***
Первые рубли по воле своего непутёвого хозяина всё-таки улетают на сигареты — это вместо успокоительного после такого стрессового пути. По дороге, кстати, произошло ровным счётом ничего, но количество и без того немногочисленных нервных клеток с каждым посторонним шорохом и хрустом уверенно стремилось всё ближе к отрицательной отметке. А теперь вот он, стоит у магазина, крутит зажигалку в руках, жив-здоров. Остаётся только по голове себя похлопать. И старательно отгонять навязчивые мысли о том, что мозг выкинет нахрен весь построенный маршрут на обратный путь, стоит только расслабиться. Хочется всё-таки надеяться, что Антон не рыбка Дори, и проблем с краткосрочной памятью у него нет. На улице жарко и невыносимо сухо — за несколько дней в тени деревьев и близости воды Антон уже успел от этого отвыкнуть, и сейчас какое бы то ни было воодушевление относительно марш-броска до дедушкиного дома, а потом и до леса, испаряется быстрее капельки воды на горячем асфальте. Которого здесь тоже, кстати, нет, о чём неустанно напоминает песок в сандалях. Надо будет попросить Арсения отвести его на речку — искупаться. Антон хмыкает собственным мыслям: ага, ещё, может, предложить за ручку его взять? А что, поцелуй уже был, можно и на этот этап перейти. Хотя, это и поцелуем-то назвать сложно — так, формальность. Чёрт знает, чего Антон ожидал, когда с последним условием заключения сделки стало всё понятно, но этот решительный на первый взгляд чмок закончился раньше, чем он успел хоть как-то ответить. А ответить, почему-то, хотелось, несмотря даже на неожиданность и сюрреалистичность ситуации. «Дают — бери», или как там говорится. Даже если дают поцелуй, а в роли «давальщика» малознакомый нелюдь мужского пола. Всё-таки Арсений ему что-то подмешивает в воду, не иначе. Или заговаривает её. Надо, кстати, узнать, работают ли на самом деле эти бабушкинские заговоры, которые родственники так любят слать Антону в Вотсапе… — Здарова! — незнакомый голос довольно резко вырывает Антона из пекущих голову изнутри мыслей. — Ты где-то рядом живёшь? Этого пухлощёкого паренька Антон ещё не видел, но, справедливости ради, он и в деревне-то провёл суммарно дня три со своего прибытия, откуда бы ему знать хоть кого-то, кроме ближайших соседей. — Привет! — немного потерянно улыбается Антон и с энтузиазмом жмёт чужую руку: крепенькая хватка, ничего не скажешь. — Ну как, не сказал бы, что прям рядом. Домик такой на окраине стоит, у леса, там дедушка мой жил… Можно сказать, почти не врёт. — А! Матвей Васильич, да? — Антон довольно кивает. Почему-то приятно, что его тут многие знают. — Не знал, что у него внуки есть. — Родных нет, я… троюродный? Двоюродный? Мамин дядя он был, короче, я не разбираюсь. — У меня маменька с ним общалась постоянно, и в гости он часто приходил, хороший был дедушка. Он же вот совсем недавно ушёл, да? — Антон кивает. — Блин, сочувствую. — Тогда получается, что ты его знал лучше, чем я, так что тут скорее я тебе сочувствую, — он виновато поджимает губы. — О-о, — понимающе тянет парень, — ну да, бывает, — неловкая пауза затягивается на несколько бесконечно долгих секунд, прежде чем он продолжает как ни в чём не бывало: — Короче говоря, приятно познакомиться! Я Серёжа, можно просто Горох. Антон прыскает от неожиданности, но достойно парирует: — А я Антон, можно просто Шаст. Какой-то день странных прозвищ, ей богу. — Вот и встретились, да? — Серёжин хрипловатый смех звучит так открыто, что Антон уже почти готов пригласить его домой и вечно распивать вместе чаи: настолько тёплое впечатление он на него производит. Такое, вообще-то, бывает редко. Может, он за эти дни просто отвык от общения с нормальными людьми и после Арсения готов сразу любить всех и каждого? — Очень приятно, — Антон смеётся в ответ. — А ты где живёшь, если не секрет? Мы не соседи? — Не-е, я тут через пару домов буквально, — он неопределённо машет рукой куда-то влево от магазина. — Я вообще к чему спрашиваю, ты вот это всё как до туда тащить собрался? Он кивает в сторону кучи пакетов с огромной сумкой, и действительно — Антон чувствует себя полным идиотом, но он явно себя переоценил, пока набирал продукты, а когда понял, что даже из магазина