Незабудка

На мгновение замерший мир поместил Лайю в плотный вакуум. Ни вздохнуть, ни выдохнуть – лишь тупо, непонимающе смотреть перед собой и видеть ослепший глаз – метку самого дьявола. И если он существовал, то однозначно стоял перед Бёрнелл в женском обличье, и, наверное, для него это было самой подходящей маской: Сеера действительно проклята. И не только тёмными силами, но ещё и всеми обитателями её родного мира. Её собственным братом, для которого период её проделок стал не самым сахарным в жизни. Думала ли она в этот момент о Септентрионе или эгоистично искала для себя выгоды даже в его страданиях? Вряд ли она вообще заботилась о ком-то, кроме себя, по-настоящему. А Лайе это было чуждо: в её жизни было что-то большее, чем любовь только к одной себе. Она любила других и получала ещё больше тепла в ответ. Потому что всё воздаётся и возвращается, и если у Сееры не поменялся принцип приверженности ко злу, то Бёрнелл было её искренне жаль, ведь, должно быть, она утопала во тьме и ничего с этим не делала. А ещё Лайя успела возненавидеть. И испытывала жажду избавиться от всего, что связывало её с существом напротив. – Вы знакомы? – удивился Влад, привлекая брюнетку к себе ближе: слуги уже подбежали убрать мусор, и он заволновался, что девушка поранится. Отчётливо проследил за маршрутом рабочего глаза владелицы компании – по его руке, надёжно и крепко сжимающей будто бы парализованную коллегу на талию девушки – и её усмешкой. Сеера самодовольно убрала повисшую в воздухе ладонь и переплела свои пальцы в замок. Словно бы такой реакции и ожидала, а Бёрнелл вся искрилась, едва удерживая себя от того, чтобы не вцепиться ей в волосы и не скрутить шею прямо перед всем влиятельным обществом мира. Может, поэтому Эмерсон и собрала всю эту вечеринку? Чтобы испытать терпение Лайи, помучать её? Будто ей не хватило этих шести веков в заточении своих же негативных эмоций. – Знакомы, – похолодевшим голосом брюнетка мягко высвободилась из рук Басараба. Покосилась на бокалы шампанского, которые мимо пронёс официант, и не без причины задумалась о том, что ей спокойно могли туда что-то подмешать. Может, тут все под действием наркотика и ей мерещится самый ужасный кошмар? – Однажды пересекались. Здравствуй. Снова. Лайя сказала это с издёвкой, с напускным спокойствием. Она ощущала сразу всё: ярость, облегчение, страх, обиду – и это только преобладающие чувства. Ярость, потому что Сеера во всей красе стояла в метре от неё и отвратительно улыбалась, изображала притворное радушие, играла роль хорошего персонажа в их картонной игре: картонной, потому что она думала, что стоит ей протянуть руку – и две её куклы с хрустом переломят свои позвоночники. Но это давно было не так: Бёрнелл готова бороться. Она уже далеко не та наивная и юная девочка, которая попала во владение дряхлой старухи, так легко и просто прибравшую свежий материал к рукам. Эмерсон так сильно хотела слепить из всех куч глины своих пешек, что сама не заметила, как упала с пьедестала власти в большую чёрную дыру и летала там шестьсот лет подряд. Кто её пожалел? Кто настолько очерствел, что захотел её в союзники, или, напротив, имел такую отупевшую умственную организацию, что решил освободить её от тягот последствий? Может, она собрала все свои силы и выбралась сама? Тогда бы брюнетка имела к ней хоть какое-то уважение. Что, несмотря на мерзость всех её деяний, она всё-таки нашла в себе упорство и решила повоевать за свою никчёмную жизнь. Облегчение, потому что она всё-таки её нашла. Потому что за пару дней до своей кончины тёмная явилась хотя бы почтить эту воодушевляющую на поступки попытку Лайи. Потому что она сражалась за любовь и жизнь, и даже у Сееры это вызывало восхищение, пусть изначально последняя видела в её образе лишь половину процента того, что темноволосая будет иметь столько мощи, что она справится со всеми пороками. Что она не последует за зовом своего света сбежать и останется. А осталась Бёрнелл вовсе не потому что тьма подтолкнула её к краю пропасти, а потому что она уже там висела и держалась за выступ скалы одной рукой. Уехала бы – и полетела прямо на пики спиной. И, наверное, так и истекала светом и тьмой, пока они полностью не освободили её тело хотя бы перед смертью. От страшной участи брюнетку спасла семья, в которую Эмерсон так упёрто не верила раньше. Которую предала и подставила. Страх и обиду, потому что смотрела на других и мечтала, что однажды так же беззаботно пройдётся по улице под руку с мужем и сыном. Что они вместе отправятся в поход, как и обещали Рокусу так давно – Лайя уверена, что он до сих пор помнит это обещание. И пока они живы, есть надежда на то, что родители сдержат своё слово. Обязательно сдержат, если совместными усилиями сохранят всем жизни. Отвлечь от взаимного уничтожения глазами девушек смогла Руби. Она нежно провела пальцами по спине своей возлюбленной, с лисьим взглядом изучая испепеляющий настрой Лайи. Бёрнелл мельком пробежала глазами по руке, исполосованной шрамами. Это были ожоги. Словно после пожара. И на тонком, хрупком запястье висел гранатовый браслет. Моргнула. Прищурилась – совершенно точная копия фотографии, которую недавно показывал Влад. Девушка машинально переметнула центр внимания на руки Сееры: пусто. Лишь золотые браслеты и пару колец, не слишком выделяющихся на фоне украшения Бэвелл. – Прекрасный кулон, мисс Бёрнелл. Он Вам безумно идёт, – ровным тоном сделала комплимент Эмерсон, и её лицо тут же озарила ослепительная улыбка. – Не могу не согласиться, Сеера. Уникальная вещь любому к лицу, – пальцами дотронулась до холодного драгоценного камня. – Кому как не Вам разбираться в ювелирном деле, верно? – Руби