***
– Я вызвал самого лучшего врача Румынии. Пока что он осмотрит Ноэ, а потом прилетит мой личный из Италии, – поглаживая шелковистые длинные волосы брюнетки, негромко говорил Влад. – Сделаем всё возможное. Он придёт в себя. Они стояли у окна в кабинете мужчины, сжимавшего в объятиях напряжённое тело. Бёрнелл дрожала: от незнания, что ей делать, от осознания, что у неё осталось так мало времени по сравнению с практически вечностью, которую она прожила, не вкладывая в каждую минуту особый смысл и значение, от настоящей любви, которую наконец-то получила и теперь идёт по лезвию, чтобы не потерять. От двух условий, висевших над ней грозовой тучей, вот-вот прольющей на неё всю горечь от своих ошибок. От холода, в конце концов. От невыносимого холода замка. От пасмурной погоды. В руках Влада спокойно и хорошо. Они крылом укрывают от внешнего мира, и если бы она могла забрать всех родных в этот омут тепла, они обязательно бы в один момент все вместе пропали куда-нибудь туда, где пахнет яблоками и вишней, где Лайя готовит вкусный клюквенный чай и накладывает в тарелочки сладкое облепиховое варенье. Где гамаки, крыльцо, большой дом, много стульев и длинный стол на улице в беседке. Где журчит река, где её прохлада спасает от жары и где им не нужно ни о чём переживать. Но пока что им было о чём. А точнее – ей. – Я бы хотела попросить тебя оставить в тайне странности благотворительного вечера. Сейчас и так много тревоги, поэтому.. давай разберёмся с этим вдвоём? – Хорошо, – понимающе кивнул Басараб. – Оставим, если ты не станешь от меня скрывать то, что думаешь. И то, каким образом вы с мисс Эмерсон пересекались. Это важно, Лайя, я хочу об этом знать. «Ещё как важно. Настолько, что прямиком касается тебя» – Бёрнелл ненадолго зависла в пространстве, вглядываясь вдаль, в верхушки сосен и елей, окруживших замок. А ещё девушке снова придётся врать и придумывать лживую историю, в которую мужчина, конечно же, поверит. Он ей доверял. И обманывать брюнета было равноценно тяжело абсолютно каждый раз. Она верила: если всё выйдет как хочет, обязательно расскажет ему всю правду со всеми её подводными камнями и шипами. И не придётся ей больше изворачиваться. И нет у неё причины, по которой можно было бы оправдать гнусную ложь. Нет и не будет. – Я расскажу. Мы всё обсудим, только для начала мне нужно отправиться с Септентрионом и оформить некоторые документы, чтобы он.. – «думай, Лайя, думай» – ..заменил Ноэ на время его отсутствия. Басараб кивнул, пальцами едва провёл по щеке брюнетки и улыбнулся в знак поддержки. Ему так хотелось ей помочь – и он делал всё, что мог на данный момент. Ему хотелось пойти с ней, решить все навязчивые проблемы и оставить её под пледом в его кабинете пить лавандовый чай и успокаивать свой организм вкусным швейцарским молочным шоколадом со вкусом мяты. Ему хотелось, чтобы Бёрнелл перестала переживать и расстраиваться, а только смеялась и смотрела на него тем самым взглядом, которым она одаривала его в моменты уединения. Девушка смотрела открыто. Настолько, что иногда даже для них двоих болезненно. Для неё потому, что вновь могла ощутить, каково это – прикасаться к Владу когда ей этого хочется. Чувствовать его руки на себе в трудные минуты, не их образ, не призрачные силуэты, а настоящие, крепкие, живые. Губами прижиматься к его грубоватой, мозолистой ладони и после ощущать её на своём лице. Ласкающую, нежно притрагивающуюся, выражающую весь спектр глубоких эмоций, что скрывала синева любимых глаз. Для него потому, что он будто бы что-то однажды потерял и теперь нашёл. Находку мужчина чувствовал тяжело, будто не мог принять в самом себе тот факт, что он заслуживал быть с ней рядом здесь и сейчас. Чувствовал, как его рот жгло несказанными словами, кожа горела неполученными касаниями, губы – потерянными поцелуями. Влад их возвращал. Каждый раз, не сумев напиться ею до нужной отметки, всегда страдающий от нехватки. Он целовал жадно, целовал осторожно, целовал по-свойски, словно бы делал это ещё раньше, всё это время