их вынести сможет разве что по очереди, просить вернуть часть товара было уже слишком неловко. Подумал, что как-нибудь дотащит. Как именно — история, конечно же, умалчивает. — На руках, видимо, как ещё, — Антон пожимает плечами, усиленно делая вид, что у него есть какая-то тактика, и он её придерживается. — Уверен? — недоверчиво уточняет Серёжа. — Ты смотри, у меня просто сумка вот есть. Он делает шаг в сторону, открывая вид на потрясающую сумку на колёсиках, наподобие тех, с какими в большом городе можно увидеть разве что пожилых дам, возвращающихся с базара. Но самое главное в ней — узор в крупный розовый цветочек. — Ух-ты, красивость какая! — Антон неиронично в восторге. — Да, моя любимая, — Серёжа демонстративно гордо подбоченивается, однако в улыбке чувствуется небольшое смущение. — Но тебе могу одолжить. — Блин, такая честь, спасибо, — Антон тоже смущается, но наигранно: даже с ноги на ногу переминается и ручкой машет, мол «Да ладно, не стоило». — Не, я ж серьёзно! Ты, конечно, как хочешь, но я вот уже дядька на опыте: без такой коляски хер куда пойду теперь. — И я серьёзно! Но мне тоже, знаешь, неудобно как-то тебя оббирать. — Ой, я тя умоляю, ты думаешь у меня второй такой нет? — А что, есть прям такая же? — Антон, увлёкшись, слегка наклоняет голову и заинтересованно приподнимает брови. — Прям такой же, конечно, в наличии не имеется, но есть другие не хуже. У меня тройняшки. Так чего, возьмёшь? Поломавшись ещё немного, Антон всё же решает согласиться; рассыпается в благодарностях и даже руку прикладывает к груди для пущей выразительности, торжественно пообещав коляску вернуть. После Серёжиного «Конечно вернёшь» с обещанием не назначать на первый раз никакие проценты, Антон сильно напрягается, чтобы запомнить торчащий забор и новенькую черепицу на крыше его дома, погружает пакеты в сумку — даже здесь Серёжа не остаётся равнодушным и держит её открытой для Антонова удобства, — и, пожав новому знакомому руку, отправляется «домой». Вспомнить бы ещё по пути, куда он там засунул жёсткий диск с фильмами…***
— А почему он жёсткий-то называется? — Ну а чё он, мягкий что ли? — после таких вопросов Антону бы честно хотелось сказать, что он уже не рад обнаруженному на подходе к лесу Арсению, почему-то вызвавшемуся помочь с пакетами на обратном пути, но это было бы наглым пиздежом. — То есть, ты ещё хочешь сказать, что жёсткие диски они придумали, а мягкие нет? — а может не таким уж и наглым… Птиц в лесу почти не слышно, но тишину заполняет какофония другого рода: шорох колёсиков о землю, шебуршание пакетов у Арсения в руках, глухие бумканья компьютерной сумки, которая всё норовит соскользнуть с Антонова плеча, требуя постоянно откидывать увесистый корпус себе за спину, и, наконец, их собственные голоса. Эти высокоинтеллектуальные беседы, однако, вовсе не разрезают мнимую лесную тишину. Напротив, создаётся впечатление, что деревья впитывают в себя децибелы — накрывают голоса своим авторитетом, заставляя говорить будто приглушённо, хотя никто, на самом деле, и не старается. Кажется, что если закричать изо всех сил, этого не услышат даже белки: крик просто-напросто споткнётся о широкие стволы деревьев и в них же потонет. Но это, на удивление, не вызывает никакого страха. То ли из-за спокойного Арсения рядом, то ли ещё из-за чего, но Антон вместо нагнетающего давления, которое уже успел испытать не раз, чувствует скорее какую-то… надёжность. Безопасность. Это ощущение Антону нравится гораздо больше жалкой тревоги, что прилипла к нему, пока он шёл по той же тропинке того же леса в одиночку всего пару часов назад. И воздух здесь раз в пятьдесят приятнее, чем в затопленной зноем деревне — прямо личный оазис. Дышится легче, спать больше не хочется, ноги теряют пару килограмм в весе, как и сумки. Удивительно, но и Арсовы тупиковые вопросы сейчас не оказывают никакого давления. Антону даже почти не стыдно за то, как часто он не знает на них ответа. Ну правда, откуда ж ему знать, почему плата называется «материнской», диск — жёстким, и как компьютер понимает, что от него хотят, основываясь только на комбинациях двух цифр? Ну понимает и понимает, — для Антона эти вопросы из разряда «почему лужу назвали