пожала плечами. – Мы изучили Ваши работы. Они достойны похвалы, Лайя. Мы бы очень хотели сотрудничать с такими талантливыми людьми. – Благодарю за комплименты, – кивнула девушка. – Не скромничайте, ваша фирма выпускает настоящие шедевры, – глазами вперилась в браслет на руке. – Бросается в глаза и остаётся в сердце, мисс Бэвелл. Эмерсон перевела взгляд на Влада: тот мрачно исследовал украшение. Наверное, художнице не стоило так огорошивать мужчину, но по-другому уже не могла: из неё так и сочилась ирония, особенно, когда Сеера позволяла себе потехи над её потерей. Издеваться над действительно важными для Бёрнелл вещами стало непозволительно с того момента, как разрывающая её на части сила заняла тело брюнетки как доступный сосуд. – Прошу меня извинить, нам нужно отойти, – вежливо. Интересно, откуда в нём вежливость после роя догадок в голове? – Нет, это я прошу прощения, мистер Басараб. У меня есть пара вопросов к Лайе. Я украду у вас лишь пару минут и вы сможете наслаждаться вечером всё оставшееся время. «Ага, как же, – Бёрнелл подавила смешок. – Расслабимся. Забудем обо всём и потеряемся в реках алкоголя. Самое верное решение» Брюнет вопросительно взглянул на девушку. Будто бы спрашивая, хотела ли она находиться в компании Эмерсон или нет. И мысленно ответил на свой же вопрос – разумеется, не хотела. Но лишь кивнула головой, пообещав, что через десять минут она будет рядом. А он в выразительном взгляде в свою очередь пообещал, что если ровно через десять минут её не будет рядом с ним, он пойдёт её искать. Свежий, но достаточно тёплый воздух немного привёл в чувства переполненную событиями голову. Лайя вдохнула его полной грудью, открываясь встречному порыву ветра, но всё равно кутаясь в белоснежную шубку, будто пытаясь закрыться от всего происходящего – в это время Сеера оглядывалась в поиске подходящего места. Она вытащила сигарету, и табачный дым, смешиваясь с её волосами, взмыл в небо плотной ниточкой, рассеиваясь у второго этажа особняка. Лайя проследила за ним охотно. До момента, как они прошли к заднему двору дома. До момента, как они остановились и Бёрнелл с ненавистью смела Эмерсон, длинными пальцами крепко обхватывая шею. До момента, как та ударилась головой о твёрдую кирпичную стену и сигарета выпала на газон. Брюнетка придавила её подошвой босоножек, невольно вдыхая выбитый стуком об камень оставшийся дым из лёгких. Сеера рассмеялась, мешая смех с кашлем и хрипом от перехваченного воздуха и удавкой в виде сигарет. Накрыла своими ладонями её руку, взглянула в искажённое отвращением лицо. – Неплохо, – светловолосая не двигалась. – И что ты будешь делать дальше? Убьёшь меня? – Думаешь, сил не хватит? – тихо спросила Лайя, сильнее стискивая ладонь. – Сил-то хватит ещё на тысячу меня, – спокойно ответила Сеера, и Бёрнелл почему-то отшатнулась. – Только ты так и не отказалась от своего сердца. Поэтому не тронешь даже одну. Брюнетка шагнула в лунный свет. Развернулась к скрытой в тени Эмерсон, растиравшей кожу шеи, где красовались временные красные отметины. – Ты мне соврала. В... – В чём соврала? – прервала женщина. – Влад и Лео ничего не помнят. Ты мне не сказала этого. Такого пункта не было в условиях. Одолевала обида. Уже не такая, какая была раньше. Художница со всем смирилась: всё равно выбрать ей никто не дал. Время не ждало. – Было бы слишком легко, если бы помнили. Сделка была бы для тебя даром. Бёрнелл сжала ладони в плотные кулаки. Встретила непреклонный взгляд некогда старухи, а теперь красовавшейся подтянутой кожей и точёной фигурой модели. К чему был весь этот цирк? К тому, чтобы сбежала и не вернулась? – Я тебя искала, чёрт бы тебя побрал. – Знаю. – Везде, где только можно, искала. Ты бросила мне эти силы и сбежала, как последняя трусиха, Сеера. Ты жалкая. Спряталась в пещеру и не можешь выйти. Как тебе жизнь в бегах? Без власти, без могущества. Жизнь человека. Нравится, а? Лицо Эмерсон окаменело. Но она быстро взяла себя в руки, пусть и высказывание пробудило в ней невероятное желание разбить это ехидство на лице Лайи. – Лучше, чем твоя, – не отрываясь от блестящих глаз. – И не тёмная, и не человек. Одних убиваешь, других казнишь. Решаешь чужие судьбы. Кем ты себя возомнила? Богиней? Кто ты такая для самой себя? Бёрнелл знала – вытравливает агрессию, которая и так полыхала пожаром. Хочет, чтобы она всеми клеточками своего тела горела ненавистью, неприязнью, сорвалась и сломала эту тонкую шею, с которой ещё не сошли отпечатки пальцев. А отвечать на провокацию не хотелось. Да и как-то нечего: права же. Девушка и сама не знала, кто она такая. Кто? Или, может, что? – А ты неплохо манипулируешь людьми, знаешь ли.. А я-то думала, не выйдет из тебя путной тёмной, – продолжала Сеера на молчание в ответ. – Мой брат явно оценил. Ловко ты им играла. А он развесил уши и поверил. Слабый... Всегда таким был. – Из меня и не вышло, – Лайя упрямо выставила подбородок. – А твой брат.. ненавидит тебя так же сильно, как и весь тёмный мир. Живи с тем, что дома тебя никто не ждёт. Септентрион даже сильнее, чем ты, у него хотя бы хватило сил не сбегать и выстоять против всех. Он выживал из-за тебя, а не жил. Как только твои грязные делишки всплыли на поверхность... Ему большинство из своих принципов пришлось предать ради того, чтобы не утонуть в грехах своей милой сестрицы. Ты мне противна. Повисла тишина. Кипела кровь в жилах. У Сееры на лицо припечаталась издевательская улыбка. – У тебя осталась одна моя вещь. Верни её. – Ты про браслет? – Лайя в точности воспроизвела отблеск рубинов в голове. – Будет тебе браслет. Но сначала ответь: это ты убила Валентина? – Кого? «Как же.. даже имени не помнит, – с