до встречи и задолго до рождения. Будто бы он уже родился, предначертанный ей судьбой. Может, их души сияли одинаковыми метками неразлучности, и в каждой из подаренных жизней им суждено друг друга искать? – Я буду ждать тебя в библиотеке после полуночи, – Басараб тряхнул часами. Получил желанный поцелуй где-то в области подбородка. – Одна нога там, другая здесь, – уже у выхода задержалась. – Пусть Ноэ останется в замке. Я сама подыщу ему больницу. – Мы отвезём его в лучшие клиники мира. – Да. Обязательно это сделаем, – мимолётная невесёлая улыбка. И пустой проход. Следующей на очереди была комната Рокуса. В ней юноша уже исходил каждый сантиметр в ожидании разговора с матерью, издумал каждую мысль в голове до потёртости и полной изношенности. Ему не терпелось всё выведать, всё узнать, его глодало состояние Ноэ и недвусмысленный намёк на то, что он может больше никогда не очнуться. Никогда больше над ним не подшутить, никогда больше не выслушать, не помочь советом, не поднять настроение, не довериться и открыть все свои переживания. Ему больно. Он снова потерял одного из самых близких людей. Ему противно от жизни, в которой только и делал, что заставлял себя терпеть и постоянно съедал максимальную дозу горечи от смерти тех, кто стал ему дорог. Отец. Лео. Симион. Куча людей, которые на протяжении шести веков по его неосторожности играли важную роль в его жизни. Ноэ. Внутри Рокуса осталось столько пустых стульев, что, казалось бы, там больше нет ни для кого места. В сердце теперь дули северные ветры, там одиноко и холодно. Там страшно и заглядывать не хочется, не то что кого-то селить вновь. – Привет, – извиняющаяся выдавленная улыбка. Ему не хотелось, чтобы Лайя заставляла себя при нём улыбаться, радоваться, убеждала в том, что всё будет хорошо, когда сама в это по-настоящему не верила. Ему не хотелось природного инстинкта матери и роли самого оптимистичного человека в мире, лжи во благо и утешения. Ему хотелось истины, здравой оценки действительности, её искренних мыслей. Ему хотелось правды. Чтобы самый важный человек в его жизни перестал чувствовать ответственность за то, что он растерян и морально побит. Что он не знает, что ему делать, что не знает, где просить помощи, где брать сил всё это пережить и как справиться с проблемами масштаба вселенной. Быть слабым – нормально. Нельзя постоянно геройствовать. Хотя бы потому что все герои на самом деле чуткие и ранимые люди. Люди, которым нужна поддержка и опора. В одиночку – никак. В одиночку терпят крах даже самые могущественные злодеи. – Перестань, – всерьёз сказал брюнет, преодолел расстояние и первым делом заключил мать в свои объятия. – Прекрати себя вести будто мне пять лет. Я давно не тот сломанный мальчишка. Я больше не прячусь в комнате. Эти слова пробудили в ней старые ощущения. Настолько старые, что уже давно покоились под слоями новых неприятных чувств. Рокус больше никогда не оставлял её. Он больше не усиливал её муку от своих же поступков, не заставлял её чувствовать себя обособленной. Покинутой. Перед глазами у юноши лик отца, он стремился быть похожим на него, оберегать Лайю, как он его и учил. Потому что они с Владом – защитники. Потому что кроме них её защитить больше некому, пусть девушка и сама способна за себя постоять. Она способна постоять и за них, и в обиду никому не даст. Но тогда какой толк быть её родным, если не иметь силы воли броситься за матерью в огонь? – Я никогда не давала тебе повода сожалеть об этом. Ты знаешь, я тебя полностью поняла. И не винила, – спокойно, твёрдо, до мурашек. – Ничто не заставит меня тебя разлюбить. Это невозможно. Я столько натворила за свою жизнь, и всегда ты меня поддерживал. – Не всегда. Я.. добавлял проблем. И мне жаль, что тебе часто приходилось выслушивать от меня упрёки, когда требовалось одобрение и согласие. Ты не заслуживала, не заслуживаешь и не будешь заслуживать такого отношения от кого бы то ни было. – Нет. Нет, ты не должен извиняться. Сейчас не та ситуация, когда мы должны выяснять отношения и.. – Как