лужей»: самому очень интересно, но конкретного ответа никто не даст. Рассуждения помогут разве что обзавестись экзистенциальным кризисом без смс и регистрации. — А ты вообще как-то многовато о компуктерах знаешь для человека, который никогда в жизни ими не пользовался, — в голову Антона закрадываются смутные подозрения. — Откуда? — Я книги читал, когда это всё только начало появляться, — просто отвечает Арсений. — Но там скорее что-то наподобие инструкций для чайников, с картинками даже, но без углублений в детали. Более подробных материалов я тут так и не нашёл… — А в город ты никогда не выезжал, да? Арсений мотает головой, опустив взгляд и поджав губы. — Я же к храму привязан, дальше деревни не уйду, какой уж тут город. — А ты пробовал? Я без претензий, если что, просто интересно, как это ограничение вообще работает. Там, типа, какая-то стена невидимая мешает, или как вообще? — Нет, стены нет, — Арсений ухмыляется. — Где-то у указателя просто появляется ощущение, что я сейчас умру. Антону резко становится не по себе, но Арс продолжает как ни в чём не бывало: — Дышать плохо получается, ноги перестают слушаться, сил никаких не остаётся… не самые приятные ощущения. Антон обеспокоенно бегает глазами по его расслабленному лицу в поисках хоть капли страха или, на худой конец, возмущения такой несправедливостью, — но на нём ни складочки. Только опущенные ресницы из-за пробивающихся сквозь листву лучей отдают золотом на самых кончиках, отчего кажутся совсем длинными, да губы поджаты едва заметно. В таком свете удаётся даже разглядеть совсем другие лучики — неглубокие морщинки у внешних уголков глаз. В голове сразу всплывают мамины слова о том, что такие обычно со временем появляются у людей улыбчивых — такие есть и у неё, и даже у самого Антона, хоть и, пока, не такие яркие. Но вот на Арсении их видеть слегка странновато. Судя по рассказам, поводов улыбаться за всю свою долгую жизнь у него было едва ли много, хоть и говорит он об этом максимально обыденным тоном. Будто нет ничего такого в том, что он несколько столетий провёл в изоляции, наблюдая за развитием мира со стороны, через книжки и обрывки просроченной информации, не в силах заставить ни одного человека его запомнить, будто не пережил несколько войн, будто не разочаровался в людях, да и в богах, что их так просто покинули, оставив его с этим разбираться, тоже. Но лучики у глаз говорят, что было всё-таки что-то, что заставляло его улыбаться, смеяться даже… А может и не было. Может, этим «чем-то» для Арсения просто-напросто стал сам Арсений. Антону, если задуматься, вообще сложно представить, какой силой нужно обладать, чтобы банально не одичать после подобного, обозлившись на весь мир. — Арс, блин, это… пиздец же. — Да, наверное? Но я уже как-то свыкся, — он пожимает плечами. — Всё равно ничего не поделаешь. — А это Лада так… сделала? — в вопросе слышится некоторый наезд. Как будто Антон сможет что-то сделать, если это и правда она, ага. — Не-ет, это не по её части. Просто… так получилось. — Ох уж эта твоя загадочность, конечно, — цокает языком Антон и в очередной раз поправляет сумку на плече. — Ну смотри, ты же в курсе, что сам технически можешь приказать мне всё тебе выложить, и я обязан буду послушаться? — Серьёзно? — Антон делает страшные глаза. Арсений действительно упоминал, что он, как «хозяин» храма, обладает властью над всеми, кто к нему причастен, но как эта власть работает Антон узнать пока даже не пытался. — Прям не сможешь сопротивляться? Арсений, помявшись, кивает — проявившиеся желваки выдают сжатую челюсть. — Арс, — тот заметно напрягается и Антон, вздохнув, смягчает голос на пару градусов, — я не собираюсь тебя заставлять. Расскажешь, если сам захочешь. Я так думаю, что прям необходимую информацию ты от меня скрывать не станешь. Договор? Антон внутренне вздрагивает, на секунду почувствовав глупое и абсолютно беспочвенное опасение, что Арсений сейчас снова решит его поцеловать в знак согласия. Но тот лишь ненадолго задерживает на нём задумчивый взгляд, прежде чем снова опустить голову. — Договор, — в голосе слышится улыбка. — Спасибо. Антон удовлетворённо кивает в ответ и молча шагает дальше, поймав настроение явно над