досадой. С горечью. – Невыносимая..» – Дворецкого. Ты? – Ах, Валентин.. – Сеера указательным пальцем поправила выбившийся из причёски локон. – Бедняжка, узнал то, чего не стоило. Есть его на обед не входило в мои планы.. Но ты знаешь законы тёмных. Я не могла их нарушить.. Она говорила нарочито жалобно, словно бы ей действительно было дело до его искалеченного трупа. Настолько, что если бы не разорванная в клочья униформа, понять, кто был убит, было бы невозможно. И сейчас это чудовище, нарушившее сотни правил ещё шестьсот лет назад, твердило ей о том, что не могло ими пренебречь. И из-за её поступков, которые брюнетка причисляла к своим грехам, Лайя страдала и мучилась от своей же беспомощности. От отсутствия контроля, обиды за то, что спустя столько веков она так и не научилась управлять своими силами. Боялась навредить семье и остальным обитателям замка, хотела уехать по этой же причине и сорвать оставшиеся условия сделки. Всё это было.. напрасно? Бёрнелл обуяла такая злость, что грудь опасно вздымалась под воздействием кипящего в венах гнева. – Лисы. Цветы.. Всё это тоже твоих рук дело? – потухшим голосом. – Я не питаюсь животными, Лайя. Но, может быть, я поспособствовала твоему поступку. Может быть.. я могу тобой управлять? – пожала плечами Эмерсон в притворной задумчивости. – Понимаешь же, что это означает? Что никакого отклонения от планов. Да и нет у тебя на это времени. Сеера выставила руку и на ней материализовались небольшие знакомые песочные часы, и лишь две из четырёх отметок горели белым цветом. Остальные две, сверху, были выведены тусклым красным и оставались нетронутыми. Сверху вниз редко спадали песчинки. – Ещё шесть дней, – прошептала Бёрнелл, гипнотизируя маленький предмет, в котором была заключена.. её жизнь? А следовательно, и жизнь её сына. – Даже если ничего не выйдет, ты пообещала мне его не трогать. Сдержи своё слово. – Сдержу, – серьёзно ответила тёмная. Двинула пальцами и часы искрами рассыпались на её ладони. – Постарайся выжить. У меня на тебя большие планы. Брюнетка дёрнула щекой. Вдалеке послышались шаги. Девушки повели носом – шёл Влад. Как и обещал. Эмерсон крепко вцепилась в локоть собравшейся уходить Лайи. – Если сдашь Прокулу или кому-либо ещё, разобью часы. Доходчиво? – Вполне. Из-за угла вышел Басараб, и обе натянули улыбки. – Всё в порядке? – с подозрением спросил мужчина. – Да, мы уже закончили, – бросила художница и направилась к мужчине. – Нужно будет обсудить некоторые детали партнёрства. Скажем, через пять дней, в субботу. Вас устраивает, мисс Эмерсон? – Прекрасная идея. Мы с Руби будем ждать приглашения, – кивнула та. Встретила холодный взгляд Влада. – Уже уезжаете? – Да, пожалуй. Уже поздно, – ровным тоном произнёс брюнет и вежливо склонил голову, после чего выпрямился. – Спасибо за замечательный вечер. Любезности остались за спинами, когда пара повернулась ими к своему самому главному кошмару в жизни. А Сеера смотрела на удаляющиеся силуэты без ухмылки. С поджатыми губами. Жилистые руки нетерпеливо тасовали карты таро, пока повязка на руке Лайи пропитывалась ещё не свернувшейся кровью. Порезанная молочная кожа эстетично контрастировала с багровым цветом вытекающей из неё жидкости и с каждой секундой лицо госпожи бледнело ещё больше, а губы окрашивались в синеватый цвет. Цвет незабудки, растущей на берегах рек и так много значащей для неё и её мужа. Цвет безоблачного неба в летний знойный день, цвет глаз господаря, со всей нежностью и любовью оглядывающего свою жену в день свадьбы, цвет её платья, ткань которого неприятно липла к спине от влажного воздуха болот. В избе всё ещё витал дурманящий туман от жжёных трав, кажется, он проникал внутрь Лайи и погружал её в ведомое состояние. Она не чувствовала боли от пореза, не чувствовала страха, не чувствовала.. ничего. Ею овладела ситуация, девушка плыла по течению, направляемому Сеерой и не пыталась перехватить инициативу. И лишь когда старуха со стуком отложила колоду и сложила ладони в замок, брюнетка словно очнулась от дрёмы. – Четыре условия, чтобы сохранить твою жизнь. Пусть их выполнит.. – она задумчиво потёрла подбородок. – Твой муж. От первой встречи часы пробьют лишь двадцать один день. Двадцать один день, чтобы справиться со списком. Одна из деревянных палочек взмыла в воздух, и, будто направляемая невидимой рукой, окунулась в чашу со смесью крови. Пропитавшись, двинулась к пергаменту и старательно стала выводить буквы. – Первое: по своей воле попросит тебя остаться, – на песочных часах выжглась белая черта. Буквы, подсвечиваясь золотым светом, застывали и становились тёмно-красными. Палочка с приятным шуршанием скрипела о кусочек бересты. У госпожи перехватило дыхание: будто бы у неё из лёгких выкачивали воздух, подкрепляя им договор. Она опустила глаза на запястья: набухшие вены светились в тон буквам, только после свечения становились чёрного, мазутного цвета, и точно так же у старухи напротив, только вместо тьмы её заполнял ослепляющий свет, начиная с кончиков пальцев и двигаясь вглубь, к сердцу. – Второе: отдаст одну из самых значимых вещей, – молвила Сеера, и в её глазах отразилось смятение и вспышки боли от текущей по венам клятвы. Теперь у Лайи сверкающими нитями опутывало все руки, потупляясь в плечах. Ныли локти, дрожали пальцы, участилось сердцебиение – отвечать за свои слова оказалось мучительно. И всё же она стерпела, встречаясь глазами со старухой, которой, казалось бы, всё было нипочём. По крайней мере, она выглядела так, будто проделывала всё это тысячи раз. Может, это так и было. – Третье: исполнит одно из давних обещаний, – палочка заскрипела по пергаменту, выводя новое условие. А девушке казалось