раз та, мам, – на выдохе. Так давно не называл её мамой, что это слово приятным теплом окутало тело. – Скажи честно, сколько у нас времени? Я не прошу условия сделки. Просто.. сколько? – Совсем немного, милый, – прошептала Лайя, приглаживая тёмные волосы набок. – Так мало, что я не знаю, сможем ли мы сделать что-то существенное для Ноэ. Но я обещаю, что сделаю всё, что возможно. – Уверен, что даже невозможное ты превратишь в доступное. Я в нас верю, ладно? Просто скажи, чем я могу помочь. «Что можно узнать вне тёмного мира? – задумалась Лайя, нервно стуча пальцами по тумбе. – Может.. связаться с миром мёртвых?» Сандра давно не выходила на связь с потусторонними близкими. Давно не общалась с отцом, потому что однажды чуть сама не ушла туда насовсем, не рассчитала силы, не могла жить в реальности, где не было никого из родителей. Они покинули её слишком рано, неправильно, став жертвами дара, который теперь жил в ней самой. Кому его отдать, чтобы освободить себя от уз бессмертия? Кого отяготить этой ношей и в то же время бескорыстной помощью? Лайе было страшно вновь просить вернуться в те времена, когда подруга чуть ли не пропала так глупо. Но, может, не помешай бы они ей, Александра была бы сейчас счастливее? Нашла бы там своё счастье, свой покой, своё умиротворение и перестала заставлять себя жить здесь только ради своего долга, который по молодости приняла с раскрытыми руками и обрекла себя на скитания вместе с ней и Рокусом. – Сандра могла бы спросить у Симиона про некие тёмные артефакты.. И задать несколько вопросов про Ноэ, – тихо сказала Бёрнелл, а в глазах юноши – мимолётный испуг. – Если она откажется, я ни за что не стану её заставлять. Просто.. прошло столько времени, вдруг она будет только благодарна возможности увидеться с отцом? – Нужно с ней поговорить. Ты знаешь, я сам это сделаю, хорошо? – отодвинул спавшие на лицо волосы. – А ты иди. И помоги Ноэ вернуться домой.***
Тошнотворно пахло кровью. Железом. Смертью. Спёртый воздух врезался в нос как отрава, впивался в стенки лёгких, образовывал плёнку в дыхательных путях. Хотелось вывернуться наизнанку, выплюнуть внутренности от картины месива, оторванных конечностей, залитого красной свежей жидкостью, где-то уже успевшей застыть и впитаться в тёмную одежду охранников. Повсюду трупы. Тела тёмных, раскиданные и порванные, изрезанные, вымученные, лежали в неестественных позах, уникальные рисунки на лицах были отвратительно забрызганы бордовыми каплями или вовсе плотно залиты. У алтаря было сухо и пусто. Адитума уже забрали, как полагалось закону. В стеклянной коробке – лишь примята подушечка от некогда бывшей там печати. – Чары остановки времени, – пояснил Септентрион, угрюмо осматривая место бойни, но не решаясь вновь переступить порог лаборатории. – Изучаем все улики, которые могут указывать на убийцу. – И пока ничего не нашли, – фыркнула Лайя по ту сторону барьера. В месте, где остановилось время. Там, где оно попросту не шло. Она бы очень хотела иметь такую комнату дома, чтобы зайти и всё как следует обдумать, при этом не теряя драгоценные минуты. – Не думаю, что вы что-то ещё здесь найдёте. Тот, кто спланировал эту схему, хорошо знал и Прокула, и Ноэ. Вероятно, с ними был предатель, который и оповестил об их походе в лабораторию. – Заранее невозможно предугадать действия другого человека. – Верно. Но можно подтолкнуть, – перешагнула недвигающееся тело. Присела на корточки и вгляделась в лицо мертвеца: бледное, как кость. Обескровленное. Губы синие, глаза закрыты. – Я никого из них не знаю. Кто этот мужчина? Септентрион, глубоко вздохнув, вошёл внутрь. Слабо поморщился, но стойко перенёс режущий глаза ядовитый воздух. – Этот – один из ваших. Совсем недавно заключил сделку, – протянул брюнет. – Странно, почему ему доверили дело такой важности. Люди бесполезны, а Прокул ни за что не взял бы в свою армию человека, – Лайя презрительно скосилась на тёмного. – Речь не о тебе, дорогая. Ты – исключение из всех правил. Всё ещё считаешь себя отродьем того мира? – Я – человек. И никакая тьма не переделает меня в беса, Септи. Сейчас не самый подходящий момент для того, чтобы ругаться, верно? – И тем не менее, если ты хочешь продолжать расследовать дело Ноэ, придётся вернуться в управление ненавистного тебе места, – он немного подвинулся к девушке, слегка наклонился, чтобы губы едва касались кончика уха. – Но я никому об этом не скажу, я тебе обещаю. Ты останешься с этим отвращением один на один, – отстранился, вновь стал рассматривать труп. – Тебя здесь так ждут, что даже прислали Мириам. Или, может, ты была угодна только адитуму? Что, если без него ещё придётся и пробиваться меж других? Бёрнелл опустилась взглядом на вытянутую руку и зацепилась за широкую чистую полоску среди измазанного кровью участка кожи. Будто бы там что-то было надето и теперь успешно забрано. Единственный, у кого имелась отличительная особенность. – А если мне придётся пробиваться, в этом поможет уважаемый советник Септентрион, потому что его страшные тайны и секреты тоже вытянуты наружу, – оранжевые глаза встретились с его. – И не могут дождаться, когда же выбраться в свет. Хриплый смех раздался по замершей лаборатории. Мужчина с лёгкой улыбкой смотрел на Лайю, с едва слышимой тоской по тем временам, когда между ними не было такой громадной пропасти. Где они стояли не на разных берегах, а на одном. Где не горел большой прочный мост и где они не следили за тем, как он ярко и больно горит. – Добро пожаловать назад, мисс Бёрнелл. Пора бы вернуться и навести порядок в Вашем кабинете. А ещё – вновь предстать перед Карпатской нечистью, что несколько веков упрямо и преданно ждёт свою королеву. Лайя обречённо вздохнула. Последний раз она это делала слишком давно, но отчётливо помнила восхищённые взгляды подданных, готовых целовать её ноги за поощрение и покровительство. Темноволосой это не по душе. Она не привыкла и никогда не сможет привыкнуть к абсолютной власти над кем-то, такой, что в руках сосредоточены настоящие жизни существ – ими можно распоряжаться как вздумается. Они за ней пойдут куда скажет. Они распадутся на куски, если девушка того пожелает. Они ей поклоняются верно, благодарят за правление и не хотели отпускать в момент, когда покинула трон и оставила их на самих себя. Никто из нечисти и представить себе не мог, что смерть королевы – чистейший обман. И после её потери не принимали ни одного правителя. Может, тёмные тоже на самом деле тянутся хотя бы к малейшему свету? На деле они, монстры и ужасные твари, не хотят кровопролития и зла, а лишь делают то, что подвластно их природе? Вдруг им просто нужен был луч надежды на другую жизнь, на избавление от скитаний? Ведь у тёмных тоже изначально есть душа. И как они ей распоряжаются – сугубо личное дело. Превратят ли в камень или же только сделают вид, чтобы не пропасть среди подлости и жестокости? Бёрнелл знала не понаслышке об искренних чувствах бесов. Она знала, потому что очень сильно любила Ноэ, у которого нутро, доброе, но покалеченное, на самом деле желало тепла. Оно тянулось к Прокулу, а тот безжалостно обрубал маленькому мальчику все пути к дороге родителей. Так Локид научился себя защищать. Так он научился наконец-то скрывать свою искренность за плотной маской лжи. – Не сегодня. Я подготовлюсь к возвращению завтра, – покачала головой Лайя. – Сейчас я хочу вернуться в замок и набраться сил. Иначе ничего путного из этого не выйдет. – Как скажешь, ... – кивнул Септентрион. – …Королева. И рассеялся в воздухе с как никогда серьёзным выражением лица. Со словом, снившемся Бёрнелл в самых страшных кошмарах. Со словом, которое когда-то было настолько привычным, что употреблялось чаще, чем собственное имя, которое означало полноценное возвращение в тёмный мир. Возвращение, к которому девушка была совершенно не готова.***
