***
«Ты всё ещё слышишь меня?» — таков был первый вопрос Хеймитча, когда она с остальными вернулась в Дистрикт-13 и когда утихли похвалы их находчивости. Китнисс подавила в себе желание вздрогнуть и так же мысленно ответила: «Да». Эта внезапно приобретённая способность всё так же плохо укладывалась в голове и не поддавалась осмыслению, однако Китнисс решила отложить панику. У неё было полно других первоочередных дел, а выяснение природы и причины возникновения мистической связи вполне можно было отложить. Снова. — Китнисс, можно тебя на пару слов? — нарушил её планы Хеймитч новым вопросом — впрочем, гораздо больше в нём было интонации утвердительной, — который прозвучал уже вслух. В качестве согласия она без ненужных слов кивнула и направилась к выходу из зала, где прошло их кратковременное собрание. Китнисс думала, что Хеймитч собирался поговорить с ней с глазу на глаз, а потому двинулась в сторону жилого отсека. Но он остановил её, окликнув, и велел идти за ним. В этой части Тринадцатого она ещё не бывала и даже не думала о её существовании. Несколько достаточно запутанных коридоров вывели их к огромному залу с неярким светом. Китнисс овладело удивление, когда она обнаружила, что стеллажи, заполнившие всё помещение, доверху были забиты книгами разной степени старости. — Что мы здесь делаем? — всё-таки не выдержала Китнисс, когда пошла седьмая минута молчаливого копания Хеймитча в рядах литературы. — Ты — стоишь и ждёшь, пока я ищу нужную информацию, — бросил он, перекрывая звуком голоса шуршание страниц. — Желательно молча. — Ладно, — сделала одолжение себе под нос Китнисс, вняв далеко не благодушному настроению ментора. В мыслях крутилось стремление узнать, откуда ему было известно местоположение архива и сам факт его существования, а также то, кто из руководства Дистрикта дозволил посещение данного места, однако рисковать нарваться на грубость Китнисс не стала. Вместо этого она решила осмотреться, медленно проходя меж стеллажей и бегло прочитывая названия книг. Она успела пройти десять рядов, прежде чем каким-то невообразимым образом — Китнисс полагала, что вмешался закон Мёрфи, — наткнулась на Хеймитча. При одном взгляде на раскрытый фолиант в его руках у неё внутри поднялось крайне нехорошее предчувствие, ожидание какой-то неизбежной неприятности. — Ну, солнышко, смотри, — указал ей Хеймитч на нужный раздел, отдавая книгу. Она пробежала глазами по строчкам и поняла, что общий смысл ускользает от неё. Тогда Китнисс перечитала ещё дважды, чтобы уяснить основную мысль: её настигло проклятие соулмейтов. — Что это значит? — требовательно вопросила она, поднимая глаза от текста. Понятия «соулмейты», «связаны» и «любовь» плохо состыковывались друг с другом в её восприятии, особенно в отношении того, что произошло с ней и с Хеймитчем. — Я думаю, ты уже сама всё поняла, дорогая, — он попытался увильнуть от прямого ответа, но она не позволила. — Нет, не поняла и отказываюсь это делать, — на порядок злее произнесла Китнисс, резко захлопнув книгу. — Ты же не можешь на самом деле верить в этот бред, написанный в глупом древнем талмуде! Она ждала — о, как она ждала — опровержения, заверения в том, что бредни неизвестного автора книжонки окажутся вымыслом, о чём ей сейчас же сообщит Хеймитч. Однако почему-то он этого не делал, и по мере того, как накалялась тишина между ними, в Китнисс медленно закипал гнев. — Боюсь, что поверить придётся, солнышко, — аккуратно начал Хеймитч, забирая из её рук тяжёлую книгу, которую при желании Китнисс могла превратить в оружие. — Я сам тому не рад, но другого объяснения не вижу. — Тогда сходи ко врачу и проверь зрение, — прорычала Китнисс. Как только она признает правоту старинной легенды, она признает и ещё кое-что — своё бессилие. А этого допустить она никак не могла. — Китнисс, взгляни фактам в лицо, — воззвал к её разумной части Хеймитч, — то, что мы теперь можем ментально общаться, явно ненормально. В нашем мире нет волшебства, на которое можно всё списать, зато случаи проявления связи родственных душ точно зафиксированы, пусть и малочисленны. — Нет, — она помотала головой, закрываясь руками, — нет, нет и нет! Я не верю, я отказываюсь. Я не хочу! — на высокой ноте её голос оборвался, и продолжила она уже шёпотом: — Пожалуйста, Хеймитч, скажи мне, что эту чёртову связь можно разорвать, — взмолилась Китнисс, плохо контролируя себя. — Это не любовь, мы же не… Китнисс прервалась, не договорив. Она была близка к состоянию нервной дрожи; её ярое отрицание, неприятие и страх потерять контроль над своей жизнью привели к перенапряжению, и она опасалась, как бы всё не переросло в полноценную истерику. — Ты права, солнышко, ты абсолютно права, — поддержал её Хеймитч, стараясь таким образом уменьшить её паническое настроение. — Мы найдём выход. Я обещаю. — Х-хорошо, — выдохнула Китнисс. Лжи в его обещании не чувствовалось, и потому она решила, что в этом Хеймитчу можно довериться.***