всё подозрительно легко, будто в чём-то крылся огромный подвох. Договор потёк по венам дальше, по ощущениям продирая себе путь к пока ещё невинному сердцу. Напротив, сквозь лохмотья, у Сееры загорелась грудь. Свет колол её иглами, жалил ядом, кипятил внутренности. В чистую госпожу отравой понемногу вливалась злая сущность. – И последнее. Независимое. Четвёртое: заслужи прощение. – Чьё? – Поймёшь сама. Две черты снизу пустовали. Старуха встала, ткнула иглой в подушечку указательного пальца и оставила отпечаток над одной из них. Над другой ту же схему проделала Лайя. И как только ладонь госпожи вернулась на прежнее место, грудь подалась вперёд и из неё вырвался яркий неосязаемый поток, встречаясь с плотной тьмой, волной накрывающей природный свет девушки. Она опустошалась, чувствовала, как часть её покидает свою обитель, нехотя, вынужденно перебираясь в новый сосуд. Сеера облокотилась на стол, вбирая в себя льющуюся энергию Бёрнелл. Застонала, стискивая дубовый край. А у Лайи внутри соединились две противоположные силы. Силы, которые навсегда её изменят. Да, девушка стала совершенно другой. Сильной, где-то жестокой, наполовину очерствевшей, и всё же не смогла отвергнуть добро внутри. Она удержала баланс, научилась управлять собой и своими капризами. Она смогла сдержать обещание и выжила. Лайя стала такой, какой хотела Сеера. Лайя стала идеальным воином и смертельным оружием, которым Эмерсон собиралась манипулировать.

***

В ванной комнате уже несколько минут Влад смотрел на своё отражение в зеркало. Он опустил руки в прохладный поток воды, и ароматный запах мыла заполнил просторное помещение, распространяя нежность лепестков ландыша. Он вдохнул её полной грудью, надеясь, что жёсткий ком размягчится и тот ворох мыслей, что плутал по закоулкам разума, хоть ненадолго утихнет. Басараб винил себя. Это он пытался выйти на связь с этой компанией. Это он добился переговоров и благодаря ему владелицы узнали о нём и его друзьях. Это из-за него убили дворецкого, напугали любимую девушку и её семью, вынудили принять решение оставить все дела и отправиться назад в Штаты. Мужчина знал: «Рубин» может лишить его многого, если они не поладят. И всё равно поставил на кон всё, что имел. Его съедало осознание, что причиной того, что сейчас творилось с ним и окружающими его людьми было по собственной необдуманности. Алкоголь подогрел эти чувства, гиперболизируя все проблемы до высшей точки, ухудшая ситуацию ненужными словами и упрёками. Владу было очень досадно. Очень горько. Очень противно. Очень выматывающе. Очень тягостно. Ему было очень. И нужно было незамедлительно поговорить с Лайей, извиниться, сделать хоть что-то, чтобы изменить имеющийся исход событий. Плеснув в лицо ледяной воды, он промокнул жидкость полотенцем и покинул ванную, смаргивая белесые круги перед глазами от кромешной тьмы, у окон которой сверкала Лайя. Притягательная, будоражащая, волнующая, пьянящая хлеще любого спиртного, ударяющая по мозгам сильнее и быстрее шампанского. Она – отдельный вид его дурмана, эксклюзивный, в единственном экземпляре. Стояла у упавшего под её ноги Марселя и с восхищением рассматривала мелькающие огоньки и непрерывный поток машин. Бёрнелл чувствовала себя расслабленно впервые за все пятнадцать дней рядом с Владом. Наверное, потому что она скинула с сердца огромнейший камень неуверенности в себе. Убедилась, что никакой угрозы для своей семьи не представляла и всё это время над ними издевалась Сеера. Девушка злилась на неё всеми фибрами души, и в то же время заслуженное облегчение хотя бы ненадолго заняло место бесконечных угнетений. А ещё Лайе больше не нужно было уезжать. Она могла гарантировать безопасность всем в замке, потому что Эмерсон теперь не скрывалась и не пакостила из тени. Брюнетка уверена – игры кончились. Любой шаг в сторону – и он будет стоить ей куда большего, чем моральная тяжесть. Он будет стоить ей всего. «Не этого ли ты ждала так долго?» – насмешливо спросила сама себя. – «Получи и распишись. Минное поле активировано» – Лайя.. – руки Басараба опустились на её талию. Он вместо красот внизу рассматривал её лёгкую улыбку на губах. И как же мужчине не хотелось её стирать с её счастливого лица. – Послушай.. – Нет, – оборвала на полуслове, ладонями накрывая его холодные кисти. Ей до безумия хотелось оставить все рассуждения и путаницу за пределами этого дня, за пределами Франции, в комнатах замка Румынии, где они решат оставить случившееся в огромном особняке Прованса и не нагружать масштабом проблемы своих друзей. – Давай поговорим обо всём этом завтра. Прошу тебя, Влад.. В молчаливом согласном ответе Бёрнелл нашла свою отраду. В том, что он не сопротивлялся и поддержал её тягу расслабиться, ненадолго отложить этот чёртов мир на потом и обыденно, непринуждённо изучать картину распростёртого живописного вида. Постройки и вывески сияли новогодней гирляндой, поток движения оживлённо заполнял улицы и переулки, гул моторов отдалённо проникал через приоткрытое верхнее окно – вместе с ним в пару людей впитывалось умиротворение. Басараб расставил свои приоритеты. Вместо великолепия Марселя он выбрал созерцание божественности Лайи. Чудесная, обаятельная, поэтично поразительная. До мурашек красивая. До дрожи. До ранящей роскоши. Своей неповторимостью втекающая в него вместе с необходимым кислородом, и он будто бы автоматически становился насыщеннее, полноценнее, будто бы этого всю свою жизнь мужскому организму и не хватало – её запаха. Её сбивающего с целей и мыслей пряного благоухания, сладковатого до той черты, когда оно не становится приторным и вызывает мгновенное привыкание. Такое, что тело ломит для следующей дозы, ломит