Люциус смотрел свысока, в его взгляде больше не читалось былого презрения, зато было что-то другое. Таким взглядом смотрят на коров перед убоем.
Сгусток желчи подкатил к горлу, заставляя Гермиону зажмуриться и мысленно досчитать до десяти. Она выдохнула, поднимаясь с ног и оборачиваясь. Люциус был не один, потому что кто-то втащил её в комнату, и это сделал не он.
Обернувшись, Гермиона почувствовала ушат ледяной воды, который вылился прямо на неё. Позади стоял Кристофер. Кристофер Салем — парень из школы. Стоял перед ней и наверняка находился в сговоре с Пожирателем смерти, сбежавшим из Азкабана.
— Что ты… Почему? — она будто отказывалась верить.
Гермионе хотелось сделать вид — обмануть саму себя, — будто больше всего её шокировало появление Кристофера. Словно
это был наибольший удар. Но не Люциус Малфой.
Потому что Люциус вёл за собой кровавый след, и она заранее знала, к кому он приведёт.
Она молилась, чтобы её убили раньше, чем она узнает правду.
— Милая футболка, Гермиона, — Кристофер улыбнулся так же лучезарно, как и обычно, рассматривая широкую изумрудную футболку с эмблемой Слизерина на груди. — Забавно, что Малфою удалось до последнего трахать тебя.
Никогда.
Никогда в своей жизни Гермиона не ощущала себя
настолько грязной. Даже будучи грязнокровкой в глазах окружающих.
Ей хотелось впасть в вечное забвение, чтобы всё прошлое стёрлось из памяти, оставив только небытие.
— Я спросила. Что ты забыл в моём доме? — холодный тон и взгляд исподлобья.
Слишком много дерьма ей пришлось пройти за прошедший год. Знаете сказку про мальчика, который кричал: «Волки»? Мораль такова, что из-за продолжительной лжи окружающие перестали верить бедняге.
В случае с Гермионой роль мальчика играла судьба, которая часто кричала: «
Это моё финальное испытание. Ты сломаешься. Ты сдашься». Однако испытания всё не прекращались, а Гермиона никогда не была сломлена до конца.
Поэтому на этот раз в голове было чёткое понимание, что нужно стиснуть челюсти и сжать кулаки, чтобы
снова преодолеть трудности, которые могут показаться непосильной ношей.
— Я бы на твоём месте не стал дерзить. В твоём-то положении…
— Ну-ну, мистер Салем, пóлно. Мы не собираемся вас запугивать, мисс Грейнджер. У нас есть довольно маленькая просьба, которую в ваших же интересах будет выполнить. Мы в каком-то смысле пришли с миром. — Люциус сел в высокое кресло, отставляя трость к столу.
Периферийным зрением Гермиона уловила движение в углу комнаты и наконец обратила внимание на ещё одного человека, который всё это время был в помещении.
И это окончательно разбило вдребезги все надежды на то, что её жизнь не была самым настоящим заготовленным сценарием. В котором она, к сожалению, всего лишь марионетка на одиночной верёвке.
Пару шагов к центру зала сделал Шакл Барнс. Его причёска со времён встречи в пабе стала чуть более аккуратной. Но Гермиона никогда не забыла бы его сальный взгляд, преследующий её в кошмарах.
Потихоньку собирались все актёры, участвующие в этой блестящей постановке. Не хватало лишь одного.
— Что вам нужно? — повторила Гермиона, почти физически ощущая, как стекленеет её взгляд.
— Я ведь сказал, что почти ничего. Всё, что от вас требуется, это произнести маленькое заклинание. Тот самый медальон, который вы нашли, обладает немалой силой.
Пока Люциус говорил, Гермиона старалась незаметно потянуться к палочке, которая лежала в кармане джинсов. Шансы в такой обстановке приравнивались к нулю, поэтому вполне ожидаемо Кристофер схватил её за руки и скрутил их за спиной, прижимая к лопаткам. Суставы тут же заныли от непривычного положения, но попытки вырваться не увенчались успехом. Салем произнёс заклинание, связывающее руки, и толкнул Гермиону вперёд так, что она снова оказалась на коленях.
— Столь сообразительной ведьме не стоило бы поступать так глупо и пытаться оказывать сопротивление. Понимаю, ваши геройства с мистером Поттером и мистером Уизли могли дать вам немного искажённое понимание о собственных силах. Но, поверьте, вы не более, чем обычная школьница с преувеличенными амбициями.
Странным образом Люциусу удавалось сохранять поучительный тон, почти с успехом маскируя жёсткую враждебность. Однако глаза его не выражали ничего, кроме желания как можно скорее покончить с Гермионой. Единственное, что его останавливало, — это факт, что ради данного мгновения он приложил слишком много усилий.
Стоило растянуть удовольствие.
— По крайней мере я заслуживаю знать всё с самого начала, не считаете?
— Разумеется, мисс Грейнджер. Вы, к слову, не возражаете, что я называю вас именно так?
— Не помню, чтобы меняла фамилию, — процедила она сквозь зубы, глядя на него исподлобья.
Люциус усмехнулся и провёл ладонью по подлокотнику кресла, оглядывая просторный зал. Всего лишь на долю секунды на его лице промелькнула тень воспоминаний, но сразу же сменилась привычной маской.
— Даже не знаю, что именно мне следует считать началом, — он оскалился, потирая подбородок пальцами. — Уж не знаю, догадались вы или нет. Но вам ведь явно приходила в голову мысль, что смерть родителей героини войны таким… магловским способом не кажется самой подходящей? Я имею в виду, что обстоятельства как-то уж слишком хорошо сложились.
Хорошо сложилось.
Так он говорил о смерти двух невинных людей, которые и вовсе не знали о существовании войны в магическом мире.
Внутренности Гермионы скрутило в тугой жгут, который сразу же начал кровоточить.
— Нет. Нет, нет, — только и вырывалось изо рта. — Нет!