До полуночи оставался ещё час с небольшим. Лайя упрямо сидела напротив полотна с незаконченным портретом Влада. Сколько ещё незаконченного она оставит после себя? Что вообще она всё же закончила? Даже если просидит целый день над этим вопросом, всё равно не вспомнит ни одного удовлетворительного аргумента в свою пользу. А вот не в свою – уйму. С мольберта на неё со своей проникновенной лаской взирал Влад. Ещё не обрёкший черты именно современного мужчины, его лицо покоилось на стадии наброска и лишь немного – мазков для цвета. Он смотрел на Бёрнелл той теплотой, которая зародилась в нём в Османской империи. Он улыбался той улыбкой, которая растягивалась на губах возле конюшни, которая расцветала среди поля тюльпанов, которая выдувалась ветрами под толстым старым дубом и так же искусно слетала, когда юная хатун бежала назад в свои покои, точно зная, что позади брюнет провожает её взглядом до самого входа во дворец. Поначалу Лале не спала ночами. Всё вспоминала сухие, мозолистые ладони, отчего-то так уникально нежно гладящие её плечи. Она воспроизводила его влюблённый взгляд, мечущийся по всему лицу, лишь бы запомнить каждую её клеточку, каждую морщинку и родинку, ресничку, складку на губах и точную ширину очаровательных ямочек, на которых большой палец парня задерживался чаще всего. Девушка не могла и не хотела заглушать в ушах его беспрерывный, мелодичный, такой удивительно приятный смех – его хотелось слушать на повторе целую вечность. Он смеялся рядом с ней, искренне, по-настоящему, потому что только маленькая госпожа выводила хладнокровного валашского воина на подлинные чувства. Только она нецеленаправленно позволяла ему чувствовать. Только с ней он позволял себе это делать, не боясь, что нарушит негласное правило сдержанности, коему своих детей обучал отец. И всё равно, будучи легендарным правителем, взрослый мужчина по вечерам рассказывал своим сыновьям, как прекрасна их милая мать. Он делился с ними своей любовью шёпотом, словно отрезая от своей души кусочки той правды, что теплилась в облике чёрствого господаря. Влад восхищался тем, как он совмещал в себе двух волшебных людей: незаменимого предводителя и самого ласкового и доброго отца во вселенной. Восхищался и одновременно не понимал, как можно так искренне любить другого человека и уметь не показывать свою слабость? И Басараб не понимал этого ровно до того момента, пока не встретил её чистые, притягательные глаза. Пока она, та самая, ради которой потом захотелось стать таким, как отец, не доказала ему, что всё дело вовсе не в самом человеке. А в том, для кого было желание стараться. В том, с кем жизненно важно нужно провести все эти чертовски тяжёлые дни своего существования. И жить ради одного: чтобы вечером, в тусклом свете огня, целовать её дрожащие веки и горячие губы, совершенно забывая про усталость и саднящие раны бойца. В этом его счастье. За маской бесчувственного камня беречь в себе любимого человека. – Пора бы тебя дорисовать.. – прошептала Лайя, двигая стул поближе к портрету. – Может, хотя бы ты останешься после меня. Она взяла в руки кисточку. Макнула в стакан с водой, недалеко стоявший около графина. Провела несколько уверенных линий, выделяя тень на волосах. И с каждым мазком словно вкладывала в картину все невысказанные слова. Все мысли, воспоминания, которыми иногда давилась лишь она одна. Которые хранила в одиночестве, под сердцем, не позволяя им покинуть непредназначенное место – страшно потерять всё, что осталось от Влада. Невольно подняла руку и коснулась кулона на шее. Того самого, который она однажды нелепо потеряла и чудовищно за это поплатилась. Интересно – это тоже с помощью Сееры или тогда она была монстром по своей воле? Легко оправдывать свои ошибки чужими людьми и перекладывать ответственность на чужие плечи. Легко, когда совесть утеряна и не собирается возвращаться. Это легко – но когда легко означало путь Лайи Бёрнелл? Девушка выбирала путь откровенного мазохизма, местами приправленного ноткой самобичевания. И никто её на это не толкал. Лишь она сама. – Лайя, ты здесь? – тихо спросила Сандра после пары стуков в дверь через приоткрытую щёлочку. Увидев включенный свет, просунула голову внутрь и огляделась. – Ох, как хорошо, что не спишь! Подруга вошла в комнату, следом