до асфиксии и забытья. И потому сейчас его тело плотно прижато к её элегантному изгибу тела, пальцы не выдерживают и скользят выше, по оголённой коже рук, по словно бы задержавшей дыхание талии. Его губы целуют висок, поначалу с лаской, с упоением, и Бёрнелл эти поцелуи принимает как воплощение искренности, как материализацию чувственности. Как подарок свыше за какие-то неведомые ей заслуги, за те, которые она совершила когда-то давно, ещё до того, как стала до скончания веков необратимо проклята. И получать вознаграждение сейчас кажется куда приятнее и нужнее, чем раньше. Он нежит её скулы, с каждым движением опускается ниже, с каждым её судорожным выдохом становится горячее, властнее, напористее. Одна из ладоней свободно, без препятствий девушки оглаживает через ткань живот, где у Лайи охотно отзываются бабочки и щекочат тонкими, словно пёрышки, крыльями внутренности. Вторая – фиксирует её лицо, кончиком холодного большого пальца огибает контур нижней губы, а затем своими горячими повторяет маршрут. Жжётся адскими выдохами, совершенно точно оставляя на её коже ожоги последней степени. Темноволосая в его руках, в сладкой истоме, в тёплом обволакивающем возбуждении чувствует дрожь по всему телу. Добровольно отвечает на провокации Влада, распаляет своей покорностью и смелостью его организм, податливо льнущий к её пальчикам. Ими девушка дразняще гладит натянутую от глубоких вздохов приятную ткань рубашки, не может остановиться и первая расстёгивает пуговку, позволяя им двоим задохнуться от прямого контакта. Дальше она уже как будто окутанная дымом продолжает освобождать мужчину от необходимости плавиться в ненужной вещи. Басараб аккуратно обхватывает одну из грудей и нетерпеливо сжимает, пальцами через ткань трёт возбуждённый сосок, неожиданно вызывает этим решительным движением её улыбку – она улыбается ему в поцелуй, она мучает его губы, она мучает его душу, она мучает его тело. Она мучает его целиком, от и до, и всё равно он, как последний мазохист, тянется к ней и ни под каким предлогом не отходит дальше, чем на шаг. Этим брюнет её манит, этим он её покоряет, этим он даёт ей ещё одну причину для того, чтобы не оставлять попыток и стараться ему соответствовать. – Посмотри, Лайя, даже Марсель перед тобой склонился, – он прослеживает, как девушка не может заставить себя оторваться от любования видами вперемешку с его ласками. Она, как завороженная, пытается сохранить эти минуты в своей памяти. – Если столь прекрасный город не смог противостоять, что можно сказать обо мне? Легко подхватывает её лямки и опускает вниз, скользит по бедру, носом втягивает воздух, касается им её кончика, вышибая из прекрасной головы все мысли своим языком, по-хозяйски располагающим её собственным. Влад сбивает ткань платья где-то в районе талии, задирает его выше, и ночная прохлада, всё ещё проникающая в номер с улицы, старательно обдувает раскалённую кожу, пытается остудить и со своей задачей не справляется: всё становится только хуже. Лайя стоит без бюстгальтера, наконец, поворачивается к нему полностью и в отражении небесных глаз видит давно забытую ею похоть и желание. «Перед тобой склонилась я, Влад. Вот что можно о тебе сказать..» От этого сносит крышу наотмашь, она полностью отдаётся его действиям: пальцы мужчины обхватывают кружевную ткань нижнего белья и тянут вверх. Под несдержанный стон девушки внутри у них мешается боль и нежность. Они давно варятся в одном сосуде, ещё с того момента, как впервые встретились у тюрбе шехзаде Хасана, когда сквозь грубую оболочку принца проглядывалась уязвимая, болезненная просьба о помощи. Её просил не голос молодого парня, не его разум, этого просила изувеченная душа. Из всех людей в огромной Османской империи она просила юную, чистую Лале. И правильно сделала. Потому что лишь она одна смогла помочь. Лишь она одна смогла его погубить. Он теряет контроль, когда ладонь Бёрнелл ложится на упирающийся в ширинку брюк член и медленно по нему водит. Белый, не слишком высокий столик у окон становится идеальной опорой, и Влад подхватывает брюнетку на руки, сажает на чистую поверхность, сметая с неё сложенные для уюта и интерьера книги – летят на пол, вслед в неизвестном направлении летит подаренное им же платье, белая рубашка и ремень, который с него успела снять девушка. Басараб целуется жадно. Словно кто-то прямо сейчас вырвет Лайю из рук и оставит его с пустотой в ладонях, потому он ими стискивает её бёдра, вжимает в стекло сзади позвонками, и она ощущает низкую температуру высоты, на которой две души сливаются в одно целое и наконец-то не встречают помех. А внизу всё так же ездят машины, всё так же гуляют люди и работают кафе и бары, все живут своей жизнью, время течёт как обычно, лишь для них двоих оно остановилось и будто бы целая вселенная поменяла своё предназначение. Влад разводит колени девушки в противоположные стороны и резко двигает к себе, на край стола – так, что они друг в друга врезаются через одежду и сдавленно шипят от накала и страсти. Она хватается за края, лишённая опоры, и с преувеличенной уверенностью смотрит на то, как мужчина опускается на пол, покрывая влажной дорожкой внутреннюю сторону бедра от середины к тазу, ловко расстёгивая босоножки: со стуком падают на пол и спустя мгновение уже лежат поодаль от стола. Возражений нет и мысли о том, что они могут быть – тоже. Нет сомнений, нет колебаний, нет сожалений. Есть только неистовое влечение, исступление, доходящее до восторга, чертовское возбуждение и чувства, заставляющие два огня балансировать на грани сумасшествия. И они действительно станут безумными, полоумными, ненормальными, если не доведут начатое до конца. Помешанные