени ещё больше, а делал он это во время сего заседания, потому что «уже какой день не может застать пустой библиотека без единой души», и, в целом-то, никто не стал ему перечить в силу нервно прыгающих от количества грязи бровей. Рокус, приняв расслабленную позу недооценённого аристократа, пятнадцатый раз – а Лайя сосредоточенно считала – перелистывал страницу с раздражающим скрипящим звуком, Сандра зевала и клевала носом, скрывшись за длинной, твёрдой обложкой какой-то, на удивление, современной энциклопедии, а Влад и вовсе действительно увлёкся неизвестным, как показалось девушке, научным изданием. И только Лео бессовестно, но искренне изучал новостную ленту и сдавленно хихикал, вызывая на лице старого друга подобие нервного тика, и всё-таки Басараб интеллигентно молчал, кидая взор блестящих глаз из-за толстого тома на остальных присутствующих, которых подобное поведение Нолана ничуть не бесило. Особенно не бесило Бёрнелл, которую так и подмывало подсесть к рыжеволосому и вместе посмеяться над смешными видео или историями, но она держала себя в руках, зачем-то делая вид, что поглощена увлекательной сказкой, кажется, Братьев Гримм. Художница посмотрела на обложку – так точно, «DIE BRÜDER GRIMM» красовалось наверху выцветшего кожаного обрамления, чуть ниже – «SNEEWITTCHEN», а все остальные надписи канули в забвение. Собственно, они были и не нужны: темноволосая всё равно изо всех слов разобрала только «sie», и то не до конца поняла – множественное или единственное число упоминалось в контексте. Умудриться вытащить из всей горы сказку в оригинале на немецком языке, который Лайя категорически отказывалась учить, полностью охарактеризовывало везение девушки в общей и целой картине, но она не слишком-то и расстроилась, если бы через ровно пятнадцать минут после начала её не потянуло спать. Вжавшись спиной в бархатную спинку дивана, она надеялась подремать с открытыми глазами, как она обычно это делала по ночам за столом при изучении документов, но стреляющие глаза мужчины напротив как никогда её бодрили, если веки беспрепятственно стремились закрыть обзор. Бёрнелл могла винить в навевающей скуке кого угодно, если бы не сама предложила скопищем завалиться в библиотеку и что-то почитать, как примерная начитанная дама, готовая поддержать разговор о культуре любой страны – кроме Германии, разумеется, на то были свои объективные причины, которые каждому встречному художница не раскрывала. Конечно, вся компания вяло отозвалась на отчаянное предложение Лайи, даже Влад сомнительно поймал взгляд обрадовавшегося Лео – «ну хоть поближе познакомимся, выведаем общие интересы. Мы же, в конце концов, теперь единый коллектив!», на том и остановились, поощряя годами не видавшую столько народа одновременно читальню. Нолан, конечно, от книг сразу открестился, объясняя это неподходящим для глубоких раздумий настроением, а остальные, скрипя зубами и сердцем, в жаркий летний день уселись в тень шкафов и стеллажей с чуть ли не оригиналами летописей монаха Нестора и вперили носы в печатные буквы. Разговор никто не начинал, а брюнетка затевала всю эту котовасию как раз-таки для него, а найти общих для всех тем, кроме работы, не могла, поэтому яростно перебирала в голове вопросы. Про погоду, конечно же, она раздумия сразу отметала, про планы на день было бы стыдно спрашивать, а больше внутри ничего не крутилось.. Явно обстановкой больше ни один её товарищ не интересовался, сразу окунувшись в свои заботы, и тягости молчания, прерываемого лишь кряхтением дворецкого и его же топотом, девушка взяла на себя. Захлопнула книгу, положила на столик – свой нос показал Ноэ, заинтересованно проследив за тем, как Лайя вернулась на место, закинула ногу на ногу и оглядела компанию. Влад поднял голову, вопросительно встречаясь с разноглазым недоумением, оба пожали плечами и вернулись к прежнему занятию. «Издеваетесь? – Бёрнелл высмотрела едва заметную ухмылку на лице блондина, устроившего печатное издание на коленках, Лео никого не слышал из-за наушников, Сандра вообще сопела, Рокуса рассмотреть было проблематично – он сидел рядом с темноволосой, а уголки губ Басараба дрогнули лишь на секунду, тут же вернув невозмутимый вид. – Дьявольски красив. Всегда был..» Чуть слышимый вздох сорвался с губ девушки, пока та в деталях рассматривала облепляющую сильные руки мужчины рубашку, готовую порваться в области груди от сводящих с ума выступающих мышц, а что находилось ниже неё художница и представлять не хотела, пока не имела возможности увидеть наяву, да и в библиотеке как-то неприлично о таком думать, в самом-то деле.. Зато напряжённый лоб, прорезанный задумчивыми складками, она изучила уже до той степени, что, закрывая глаза, могла полностью восполнить картину и даже добавить на неё спадающие тёмные пряди, которые мужчина небрежно время от времени зачёсывал правой рукой назад. – Ты пялишься, – послышалось слева, и Лайя вздрогнула, с трудом отрываясь от профиля Влада. – А? – надеясь, что ослышалась, переспросила та. – Ты пялишься, – не отрываясь от книги, Рокус перелистнул страницу, а потом чуть громче добавил. – И за последние двадцать минут вздохнула уже раз тридцать, так и не усевшись в одно положение. Скоро дырку протрёшь в диване. – При том, что мы тут всего двадцать минут, – с ухмылкой добавил Ноэ, захлопнул свою, если так можно назвать вываливающиеся из обложки листы, книгу, и наконец рассмеялся. Влад чуть опустил свой источник неиссякаемых научных размышлений, и Бёрнелл только сейчас разглядела нарисованные на страницах созвездия. С удивлением вернув глаза на его лицо, а он подхватил Локида и смеялся вместе с ним, художница шумно вздохнула тридцать первый раз. – А раньше сказать было нельзя? – смерив беса презрительным взглядом, она выхватила у улыбающегося сына вещь из рук и положила в общую стопку. – Ты же так хотела в библиотеку, – пожал плечами Басараб. – Смотрю, тебе очень понравилось. – Библиотека действительно прекрасна, просто.. – Настроение не то? – хитрый прищур Лео развеселил даже проснувшуюся из-за смеха Сандру. – Погода зовёт на улицу, – Лайе очень хотелось показать язык, но она только забавно дёрнула щекой. Рыжеволосый по-доброму улыбнулся в ответ, складывая наушники в футляр и растянулся на кресле. У Лайи, конечно же, по конечностям разливалось такое нужное тепло, будто они этой компанией знакомы целую жизнь, а не уже практически неделю – сейчас она точно уверена, что они с Рокусом знают сидящих напротив мужчин всё сознательное существование. Что никаких бесконечных дней