семенил Рокус – прикрыли дверь и с осунувшимися лицами опустились на кровать. Бёрнелл стала поспешно складывать рабочие принадлежности назад. Глядишь, ещё пара таких деньков и, может, она приблизится к различимой версии Влада на полотне. Рот открыть даже не дали. Едва коснувшись покрывала, брюнетка, не сдерживая слёз, стала докладывать о состоянии Ноэ. Уставшая, несоображающая, сонная. Провела весь день на ногах в попытках помочь другу – и всё безуспешно. Перекопала больше половины библиотеки, ставшая сама ходячей энциклопедией, и всё равно бесполезно. Дар Сандры не обманешь: чувствует приближение конца, неспокойно вспыхивает в ненужные моменты и однозначно не позволяет подруге сомкнуть глаз больше, чем на час. – Всё как и было. Ни ухудшений, ни улучшений. Стабильно.. – подвела итог девушка. – И ничего.. совсем ничего не действует! Что я только ни делала, Лайя, как бы я ни преодолевала себя.. Толку ноль. Бёрнелл молча достала чистый стакан и налила прохладной воды. Юноша лишь сидел, опустив лицо на сцепленный из пальцев замок, и молчал. Потому что нечего ему было ни добавить, ни сказать, ни выразить. Страх, глубинный и осознанный, передаётся куда тяжелее, чем резкий и неожиданный. Этот же зарождался долго. Формировался от ужасающих мыслей, что в голове устраивали не только бардак, а настоящий хаос. Выводили из строя привычный ритм – и вот, испуг уже стоит у руля и правит балом. И попробуй выгнать – укусит иллюзорными картинками так сильно, что ещё век не отмоешься. – Спасибо, – шмыгнув носом, Сандра выпила сразу половину. – Ты знаешь, я думала над тем, что вы мне предложили.. поговорить с папой. И мне так жутко, Лайя! Вдруг начнётся снова то же самое? Как вы здесь без меня и Ноэ? – Мы справимся все вместе. Это лишь один из вариантов и если тебе тяжело возвращаться в тот мир, мы обязательно найдём другой выход. Ты не обязана это делать, – присела на корточки перед подругой, вытерла с разгорячённых щёк слёзы. – Если ты не уверена в том, что сможешь себе противостоять, даже не думай о том, чтобы связаться с Симионом. Ещё есть время. Мы им распорядимся правильно. Хорошо? Чуть помедлив, брюнетка кивнула. Уже погруженная в себя, явно думала совсем не о том, что говорила ей Бёрнелл. Она строила в голове безмятежные картинки, где были все вместе и совершенно этого не ценили. – Влад прислал хорошего врача. Не думаю, что он поможет, но так немного спокойнее, – прервал тишину Рокус. – Что-то нашла у тёмных? – Ничего выдающегося. Мне придётся туда возвращаться, – вздохнула. Подошла к окну и приоткрыла, впуская в комнату свежесть и прохладу. – И не раз. – Ты же не.. – Завтра. Хорошо? Обсудим это завтра, – с мольбой в голосе. Сейчас хотелось провалиться в кровать и не вынырнуть. – А Мириам где? – В замке. Ухаживает за Ноэ, здорово нам этим помогает. Она очень обеспокоена, носится около него, как родная мать. Кто это вообще? – парень недоумённо поднял брови. – К нему невозможно относиться враждебно. Покорил же, бес, – улыбнулась Лайя. – Это – солидарность. У тёмных она проявляется немного по-другому, но Мири, видимо, вжилась в роль человека. Брюнет вытянулся. – Так она всё-таки не человек? Я сразу заметил, что ведёт себя странно, – сам собой довольный, Рокус поднял указательный палец. – И чай у неё на вкус как.. – Как? – Отвратительный чай. Постоянно приносит на ночь. – Согласна, – кивнула Сандра. – Она кладёт ромашку. И капает туда минимальную дозу успокоительного. Чтобы спалось легче.. Бёрнелл вздохнула. Ромашка и немного успокоительного ей бы тоже сейчас не помешали.***