друг на друге, одержимые необходимостью быть внутри. Соединиться и больше никогда не распадаться на две недостающие части. Есть его язык, своими манёврами вынуждающий Лайю хватать губами воздух и совсем не ощущать его в лёгких, от разливающегося по телу тепла затылком прижиматься к раме окна. Влад через нижнее бельё откровенно издевается над брюнеткой до тех пор, пока она не всхлипывает – и тогда решает больше не мучать, стягивает совершенно лишнюю ткань и кладёт правую ногу на своё плечо. Есть шумное, грузное дыхание девушки, оно прерывается, когда мужчина вновь возвращается к ней и обхватывает губами клитор. Промежность Лайи пульсирует, она охотно подаётся навстречу, в самое пекло, к его приятно колючей щетине, после движений головой оставляющей багровые следы от трения. Её тело напряжено, коснись – и взорвётся тысячами фейерверков, раскрошится на части и сотрётся в воздухе, словно его никогда и не было. Но Влад касается, и под кожей по венам вместе с его прикосновениями течёт необузданное наслаждение, ведомое его руками, и в отблеске глаз напротив, дрожа, Бёрнелл находит своё пристанище. Свой дом, в котором хочется закрыться и исчезнуть с лица земли на несколько часов. Это они и делают, когда брюки и нижнее бельё мужчины с шорохом покрывают пол, а вздувшиеся, опутывающие ствол венки на члене хорошо чувствуются под ладонью девушки – теряются в пространстве. – Лайя.. – заделывая промокшие, вьющиеся пряди волос за ухо, он лбом прижимается ко лбу брюнетки. Она всё ещё рукой возбуждает его тело – казалось бы, куда ещё, он практически рычит. – Не останавливайся, – задыхаясь. Удивлена, что он спрашивает. И в то же время в нём, в совершенно другом Владе, не поменялось ничего. Возможно ли такое? Два раза повторять не пришлось. Порывистое, но аккуратное движение, и из глаз посыпались искры. В номере, несмотря на вентиляцию, душно, воздух влажный, а тишина нарушается сбитым дыханием и негласной, но понятной всем и всему любовью. Она висела на спине темноволосой спасительным кругом, и теперь им же они оба связаны и плотно друг к другу прижаты. И не двинешься, и не дёрнешься – он упруго отталкивает назад, в родные объятия, куда тянется глупое, ищущее вечные ловушки нутро. Их нет. Обнажённые тела ничего не значат, но обнажённые души значат буквально всё. Влад и Лайя сбросили с них сотни защит вместе с атласным бордовым платьем и дорогим чёрным костюмом, они упали так же легко и долгожданно. И сейчас, наконец, освободившись от сдерживающих пут, готовы ярко сиять и освещать их дальнейший путь. Руки Бёрнелл шарят по оголённой, влажной спине, прощупывают его крепкое тело, натянутые мышцы, впадинки и ложбинки, она целует его шею, языком проводит по краешку уха. Он не разменивается на нежности, зато во взгляде она плещется цунами, буйным океаном, в любой момент готовая накрыть девушку полностью. Но первоначальная боль наконец сменяется удовольствием и брюнетка больше не морщится. Она в состоянии абсолютного блаженства. Рука Влада, крепко удерживающая её талию, создаёт впечатление настоящего плена, из которого освобождаться совсем не хочется, но Лайя это делает – решительно отталкивает мужчину, и он не успевает понять, в чём дело: спрыгивает следом тоже и цепляется глазами за забытую бабочку на шее. За неё темноволосая притягивает Басараба к себе, сходу врезается в его губы и делает шаг назад. Он покорно идёт за ней. Шаг. Ещё один. И ещё. На подгибающихся ногах. С ноющим желанием вновь ощутить его в себе. Опустошённая, словно вырвали часть из тела и бросили умирать. Его икры упираются в кровать и лёгкий толчок за плечи заставляет Влада упасть в бездну мягкой кровати и после твёрдого, неудобного стола широкое ложе кажется спасительным глотком. Он ухмыляется, когда девушка преодолевает расстояние и оказывается сверху него, скользит руками к ягодицам и берёт чуть ниже, чтобы ей было не так тяжело двигаться из-за ослабленных мышц. Лайя позволяет себе его помучать. Позволяет головке погрузиться во влагалище и моментально выпускает, повторяет до тех пор, пока Басараб не берёт дело, а точнее, её бёдра, в свои руки, и не надавливает на них, вынуждая полностью принять член в себя. Девушка останавливается, немного повременив с движениями, пока её тело вновь привыкает к присутствию мужчины, а делает оно это изумительно быстро. От резких толчков у Бёрнелл зашкаливает параметр эмоций, а когда зубы Влада несильно давят на сосок, а другая грудь подвергается его терзаниям, она позволяет себе ещё один стон и рукой из-за нехорошего предчувствия тянется к своим глазам. Оно оправдывается – чёрные змейки, пока ещё едва проявляясь, свидетельствуют о том, что чувствительность тела бьёт все рекорды. «Чёрт» – проносится в голове, и брюнетка, на своё везение, опускается на него ещё несколько раз и выгибается навстречу яркому оргазму, эйфорией распространяющейся по ногам, животу, шее, ударяющей в мозг. Басараб ловит её расслабленное тело, опускает на спину, пока Лайя в глазах видит космос и мерцающие звёзды, и целует в лоб. – Ты нужна мне, Лайя, – эти слова слышать больно. Они отрезвляют, вытаскивают из беспамятства и вновь туда окунают. – Так сильно нужна.. Их слышать больно, но так радостно, так долгожданно, так.. мучительно хорошо. – Ты нужен мне, Влад, – еле слышно, смотрит на него, словно только вчера он пообещал вернуться и сегодня дарит ей ещё одну ночь вместе. Мужчина наклоняется к ней, соприкасается кончиками носов, делает ещё пару мощных движений и падает ей на грудь, тяжело дыша, массой тела придавливая девушку к кровати, напоследок заполняя её собой. Ему нужно ещё пару минут, чтобы прийти в себя, а Бёрнелл – ещё несколько вечностей.