чем-то задумавшегося попутчика. Хочется ответить, что благодарить тут не за что, потому что ну какой адекватный человек будет использовать подобную власть над другим? Это уже смахивает на рабство, да и нет ничего экстренного в информации, которую он хочет узнать. Особенно, если он всё это в итоге забудет… Думать о том, что будет через пару недель, когда срок сделки подойдёт к концу, внезапно оказывается, мягко говоря, неприятно. — Кстати, а откуда ты эту замечательную сумку-то взял? Выглядит знакомо, — Антон сейчас очень благодарен за продолжение разговора: лишь бы не тонуть в собственных мыслях. — Да паренька одного встретил, хороший такой, — он мягко улыбается. — Увидел, что дохерища продуктов, и предложил вот. Серёжа зовут, — Антон запинается и подкатывает глаза к кронам деревьев, пытаясь понять, правильно ли он запомнил, а потом на всякий случай добавляет: — …вроде. — Горох? — Арсений вопрошает неожиданно радостно. — Точно, а я всё думаю, где ж я её видел… Эта коляска у них висела аккурат перед входной дверью, а снизу ещё одна стояла, скучная такая, однотонная, — тепло вспоминает он. — А ты его знаешь? — Знаю! Серёжа в детстве тут бегал постоянно, когда на лето приезжал, а потом я с ним нечаянно познакомился, когда без кольца по деревне ходил. — Сведения у тебя, между прочим, устарели, — Антон гордо его поправляет. — У Гороха уже не две, а целых три коляски! Он мне сам сказал. — О-о, ну совсем разбогател, — светло смеётся Арсений. — Оно и неудивительно, я его в последний раз видел лет пять назад. Интересно, он на робототехника поступил в итоге? Так хотел… — Может, вместе пойдём коляску возвращать и как раз узнаем? — Антон предлагает воодушевлённо. Арсений, судя по всему, тоже к Серёже проникся. — Нет уж, спасибо, — тот, на удивление, только фыркает в ответ. — Он-то меня не помнит, а я всё помню слишком хорошо, и мне как-то… неловко. — Господи, что у вас там случилось? — Антон с опаской хихикает, сразу прокручивая в голове самые смелые предположения, вплоть до несостоявшихся отношений. И совсем не обязательно с ним самим, с Серёжей в одном доме ведь может жить и мама, например… — Я ему компьютер сломал, — виновато выдыхает Арсений. Ну вот, теперь Антону за свои варианты совсем стыдно — к самым кончикам ушей явно приливает кровь. — А как так? — Да он меня позвал фильм посмотреть, какой-то… «Рассвет»? «Закат»? «Туман»? Вообще про вампиров что-то… — Сумерки! — с энтузиазмом озвучивает свою догадку Антон и откровенно ржёт, когда Арсений его предположение подтверждает. — Серьёзно? Очень интересный выбор, конечно. — А что, с ним не так что-то? — он непонимающе улыбается в ответ, и Антон, серьёзно нахмурившись, отрицательно машет головой. — Да нет, хороший фильм. У меня, кажется, даже записана какая-то часть. Антон пиздит: у него на диске записаны все пять фильмов. А кто виноват, что перед самым отъездом он наткнулся в Ютубе на момент с игрой в бейсбол во время грозы и поймал волну ностальгии? Тем более, до конца он так и не досматривал, и в итоге знает, чем вся эта история закончилась, только по рассказам однокурсниц. — Расскажешь, как сломал-то? Чем вы там занимались таким? — Антон намекает настолько утрированно, насколько вообще возможно, всё пытаясь Арсения смутить. — Так, — тот аж останавливается, вспыхнув, — ты вот даже не думай о том, о чём подумал. Мерзость какая, Шастун! Антон делает максимально честный вид и разводит руками в качестве гарантии недуманья. Арсений хмурится, но шаг возобновляет. — В общем, так вышло, что я Серёже целый день помогал вещи таскать, а он потом предложил и на ночёвку остаться — я вот додумался тоже, сказал, что в другой деревне живу. Пришлось согласиться, а на следующий день к нему друзья пришли, радостные очень, сказали, что достали диски с фильмами. Он нас друг другу представил, как и положено; с некоторыми я уже далеко не в первый раз так знакомился, но они, естественно, не в курсе, — Арсений ухмыляется. — У меня спросили, есть ли в деревне интернет, а я не мог же упустить возможность фильм посмотреть? Сказал, что нет, чтобы мне предложили остаться. Так и получилось. Антон слушает так увлечённо, что в какой-то момент наезжает колёсиком сумки на камешек и