Она не могла снова окунуться в это. За прошедшие месяцы ей почти удалось отпустить. Ей почти перестали сниться родители, умоляющие спасти их. Почти перестало бить тремором каждый раз при мысли о том, что теперь она сирота.
Узнать, что родителей
убили, казалось невыносимым. Гермиона хотела бы повалиться на пол и свернуться в позу эмбриона, чтобы завыть зверем и не покидать вымышленное убежище ближайшую сотню лет.
Их убили из-за неё. Потому что Люциусу что-то нужно было от неё.
На
её руках смерть отца и матери.
— Ну-ну, не стоит так нервничать, — Люциус с нескрываемым удовольствием наблюдал за тем, как Гермиона заходится слезами в приступе истерики. — Всё же я позаботился, чтобы смерть была мгновенной.
— Я не… нена…
— Зачем мне это? — Малфой вёл разговор сам с собой, додумывая её реплики. — Дело в том, что если бы Грейнджеры не погибли, то вы бы так и не узнали, что являетесь наследницей рода Блэквеллов. Следовательно, не активировались бы семейные чары и всё прочее. Весь этот тяжёлый путь ради крошечного артефакта.
В глазах то темнело, то взрывалось вспышками белого света.
— Блэквеллы… Вы и их убили? Это вы их предали? — голос сел, и теперь слова были похожи на хрип.
— Разве тебе не известно, что мы были друзьями?
— Разве это мешает вам предать их? — с ненавистью ответила Гермиона. Сейчас она бы не сомневалась, что способна на убийство.
— Блэквеллы действительно были мне друзьями, и я не стал бы убивать их. — Люциус вздохнул, будто на самом деле испытывал трудности с тем, чтобы произнести следующее предложение: — Их смерть стала трагедией для нашей семьи. И я стал причиной тому, что их нашли. Тёмный Лорд отследил мои перемещения по метке. Я ведь даже не появлялся в поместье. Один-единственный раз переместился на северный берег острова, чтобы доставить новую палочку для Офелии, так как её собственная треснула от избытка магии при уничтожении метки Дамайона. Уже потом я понял, что Тёмный Лорд заранее всё просчитал, наложив следящие чары именно на мою метку. Таким образом он мог фиксировать любые мои передвижения с точностью до миллиметра.
— Это ваша вина. Вы не должны были отправляться в их
убежище с меткой на руке. Если бы только…
— Я знаю! — прокричал он, поднимаясь с кресла. Часть его волос упала на лицо. Некогда густая шевелюра теперь не казалась таковой. — Думаете, я не винил себя? Не виню до сих пор?
— И поэтому вы решили окончательно уничтожить себя как человека? Как того, кто заслуживает права на жизнь? Вы только продолжили плодить эти ужасные поступки, опускаясь всё ниже. Даже оказавшись в тюрьме, вы не могли принять это время для переоценки ценностей и получения нового взгляда на жизнь. У всех есть второй шанс, но вы свой спустили в канализацию.
— Поверьте, мисс Грейнджер, это
и есть мой второй шанс.
Одна мысль в голове перекрикивала другую. Гермионе одновременно хотелось задать тысячу вопросов, но вместе с тем не хотелось знать больше ничего. Каждое новое откровение служило гвоздём, забитым в крышку гроба.
Хотя в её случае крышка была приколочена давным-давно. Сейчас оставалось лишь медленно и уверенно засыпать землёй, погребая заживо.
Тот факт, что Люциус не был намеренным убийцей Блэквеллов, не сделал легче. К своему ужасу, Гермиона поняла, что предпочла бы преднамеренное убийство. Лучше бы Люциус Малфой предал их и выдал местоположение, приводя за собой Пожирателей. Чтобы у Офелии и Дамайона не было ни единого шанса, чтобы они были обречены изначально.
Реальность же такова, что их погубил практически несчастный случай. Стечение обстоятельств. Невнимательность.
От этого хотелось бить посуду и рвать на себе волосы.
— Каким образом вы проворачивали всё это в Азкабане? — Гермиона задала вопрос, но взгляд её был расфокусирован.
— Вот тут в дело вступают мои верные друзья. Жаль, что от некоторых вам удалось избавиться. Однако
лучшие сейчас здесь, с нами, — Люциус с гордостью взглянул на Кристофера и Шакла. — Мистер Барнс был моими руками за пределами тюрьмы. Он приводил все мои планы и схемы в жизнь. Держал связь с оставшимися на свободе Пожирателями и их соратниками.
Шакл Барнс прошёл вперёд и склонил голову в шутливом поклоне, издевательски глядя на Гермиону сверху-вниз. Его взгляд выражал превосходство и желание доминировать.
Следовало обратить больше внимания на то, что Шакл ещё тогда знал о её истинном происхождении, хотя официально об этом не объявлялось нигде.
Если бы только она была внимательнее. Если бы только использовала свой мозг всегда.
Окончание войны расслабило Гермиону, и теперь она это поняла. Ей казалось, что уж
теперь ничего страшнее произойти не может. Что началась спокойная жизнь, что они сумели победить и теперь могут
жить. Не тут-то было.
Нужно было всегда находиться в состоянии боевой готовности. Всегда чувствовать себя так, будто все вокруг стремятся тебя убить. Потому что это правда.
— Но, очевидно, мистер Барнс не мог послужить мне полноценными глазами и ушами, ведь вы не такая уж и частая гостья второсортных заведений с сомнительной репутацией. Мне нужен был кто-то, кто мог бы находиться с вами рядом постоянно, пусть даже и не слишком близко.
Гермиона перевела взгляд на Кристофера, который всё время отводил глаза. Наверное, ему стало стыдно. Хотя теперь это уже вряд ли имеет значение.
— Тогда мистер Барнс поговорил с мистером Салемом и предложил ему выгодные условия. Что может быть лучше, чем ученик Хогвартса, чтобы следить за вами? Признаться, я бы выбрал на эту роль своего сына, но тот оказался слишком мягкосердечным.