***

– Иногда мне кажется, что я знаю тебя уже очень давно, – издалека начал Басараб, когда в комнате воцарилась тишина, и размеренное сопение Лайи у него на груди стало клонить в сон. Он заботливо натянул одеяло ей до оголённых плеч, оставив кисть на её талии. – Будто бы мы были знакомы в.. другой жизни. Сердце Бёрнелл пропустило удар. – Что это значит? – она приподняла голову, в поле зрения увидела только его сжатые губы. – Какая другая жизнь? – Надеюсь, после этого ты не посчитаешь меня психом, – на страх и риск. Признания Влада звучали для него же самого невообразимым бредом. – Мне снятся средние века, замок, снишься ты и.. маленький мальчик. Девушка приподнялась на локте, в полном удивлении взглянула на задумчивое лицо Басараба. Знала: ему снятся отрывки из его настоящей жизни, но откуда ему это понять, а главное – как объяснить, чтобы не выглядеть сумасшедшей? – Что конкретно тебе снится? – брюнетка положила голову на сложенные руки и теперь полностью видела улыбающегося мужчину. Она выбрала самый безопасный вариант: просто слушать его рассказы, быть в курсе событий и давать ему поддержку. Попытаться убедить, что он не становится ненормальным. Точнее, что он просто такой не один. Влад стал пересказывать свои видения, начиная от жизни в Османской империи и заканчивая тренировками по борьбе с Рокусом. Он рассказывал про Мехмеда, про султана Мурада, про милую и добрую Лале – от этого у Бёрнелл на губах расцветала улыбка – про Аслана и тревожное чувство на чужой земле, про тоску по родным и его правление в Валахии. Про их свадьбу, про рождение сына, про его полноценное счастье и искренние, тёплые чувства к любимой жене. Он рассказывал не по порядку, отрывками, как чувствовал – картина складывалась скудная, небольшая, и всё же у Лайи была опора. У неё была надежда, что однажды у него получится вспомнить своё прошлое и вместе с этой надеждой пришёл страх: примет ли он его? Примет ли он свою первую жизнь, станет ли чувствовать себя так же, как раньше или это превратится в его тяжкую ношу? Для девушки это – загадка. Для неё это, возможно, навсегда неизвестный вопрос, ведь она сама-то от края сидит недалеко и через шесть дней, если все пункты договора не будут зачёркнуты, провалится в пропасть. Зато он точно будет жить. И будет жить с такой же болью, с какой жила госпожа все эти века, только он значительно меньше и значительно острее будет это терпеть: не знает ни обстоятельств, ни причин, ничего. Лайя точно знала: он, как и раньше, до критической отметки и даже выше влюблён в неё. Могла ли она вновь поверить Сеере и оставить его здесь? Был ли у неё другой вариант? Когда пришло самое время привести себя в порядок, Бёрнелл стала ходить по номеру и собирать раскиданные вещи под сонным взглядом мужчины. Рубашка, босоножки, брюки.. висящее на ветке фикуса платье, словно специально натянутое на упругие листья. – А ты случайно кроме плавания ничем больше не занимался? – поинтересовалась девушка, старательно снимая с листьев вещь, чтобы они не обломились. – Скажем, баскетболом? – На любительском уровне, – отозвался в полудрёме обёрнутый полотенцем Влад. Душ уже ждал Лайю в свои горячие объятия. – А что? – Просто спросила, – с улыбкой пожала плечами. И ещё тише добавила. – Думаю, у тебя прекрасно получалось. Остановилась у кофейного столика, где лежало подаренное ей украшение, кончиками пальцем коснулась синего драгоценного камня. Подняла глаза и замерла, любуясь видом пробуждающегося Марселя. Заметила на стекле следы их прошедшей ночи и невольно прикусила губу. Лайя была права: она действительно едва ли отлипла от окна.