та чуть не переворачивается под его виноватое «Блин!». Арсений продолжает, убедившись, что всё в порядке. — Я до этого уже один раз ходил в видеосалон с девушкой одной, мы там «Матрицу» смотрели, — Антон на секунду прерывает его уважительным «О-о-о». — Мне так понравилось, что я, видимо, сильно погрузился, и когда Сайфер предал Морфиуса, — Антон, как настоящий ценитель фильма, безуспешно пытается вспомнить, кто такой Сайфер, — электричество просто отключилось. Через какое-то время всё починили, мы сели дальше смотреть. Я следил, чтобы никакой реакции не было ни от меня, ни от техники, но потом умер Нео, и мне так плохо стало, что видеомагнитофон задымился… вот тогда я уже точно понял, что это всё-таки из-за меня. Арсений ни о чём ещё не рассказывал так эмоционально и с такой печалью, так что Антон даже дышать старается тише, на время забыв и об усталости в нагруженных плечах да руках. — Ну и вот, там примерно та же ситуация. Я, наученный опытом, честно пытался это всё контролировать. В обсуждении во время просмотра практически не участвовал, хотя хотелось, и по-моему довольно долго продержался, но там этот Эдвард в больнице сморозил, что хочет сбежать, и меня это, знаешь, так выбесило почему-то, — Антон смеётся над выразительностью, с которой Арсений это подаёт, — тот даже умудряется сдержать улыбку и машет кулаком в воздухе, — и понимающе кивает. — Короче говоря, ноутбук взорвался. — Погоди, прям бахнул?! — Ну прям да! — несмотря на ямочки на щеках, Арсению явно действительно стыдно. — Но никто ж не понял, что это ты был, ну как? — несмотря на недоумённый смех, Антон ему действительно сочувствует. — Конечно никто не понял, но Серёжа такой грустный потом ходил, потому что ему ноутбук для учёбы был нужен, а на новый денег не хватало. Я в итоге в ломбарде поменял золото и деньги ему подложил: написал на конверте, что на ноутбук там, все дела. Надеюсь, этого хватило. Они заворачивают влево, к виднеющимся сквозь деревья стенам храма, под Арсов тяжёлый вздох. Он сейчас выглядит так жалко, что будто уменьшается в размерах, и дико хочется выдать что-нибудь хоть мало-мальски поддерживающее. — Ну это достойно, — заключает Антон. — Мне кажется, на твоём месте любой бы воспользовался этим эффектом потери памяти и никаких денег возвращать бы даже не подумал. — У людей всё настолько плохо? — ну вот, хотел похвалить, а в итоге, видимо, расстроил ещё сильнее. — Ладно, может, не любой. — А ты? — под давлением взгляда синих глаз, Антон серьёзно задумывается, но ответить не успевает: это за него делает Арсений. — Я почему-то уверен, что ты вот обязательно попытался бы хоть как-то возместить ущерб. Антон и сам подумал, что скорее всего поступил бы примерно так же: не потому что считает себя дофига честным или великодушным, а скорее потому, что иначе его бы просто с потрохами сожрало чувство вины. Он в детстве пообещал занести в магазин у дома два рубля да так и не вернул — после этого не решался зайти ещё несколько лет точно и до сих пор себя за это иногда корит. Как и за коварно похищенную из школьной библиотеки книгу с рассказами Конан Дойля. Ещё, бессовестный такой, при выпуске божился, что понятия не имеет, где она, а обнаружив её у себя на полке через пару дней так и не решился вернуть, потому что было уже как-то совсем неловко. Но когда Арсений приписывает ему такой хороший поступок, хоть и всего лишь теоретический, почему-то становится очень приятно. Неудивительно; когда в тебя верит бог, — а именно в таком происхождении его активно подозревает Антон, — это не может не воодушевлять. — Да не суть, — Антон отмахивается и облегчённо кряхтит, отставив наконец в сторону тяжёлую коляску, когда они подходят к крыльцу. — Главное, что ты всё правильно сделал. Может там вообще хватило не только на новый ноут, но и на третью сумку на колёсиках? Арсений смеётся, слегка откинув голову назад, — красиво. Очень. Хоть и совсем коротко. Антон, не выдержав, поддаётся порыву и на пару секунд тепло приобнимает его за плечи, прежде чем снова взяться за сумки и совместными усилиями занести их уже вовнутрь.***