Они исследовали, казалось, каждый дюйм архива Дистрикта-13 и каждую строчку доступной литературы, вызывая непонимание и косые взгляды окружающих. Ей пришлось сказать Гейлу, что кое-кто из руководства Тринадцатого хотел, чтобы она ознакомилась с историческими хрониками, вдохновилась для новых идей во имя свершения революции. Для того, чтобы реагировать на подозрения всех остальных, в характерах Китнисс и Хеймитча было достаточно независимости — потому чужие домыслы они игнорировали. Китнисс мало волновало то, чем Хеймитч объяснял Койн их интерес к архиву, — главным для неё стало нахождение ответа на свой вопрос. В процессе она пришла к выводу, что некоторое время их связь можно использовать, и данное резюме не вызвало протеста у Хеймитча. Неожиданно они нашли идеальный способ переговоров, но договорились, что не будут им злоупотреблять. Благодаря этому их понимание друг друга возросло ещё больше, командная работоспособность усилилась, а количество пререканий начало снижаться. Однако то была положительная сторона объявившейся связи соулмейтов. Кроме неё, была и другая — та, в наличии которой Китнисс не призналась бы и на пытке; та, которую она упорно не замечала, и та, что была способна разрушить всё. С колоссальным внутренним недоверием Китнисс заметила за собой, что связь заставляет её искать общества Хеймитча, проводить с ним больше времени. Пока что её мозг управлял ситуацией, и Китнисс могла подавить все неуместные и отрицаемые её разумом порывы. Но она не могла предсказать того, что произойдёт, если они затянут с обрывом этой цепи соулмейтов. А через полмесяца поисков, когда они оба уже почти отчаялись, им на глаза попалось возможное решение. Кажется, они нашли способ разорвать соединившие их оковы. — Уверена, что хочешь сделать это? — поинтересовался Хеймитч, когда Китнисс закончила переписывать ритуал и отложила книгу. — Планируешь меня отговорить? — ровно спросила она в ответ, не желая долго гадать над мотивами его вопроса. — Или проникся сказкой о родственных душах? — Как будто ты меня часто слушаешь, — усмехнулся Хеймитч. — Изредка, — не сдалась Китнисс, хотя понимала его правоту. Последовавшее кратковременное молчание она посвятила разглядыванию стола, за которым они сидели, — не знала, что ещё может произнести в данном случае. Всё, что хотела, она уже сказала, а все её чувства, смутные ощущения и скрываемые даже от самой себя мысли не имели значения. Да и не умела она никогда выражать их. — Соулмейты — явление редкое, — наконец продолжил говорить Хеймитч, — их отмечает сама судьба. Я буду последним, кто станет тебя отговаривать, но тем не менее я был обязан спросить. Обратной дороги не будет. На секунду она позволила себе представить, допустила мысль о том, что они оставят всё как есть. Что они так и будут связанными мирозданием, сохранят свою мистическую связь, что когда-то потом смогут читать мысли друг друга и слышать другого на любом расстоянии… …Но она потеряет свою свободу. Быть связанной — участь не для Китнисс Эвердин, не для Сойки-пересмешницы. Не для девушки, в которую был влюблён Пит и которая хотела попробовать полюбить его в ответ. Он этого заслуживал. В конце концов, она была ему обязана. По доброй воле Китнисс бы не выбрала перемены — ей была нужна стабильность. Более того, она хотела её получить. Оказаться в вулкане чувств, эмоций и чего-то неизведанного, что сама судьба клянётся превратить в любовь, — прямая противоположность безопасности, неизведанная тропа, где Китнисс боялась находиться. И потому она проговорила, отрезая себе путь к отступлению: — Я хорошо всё обдумала, Хеймитч.***
Они провели обряд расторжения связи соулмейтов после победы в революции. Самое последнее и самое главное, за что Китнисс была готова благодарить эту связь вечно, — спасение Прим. С помощью Хеймитча она смогла вовремя остановить сестру, что сохранило ей жизнь и не дало погибнуть в жестоком гамбите Койн. Тем не менее Китнисс не стала пересматривать своё решение и принимать возможность оставить оковы соулмейтов. До казни Сноу ещё оставалось время, и она не видела шанса лучше, чтобы порвать сковавшую её связь. Она ни о чём не жалела (запретила себе даже тень мысли об этом). Ни тогда, когда делала надрез на своей ладони и сцепляла свою руку с ладонью Хеймитча; ни тогда, когда воспроизводила текст, старательно следуя записям из книги из архива Тринадцатого. Отблеск сожаления, мелькнувший сразу после завершения таинства, о том, что больше она не чувствует ставшего привычным присутствия Хеймитча в своей голове, она молниеносно задушила на корню. Вот только, убивая Койн, получая диагноз — клеймо — психически нестабильной и «заключение» в Двенадцатом в наказание, она уже ощущала странную, пугающую и холодную пустоту внутри. И эту пропасть, день ото дня увеличивающуюся, был не в силах заполнить даже Пит. Наверное, она действительно была сама виновата в том, что у них в итоге ничего не вышло. Она поступила так, как была должна. Они не любили друг друга. Дороги назад не существует, а все мосты сожжены дотла. Все эти истины Китнисс втолковывала себе каждый раз, каждый день, в который ощущала себя опустошённой, — и всё меньше в них верила. Подумать только, она помогла выиграть революцию, сохранила жизнь своим друзьям и сестре — но никогда ещё не чувствовала себя более сломанной. То, что должно было принести ей свободу, навеки лишило Китнисс её. И она училась жить с этой пустотой, с внутренним выгоранием и фантомной болью, стиснув зубы и мысленно вырезая на сердце текст: «Я всё сделала правильно».