При упоминании Драко у Гермионы скрутило живот. Она отказывалась думать о нём, заблокировала его образ в голове, чтобы ни при каких обстоятельствах не вплетать его в полотно происходящих событий.
Она подумает об этом позже, узнает всё потом. Сейчас ей нужно было выжить. И не допустить ничего из того, что задумал Люциус.
— Кристофер отлично справился с задачей, не находите? Не ожидал, что парень окажется столь способным шпионом. Я буквально могу пересказать весь ваш учебный год, мисс Грейнджер, представляете? Потрясающе, — усмехнулся Малфой-старший.
— Зачем тебе это? — обратилась Гермиона к Салему. Тот тут же встрепенулся, натягивая на лицо преувеличенную уверенность. — Твой отец, насколько мне известно, погиб на войне. И теперь ты помогаешь Пожирателям? Так ты чтишь его память?
— Заткнись! — заорал Кристофер, порываясь в её сторону, но Шакл остановил его жестом руки. — Мой отец погиб из-за тебя, из-за
вас. Он сражался на стороне Ордена. Ордена, в котором почему-то люди делились по степени важности. Почему-то одни представляли большую ценность, чем другие. Одних могли отправить в виде пушечного мяса на заведомо провальную миссию в логово Псов, а с кого-то сдували пылинки и прятали в самых надёжных убежищах.
— Это неправда! Ты знаешь, что все…
— Ты сама в это веришь, а? Веришь в то, что собираешься сказать мне? — горькая усмешка исказила его рот. — Хочешь сказать, что кого-то вроде тебя или Уизли могли отправить в самое пекло? Что тебя могли бы закинуть на миссию, вероятность успеха которой составляла пятнадцать процентов? А моего отца могли, и его туда отправили вместе с ещё двумя членами Ордена. Такими же второсортными, как и он. Все пошли на расход в этой войне, потому что оказались недостаточно близки к Избранному. И теперь от него осталось лишь имя, которое всегда будет напечатано во всех учебниках самым мелким шрифтом в последнем ряду, если о нём вообще вспомнят. Зато все из вашей компашки окажутся на первых полосах. Провели всю войну в бегах и играх в прятки, пока простые смертные жертвовали собой ради вас.
Гермиона не могла говорить. У неё вдруг не оказалось слов и эмоций, чтобы выдать реакцию.
Это её худший кошмар. Что на войне, что после — она винила себя за смерть каждого волшебника, кто пал от рук тёмных сил. Всё то, что плюнул ей в лицо Кристофер, было чистой правдой. Так считала и она сама. И если бы можно было расплатиться своей жизнью, чтобы вернуть остальные, то Гермиона бы так и сделала.
— Мне жаль, что твой отец погиб. Я знаю, что моя жалость тебе ни к чему и что она ничего не изменит. Но я лишь хочу, чтобы ты знал, что мы не выбирали стать тем самым «первым сортом» или «более важными» участниками Ордена. И если ты думаешь, что мы не ощущаем весь этот вес на своих плечах, то ошибаешься. Мы много раз просили отправить нас на миссии, просили давать нам больше заданий. Но Гарри не выбирал свою судьбу Избранного, а мы не становились его друзьями из-за этого. Если бы был способ защитить их всех, если бы только можно было сражаться в одиночку, то Гарри бы это сделал. И много раз порывался.
— Только вот ничего из этого признания не поможет мне вернуть отца к жизни. Как и уважение к Ордену.
— Ты просто… настоящий идиот, — не выдержала Гермиона. Её губы тряслись от гнева. — Твой отец
погиб ради Ордена, ради Гарри, ради нас всех и ради тебя! Он отдал жизнь, чтобы помешать людям вроде Люциуса Малфоя обладать властью и силой! И ты своими действиями перечёркиваешь жертву своего отца, встаёшь на сторону тех, кто его убил!
— Я сам разберусь! Попробуй хоть раз представить, что ты знаешь всё не лучше всех, Гермиона.
Кристофер звучал как маленький ребёнок, которому только что запретили совать пальцы в розетку. Венка у него на лбу вздулась и теперь зрительно выпирала, делая выражение лица более грубым и озлобленным. Всё его тело сковало напряжение.
— Кристофер совсем юн, но он достаточно изворотлив, чтобы выбрать
правильную сторону, — вступил в разговор Барнс.
— Не так давно ваша
правильная сторона была раздавлена и разбросана по тюремным камерам.
Шакл не выдержал, резко вскидывая палочку и выкрикивая непростительное. Гермиона скрутилась на полу, как червь, выброшенный наружу вместе со вскопанной землёй. Каждая мышца вдруг резко сократились, а кости будто вынули наружу и вернули обратно уже в раздробленном виде. Ни единого звука не вырвалось из её рта в силу невозможности элементарно выдохнуть.
Это было не первое Круцио в её жизни. Но каждый раз хотелось верить, что последнее.
— Мы же договаривались без такого! — сквозь пелену боли она услышала голос Кристофера, кричащего на Барнса.
— Впредь не прикасайтесь к ней, — жёстко выговорил Люциус, поднимаясь с кресла.
Он подошёл ближе к скрюченной на полу Гермионе и почти бережно поднял её, усаживая на колени. Её тело подрагивало в его руках, а лицо выглядело мокрым от слёз и слюны.
— Мисс Грейнджер, я…
— Убери от неё руки.
Так быстро взгляд Гермионы не перемещался никогда. Потому что в одну долю секунды она помутневшим взглядом смотрела на Люциуса, а уже в следующую видела в дверях Драко. Его рубашка была перепачкана кровью, рука с зажатой в ней палочкой чуть дрожала, но дрожь явно была вызвана не страхом и не болью.
Он был в ярости.
— Ох, сын, ты так и не научился хорошим манерам при встрече гостей? Как минимум, Драко, тебе не следует убивать тех, кто оказывает честь…
— Я вынужден попросить тебя заткнуться,
отец, — Драко ударил ладонью по пустому пространству между дверьми, но там будто стояла невидимая бетонная стена, потому что ладонь ударилась с глухим стуком, заставляя его выругаться сквозь зубы. — Что, так меня боишься? Или это барьер от любого нежеланного зрителя?