— Так, ладно. Антон шумно выдыхает и, в очередной раз для храбрости потерев стопой одной ноги лодыжку другой, тихонько опускает обе в воду. Река, на удивление, встречает его вполне радушно. Чистая, блестящая на солнце водичка обволакивает приятной прохладой, течения практически не чувствуется, и даже лёгкий шум будто звучит дружелюбно. Антон оглядывается с некоторой опаской — Арсений, как настоящий джентльмен, оставил его здесь купаться в одиночестве, но он почему-то этому не доверяет и всё пытается разглядеть его коварно хихикающий силуэт за очередным деревом; где-то же должен быть подвох? Стесняться тут, на самом деле, особо нечего, потому что трусы Антон снимать не собирается ни при каких обстоятельствах, но вот показывать каким-то нечеловечески идеально сложенным мужикам драгоценные зачатки своего пивного пузика он пока не готов. Старенький помост под весом переваливающегося с одного бедра на другое Антона поскрипывает больно громко в сравнении с внешним спокойствием вокруг, и он решает больше его не мучить. Сползает ниже, постепенно погружается по самую шею, задержав дыхание, и с некоторым удивлением обнаруживает, что не так уж ему и холодно. Наверное, на температуре воды сказывается близость устья — а может дело в том, насколько сам Антон изжарился за этот день. По лицу сама собой расползается улыбка: ну как же всё-таки кайфово. Он даже решается окунуться с головой, только предварительно крепко ухватывается за деревянные сваи — течением и без этого снести не должно, но кто ж его знает. В кинематографе очень часто показывают, как персонажи спокойненько плавают под водой с открытыми глазами — Антон никогда не понимал, как они это делают. В детстве постоянно пытался осмотреться хоть в ванной, но каждый раз терпел крах, не в силах продержаться больше нескольких секунд, а потому быстро сдался. Потом ещё три часа терпеть раздражение и, возможно, лицезреть в зеркале покрасневшие белки, нафиг надо? Вот и сейчас: Антон не открывает глаз даже когда чувствует, как по бокам и пяткам явно проходятся чьи-то пальцы — только испуганно булькает и выныривает на поверхность под чужой тонкий смех, такой же бодрый и текучий, как сама речушка. — Блять! — первым делом верещит он, отчаянно пытаясь протереть глаза свободной рукой, пока другой крепче сжимает сваю. Антон ухватывается как можно выше и всем телом тянется в этом направлении, будто переоценил свои силы и теперь всерьёз пытается повиснуть над поверхностью воды. — Да ладно тебе, мы не кусаемся. Ну о том, что голос женский, Антон догадался едва услышав смех, — а остальные обстоятельства подобной встречи всё-таки вызывают некоторые вопросы. — Нет, можем и покусаться, но сейчас как-то не хочется, — добавляет другая девушка и мило хихикает. Антон, наконец, промаргивается и открывает глаза окончательно. Смешно щурит каждый по очереди, чтобы избавиться от влажной пелены, и фокусируется на нежданной компании. Вместе с глазами распахивается и рот. — Русалки? Еб-… Серьёзно?! Русалки! — в голосе и страх, и восхищение, и абсолютно детский восторг вперемешку. Девушки переглядываются и снова прыскают от смеха, а та, что потемнее, отплывает чуть дальше и игриво бьёт хвостом о воду, окатив Антона с головы. Тот пока не понимает, ему радоваться или бежать, поэтому просто нелепо обнимает местами скользкую сваю и зачем-то перебирает ногами под водой. — У нас, между прочим, имена есть, — показательно дует губки светлоглазая русалка. До Антона вдруг доходит один простой фактик, и он усиленно старается не смотреть на едва прикрытую поверхностью воды и развевающимися по течению русыми волосами грудь. Хотя, не похоже чтобы это смущало кого-то, кроме него самого. — Будем знакомиться? Али воды наглотался? — темноволосая девушка с небольшой горбинкой на носу, карими глазами и взглядом таким же приятно-томным, как её голос, снова с улыбкой подплывает ближе. — Смотри, я Катя. Это, — она указывает на дружелюбно заулыбавшуюся подругу, — Оксана. Теперь твоя очередь, молодой человек. Человек же? — Кать, ну у кого ещё могла быть такая реакция? — риторическим вопросом отвечает Оксана за него. — Конечно человек. Симпатичный, — комплимент звучит как-то хищно, и Антон неуютно ёжится, всё-таки начиная задумываться о путях отхода — или, скорее, отплыва, — в случае чего. — Я, — голос чуть-чуть