без них она и не проводила, будто бы и не смогла бы провести. Но смогла, и дождалась, и провела – а сейчас поняла, что второго раза уже ни за что не выдержит. Влад на удивление для себя угадывал дальнейшие действия художницы в обыденной, повседневной суете: «заделает выбившуюся прядь за ухо лишь двумя пальчиками, и обязательно отбросит волосы за спину» – как по сценарию, и ловкий кончик языка скользнул между губ, увлекая нижнюю внутрь. Басараб усмехался открывшимся интуитивным особенностям касательно только одной молодой особы, связывал их со своими вечными видениями и снами и.. ничего не предпринимал. Что он должен был сказать? «Лайя, ты мне снишься, я вижу тебя когда закрываю глаза, когда утром смаргиваю сонную пелену, твой голос невинно, обыденно и уже привычно вторит «доброе утро, милый», на ладонях сгорают твои маленькие ладошки, а в области паха горит огнём наша вымышленная ночь. И даже в душе, чёрт бы побрал, пока я смываю непристойности со своих губ и глаз, всё равно мерещится твоя обнажённая спина и закатывающиеся в экстазе глаза» – это? Или, может, ему сразу стоит повторить реалистичные сны, авось, вспомнит, вдруг, тоже страдает от наплыва сумасшествия, поддастся противоречивым мыслям мужчины и ему в общем-то больше не потребуется страдать от порнографичных кадров из несуществующей реальности, если он будет активно воплощать их в жизнь? Посадит её прямо на свой рабочий стол, сверху всех слишком важных неоформленных документов, которые они как в пятую точку ужаленные оформляли последние несколько дней, так и не добравшись до запланированных дел и рисования портрета, ведь «я не буду работать с третьей компанией, пока у нас неоформленное партнёрство, Влад, как бы ты ни хотел нашим фирмам процветания» и потому что «нужно советоваться на законном основании вместе со мной, когда хочешь сотрудничать с кем-то ещё», так как «для тебя же мы – не пустое место, верно?». Прямо над этими бумагами бы порвал тонкую ткань её короткой молочной кофточки, хотя так назвать этот обрывок у него язык не поворачивался, зато когда она впервые вошла в ней в его кабинет, заинтересованно к девушке повернулось кое-что другое из напряжённой комплектации Басараба. Откровенно говоря, и глаза брюнета скользили по обнажённой полоске подтянутого живота, по открывающимся на часть груди отверстиям под пуговками, по длинным, стройным ногам, по такого же цвета, как и верх, лёгким шортам, плотно облегающим округлые ягодицы и идеально вписывающихся под белые босоножки на высоком каблуке. Лайя гармонична, красива, умна и дьявольски сексуальна – какой здоровый мужчина пропустит хоть что-то из этих качеств мимо ушей и глаз? Влад – сдержанный, воспитанный, непоколебимый, привлекательный, но далеко не слепой, и как бы он тактично и вежливо ни отводил взгляд от очаровательной фигуры художницы, ничуть не смущавшейся в дискуссионном порыве принимать вызывающие позы, склонившись над столом и стараясь дотянуться до карандаша, как назло лежащим где-то на противоположном углу, они всё равно возвращались к облизыванию и восхищению удивительной, неземной девушкой. Собственно, и тело Басараба на все его «нет!» отвечало протяжное «да-а-а», а против себя не попрёшь. Лео уже второй день винил друга в приходящую во снах Лале, в том, что Влад полностью запудрил своей помешанностью на Бёрнелл ему мозги и что он больше даже разговаривать на эту тему не хочет, пока из головы не вымоются все мысли о новой знакомой. – Это всё ты! – в сердцах воскликнул рыжеволосый, запуская в свою шевелюру длинные пальцы и слегка подёргивая пряди. – Если бы ты не забил мне голову своими снами, мне бы она не снилась! Вы бы не снились! – Я тебе уже говорил, что ты тоже появляешься в.. – Я помню! – огрызнулся Нолан, всё ещё мельтеша перед глазами брюнета туда-сюда по собственной спальне. – Болтаешь вечно про одно и то же, теперь и меня заразил. Я раньше думал, что ты один такой больной, а теперь мы оба! В ответ Влад крепко прижал ладони к глазам, с усердием их потирая, и громко рассмеялся. Они походили на двух параноиков, которым точно нужно лечиться и как можно скорее, пока они не напугали Лайю своей одержимостью и манией, и лучше бы, чтобы девушка обо всём происходящем не знала.. Иначе ему просто не будет выхода, как действительно психически нездоровому удерживать её в своём обиталище и не выпускать на улицу, лишь бы она не сбежала и не оставила его страдать в одиночестве. Ну, теперь их было двое, и всё же когда перед глазами ходила сама девушка из грёз, он мог её касаться и вести светские и не очень разговоры, на душе становилось как-то спокойнее. – Что ж, – внезапно вскочив со своего места, пока все приуныли, Ноэ обошёл кресла и подошёл к одному из стеллажей, ведя подушечкой указательного пальцам по корешкам. – Раз мы пришли в тупик, у меня на языке вертится один вопрос.. «Ну чего ты опять удумал?» – Лайя сщурилась, наблюдая за действиями беса. – Влад, ты знаком со сказкой «Русалочка»? – вытащил тоненькую книжечку, на которой красовалась половина рыбьего хвоста и остатки от длинных волос под аккомпанемент из грузного дыхания Бёрнелл. – Разумеется, – кивнул мужчина, ожидая продолжения. – Что ты думаешь по поводу главной героини и её поступка? – он как можно нейтральнее обнажил зубы в невинной улыбке, прошёл за спину брюнета и лукаво блеснул глазами в ответ на убийственную эмоцию на лице Лайи. Она вытащила самый тяжёлый взгляд из арсенала в надежде сбить Локида с ног, но тот только раззадорился. «Когда-нибудь я его убью, обещаю.. Дайте мне, пожалуйста, подходящие обстоятельства. Как только, так сразу. Даже не жалко будет!» – бешеным роем в голове художницы метались подобные мысли, и она уставилась на стоящие впереди часы в ожидании вердикта Влада. – Думаю, что русалочка была безрассудна, – Бёрнелл затаила дыхание, пока голос Басараба разносился по всей библиотеке. – Она отдала всё ради того, кто не оправдал её надежд. Это ли не чистое безумие? Променять всё, что у неё было на призрачное ожидание, что она будет вместе с принцем, который ни разу её и в глаза не видел, – от улыбки темноволосой и следа не осталось, а Ноэ, кажется, впервые пожалел о совершённой шалости. – Глупо полагать, что он полюбит её за такое короткое время и захочет жениться, изначально её план был обречён. Его слова выскрябывались в душе Лайи ножом, раскидывая содранные лезвием ошмётки в разные стороны. И ей совсем не больно – эту боль можно терпеть. Ссадины заживут, покроются коркой и перестанут ныть, а правда, которую только что произнёс мужчина, ради