Люциус поднялся на ноги, переводя взгляд с сына на Гермиону.
— Разве мать не учила тебя в детстве, что плохие мальчики не созданы для хороших девочек? Или у маглов нет таких понятий? Знаете ли, я был
крайне удивлён, когда узнал, что вы с моим сыном замечены в неких странных отношениях. Сначала я уж было грешил на всплеск гормонов, — мистер Малфой стал вышагивать по комнате, намеренно дразня Драко. Словно тореадор на арене, красующийся перед быком в загоне. — Потом наивно стал полагать, что мой драгоценный отпрыск взялся за ум и решил-таки упростить мне задачу, сблизившись с вами. К сожалению, мои мечты развеялись прахом по ветру, и мой сын оказался не более чем глупцом.
— Впусти меня. Ты знаешь, что я уничтожу барьер, из чего бы он ни был сделан. — Драко отказывался встречаться взглядом с Гермионой. Потому что он не был готов к тому, что там увидит. Сейчас ему нужна была трезвая голова.
— Драко, как же мне нравится твоя дерзость, — Шакл вышел вперёд, останавливаясь у самого края барьера. Его лицо исказила ненормальная улыбка. — Только вот я
лучший специалист по подобным заклинаниям. Даже если Тёмный Лорд восстанет прямо сейчас и захочет войти в этот зал, у него не выйдет. Пока я жив, ноги твоей не будет за пределами черты. И, поверь, я был достаточно насмешлив, чтобы сделать барьер недоступным лишь для тебя одного. Чтобы ты понял, с каким уровнем волшебства имеешь дело.
Желваки заходили на скулах Драко. Внешне он стал выглядеть на несколько лет старше, а глаза его выражали истинное безумие. Однако, всё ещё покрытые слоем льда, они давали понять, что даже приливы ненависти не смогут поколебать решимость. Он яростно стянул с руки фамильный перстень, швыряя его в отца. Тот ударился об ногу Люциуса и покатился по полу.
Драко снова ударил по магической стене, прорычав несколько проклятий. Будто что-то осознав, он резко вскинул голову и упёрся взглядом в одну точку на противоположной стене. Оттолкнувшись, он собирался развернуться и уйти, но его окликнул голос:
— Ты знал?
Миллиарды ядовитых мурашек прошибли тело, заставляя вздрогнуть. Бывают моменты, когда тебе кажется более предпочтительным лежать холодным телом в земле. Этот был одним из таких.
— Да.
Короткое слово. Всего лишь две буквы, способные растоптать два бьющихся сердца, не оставив ничего, кроме истекающих кровью ошмётков плоти.
Наибольшей ошибкой было повернуться. Повернуться и взглянуть на Гермиону. Она молча прикрыла глаза, пока её тело сотрясали бесшумные рыдания. Плечи дрожали, а из глаз текли слёзы. Но весь её вид выражал лишь смирение.
Она сдалась.
И это худшее зрелище, которое приходилось лицезреть Драко. Все бесчисленные пытки и истязания в поместье во время собраний Пожирателей смерти теперь казались бледными и нечёткими картинками. Ярким пятном же оставалась плачущая Гермиона, вид которой говорил лишь о том, что она для него потеряна навсегда.
— Какое же душераздирающее зрелище! — с преувеличенной грустью заявил Люциус. — Я бы с радостью позволил вам обоим оплакать смерть своей любовной истории, но время поджимает. Вы, мисс Грейнджер, наверняка успели прочитать о том, что же за кулон вам удалось заполучить?
Совсем некстати Гермионе захотелось похвалить себя за то, что хотя бы одна привычка после войны всё же осталась при ней. А именно — накладывать скрывающие и защитные чары на всё, что может представлять хоть какую-то ценность. Иначе найти артефакт в доме не составило бы никакого труда даже самым простым поисковым заклятьем.
— И чего вы хотите с его помощью?
— Разве вы не догадались? — Малфой-старший снова занял место в кресле. Шакл Барнс смирно встал справа от него. Кристофер же оставался где-то позади, чтобы в случае чего контролировать Гермиону.
— Боюсь, что ни одна моя догадка не может оказаться столь же мерзкой, как реальность.
— Ах, вот в чём дело, — Люциус рассмеялся, и смех его отскакивал от стен, громко прокатываясь по всему помещению. — Вы понятия не имеете, как он работает, правда ведь? Скажу прямо, что имел слишком завышенные ожидания о вашем уме.
— С чего вы взяли? — Гермиона хоть и не подавала виду, но она оказалась повержена в этой игре. Будь у неё чуть больше времени, она смогла бы понять скрытый посыл. Но было уже слишком поздно.
— Я не слишком много времени проводил с вами, однако ваш образ в моей голове сложился вполне чётко. И Гермиона Грейнджер, которую я знаю, не упустила бы шанса бросить мне в лицо тем, что сумела просчитать все мои шаги наперёд, даже если это всего лишь пыль в глаза. На данный момент же у вас нет даже этой пыли при себе. Вы совершенно пусты в своих знаниях об алио мовери, мисс Грейнджер.
— Полагаю, что теперь нет смысла скрывать. Ну, просветите же меня.
На самом деле Грейнджер не хотела знать. Она панически боялась того, что может услышать и каким может оказаться план Люциуса. Учитывая, что алио мовери абсолютно точно был в чём-то схож на маховик времени, ничего хорошего ждать не следовало.
Если эти часы могут воскрешать мёртвых или что-то вроде того, то Гермиона предпочтёт Аваду прямо в сердце на этом же месте, чем наблюдать за очередным возвращением Волан-де-Морта.