подрагивает, и лучше бы это было из-за холода, — Антон. Очень приятно, — добавляет он, подумав. Катя, видимо, замечает его реакцию, поэтому глубоко вздыхает и мягко проговаривает: — И нам приятно, Антон. Так приятно, что есть или топить тебя мы не собираемся ни в коем случае, так что расслабься и оставь помост в покое, ладно? Антон хихикает несколько истерично, но действительно ослабляет хватку, практически вернувшись в исходное положение. — Так откуда ты тут взялся, Антон? — и снова, слегка наклонив голову, говорит Катя: Оксана держится поодаль и больше наблюдает, чем принимает активное участие. — Я э-э, — Антон правда теряется, — да там долгая история, на самом деле. Но вы, может, знаете Арсения? — у обеих русалок в глазах пробегает что-то неуловимое, когда они коротко переглядываются. — Я, вроде как, пока с ним. Катя тактично отплывает подальше, опустив взгляд и поджав губы. — Ещё один Арсеньев дружок, получается, — тихо выговаривает Оксана и криво ухмыляется. — Давненько такого не было, жизнь даже спокойной показалась. Замершая было Катя вдруг машет головой и будто снова оживает: вместе с мелкими брызгами стряхивается и стеклянный взгляд, а меж бровей появляется еле заметная хмурая морщинка. — Да ладно тебе, Оксан, — она расслабленно машет рукой, — я уверена, что это был единичный случай. Сейчас время другое, люди другие… всё будет хорошо. Антон по максимуму напрягает слух, — практически чувствует, как оттопыриваются и без того немаленькие уши, — чтобы не упустить ни слова. Но русалки замолкают. — А можно узнать, — осторожно начинает он, — что случилось? Или это слишком личное? — «Личное», — Оксана фыркает, подкатив глаза. — Да уж лучше б было личным. — Окс, — предупреждающе тянет Катя, а потом снова поворачивается к Антону. — Знаешь, я думаю, что раз уж он тебе пока не рассказал, то и нам не стоит… — А я думаю, он имеет право знать! — восклицает вдруг Оксана, резко подплывая ближе. Антон уверен, что стой они на земле, она бы обязательно упёрла руки в боки, но пока всё негодование читается лишь по её миловидному личику. — Это не какая-то личная тайна Арсения, это коснулось всех, и раз уж Тоша теперь здесь… Антон слегка кривится на «Тоше», но русалку не прерывает — это за него делает Катя: — Конечно он имеет право знать! — она эмоционально всплескивает руками и Антону прилетает каплей в глаз, но на это никто, естественно, внимания не обращает. — Но и Арсений имеет такое же право рассказать ему самостоятельно, когда посчитает нужным! Оксан, ну ты же сама прекрасно понимаешь, что там не так всё просто. Антон скоро взвоет от отсутствия конкретики. Оксана несколько раз открывает и закрывает рот, но в итоге, видимо, так и не находит, что сказать, а потому просто хмурится и поджимает губы, отведя взгляд от них обоих. — Но предупредить его мы можем? — тихо проговаривает она, и Катя, подумав, кивает. Отплывает в сторону, тем самым открывая Оксане путь, а Антон явственно чувствует накатившую тревогу. Что ж такое происходит? — Ты с ним, — русалка подплывает практически вплотную и открыто смотрит в глаза: Антон сейчас только замечает их слегка водянистый цвет, — осторожней, ладно? — В каком плане? — он хрипит так же тихо. Сердце, по ощущениям, бьётся о стенки горла, а голова того и гляди улетит на вертолётах. — Арсений на самом деле… на многое способен. Он- — Шаст? Знакомый обеспокоенный голос доносится со стороны берега. Антон дёргается, будто выходит из какого-то странного транса, и успевает поймать сочувственный взгляд карих глаз и напуганный зелёных, прежде чем обе русалки уходят под воду, оставив его покачиваться на образовавшихся волнах в полном одиночестве. — Антон? — раздаётся уже практически у него над головой и Антон, вздохнув, выплывает из-под помоста, чтобы его было видно сверху. — Тут я, тут. Чего разорался? — О, живой! — Арсений улыбается, но во взгляде читается подозрение. — Никого тут не встретил? Долго думать не приходится — да и не хочется, смысла врать Антон не видит. — Русалок, да. — Ты так спокойно об этом говоришь, — удивляется тот и опускает скрещенные на груди руки, усаживаясь на корточки. — Что, прям совсем не впечатлён? — Нет, я сначала обосрался, конечно, — Арсений хихикает, — но