которого девушка была согласна стать русалочкой и променять две здоровые ноги на рыбий хвост, не вживётся, и она с ней не смирится. Потому что слышать от него такие слова хуже, чем ощущать, как в уши льют раскалённое железо. Или равносильно? – И в то же время девушка отважна. Я её уважаю. Она пожертвовала собой ради чистой любви и высокой цели, а не порока и похоти. Ей нужны были чувства и ласка, чтобы принц её касался и целовал. Есть ли более важная причина для того, чтобы отдать свою жизнь в лапы злой ведьмы, чем желание быть с любимым человеком? Изумлённо подняв глаза, Лайя обнаружила, как Влад неотрывно смотрел прямо на неё. – Русалочка убедилась, что в конце доброта и благие намерения вознаграждаются. И если она потеряла любовь в той жизни, обязательно найдёт её в следующей. – Не во всех концовках она умирает, – голос с железным отливом, на грани «разозлиться и разметать все его аргументы по углам». – И, в конце концов, почему она должна искать любовь, а не наоборот? – Ты всё ещё любишь сказки? – Поясни. – Она не умирает только в самой наивной и детской сказке. Потому что любовь с первого взгляда случается там и только там, – мужчина расслабленно откинулся на спинку кресла, в ожидании ответа вскинув брови. – Почему ты считаешь, что вначале зародившаяся симпатия не может окутать с головой и принца, и русалочку? Необязательно быть с детства знакомыми, чтобы влюбиться и вместо охлаждения с каждым днём сгорать в своих чувствах, – она подалась вперёд. – Выброс гормонов, безрассудные решения, хотеть касаться – в таком состоянии и замуж позвать проще парёной репы. – Хочешь сказать, что он увидел смазливую девчонку и у него мозги из ушей вытекли? Вряд ли он позволил бы красиво хлопающей ресничками даме водить себя за нос, а если и позволил бы, то не был принцем, иначе с подобным наследником королевство продадут после первого кутежа за кувшин газированной воды. Бёрнелл краем глаза заметила, как локоть Сандры впечатался куда-то под рёбра Рокуса, как она думала, совершенно незаметно, а тот вопросительно повернул голову. На её взгляд, мол, «сделай уже что-то», он так же настырно мотнул головой – «что? между ними танк проедет, они и не заметят», и девушка обречённо вздохнула, с таким же разъярённым настроем выискивая встречи с Ноэ. Бес себя ждать не заставил, но на ту же просьбу беспомощно пожал плечами, хотя что-то предпринять он, естественно, мог, но совсем не хотел. – Выставляешь чувства за слабость? – Это общепризнанный факт. – То есть если бы принц захотел внимания русалочки, по-твоему, он слыл бы легкомысленным дурачком? – Он такой и есть, раз в какой-то из версий взял её замуж только за то, как забавно она чешет великолепные локоны погнутой вилкой. – Значит, любой, кто трогает девушку спустя три дня знакомства и явно не от большого ума чуть ли её не целует – тоже невообразимый болван! – вспыхнула Лайя, разрезая ускоренный, паникующий шёпот слева громким голосом. – Что, прости? – Влад порывисто подался вперёд, глядишь, если бы блондин сзади не чихнул от поднявшейся пыли и грохот от упавшего ящика не оглушил опасно покрасневшие уши Бёрнелл, та бы обязательно ему ответила и они бы сцепились в драке. – А вы точно о книге? – вставил свои пять копеек Ноэ, выглядывая откуда-то из-за стеллажа и потирая ушибленную коленку. Лео прыснул, скрипнул сиденьем и присоединился к разрушению полок вместе с Локидом, что-то ему заговорщически шепча и поднимая рассыпанные вещи. – А то как-то уже не по сюжету. – Просто кому-то надо иногда хоть немного вылезать из образа хладнокровного начальника, – издав то ли рычание, то ли несвязное бормотание, художница вскочила и, яростно стуча каблуками, в миг оказалась у выхода из помещения. – А кому-то надо иногда хоть немного в него залезать, – ровно в тот момент, когда брюнетка оказалась в коридоре, и отдаляющийся гул шагов – единственное, что раздавалось в библиотеке. – Поговорили, – заключила Сандра, а Рокус рядом согласно кивнул и в унисон с девушкой вздохнул.***
Дверью Лайя хлопнула так, что как она не слетела с петель осталось нераскрытой тайной. До боли прислонилась к ней позвонками, холодными ладонями остужая пылающие от злости щёки и вспоминала все техники дыхания по успокоению внутреннего зверя, так некстати царапающегося своими острыми коготками внутренности. Её агрессия, непонимание и, что уж тут говорить, открытая злость представляла из себя очень пугающий для неё же самой микс, который, поспорь они ещё несколько минут, вытек бы в неконтролируемый гнев – и тогда Бёрнелл уже ничего бы с ним не поделала. Тогда бы, возможно, она потеряла весь достигнутый в отношениях с Владом и Лео прогресс, потеряла бы их расположенность, доверие и вообще всё, что заслужила за эту неделю, и всё это звучало не так страшно, как потерять саму себя. Шагнув в сторону кровати, чтобы рухнуть на неё и разложить по местам абсурд слов мужчины, в районе кисти и передней части ноги девушка почувствовала жуткую боль, до такой степени, что хриплый вскрик самовольно вырвался из груди, а сама она отскочила в тёмный дальний угол. Больно врезавшись в стену от набранной скорости, опустила глаза, где моментально заживала посеревшая нога. Брюнетка с силой провела острыми когтями по краям нетронутой кожи и со злостью швырнула деревянный стул прямо на то место, где тёплая полоска света из-за неприкрытых штор и открытой форточки нанесла болезненное увечье. Лайя дотянулась до них и погрузила комнату в слабый свет, проникающий сквозь плотную ткань, завешивающую в такой прекрасный солнечный день нагретое окно. За ним вовсю распевали птички, предвещали жару и пекло, под которыми художница просто обожала в обычное время загорать или мочить на берегу озера или реки, а лучше – моря, ноги, пить холодные алкогольные и без коктейли и просто лежать в гамаке в спасительной тени трепещущихся от приятного ветра деревьев. Сейчас же Бёрнелл мечтала, чтобы все шумы и звуки прекратились, по ушам словно били молотками, во рту пересохло, а ещё близкое расположение шестерых людей неподалёку буквально сводили с ума. Девушка сбрызгивала обезобразившееся лицо холодной водой, смачивала нарастающую жажду и сама же себя била по лицу: «приди в себя, чёрт возьми, нельзя, чтобы полностью превратилась и потеряла связь с самой собой!». Ей до истерики было страшно, что она прямо сейчас отключится от непутёвого мозга, выйдет из спальни и.. дальше представлять не хотела. Поэтому закрыла дверь в ванную, наивно полагая, что это хоть как-то задержит, как-то спасёт – и также знала, что внушает