— Алио мовери является величайшим творением магического искусства. Если бы только его создатель на оказался жалким трусом, волшебники обладали бы небывалой мощью. Вы внимательно читали заметки? — Получив кивок, он продолжил: — Тогда вы знаете, что название с латыни переводится как «иной ход». Это, скажу я вам, весьма дословное обозначение того, что делает артефакт. Он возвращает в прошлое, как и маховик времени. Только вот вместо возможности изменить некие детали, мы получаем возможность изменить ход событий в противоположную сторону. Некая альтернативная развязка сюжета. И тут уже не будет никаких двойников и возвращений обратно.
Всё переместится в прошлое, время примет иной ход, обращаясь вспять.
Пара секунд потребовалась мозгу Гермионы, чтобы суматошно попытаться переварить услышанное. Извилины почти скрипели от напряжения и лихорадочного сопоставления фактов и теорий.
— И вы хотите… вернуться в день финальной битвы? — наконец ей удалось разлепить губы, хрипя какие-то слова.
— Браво! Сто пятьдесят очков Гриффиндору, и кубок школы ваш! — поаплодировал в ладоши Люциус. Его лицо выражало искреннюю радость. — Совершенно верно, мисс Грейнджер. Вернувшись в день финальной битвы, нам удастся повернуть исход войны в противоположную сторону. В
нашу сторону. Это ли не прекрасно?
Так вот оно что.
С помощью алио мовери Пожиратели смогут сделать так, чтобы победа досталась Волан-де-Морту.
Никаких судебных разбирательств, никакого позора и заключений в Азкабан. Гарри погиб. Члены Ордена делят между собой участь — одна хуже другой. Менее активных и важных убили на месте. Остальных распределили по семьям Пожирателей в качестве прислуги. Грязнокровок уничтожают и гонят как салемских ведьм. Хогвартс принимает только чистокровных, полукровок берут в качестве помощников для вышеупомянутых. Тёмная метка стала обязательным атрибутом любого волшебника в возрасте от одиннадцати лет. Гермиону отдали в дом к Малфоям, где её каждый день пытают на полу в той самой гостиной. Драко Малфой стал точной копией своего отца. Люциус, здоровый и полный жизненных сил, упивается властью.
Ком в горле не давал дышать, пока воображение подкидывало новые и новые картинки ужасающего сценария. Гермиона могла поклясться, что не смогла бы прожить и дня в таком мире.
— Вы будете гореть в Аду.
— Не сомневаюсь, мисс Грейнджер, не сомневаюсь. Однако перед этим я сделаю всё, чтобы насладиться временем здесь.
— Я никогда не отдам вам кулон. И что бы там ни требовалось для его активации. Вы ничего не получите.
— От вас требуется лишь сказать небольшое заклинание и пролить немного крови. Не сомневался в вашей уверенности, и всё же…
По комнате раздался лёгкий свист, а затем глухой стук. Гермиона смотрела на Люциуса, и в поле её зрения сразу же попал предмет, врезавшийся в стену. Тонкое нечто сначала было трудно идентифицировать, но спустя время стало очевидно, что это был нож.
Другой, более тяжёлый удар раздался почти сразу же, и все взгляды устремились к месту, где стоял Шакл. Тот упал замертво, а под головой сразу же начала образовываться лужа крови. Гермиона не могла видеть всего из-за своего положения, но стало совершенно ясно, что нож перерезал Барнсу глотку и пролетел насквозь. Несколько секунд он ещё хрипел, сжимая горло руками, затем сразу же замолк.
Драко вышел из тени коридора, беспрепятственно проходя в комнату. В левой руке он крутил обычный кухонный нож, как и тот, что использовал для убийств. В правой же крепко держалась палочка, сочащаяся магией.
— Тебе следовало знать, что трахать шлюх — его предел.
«Остолбеней» полетел в Кристофера ещё до того, как тому удалось вскинуть палочку в защитном жесте. Учитывая случившееся, все присутствующие скорее были поражены выбору вполне безобидного заклинания.
— И не выбирать в помощники сосунка с когтеврана.
Люциус уже стоял на ногах, держа древко палочки наготове. Во взгляде читалась лёгкая тень насмешки, бросающая вызов уверенности Драко. Противостояние решимости сына и отца, которым пришлось столкнуться взглядами не только в прямом смысле. Нельзя было не отметить при этом их очевидное сходство. Оба держались статно, властно. Ровная осанка, поднятая голова и безупречно сидящая одежда. Картинка для магловского глянцевого журнала, способная разбить тысячи дамских сердец разных возрастов.
— Ты вырос невероятно достойным мужчиной, Драко, — снисходительно произнёс Люциус. — В
новом мире для таких, как ты, будут созданы все условия. И общество придёт к долгожданному процветанию.
— У меня нет желания снова выслушивать твои бредни маразматика, отец. Никакого
нового мира не настанет, и пора бы тебе с этим смириться, — Драко сделал три шага вперёд, останавливаясь посреди комнаты и загораживая собой Гермиону, которая всё так же сидела на коленях.
— И что же ты собираешься делать, чтобы остановить меня? — открытая насмешка. — Убьёшь меня? Сможешь бросить смертельное заклинание в родного отца?
Он проверял его. Знал, куда давить. Потому что Драко всегда был больше похож на мать. Нарцисса передала ему самое главное — умение чувствовать, любить и сострадать. Сколько бы ни пытались, никому не удалось сделать из Малфоя-младшего бесчувственного монстра, послушную куклу в руках старших. Именно в этом, с другой стороны, и заключалась его основная слабость. В отличие от отца, он не смог бы наплевать на жизни других, без раздумий убивая и мучая. Не смог бы убить без причины и наслаждаться этим.
Тем не менее Драконы всегда берегут то, что им дорого. То, чем они обладают.
Судьба же сложилась так, что теперь компас ценностей сместился едва ли не на сто восемьдесят градусов. Стрелка чётко указывала на одно-единственное имя.
— Ты прав. В обычной ситуации я вряд ли смог бы поднять на тебя руку и тем более убить. Но ради неё, — Драко отвечал ровно и без колебаний. — Ради неё я убью любого. Даже родного отца.