они вроде… не опасные оказались? — Да, они правда не опасные, — он выдыхает как-то печально. — Не сильно домогались хоть? Антон отрицательно машет головой и силится поймать любое изменение в чужом лице или голосе, чтобы, чёрт возьми, понять хоть что-то, но это не помогает совсем — лишь пополняет и без того длиннющий список вопросов. Использовать право хозяина и приказать выложить всё без утайки, однако, всё ещё кажется неправильным. Он лишь заключает, что будь там действительно что-то опасное для него самого, ему бы так сразу и сказали. Наверное. — Ты накупался? — Арсений спрашивает как ни в чём не бывало. — Я там ужин приготовил. — В смысле, я же помогать собирался? — возмущённо разводит руками Антон. Он и правда собирался, и искренне хотел даже, а такого практически не бывает. — Да я подумал, что с тебя хватит на сегодня. Давай вылезай, пока картошка не остыла. Живот отчаянно воет китом, как бы поторапливая, а Антон напоследок ныряет под воду с головой, чтобы так «русалкой» и доплыть до берега, где Арсений услужливо встречает его с полотенцем. Краем глаза Антон следит за ним всю дорогу до храма — только не понятно, что вообще ожидает увидеть. Тот просто шагает рядом, увлечённо расспрашивает про «Властелин Колец», который они сегодня собираются попробовать посмотреть, и тут же сам себя осаждает, ведь не факт, что их недоковарный недоплан сработает. А план, собственно, заключается в том, что если фильм вообще воспроизведётся, то будет самым безопасным вариантом даже в режиссёрской версии: книги Арсений читал уже не раз, следовательно, в курсе всех сюжетных поворотов — а значит, не должен реагировать слишком эмоционально. За ужином тоже не происходит ничего особенного. Разве что Арсений капает новоприобретённым кетчупом, который Антон заставляет его попробовать, на свою косоворотку, и приходится переодеться в обычную чёрную футболку. В современной одежде Антон его видит впервые, хотя она у Арса, очевидно, имеется: в конце-концов, часть этих предметов Антон примерил на себе в первые дни своего здесь пребывания. Нельзя сказать, что ему сильно идёт, потому что Арсению с его объективно выдающимися внешними данными, по ощущениям, пойдёт всё что угодно — будь то его любимые шёлковые халаты времён великих ханов и Шёлкового пути, белые крестьянские рубахи, или джинсы с футболкой. В самый волнительный момент нажатия на кнопку включения, Арсений затихает, будто даже не дышит — лишь бросает короткие взгляды то на Антона, то на уже загорающийся экран. — Смари, работает! — радостно восклицает Антон, нажимая на Enter, чтобы разблокировать. — Подожди-подожди, не радуйся раньше времени. Антон послушно не радуется даже когда слышит из динамиков знакомое «Мир изменился». Только подсаживается к Арсению на собственную кровать и восторженно на него поглядывает, выискивая реакцию. Тот явно пытается держать себя в руках — буквально. Он крепко обхватывает собственные колени, прижимая ноги к себе, напрягается весь, глубоко дышит, словно медитирует, и поджимает губы — только вот взгляд блестит так, что телепатия здесь не нужна: и так понятно, что Арсений сейчас чувствует. Хотя бы примерно. Когда Антон снова поворачивается к нему аж через пять минут, то обнаруживает приоткрытый в восхищении рот да такой же увлечённый блеск в глазах: он будто вот-вот начнёт мимикой повторять за персонажами на экране. Он высоко смеётся, когда в повествование вводятся Мерри с Пипином, прикусывает губу, когда Фродо протыкают клинком, и выразительно распахивает и без того большие глаза, когда волны силой спецэффектов приобретают форму лошадей. Антон, кажется, больше смотрит Арсения, чем фильм. Хмурится вместе с ним, улыбается, смешливо отвечает на редкие комментарии и только под конец отмечает, что ноутбук всё ещё жив. Впервые за последнюю неделю, Антон не спит допоздна — потому что занят гораздо более увлекательным обсуждением и картины, и актёрства, и кинематографа в целом, с Арсением, который такой эмоциональности не проявлял ещё ни разу. Он даже кажется счастливым и благодарно светлеет ещё больше, когда Антон напоследок поздравляет его с первым просмотренным от начала и до конца фильмом. О какой опасности вообще может идти речь?