себе чистой воды ложь. – Лайя, – тряхнув головой, словно её уже преследуют звуковые галлюцинации, темноволосая вновь опустила лицо под струю – уже какой раз за последние... сколько она уже это делает? – и прикрыла глаза, но, к её несчастью, раздался стук и знакомый голос вновь повторил её имя. Закрутив кран, девушка заткнула нос полотенцем, чтобы не чуять желанного запаха, открыла дверь ванной, дабы показать, что с ней всё в порядке. Пусть только он подумает, что та безумно на него обиделась и что не хочет разговаривать, и что у неё повадки маленькой, верящей в настоящие сказки девочки – потому что сейчас она живёт далеко не в ней, она живёт в кошмаре, в страхе и ужасе убить дорогих ей людей. Пусть у него будет представление о Лайе как о принцессе, жаждущей полного согласия и выполнения её прихотей, о той, кто не терпит возражений и не принимает чужие точки зрения, пусть потеряет всё желание вести с ней дискуссии и вообще о чём-то рассуждать. Лишь бы он развернулся и ушёл как можно дальше от проклятой разделяющей двери, не ломился к ней в покои, не разочаровывался. Потому что никакая она не принцесса, не фея и даже не обычная девушка, способная подарить ему половину недостающего мира. Она – монстр, чудовище, неспособное защитить его от себя самой, да и о чём речь – себя Лайя, увы, тоже не могла защитить от того, что с корнями закрепилось внутри, что ядовитой консистенцией вытравляло всё хорошее, что отнимало кучу возможностей стать лучше и давало столько же возможностей вырыть себе настолько глубокую яму, что выбраться оттуда не получится никогда. И она рыла, рыла руками, забивала под ногти грязь и потерянное самоуважение, вымазывалась в порочности и греховности и искупить их ничем и нигде не могла. – Лайя, я прошу прощения за тот инцидент, – он безнадёжно подёргал ручку, в интонации – раскаяние и горечь. «Нет, пожалуйста.. ты не должен этого чувствовать, – взвыло где-то в районе отдаляющегося рассудка. – Молю, уходи, не стой в нескольких..» – Это моя вина, я не должен был так реагировать на твоё мнение, – продолжал рвать её голову своими стрелами, наощупь их выпускал и попадал точно в яблочко, прямо ей в горло, отсекая возможность говорить и дышать. – Откроешь? Мы поговорим и всё решим. В ответ – молчание, потому что её голос сейчас мужчина однозначно не узнал бы, и это в лучшем случае. В худшем – выломал бы дверь, чтобы посмотреть, что за существо выдаёт себя за добрую и улыбчивую девушку, а обнаружит лишь её настоящую сущность, которая подло прячется за маской благодетеля, которая ходит рядом с ним и разговаривает о высоких чувствах, на деле представляя из себя что-то низменное, недостойное даже думать о таких благородных темах. Лайя забирает жизни. Хотя он был абсолютно уверен, что она её даёт. Ему – так точно. – Ладно, раз ты не хочешь отвечать, просто послушай, – огненно-рыжие глаза, выглядывая из-за сырого полотенца у носа, метнулись на дёрнувшуюся под спиной туда-сюда дверь. Видимо, Влад сел на пол, прислонившись к деревянной поверхности спиной и с глухим стуком коснулся её же затылком. Сел наверняка там же, где и девушка, и их разделяла всего какая-то жалкая толстая дощечка. – Когда я впервые прочёл эту сказку, я подумал, что русалочка – непрошибаемая дурочка, у которой на уме одни лишь танцы да пляски, которая не ценит свою жизнь и семью. У неё ведь она была огромная – а у меня её не было. У моего дяди был шикарный дом и он был более, чем обеспечен, но своих родителей я ни разу в глаза не видел. Тогда-то и задумался, почему она так поступила? Темноволосая поджала под себя ноги, и Влад, удостоверившийся, что она там и всё ещё его слушает, слегка улыбнулся. – Я повстречал девушку. Когда поступил в архитектурный университет и учился на втором курсе, бежал на пару, она врезалась в меня сходу и растеряла все свои чертежи. У них был особый порядок, мы их собирали весь перерыв и я опоздал на семинар, где решалось моё будущее у одного преподавателя. Он меня тогда не пустил, я не получил разрешение на пересдачу курсовой и меня спас от отчисления дядя. Знатно я за это получил, – он рассмеялся, и его приятный, мелодичный голос ручьём разлился по полу замка, втекая в небольшую щель под тяжёлой дверью комнаты. Лайя заслушалась и уголки губ потянулись вверх, она заткнула эту глупую улыбку подсыхающим полотенцем. – Мы гуляли с ней ещё полгода, я всерьёз намеревался познакомиться с её родителями, и она настаивала. Но ощущения, что я готов променять свои ноги на рыбий хвост и отдать голос, лишь бы она за меня вышла замуж, не было. Я называл себя дураком, что так легкомысленно сравниваю чувства человека с какой-то сказкой, но мы расстались. Думал, что я так никогда не найду себе девчонку, если буду ссылаться на какую-то там русалку, и всё же поклялся, что не буду с той, которая во мне не пробудит подобных чувств, – он повернул голову, просунул руку в щель, пальцами показывая мирный жест дружелюбия. – Я вырос, Лайя. И эта сказка до сих пор во мне вызывает противоречивые чувства. Я злюсь, потому что у маленькой рыбки в пятнадцать лет появился тот, кому не жалко отдать будущее. А мне практически в два раза больше, и я.. «Наконец нашёл, перед кем готов предстать сексуальным и харизматичным русалом, только прими меня и моё безумие, если сможешь. Третий месяц так искусно оккупируешь мою голову, что если ты не заберёшь меня всего, она точно взорвётся, – он бы хотел произнести это вслух, даже нерешительно водил в воздухе губами, совсем как рыба, но молчал, зная, что она даже не видит этих колебаний. – Скажи, ты из какого-то рода принцесс? Потому что ты застыла внутри, а я даже не прикладываю усилия, чтобы вытащить наружу» – … только и делаю, что критикую поступок отважной девушки, – завершил мысль Влад совсем не так, как хотел. – Хотя она этого не заслуживает. Однако, у медали всегда две стороны. Бёрнелл кроме стука собственного сердца уже ничего не слышала. Рассчитывала ли она на откровения брюнета? Конечно же нет, как и не думала о том, какой успокаивающей у него бывает речь. Она сидела и слушала низкий, чарующий голос, боясь пропустить хотя бы букву и сама не заметила, как бежевый, здоровый цвет кожи вернулся на её руки, ногти аккуратной линией вернулись в прежний вид, а дышать стало куда легче, и в то же время от его рассказа тяжелее. Не трогая, не приближаясь, не смотря в глаза, а лишь магией слов он успокоил её тёмное нутро, тягучей массой цепляющейся за горло, лезущей наверх: он силой мысли вернул подчинившегося зверя в клетку и хлопнул шаткой дверцей. Она восхищена. Изумлена. И благодарна. Подвинула руку, слегка касаясь кончиков его пальцев своими. Он от неожиданности вздрогнул, уже не надеясь, что художница ему ответит. Владу просто хорошо, даже если она просто сидит в полуметре от него и просто молчит. Но слышит, слушает и вникает в его рассказ, между строк читает вложенный смысл и улыбается безжизненной деревяшке рядом. – Откроешь? – ещё раз спросил мужчина, мизинцем осторожно поглаживая её мягкую кожу. – Не-а, – негромко, но различимо ответила Лайя, и Басараб тихо рассмеялся. – В одном ты был прав: мне действительно иногда стоит залезать в образ хладнокровной начальницы. – Неправильное ты «иногда» выбрала, знаешь ли.. – брюнет поднялся на ноги, слыша, как она делает то же самое. – Дай мне знать, когда я хоть что-то начну делать правильно, – положила ладонь на ручку, но так её и не повернула. – Можешь начать прямо сейчас.***