Гермиона не сумела бы полноценно оценить эти слова, потому что почувствовала, как невидимые оковы за спиной спали, освобождая руки. Либо Драко применил невербальную магию, либо заклятие само потеряло силу из-за отключки Кристофера.
— Сейчас! — крикнул Драко, отдавая ей приказ.
Она побежала, спиной ощущая ударную силу от двух столкнувшихся друг с другом заклинаний. Оставалось надеяться, что по возвращении в эту комнату в следующий раз, в живых останется лишь один Малфой.
***
Путь до спальни, казалось, занимал вечность. За миллионы шагов Гермиона лишь пыталась отключить мозг, который вбрасывал всё больше и больше вопросов. Ей не хотелось думать и гадать о том, что стало с Маппой и Руной, которых словно и никогда не было в поместье. Не хотелось думать и о том, сколько ещё Пожирателей могут прийти на подмогу, а сколько уже было скрыто где-то на территории.
Цвета интерьера потускнели, или же ей так показалось. Собственная комната была не то что цвета морской волны, теперь она цветовой гаммой напоминала выступающие синие вены на теле умирающего больного.
Нужная полка легко поддалась, открывая взору скрытый для остальных медальон. Схватив его, Гермиона снова пустилась в бег, спотыкаясь и перепрыгивая через ступени, чтобы добраться до заветной комнаты.
Портрет Блэквеллов, как ни странно, висел всё там же. Их привычные парадные наряды создавали диссонанс с тем, что творилось в доме. Однако их лица выглядели явно обеспокоенными, при ближайшем рассмотрении можно было и вовсе разглядеть ужас на лице Офелии.
— Гермиона! Мерлин, ты жива! — закричала она и наверняка побежала бы навстречу, если бы имела возможность.
— Люциус Малфой… он… здесь… — задыхалась Гермиона, опираясь ладонями на колени.
— Так это всё же Люциус. Он нас предал? Он тогда рассекретил наше поместье? — слова Дамайона раскатисто гудели внутри картины так, что рама едва заметно стала подрагивать. Всё его нутро клокотало от ярости.
— Нет, то есть… Он не намеренно выдал ваше местоположение, потому что Волан-де-Морт долго следил за ним. Но сейчас он сбежал из Азкабана, и всё это время собирался вернуться, чтобы обернуть ход войны в другую сторону. Он… убил моих родителей, Грейнджеров, — озвучить это оказалось примерно в двести сорок один раз сложнее, чем ожидалось. — Теперь Люциус хочет использовать алио мовери, чтобы вернуться в день финальной битвы. Я не знаю, что мне делать, но я обязана разрушить этот медальон.
Офелия заплакала, падая лицом на предплечье мужа. Её хрупкие на вид плечи тряслись. Причёска же при этом осталась идеальной, как напоминание о том, что она давно мертва и продолжает существовать лишь в сгустках краски.
— Почему ты сразу не сказала нам, когда увидела дверь? Этого всего… Он наверняка использовал сигнализирующие чары и поэтому знал, что ты уже добыла артефакт.
Мистер Блэквелл старался держаться в рамках самоконтроля, но даже так было ясно, что внутри него разразилась буря. Она хлестала и била его душу, не позволяя обрести покой.
— Простите, я не…
— Прости, Гермиона, это
ты прости нас. Я никогда не могла полагать, что нашей дочери может быть уготована такая судьба. Но даже так, даже так я бы ни за что не отказалась от желания родить тебя на свет. Ты выросла такой чудесной, такой сильной волшебницей. И я не перестану благодарить Мерлина за то, что позволил нам увидеть тебя, позволил нам побыть с тобой хотя бы немного.
У Гермионы защемило сердце. На неё упала кувалда с гигантской гравировкой: «вина». Нужно было больше времени уделять Офелии и Дамайону. Она ведь думала, что усвоила этот урок, когда потеряла Грейнджеров. У неё оставались биологические мама и папа, которые могли лишь наблюдать за ней по ту сторону холста. Следовало чаще навещать их и больше разговаривать. Офелия не переставала рыдать.
Пусть поздно, но Гермиона осознала это. И когда всё закончится, она наверстает упущенное. Эта комната станет её любимой.
— Пожалуйста, помогите мне. Что мне сделать, чтобы уничтожить алио мовери?
Портрет издал скрип, а затем плавно отъехал от стены, послужив дверью к потайному хранилищу. Пространство было совсем небольшим, но всё же позволяло скрыть желаемое от посторонних.
— Видишь ту шкатулку? Открой её, — скомандовал Дамайон, который держался спокойнее.
Гермиона подошла ближе и осторожно взяла предмет в руки. Два замочка снаружи выглядели золотыми, а, учитывая ценность каждой вещи в этом поместье, наверняка таковыми и были.
Внутри лежал небольшой кинжал с аккуратной рукоятью чёрного цвета. На нём не было никаких украшений или рисунков, и лишь на лезвии было написано:
«Сor Мatris»
Сердце матери.
Картина вернулась на место. На супругах не было лица, оба побледнели и выглядели так, словно художник пожалел оттенков.
— Сердце матери! Точно, так было написано в той книге, — Гермиона в перевозбуждении наполнилась приливом отчаянной надежды. Всё внутри неё ликовало оттого, что она уже знала, что делать с такими вещами. — Это как уничтожение крестражей, верно? Я должна разбить алио мовери с помощью этого клинка, и…
— Нет, Гермиона, — перебила её Офелия. — Медальон разбивать не нужно.
На лице Гермионы отразилось смятение и непонимание. Всё ведь казалось таким очевидным.
Молчание длилось вязкие минуты, пока ветер за окном задувал куда-то в щели, давая понять, что мир снаружи продолжал жить своей жизнью. Что природе плевать на то, что в доме наступил Ад.
— Ты должна будешь пронзить клинком не медальон.