Большое панорамное окно открывало великолепный вид на тёмно-синее небо с россыпью сверкающих жемчужин. Они переливались, мерцали, заставляли задуматься о своих самых потаённых желаниях, проникая в чертоги разума. Влад пришёл сюда не так давно, не слишком надеясь на то, что Лайя сегодня составит ему компанию, но всё равно приготовил горячий шоколад и захватил тёплый кашемировый плед. Он сидел на полу, на тёплой накидке, которую стянул с кресла из читальни, и наблюдал за природным шедевром. Так долго, что лёгкая боль в шее заставила его склонить голову в задумчивости и слегка задремать, прижавшись лбом к сложенным на коленях рукам. Именно тогда к обороту шеи прильнули мягкие губы. Мужчина вздрогнул, и когда носа достиг знакомый, практически выветрившийся, но легко узнаваемый парфюм, улыбнулся. – Не думала, что ты практикуешь сон на полу. Хоть бы плед взял, – хихикнула девушка. Уже собралась усесться рядом, как Басараб вытянул руки и осторожно приземлил Бёрнелл на себя, между своих ног. Так, чтобы она расслабилась и легла на его плечо, полностью растекаясь по торсу, поддерживаемая его руками. – Я взял, – вытащил свёрток из ящика небольшого шкафчика рядом, разложил и укрыл сверху. – Хочешь шоколад? Надеюсь, он не остыл. – Хочу! Жестяные кружки наполнила горячая жидкость из термоса. Клубы кипятка задымились над поверхностью, сталкиваясь с прохладным воздухом библиотеки. Лайя вдохнула сладкий аромат, немного подула и отпила маленький глоток. – Как вкусно.. – удивилась девушка. – Ты сам готовил? – Да, – кивнул Басараб. – Ты совсем ничего не ела сегодня. Пойдём, что-нибудь приготовим. – Я не голодна, – покачала головой Лайя. – Хочу остаться здесь хотя бы ещё на пару часов. Так.. тихо. Просто до тошноты сыта бойней, что наблюдала добрую половину дня. Так сыта, что даже от крови воротит – а ежедневная подпитка всё равно важна как воздух. Влад облокотился на правую сторону кресла, совершенно расслабляя мышцы. Упёрся взглядом в покрывало звёзд, ладонями массируя напряжённые плечи темноволосой. – Спасибо за доктора, – прошептала девушка. Басараб молча сжал её руку, переплетая пальцы. – Хоть раз изучала астрономию? – негромко, низко, чтобы не нарушать умиротворённую атмосферу. – Не доводилось, но я очень люблю разглядывать звёзды, – честно ответила Бёрнелл, не отводя глаз от картины перед ними. Она сейчас в объятиях любимого мужчины, в тепле, в темноте и комфорте, под толстым пледом и с чашкой горячего шоколада, приготовленного своими руками лично для неё. Она сейчас в какой-то параллельной вселенной, где её молитвы и желания услышали всевышние, где они всё исполнили и даже на долю секунды художница была определённо и целиком счастлива. Разумеется, если откинуть всё, что находилась за пределами комнаты, в которой они находились. Это брюнетка и сделала: ненадолго вырвалась из своих проблем многомирового масштаба. – Я достаточно долго изучал созвездия. Хочешь, покажу некоторые из них? – у самого уха. До мурашек, что пробежали от шеи до щиколоток. – Очень, – Лайя даже привстала, но брюнет уложил её назад и ласково коснулся двумя пальцами подбородка, направляя её голову. Он рассказывал ей про Арктур и уже знакомую Большую и Малую Медведицу, о планетах вокруг и их предназначении, о Сириусе и Канопусе. О созвездиях, что видны невооружённым взглядом и о тех, что в телескопе выстраивают удивительные рисунки. О бесконечной тяге к небесным телам, о безумном удовольствии пропадать в ночном небе и выпадать из реального мира в космический. У Бёрнелл твёрдо засела мысль о том, что Басараб действительно оттуда. Что все эти века он провёл там, сам будучи самой яркой звездой, и смотрел на них с головокружительной высоты. Потому Влад имел такую тягу к небу – всё потому что он сам – неотъемлемая его часть. Его важный осколок, его необходимый кусок, его центр. Её спасение от безумия. Её сны, самые тревожные и самые спокойные. Её выход из мрака. – Бетельгейзе? – внезапно переспросила девушка. – Есть такая звезда? – Да. Созвездие Ориона. Она куда больше солнце и, по исследованиям учёных, настоящая пороховая бочка. Бетельгейзе – очень красивое название. Хорошо подходит её яркому свечению. Посмотри туда, – брюнет повернул голову поглощённой темой Лайи вправо. Она податливо развернулась, без сопротивления следуя за каждым его движением. – А это – созвездие Стрельца. Бёрнелл расплылась в предвкушаемой улыбке. – Вон там, чуть поодаль от Альтаира находится стрела. Видишь? – прочертил мизинцем в воздухе, едва касаясь