Покидать пределы замка не входило в планы Лайи от слова «совсем», особенно когда она с максимально виноватой физиономией проходила мимо тоскующего в углу мольберта и кучи баночек с красками, не имея возможности их использовать в силу незавершённых дел. Будь её воля, девушка села бы за прорисовку лица Влада без него самого, абсолютно уверенная, что произведёт все черты в точности, без единой ошибки – практика рисовать его шесть столетий по памяти не прошла даром, а когда он маячил целыми днями вокруг, освежая все воспоминания и заполняя Бёрнелл до отказа новыми, задача упрощалась ещё больше. Правда, откладывают написание портрета они вовсе не потому что не хотят, наоборот, Басараб уже три раза извинился, что у них вновь не получилось начать работу, а художница с удовольствием эти извинения приняла, хотя по большей части настаивала на срочном оформлении она. Но не ей же понадобилось срочно связаться с одной из крупнейших компаний и втянуть в это его, верно? – Если мы выйдем на сотрудничество с лидером Европы, нам откроются совсем другие горизонты, – мужчина пальцем ткнул в досье «RUBY SUNRISE». – Если точнее, выйдем в открытый океан. – Хочешь кусаться с акулами? – убрала волосы, склонившись над бумагами. – Почему нет имени и фотографии владельца? Влад с недоумением скосился на темноволосую, в глубине души желая напомнить, что она сама о себе не оставляла никакой полезной информации и чтобы докопаться, какой у неё хотя бы цвет волос, стоит попотеть и подключить практически все связи. Но он только поджал губы, расстегнул пуговку, давящую на середину горла, и вновь облокотился на стол. – Ты сама с ней познакомишься. Компания организует благотворительный вечер через десять дней, с утра нам пришли приглашения, – он залез в верхний ящик и положил перед Лайей бежевый конверт с сургучной печатью рубина с острыми концами. – Сама понимаешь, что туда съедутся самые влиятельные управляющие, я не принуждаю тебя туда ехать, но.. – Но принуждаешь, – вздохнула девушка, разворачивая приглашение. Дорогая бумага под пальцами приятно шуршала, аккуратный почерк старательно вывел её имя, дату, время и пару напутственных слов. – Больше так не делай, Влад. – Я ещё вчера тебя услышал, – кивнул Басараб. – Однако, я прошу у тебя помощи. Мне было бы намного легче разгадать их замысел, если бы ты была на моей стороне. Не по доброте душевной и не по жалости к начинающим фирмам они так благосклонно отнеслись к моим требованиям. Вступать в конкуренцию с мировыми компаниями Лайя не собиралась вообще, пока на пороге офиса не появился темноволосый деловой мужчина, теперь тащущий её прямо под фонари на тёмной улице. Да и бизнес художница вела для души, чтобы реализовывать свои идеи и куда-то вкладывать силу и бесконечное время, а не гнаться по карьерной лестнице. Конечно, для амбициозного и молодого предпринимателя просторы вселенского масштаба пахли свободой и достижениями, Влад целеустремлён и обязательно добился бы больших высот, не попади он с ней в партнёрство, потому что дальше бегать за властью и деньгами она не собиралась. Он это видел, и точку зрения своей напарницы полностью принимал. В конце концов, не тянуть же ему её под локоть в порой нечестные игры соперничества. Он и сам справится с надвигающейся на них популярностью, сам разберётся со всеми проблемами, если Бёрнелл будет просто бегать перед ним по офису и сверкать своей широкой и красивой улыбкой – ему и её достаточно. Пока что. – И какой у тебя план? – девушка села на стул, сунула назад приглашение и положила конверт поверх другого. – У тебя же он есть? – Безусловно, – идеально, листочек к листочку сложил в папку раскиданные Лайей документы. – Для начала, приедем туда не в самом конце, чтобы регулировать прибывающих людей. До этого изучим потенциальных гостей вечера, чем они управляют и краткую биографию. Познакомимся с владелицей «Рассвета» и будем просто собирать информацию и заводить полезные связи. – Это не план, а пособие, как уснуть, – в подтверждение Бёрнелл зевнула. Из всех её слов и движений так и сочилось «<i>а всё потому что надо было советоваться со мной изначально..». – Есть другие идеи? – Просто прийти на вечер и немного расслабиться, а уже на переговорах разбираться, что к чему. Ты же не собираешься пить только сок, чтобы не забыть каждое слово ценной информации, которую нам никто не даст в первый же день? – Хороший план. Надёжный, как швейцарские часы, – Влад уже привёл в идеальный порядок рабочий стол и в упор смотрел на девушку напротив. Она ехидно улыбнулась, и мужчина так же ехидно её отзеркалил.</i> Сейчас они ехали в главный офис Влада, где он не появлялся уже около половины недели, и захватили с собой Рокуса и Сандру, а Лео и Ноэ решили поехать на машине Нолана, и плелись где-то позади, потому что в боковых зеркалах Бёрнелл их не видела. Басараб активно обсуждал с друзьями просторы Румынии и рассказывал о многих достопримечательностях, а Лайя задумчиво смотрела по сторонам и пропускала через себя новую информацию и парфюм брюнета, которым, как ей казалось, пахла уже сама. Полностью чёрное двухэтажное здание с затонированными под цвет окнами привлёк внимание среди светлых построек. Когда мужчина свернул к нему, художница сразу поняла: этот офис был точно под стать Владу. Грозный, стильный, деловой – такой, куда не хотелось заходить просто так и куда в принципе вход был закрыт без приглашения. Парковка была занята полностью, за исключением одного места, и Бёрнелл предположила, что оно всегда остаётся свободным для него. Персиковая шёлковая рубашка, расстёгнутая до середины груди и белые деловые свободные штаны абсолютно