— Нет…
Осознание, как хрустящие осколки стекла под ногами, стало впиваться в разум, растекаясь по кровеносным сосудам и стремясь к сердцу.
— Моё сердце, дорогая. Ты должна пронзить моё сердце, — тихо вымолвила Офелия, и лицо её почему-то осветила улыбка. — Не волнуйся, Гермиона, всё в порядке. Мы будем в порядке.
— Нет, должен быть другой способ, я же… Может, если отнести это Макгонагалл, то она…
— Алио мовери — семейная реликвия рода Блэквеллов. Давным-давно наши предки приняли на себя ношу сокрытия этого артефакта от злых рук. И если бы был иной способ уничтожить его, то мы бы о нём знали, — проговорил Дамайон.
Что-то внутри рухнуло. Обвалилась ли это хлипкая высохшая оболочка сердца, выпотрошенного изнутри? Вероятно.
— Вы… Портреты ведь не погибают, так?
Офелия снова мягко улыбнулась:
— Конечно, нет. Мы
всегда будем рядом, Гермиона. Не переживай, хорошо? Ты не сделаешь мне больно. Я уже давно ничего не чувствую, — слова звучали как ложь, но порой правду не хочется слышать никому.
Гермиона сглотнула горечь с языка, на ватных ногах подходя ближе. Рукоять клинка в руках ощущалась слишком неудобной и жёсткой. Кусок металла тянул её вниз. На дно.
— Спасибо вам за всё, — остановившись в шаге от картины, Гермиона взглянула в глаза родителям. — Спасибо, что подарили мне жизнь. Спасибо, что позволили ощутить себя чьим-то ребёнком чуть дольше, чем мне было отведено. Спасибо, что были такими невероятными людьми.
— До самого конца. Мы будем любить тебя. Всегда, — в глазах Офелии проглядывалась боль, даже через портрет. Она уже не плакала, только улыбалась и смотрела прямо на Гермиону. Потому что она хотела запомнить свою дочь. Запомнить своего любимого ребёнка, коль ей не было суждено хоть бы раз подарить настоящее тепло материнской любви.
Дамайон обнял жену за плечи, по-отечески глядя на девушку перед ним. Лицо отражало смесь горя и гордости. В последние секунды существования он ощущал лишь душащую боль оттого, что не смог уберечь свою семью от такой боли.
— Я люблю вас. Прости меня, мама!
Гермиона занесла кинжал над головой и с силой ударила по картине, разрезая полотно. Удар пришёлся прямо в сердце Офелии, и по всей картине мгновенно поползли кровавые ручьи. До тех пор, пока холст на превратился в кровавый водопад. Медальон в руках загудел, и Гермиона тут же бросила его на пол.
Из кулона хлынула кровь, образовывая огромную лужу. Ещё минута, и кроме неё на полу не осталось ничего. Вместо портрета на стене так же осталось лишь огромное алое пятно.
Гермиона издала протяжный вой, повалившись на пол и хватаясь руками за живот.
В третий раз она потеряла родителей.
В этот раз сама став палачом.
***
— Вот так ты променяешь меня? Свою семью на грязнокровку?
— Мне плевать, какая у неё кровь. И, поверь, ты не та семья, за которую хотелось бы держаться.
— Тогда к чему всё это было? Зачем ты согласился? — Люциус сделал шаг вперёд. — Что, так понравилось жить на стороне правильных ребят? Хорошие детишки успели навешать тебе лапши на уши про добро и мир во всём мире?
— Я
никогда не был согласен на всё это дерьмо. Всё, что я делал, было ради матери. Потому что я видел, как она умирает. Умирает из-за тебя, жалкий ублюдок! — Драко выходил из себя всё больше.
— Придержи свой язык, щенок! Сколько раз я должен объяснять тебе, что твоя мать будет всё так же здорова и прекрасна, когда мы вернёмся в прошлое? Нарцисса продолжит носить шелка и бриллианты, блистая на светских мероприятиях. Она будет радоваться успехам сына и с гордостью шествовать по улицам, — Люциус выглядел одержимым своей идеей, перед его глазами мелькали яркие образы. — Всё это ради неё! Ты посмотри, как она живёт сейчас! Гонимая обществом, вынужденная наблюдать, как пресса из раза в раз плещет ядом на её мужа и сына. Ты хотя бы понимаешь, каково ей? Она не заслуживает такой жалкой жизни.
— Не думал ли ты, что такую жизнь даровал ей ты? Она могла бы адаптироваться, могла бы прийти в себя после войны и пережить тот факт, что ты в Азкабане. Трудно, да, но она справилась бы, я знаю. Но ты, ты обрёк её на мучения, вынуждая действовать по своей схеме. Она врала ради тебя, пособничала убийствам и жестокости. Ты прекрасно знаешь, что мама такого не выносит. Но ты вынудил её жить в роли плохого человека. И эта роль ей не по плечу.
Люциус замотал головой, зарываясь пальцами в волосы. Теперь, в таком состоянии, пребывание в заключении больше давало о себе знать. Не такой собранный и сдержанный, он напоминал побитого и загнанного в угол зверя.
— Замолчи! Закрой свой поганый рот!
— Всё кончено, отец, и ты это знаешь. Авроры будут здесь с минуты на минуту.
Малфой-старший вскинул голову. Его глаза расширились, а губы скривились, оголяя уже совсем не идеальные зубы.
— Ты такой идиот, что вызвал авроров? Что, захотелось самому оказаться за решёткой? Да ты и дня там не выдержишь, сынок.
— По крайней мере, я потрачу это время на что-то более полезное, чем безумные планы.
По поместью прошла рябь, пронизывая каждый уголок тонкими нитями магии. Любой волшебник ощутил бы это, а магл мог бы и вовсе потерять сознание от такой силы воздействия.
Каждый, кто находился в гостиной, понимал, что это означает.
Конец.
Алио мовери разрушен.