стекла. – И рядом – изображение кентавра. Это – Калла. Это – Каус Аустралис, ярчайшая звезда Стрельца. Девушка старалась запомнить каждое сказанное слово. Так увлеклась, что действительно растворилась в темноте космического пространства. – Стрела указывает на Млечный Путь, Лайя. Это созвездие – одно из самых необычных, – продолжил Влад. – Даже на небе ты бесценна. Мужчина воспользовался ситуацией полного подчинения. Направил лицо брюнетки к себе, и она беспрекословно встретилась с его губами. Не сразу осознав происходящее, но нежно касаясь его тёплых, сладких, нужных. На вкус совершенно не уступающих горячему шоколаду. – Хитрый, – между поцелуями вставила Бёрнелл. – Продуманный, – поправил Басараб, притягивая назад на секунду отстранившуюся девушку. Лайя рассмеялась ему в губы, поправляя съехавший с его плеч плед. Влад упрямо кутал в него и её тоже, прижимал к себе, гладил нежную кожу и втягивал приятный запах шампуня. – Изучать звёзды мне понравилось, – заключила, теряясь в бесчисленных ласковых касаниях. – Определённо стоит продолжать обучение как можно чаще.. – Согласен быть учителем для такой толковой ученицы. Все звёзды охотно со мной согласятся. – У них нелёгкий путь. Они появляются лишь когда окутывает тьма, – задумчиво произнесла художница. – В этом есть смысл.. – Без тьмы не бывает света. Без неё его просто невидно, – согласно кивнул и повернул Бёрнелл спиной к нему вновь. – Иногда за ним нужно опуститься во мрак. По телу ток. Лайя слышала такие правильные слова от мужчины, с которым они были ими тесно связаны. Знай он всю правду, сказал бы так же? Одобрил бы её поступок? Поддержал бы то, что ради него милая Лале спустилась в ад и заключила с самим дьяволом договор? Теперь она платит по счетам. И снова непонятно – получится ли счастье или теперь Владу придётся доживать положенное уже без любимой? – Кажется, уже очень поздно, – наконец, вздохнула девушка. – Пора бы пойти спать. После перелёта тебя так и клонит в сон. – Стоит отдохнуть. Ты так и не вздремнула. Пойдём, я знаю место, где тебе точно будет хорошо. – Ты всё-таки хитрый, – улыбнулась Бёрнелл. – Я забегу к Ноэ и вернусь, хорошо? – Конечно. У двери девушка замедлила шаг. Такую быструю смену событий она воспринять не успела. Однако, в груди уже раздувалось чувство беспокойства по мере приближения к постели друга. Он всё так же лежал в одной позе, только теперь рядом стоял монитор с отображением жизненных данных и движущейся полоски пульса. «Всё в порядке, он просто.. – замялась, но всё-таки выдавила. – .. в коме» За шумным вдохом Лайи последовал не менее шумный, судорожный выдох. С ним не вышли переживания, но вышла часть тревоги. Ему не становилось хуже – он совершенно не менялся в своём состоянии. Но и не становилось лучше. Сколько Ноэ может так пробыть? Целую вечность? Вечность, запечатанный в своих страхах, и, как думалось девушке, в воспоминаниях о семье. Потому что они до сих пор его ранили, управляли его разумом, и пусть когда Локид был в состоянии ходить и шутить, он был способен это контролировать. Теперь же, когда его с головой окунули в дни, где родители были живы, блондин однозначно в них медленно и верно гибнул. Печать коварна. Она не просто закупоривала жизнь в сосуде. Она её угнетала. Заставляла сдаться. И каждый день промедления всё больше вынуждал беса погрузиться в себя глубже. Издалека послышались шаги. Кто-то быстро бежал по коридору и грузно дышал, целенаправленно двигаясь к двери в комнату, где они находились. Спустя несколько мгновений в неё влетел Лео, мокрый от пота, волосы прилипли ко лбу, остальные представляли собой непривычный беспорядок. Он замер в дверях. Смотрел на девушку странно, по-другому, привычно и в то же время будто в миллионы раз роднее, чем обычно. Бёрнелл в его взгляде отыскала рыжеволосого мальчишку из Османской империи. – Лале.. – одними губами. Нолан нездорово, криво улыбнулся. А потом совершенно точно по-прежнему рассмеялся. С привкусом старой, хорошо изведанной боли. – Я вспомнил. Всё вспомнил, ласточка.