не вписывались в атмосферу рабочего процесса, однако, рядом с облачённым в тёмно-синий костюм Владом Лайя выглядела его хорошенькой спутницей, сглаживающей островатую манеру общения своего союзника. Сняв солнечные очки, Басараб кивнул на вход: – Добро пожаловать, – пропустил вперёд уже переговаривающихся между собой Рокуса и Сандру, которые обсуждали, что хотят захватить из закусочной по дороге на ужин. – Спасибо, – двинувшись к дверям вслед за друзьями, Бёрнелл уже готовилась к мрачному холлу, чёрным, глянцевым столам и монотонному звуку печатания, может, мимо даже пройдёт невыспавшийся работник с чашкой кофе и обязательно поклонится прибывшему боссу, однако.. – Ого.. Неожиданно! – возглас Сандры и удивлённые глаза можно было понять. Бледно-жёлтая отделка, не режущая глаз, нежно-голубые предметы мебели и приятная музыка, звучащая из больших колонок по бокам – это так не вязалось с внешним видом здания, но о многом говорило о прототипе Влада: внутри он такой же светлый и красивый, пусть снаружи и не подпускает к себе на расстояние вытянутой руки. Мужчина сосредоточенно двигался вперёд, не реагируя на то, как сотрудники метались на своих местах, приводя в порядок рабочие столы и себя, секретарша ринулась к входу с блокнотом и ручкой наготове, вторая сразу же повернулась к кофемашине позади, вытаскивая несколько кружек. – Добрый день, мистер Басараб! – Сильвия, сделай шесть кружек кофе, – даже не взглянул в её сторону, прошёл мимо стола, Лайя вместо него поздоровалась с девушками и насупилась, по пятам шагая следом за брюнетом. Однажды она обязательно ему предъявит, если он вдруг всё же её вспомнит.. В кабинете начальника прохладно и почему-то пахло морем, просторно, со вкусом расставлена мебель и напротив двери висел стеклянный ящик со статуэтками. Подошла ближе – вовсе не статуэтки, а внушительное количество наград, расположившихся на пяти полках целиком. Не успела прочитать написанные внизу номинации, повернула голову с немым вопросом: хотела услышать от мужчины, так загадочно не сказавшему ни слова. – За плавание, – не дожидаясь, когда она всё же задаст вопрос, Басараб сел за стол, кивнул на противоположное кресло и стал шарить по ящикам. Подчиняться ему Лайя не спешила. Она с энтузиазмом разглядывала причудливые золотые фигурки и отмечала, что у него всегда было первое место. Ни одного второго. Он явно не терпит поражения или ему нет равных в этом мире – возможно, и то, и другое – чистая правда, ведь даже Бёрнелл с чувством проигрыша перед ним была готова отдать главную, уникальную для него награду: «первое место за завоевание сердца, не прикладывая особых усилий». «А ты та ещё рыбка» – сама подумала, сама улыбнулась, и вот в голове уже картина, как его стройное, крепкое тело рассекает тёплую, пахнущую хлоркой воду в душноватом бассейне, как плавки плотно жмутся к напряжённым мышцам ног, Влад выныривает у финишной прямой, как и предполагалось, первый, рывком хватается за бортик, пока по спине и груди соревнуются и капли воды, стремясь попасть ему прямо за резинку. Мужчина как с обложки журнала, в замедленном действии вращением головы откидывает прилипшие ко лбу волосы и... – Лайя, ты меня слышишь? – она повернулась так резко, что вместо привычного лица брюнета ей мерещились очки для плавания, а шапочку девушка просто решила не представлять, иначе вся картина непоправимо портилась. – Да, извини, задумалась, – подошла ближе и села, в мыслях с паникой выгоняя из головы образ полуголого красавчика, так некстати захватившего власть над её разумом. И уже давно. – Хорошо, давай начнём. Тем быстрее, наконец, закончим.***
Влад пришёл намного раньше Лайи. Подвинул большое, мягкое кресло к окну, приоткрыл его, чтобы приятный, тёплый ветер дул прямиком на лицо мужчины, шарился в его волосах, пробегался под тканью по нагой коже и трепыхал уголок тонкой рубашки. Он дёрнул рукой, поправляя часы, взглянул на время: почти восемь вечера. Заметил букет незабудок в незнакомой вазе, удивительно душисто распространяющих запах по всей комнате. После полных работы дней расслабиться, сидя перед бесподобным пейзажем и вглядываясь в каждую его часть казалось чем-то наподобие рая, особенно зная, что с минуты на минуту к нему придёт спустившая куда-то в районе лёгких якорь девушка. Он его с удовольствием проглотил, а тот намертво зацепился за рёбра, и если вытаскивать, то выдирать вместе с поломкой костей – скорее всего, задевая жизненно необходимые органы, после повреждения которых он просто не сможет дышать. Или не захочет: исход всё равно один. Неделя с художницей пролетела так быстро, что, кажется, он успел только моргнуть, а уже необратимо к ней привык. А всё потому что был знаком с ней задолго до этого, потому что знал, что по утрам брюнетка нежно целует в лоб в сонном забытье и спрашивает, что приснилось, а ночью не даёт спать, раскидывая свои конечности по всему периметру кровати. К омлету и яичнице она питает отвращение, к молоку – устоявшаяся неприязнь, в воскресенье вечером достаёт плитку горького шоколада и ест ровно половину, потому что полезно для ума, халвой можно купить её руку, либо она сама её откусит за любимую сладость. Лайя не носит зелёный цвет и его оттенки, исключение: изумрудный, не терпит серые платья, длинные юбки и жить не может без цветов. Она не может промолчать, если тема заходит про справедливость, не проходит мимо бездомных животных и её сердце разрывается от паскудного отношения к нуждающимся людям. Лайя не прикована к деньгам, не судит по размеру кошелька и никогда ничего не просит взамен своей бескорыстной помощи. Не устраивает подлостей, не одобряет лицемерия, не терпит небрежного отношения к себе. Если пьёт – напивается до того, что не может стоять на ногах, либо не пьёт вообще, если нервничает – запасается кучей лавандового чая и предпочитает одиночество. А ещё в его снах Лайя безоговорочно его любит. Так, что это чувствуется без слов, через одежду, сквозь расстояния, в беспамятном состоянии. Это чувствуется везде: в саду, в обеденном зале, в их спальне, в библиотеке, в лесу, в походах – особенно в них, когда мужчина рвёт и мечет, лишь бы быстрее вернуться в кольцо хрупких рук, лишь бы быть подле неё и знать, что у неё есть защита, что она не грустит, что она – здесь, с ним, а больше ничего не имеет значения. – Давно ждёшь? – впорхнула, как птичка, в летнем бежевом платье, едва достающем до середины бедёр, разложила принадлежности для рисования и поместила новый холст на принесённый заранее мольберт. – Не очень, – признался