***

Около одиннадцати часов утра стены отеля сменились просторами деревушки Валенсоль. Бёрнелл, несомненно, обрадовалась, что не придётся проводить практически половину дня в ожидании рейса, да и, честно говоря, ей не особо верилось, что Влад действительно позволит им маяться бездельем во Франции. Так и случилось, едва открыв глаза, он оповестил её о скором отъезде и «лучше бы тебе, конечно, собраться, чем ехать так на лавандовые поля». – А что тебе не нравится в моём наряде? – сонно протянула девушка, потягиваясь в одиночестве в широкой постели. Мужчина, застёгивая свежую рубашку, оглядел едва скрывающее тело белое полотенце, которым она обернулась после душа, а потом так и уснула. Конечно, он укрыл её тёплым одеялом и своими объятиями, но она вновь разделась и чудом не вылезла из единственной своеобразной одежды. Чудом, которое было брюнету не слишком-то любо. – Мне очень нравится его отсутствие, – улыбнулся. Подошёл ближе, прямо напротив Лайи, и присел на корточки. – Но не устраивает перспектива, что ты так будешь щеголять перед сотнями неравнодушных глаз. Огромное, не имеющее конца, плато, раскинулось будто бы на целые полмира. Ровные дорожки меж фиолетовых полосок вмещали только одного человека, и поэтому первой шла Бёрнелл, облачившись в резиновые тяжёлые сапоги, потому что «в моих планах нет пункта переживать за то, что тебя могут ужалить и более того сходить с ума у палаты в больнице». Аргумент весомый, расстраивать и волновать мужчину не хотелось, и она быстро сменила обувь. Лаванда была колючей. Пушистая и мягкая на фотографиях, привлекательного нежного оттенка, притягивающая себя погладить, на деле представляла из себя сухое и твёрдое растение. Наверное, так было правильно: всё прекрасное должно иметь защиту. Оно должно оберегать свою очаровательность от гадких рук, отталкивать корыстных и оставлять подле себя лишь верных и чистых. На вершине бугра равнины Лайя остановилась. Сзади вплотную остановился Влад, губами прижался к макушке, шумно вдохнул цитрусовый запах – «интересно, она всегда так пахнет или просто что-то взяла с собой» – и поднял взгляд. Там, вдалеке, едва виднелись очертания гор и возвышенностей, словно утонувшие в полуденной дымке, соединяясь с сиреневыми бороздами, будто неотъемлемая часть. Если бы они прибыли сюда на закате или рассвете, эта поездка осталась бы точно до конца жизни в памяти: лиловое небо, заходящий за пределы видимости огромный оранжевый шар солнца, утягивающий за собой всё цветное и красивое, и прощальные движения колосьев лаванды. Но вместо этого и без того чудесное фиолетовое плато украшал кое-кто получше закатов и рассветов. – Я бы хотела сюда однажды вернуться, – внезапно сказала девушка, поглаживая тыльные стороны кисти мужчины на своих бёдрах. – Не уезжай, Лайя, – негромко сказал Басараб. После вчерашних признаний она просто-напросто не имеет права его оставлять. – Не уезжай, и я.. – Я останусь, – обрезая душераздирающую тираду о том, что он способен обеспечить ей и её семье безопасность, поставила жирную точку Бёрнелл. Она знала – если надо, он сравняет с землёй Холодный Лес, а потом выстроит новый, такой, где не сможет скрываться угроза их жизням. И, к тому же, он уже давным-давно сформировал свою теорию касательно браслета и Сееры и она совершенно точно будет верной. Осталось лишь договориться с ним оставить всё в тайне. – Я останусь ещё на шесть дней. А потом мы решим, что делать дальше. «Или ты решишь» – зависит от исхода. – Да, – выдохнул Влад, поражённый, но воодушевлённый тем, что у него есть ещё практически неделя. Не возражает и не просит от неё большего. Через шесть дней она сама захочет остаться у него навсегда. – Хорошо. «Хорошо» – это «я сделаю так, что ровно через неделю ты откроешь глаза в моей спальне и будешь полноценно считать её своей тоже». «Хорошо» – это «мой замок станет твоим домом». «Хорошо» – это «я намерен исследовать тебя вдоль и поперёк, Лайя, и ничего ты с этим не сделаешь». Она – нет. Только по прибытии в замок её ожидает Мириам, тёмный мир, круговорот событий, из которых она давно выпала и снова должна окунуться туда, незаконченная картина и минимум времени. И объяснить не сможет, что ей осталось недолго, и постоянно находиться где-то в одном месте тоже, и.. Бёрнелл устала, запуталась и хочет укрыться одеялом с головой и лежать там, пока всё не решится в её пользу. Если бы так было можно, если бы это решало все проблемы, девушка без раздумий бы пролежала трупом в кровати и вылезла, когда мир окрасился бы в яркие цвета и её перестал смущать запах чужой крови. Крови, что постоянно возвращалась в сознание и пачкала её мысли. Крови, что даже при усиленном контроле всё равно не прекращала поддерживать её жизнь. Крови, что постоянно требовалась её осквернённому телу. На борту самолёта Лайя почему-то чувствовала неспокойствие. Телефон не ловил связь, не принимал сообщений от друзей и сына, а они достаточно часто писали и держали в курсе. Лететь оставалось ещё совсем немного, Влада сморило после практически бессонной ночи и он задремал, других людей в личном самолёте не было, за исключением стюардессы, которая сидела на своём месте и без нужды не высовывалась – видимо, Басараб чётко обозначил её роль. – Влад, – мягко обхватив ладонью щеку мужчины, брюнетка приблизилась к его уху. – Прилетели. Носом потёрлась о его скулу. Медленно, верхней губой провела по щеке. Брюнет довольно помычал, слегка повернулся головой к девушке, чуть приоткрыл глаза. – Можно мне такой будильник каждое утро? – спросил с хрипотцой. – Станет намного проще и интереснее вставать на работу. Бёрнелл тихо рассмеялась, прикусила губу. – Смотря как будешь себя вести. – Как этой ночью. Устроит? Лайя состроила задумчивое лицо. – Я обязательно подумаю, когда приедем в замок. От ответа Басараба освободила вибрация телефона брюнетки. Из трубки в тишине самолёта раздался тревожный голос Сандры. – Лайя! Наконец-то дозвонилась! – радостно, но глотая слёзы. – Когда вы приедете? – Мы уже в пути, – Бёрнелл вскочила с места и направилась к выходу. – Что случилось? – Ноэ.. Подругу отвлёк отдалённый незнакомый голос. – Что Ноэ? Сандра! – Со вчерашнего дня не приходит в себя. Я не знаю, что делать, ни один отвар не помогает! – Как.. Я скоро! – взволнованно обернулась на торопливо ставящего сумки в багажник Влада. Он уже поблагодарил водителя и отправил его домой. – Пожалуйста, если что, звони мне! Смеркалось. После Марселя тело окутывала жгучая прохлада. Но дрожь была точно не от неё. – Что произошло? – Ноэ плохо себя чувствует. А если ему плохо, значит, тёмный мир сейчас представлял собой адское месиво. В которое Лайе придётся нырнуть и наказать всех, кто причастен к причинению вреда её семье.