Люциус стал метаться по комнате, опрокидывая стулья и вазы. Его зрачки расширялись и бегали по углам, выражая агонию. Он что-то кричал и рычал, бросаясь проклятиями. Настоящий приступ отчаяния и признания поражения. Всё было разрушено и кончено для него. Теперь уже навсегда.
Лицо Драко же наконец получило секундное расслабление. Ему удалось выдохнуть и допустить мысль, что всё самое страшное позади.
— Хочешь сказать, что я мучал её зря? Что Нарцисса страдала просто так? Как ты мог пустить это всё дракклу под хвост? Как ты мог?! — не прекращая орать, Люциус приблизился к Драко и схватил его за ворот рубашки. — И всё это ради какой-то девки? Жизнь матери ради…
Он закашлялся, не в силах закончить предложение. Медленно опустив взгляд, он увидел, как на груди расползается красное пятно. Сделать вдох почему-то стало невозможно, воздух стремительно заканчивался в организме. Драко схватил отца за плечи, но тот смотрел лишь на свою смертельную рану и никак не мог отвести взгляд. Алое пятно на белой ткани ему отчаянно что-то напоминало. Когда конечности совсем перестали ощущаться, он, наконец, понял, что ему пришло на ум.
Твои красные розы, как и всегда, прекрасны, Нарцисса. Ты знала, что они мои любимые?
Гермиона вынула кинжал и отбросила его на пол.
К ужасу Драко, он не почувствовал никакой тоски и боли от вида отца, упавшего замертво. Сейчас его волновало лишь одно.
Лицо Гермионы показалось ему незнакомым, настолько то было искажено от боли и ненависти. Она только что убила человека собственными руками, но ни единой капли сожаления в карих глазах найти было невозможно.
Они стояли в тишине, смотря друг на друга.
Как же такое оказалось возможным? Ещё вчера оба не раздумывая бросились бы друг другу в объятия, поддерживая и помогая справиться с трудностями.
Сегодня же никто не решался сделать и шагу.
Гермиона могла бы пережить, что Люциус Малфой оказался убийцей её родителей. Но то, что Драко
знал всё с самого начала, убивало её медленно и мучительно. Она оказалась распята, пока злой рок вонзал в неё тысячи игл, намеренно не задевая жизненно важные органы. Продлевая мучения.
— За что?
Единственное, что хотелось узнать.
За что.
Чем она заслужила подобное? Что она сделала для него не так? За то, что была ненавистной грязнокровкой? За то, что дружила с Гарри и сражалась на другой стороне? Или, может, за тот жалкий удар на третьем курсе?
Что она натворила такого, чтобы расплачиваться так жестоко?
Драко сморщился, как от съеденного лимона. Он не находил в себе сил, не считал себя достойным даже открыть рот рядом с ней. Гермиона не знала, но куда более тяжёлый объём вины он возлагал на себя сам.
— Я хотел тебе рассказать, клянусь. Но это казалось таким невозможным, — он тяжело сглотнул. Весь его образ беспощадного убийцы улетучился, оставив на месте себя подавленного мальчишку. — Поэтому я решил, что скажу тебе, когда со всем разберусь. Рассказал Макгонагалл незадолго до нашего ухода, и она помогла мне всё спланировать. Но я не думал, что ты так скоро найдёшь медальон, что откроешь его, не оповестив никого.
— Мне плевать, Драко, — никаких эмоций не выражал этот голос. — Плевать, что ты собирался или пытался сделать. Ты
лгал мне всё это время. Лгал настолько жестоко, что у меня в голове не укладывается. Всё это время ты… ты спал со мной. Обещал защищать меня, обещал быть рядом. И
ничего из этого никогда не было правдой.
— Но это было правдой! Мои чувства к тебе никогда не были ложью, — Драко всё же подошёл ближе, но Гермиона попятилась, будто ей было противно даже его нахождение рядом. — Я знаю, что ты никогда не сможешь простить меня, но ты должна знать, что всё, что было между нами, — всерьёз для меня.
— Кто ещё? — холодно спросила она. — Кто ещё знал?
Драко покачал головой, отказываясь говорить. Не потому что собирался кого-то выгораживать или прикрывать. Потому что это знание сделало бы ей только больнее.
— Отвечай! — голая решимость.
— Нарцисса, — сдался Драко. В этой битве у него не было сил защищаться. — Блейз, потом Тео. Директор.
Теперь всё медленно начинало обретать смысл. Все странные, как казалось тогда, эпизоды и фразы. Гермиона просто не знала, что была игрушкой в чужих руках.
— Убирайся, — мрачно заявила она, прикрывая глаза и отсчитывая до десяти. — Пошёл вон! Выметайся! Никогда, я никогда не хочу тебя больше видеть!
Драко болезненно сжал палочку в руках. Ему хотелось подойти ближе, наплевав на всё. Хотелось обнять её и прижать к себе, чтобы успокоить. Заверить, что всё наладится, что
они ещё не погибли. Но, кажется, Гермиона уже несла цветы на могилу.
— Я не прощу тебя, слышишь? Я никогда… — сердце не выдержало, и Гермиона наконец разразилась рыданьями, громко глотая воздух в приступах истерики. Она не видела Драко за мутной пеленой, но даже так его образ ощущался выстрелами в грудь. — Не смогу, ни за что не смогу простить тебя. Ты умер для меня, Драко Малфой! Проваливай!
Малфой дал себе секунду, чтобы не развалиться на части, когда сделает шаг. Затем механическими движениями направился к выходу, сворачивая в сторону комнаты с главным камином.
Всю дорогу в спину хлестали звуки её плача, раздирая кожу, подобно ударам хлыста. Если бы можно было окунуться в кислоту и выжечь из себя всё это, то Драко бы согласился.
Почти сразу же поместье Блэквеллов наполнилось аврорами под предводительством Минервы Макгонагалл. Гермиона же отмахнулась ото всех, пока её останки медленно плелись в сторону спальни, чтобы лечь на кровать и поскорее умереть.
Алио мовери определённо сработал.
То, что было между Драко и Гермионой, приняло
иной ход.