мужчина. Художница улыбнулась, ловко перевязывая завитые локоны в высокий хвост белой лентой. – Что? – Ничего, просто хорошее настроение, – весело отозвалась Бёрнелл, пожимая плечами. Достала один из подходящих карандашей, вскинула голову. Смерила расстояние между ними и подвинулась значительно ближе. – Готов? – Вполне. – Не слишком меняй положение, хорошо? Желательно, не двигаться вообще.. – И не дышать? Она склонила голову, а-ля «что ещё придумаешь?», скептически сощурив глаза. – Ладно, только один вопрос. У тебя помешанность на незабудках? – В каком смысле? – повернула мольберт боком, чтобы полностью видеть мужчину. Тот кивнул на стоящий на подоконнике букет. – Я не приносила.. – девушка изумлённо приподняла брови, нервно закусила нижнюю губу. – Я не делаю цветам больно. Влад нахмурился, взял рукой вазу и поднёс к носу. Аромат не был похож на стандартный, словно лепестки щедро набрызгали духами, а потом поставили именно в эту комнату. Он сжал губы и вернул незабудки назад. – Можешь убрать их, пожалуйста? Немного дальше, – а потом добавила. – Они нехорошо пахнут. Басараб отнёс букет на подоконник самого последнего окна, в дальний угол, и вернулся в кресло – не придал никакого значения, но побледневшее лицо Лайи и болезненно словно обескровленные губы неосознанно стали причиной сведённых на переносице бровей. Он безотрывно изучал её, пока Бёрнелл полностью погрузилась в работу. – Не хмурься, – внезапно сказала девушка, стрельнув глазами в его. – И знаешь, люди иногда улыбаются, – указательными пальцами растянула уголки губ. – Вот так! Мужчина рассмеялся, и она вместе с ним – слишком уж неловкая между ними была тишина, однако, она им не мешала. Было комфортно без слов обмениваться взглядами, видеть, как щёки девушки розовели от накала и тепла, как довольно и слегка смутившись Влад отворачивался к окну и едва скрывал выражение лица чеширского кота. Ведь он совсем как кот был согласен ласкаться к её рукам, если надо – даже помурчит, только пусть нежные пальчики будут зарываться в его требующие этого пряди волос. Басараб в третий раз поправил почему-то душащий воротник рубашки и понял, что он не мог вдохнуть полной грудью, а в ушах раздавался отдалённый нарастающий звук стрелок часов. Перед глазами поплыла Лайя, мольберт, стены – он тряхнул головой, потом ещё раз, пока от рисования не отвлеклась девушка и с нескрываемой тревогой что-то у него спросила. Вместо слов до ушей долетала неразборчивая, удаляющаяся от сознания речь, и мужчина встал, наощупь побрёл к выходу, пошатываясь, словно опьянённый. А дальше – потеря равновесия, на удивление быстро оказавшаяся рядом брюнетка, ловящая его парализованное тело и кромешная темнота.***
– Чш-ш-ш, всё хорошо, – девушка обеспокоенно провела сырой тканью по горящему огнём лбу, откидывая прилипшие к нему тёмные волосы. Вновь её смочила и вернулась к обтиранию лица, болезненно скривившемуся от ломоты в теле. – Где же ты подхватил заразу, милый? Она разговаривала вовсе не с Владом: знала, что ему с трудом удаётся разлепить глаза, не говоря уже о том, чтобы ответить на её мольбы о помощи. Но мужчина перехватил её руку и положил на своё сердце, а на как никогда бледном лице проступила нездоровая, но искренняя улыбка. Влажная тряпочка спасительно охладила обнажённую грудь мужчины с проступившей испариной на груди и шее, и Лайя, не теряя возможности, бережно провела ей по поверхности горла. Он тяжело, грузно дышал: каждый вдох давался с таким трудом, словно Басараб лежал под грудой камней и не мог выбраться. Но рядом с ним – его ангел, а значит, он вылезет из любой ямы, если будет нужно – из пасти акулы, лишь бы она не сидела рядом и украдкой не вытирала выступающие в уголках глаз слёзы. Девушка нырнула ладошкой к его затылку и помогла приподняться. Поднесла к губам чашку с отваром, который готовила своими руками по рецепту лекаря, и мужчина сделал пару глотков, а потом продолжил бороться с одолевшей его болезнью. В бреду ему мерещилась смерть Лайи. Она кричала, просила о спасении, а он лежал в нескольких метрах от истекающей кровью любимой девушки и не мог пошевелиться. Силился встать, хотел ползком преодолеть расстояние, и даже если ничего больше не сможет сделать, хотя бы будет лежать рядом с ней и испускать последний вздох в унисон. Потому что если её нет – его подавно. – Лайя.. – вынырнул из галлюцинаций, нашарил её руку в складках одеяла, пока та безмолвно дремала на стуле рядом. Брюнетка моментально открыла глаза, накрывая его кисть своей. – Я здесь, Влад, – когда вновь прикрыл глаза и стал выравнивать сбитое дыхание, художница склонилась и оставила на его лбу долгий, заботливый поцелуй. – Всегда буду. Мужчина выплыл из забытья, когда ночь вступила в законные права и осветила половину собственной комнаты. Он уставился в потолок, скрытый в полутьме, глазами скользнул по тёмно-фиолетовому балдахину с серебристыми узорами звёзд и рукой отодвинул подвязанный атласной лентой шёлковый навес в сторону – на кресле рядом, поджав под себя ноги и комочком свернувшись у одного из подлокотников, тревожно дремала девушка с беспокойным выражением лица. Она рвано дышала, дёргала пальцами, словно делала движения руками, и бессвязно что-то мычала. – Лайя, – вполголоса позвал брюнет, откинул одеяло, чуть привстал на локоть и мягко погладил её по щеке указательным пальцем. – Лайя.. – Бёрнелл устало подняла голову, сложила левую руку в кулак и потёрла глаз. – Я здесь, – шёпотом отозвалась художница, с наслаждением потянулась и размяла шею. – Как ты? – Уже в порядке, – кивнул Влад и вернулся на подушки. – Что случилось? – Ты упал. На звук пришёл Эдриан, мне повезло, что его комната находилась недалеко, – избегая взгляда, темноволосая вздохнула. – У тебя часто такое? Конечно, она умолчала, как на её жуткий крик прибежал не только Рокус, но и Ноэ, и Валентин, и Сандра с улицы услышала через открытое окно истерические вопли. Лайю словно заклинило – она моментально перенеслась в самую ужасную ночь своей жизни, обнимая ладошками побледневшее лицо Басараба, недвижимое, застывшее, как будто фарфоровая кукла, уже не выражавшее эмоций. Её бросило в жар, когда блондин напористо оттащил её от мужчины, совсем как тогда, впивалась ногтями в кисти Локида и молила пустить к нему, а бес чертыхался и всеми подручными словами просил её успокоиться. Конечно, она ему не сказала, как чуть не слетела с катушек от волнения, как выхлебала практически бочку лавандового чая, заваренного сыном, и выгнала всех из комнаты, исходила её вдоль и поперёк, не могла ровно сидеть и под конец уже смело брала его обнадёживающе тёплую руку в свою. Страх видеть его даже спящим поднимал внутри все пожарные сирены, бьющие в бубен паники, любезно отключал мозг и дальше за свои действия Бёрнелл уже не отвечала. Потому что страх – всё ещё её извечный враг, от которого избавиться не получилось даже за половину тысячелетия. Потому что Влад вызывал в ней похороненные в жизни «до его ухода» фобии, плавно перетекающие в «после». А у Лайи точно фобия видеть его обездвиженное тело и пустую память, и если со вторым она справлялась на оценку «хорошо», первое можно было оценить на «неудовлетворительно». – Впервые, – после недолгих раздумий ответил Басараб. – Я договорилась с доктором о встрече на завтра, – художница встала с кресла и нехотя двинулась к выходу. – Он приедет сюда. Будь здесь, пожалуйста.. И поправляйся. – Буду. Спасибо, – проводил её взглядом до двери и не выдержал. – Лайя.. – Да? – ответила моментально. – Останься, – сам не поверил, что сказал это вслух, но забрать слово назад не хотелось точно. Он почувствовал.. облегчение? – Пожалуйста. Девушка застыла у входа, не решаясь развернуться и, кажется, бешено стучащий в ушах пульс выбил из головы всё лишнее и нужное и оставил только два слова: «он смог» – они так отрезвляюще подействовали на брюнетку, что той непременно захотелось броситься на него и крепко-крепко сжать в объятиях, а он, не зная всей правды, обязательно бы так же сильно сжал её в ответ. Но он не знал, а Лайя знала, и этот факт всё ещё держал её у двери спиной к самому волнующему мужчине во вселенной. – Тебе придётся подвинуться, – с улыбкой произнесла девушка, и благодарность растеклась по губам мужчины. – Если я снова сяду в кресло, моя шея помашет ручкой. – Я думал, за приглашение в кровать ты отвесишь мне хорошую пощёчину. – Будешь распускать руки – оправдаю твои ожидания, – со смехом залезая на вторую половину его кровати и сохраняя достаточную дистанцию, Бёрнелл откинулась на подушки. – А говорят, что рая не существует.. – Ты нашла его в моей постели? Звуки удовольствия от прямого положения спины плавно перетекли в заражающее хихиканье, которое перешло на мужчину, и они так и лежали в промежутке двух его ладоней друг от друга посреди ночи и будили спящие стены замка. Комната Влада всё равно была единственной жилой на верхнем этаже, поэтому вряд ли они могли бы кого-то потревожить кроме собственных сердец, которые так и вырывались навстречу. Басараб, повернув голову, рассматривал тонкие черты лица брюнетки и не мог отвести глаз. Потому что она пленила его разум – стоит ей появиться в поле зрения и он пропал, непозволительно зациклился на неподражаемой девушке, произведении искусства, словно сошла с картины, ожила из скульптуры, кропотливой работы поразительно искусного творца; Лайя вся неземная, она однозначно не отсюда, а с дальней планеты, где нет ей соперников, нет ей подобия, лишь её потрясающий до струн души лик: она их неосознанно дёргала, играла божественную песню, умиротворением и образцовым спокойствием впитывающейся в стенки его жизни. Он эту песню вопроизвести не мог, и контролировать – особенно, лишь мечтать, когда её волшебные подушечки проведут по подчинённому ей инструменту ещё раз, когда она вновь почтит его своим способным покорить все державы и моря голосом, когда она запоёт ему песню настоящей сирены. И нет ему уже пути назад, он как попавший в ловушку моряк, он как сознательно идущий в капкан мужчина, как зависимый от неё больной. – Ты выглядишь нездоровым, – в смятении сказала Лайя, прерывая затянувшееся молчание. «Потому что неизлечимо одержим тобой» – Тебе кажется, – только и сказал вслух. – Я вполне хорошо себя.. – почувствовал прохладную ладошку на лбу. – Да, ошиблась, – расслабленно подтвердила та и практически вернулась на своё место, как неожиданно для себя Влад перехватил её удаляющуюся руку. Девушка перевела взгляд с крепко сжатого запястья на чистые, в лунном свете отдающие бирюзовым отливом глаза и буквально в них потерялась. Уже не пыталась себя найти: он смотрел с желанием, смотрел с решимостью и нетерпением, и всё это за тянущуюся вечность секунду, сменял одну эмоцию на другую, не сумев определиться, какую хотел ей показать, но прекрасно понимал – сейчас они чувствуют приблизительно одно и то же. Влечение, сковывающее в цепи все «но», откидывающее прочь все «а что потом», стирающее в пыль «а если», лишь почти физически калечащее желание прикоснуться, желание почувствовать в своих руках друг друга, просто сводящее с ума желание. Они оба не выдерживают напора, не сдерживают поток этих чувств и не могут себя в этом винить: горячие губы врезаются друг в друга, так долгожданно, так жадно, и весь мир сужается до пределов на деле большой, но сейчас ничтожно маленькой кровати. Влад грубовато тянет её на себя, и Лайя охотно подчиняется, безо всяких препирательств садится на его колени и телом вжимается в его, пока мужские руки оглаживают дорожку обжигающе горячей кожи бёдер, пальцы сжимают ягодицы до белых отпечатков ладоней, тут же сменяющихся покрасневшими полосками, и глухой стон – первый – срывается с её губ. Тугой, влажный, моментально возбуждающий язык подрывает брюнету весь хвалёный контроль, железную сдержанность, ледяную выдержку стального характера. Он исследует её рот, практически с животным рычанием упорно игнорирует пульсирующий член, красноречиво упирающийся прямо в её промежность, и даже сквозь одежду Бёрнелл его хорошо ощущает и, не смея противостоять себе, поддаётся и безошибочно усугубляет ситуацию. Ей кажется – нет, она точно уверена – что попросту рассыпется на части в его крепких руках, и ему больше никогда её не собрать воедино. Лайя терзает губы Влада, теряется от его ласк, голова тяжело наливается свинцом и нисколько не соображает, а Басарабу напрочь отшибает память и кроме неё он уже никого не помнит, лишь перекатывает на кончике языка ни с кем не похожее имя и понимает, что слаще он гарантированно ничего не попробует. Бесцеремонно спускается к нежной коже шее, позволяя темноволосой неконтролируемо тянуть его короткие волосы, вкладывать в эти мучительные движения свои неудержимые эмоции и задыхаться от рваных вдохов. Он впускает под свою рубашку её ладони, впускает в свою голову её нечеловечески соблазнительные стоны, чтобы потом, очевидно, страдать по ночам от тишины и её отсутствия, целиком и полностью впускает в свою жизнь. Влад ещё раз убеждается: его одержимость достигла конечной стадии. А значит, теперь Лайе придётся его постоянно лечить.