Пеплом по стеклу

Возможно, у неё было катастрофически мало прав. Это суждение периодически всплывало в голове Китнисс, когда в редкие минуты раздумий о своём поведении она понимала: она никто ему — не дочь, не племянница, не младшая сестра; не жена, не любимая и даже не любовница. И, наверное, слово «возможно» следовало исключить даже из собственных мыслей. Друг? Это определение, несомненно, находилось ближе к истине, но одновременно с тем — чрезвычайно далеко. Для дружбы они, по её мнению, слишком часто ссорились, испытывали друг к другу раздражение, а порой Китнисс даже казалось, что она ненавидит его. Однако они никогда не были врагами. Объективная реальность горчила на языке и оставляла после себя тягостное послевкусие. Она была его трибутом, а он — её ментором, и это был единственный вид отношений, который официально связывал их. У Китнисс не было права чего-либо требовать, ставить свои условия, врываться в чужой дом и плевать на любую почтительность, налагаемую возрастом и статусом. И она определённо не должна была испытывать такое внутреннее удовлетворение, когда Хеймитч снова и снова выбирал её, и вместе с этим — недовольство: частичное игнорирование им её ультиматумов выводило из себя. Хеймитч не останавливал её — вернее, не так, как был обязан. Подсознательно они оба знали, что их общая привычка действовать друг другу на нервы — не более чем маска, без которой вскоре станет скучно. Китнисс чувствовала, что с его стороны ей выделена почти что вседозволенность, и потому не боялась возможных последствий — они никогда не настигали её. Но отсутствие прав, законных притязаний, исподволь угнетало её, доводя до скрытой злости. Его внимание должно было принадлежать ей, его цели — связаны с ней одной. И пусть пока что природа этой потребности была скрыта от Китнисс, она верила и не подвергала сомнению постулат: Хеймитч нужен ей.

***

Возможно, у Эффи Тринкет было больше прав: они давно были знакомы, общались дольше и, казалось, даже взаимодействовали больше. Китнисс не осознавала, что ей необходимо владеть всеми сферами прав, относящимися к Хеймитчу, до тех пор, пока не заметила, насколько этот факт вымораживал её. Радость от того, что Эффи никогда не удастся достичь того уровня понимания, практически зеркального совпадения работы мозга, который был у самой Китнисс с Хеймитчем, могла бы отравить её кровь — вместо этого она воспринималась целебным бальзамом, дарующим внутреннее тепло. Прошлое не беспокоило Китнисс — в конце концов, оно давным-давно ушло, почти забылось (по крайней мере, она надеялась и была готова приложить все усилия), истлело, оставив после себя лишь пепел. В настоящем же Китнисс была одна и собиралась править в нём вечно. И уж конечно, она не была тёмной, не желала своим товарищам зла и не клеймила проклятиями в спину — но еле удержалась от бездействия тогда, когда новая власть Панема, ещё послушная в тот момент президенту Койн, чуть не осудила мисс Тринкет. Безосновательная ревность — на которую у неё всё ещё не было прав — вызывала лёгкое жжение, однако из битвы с ней Китнисс вышла победительницей. Она не считала себя жадной, но была собственницей. К тому же Гейл как-никак сделал верный вывод когда-то: Китнисс всегда выбирала того, без кого не сможет выжить. Не её вина, что всё её существо решило отдать эту роль Хеймитчу. И теперь Китнисс планировала получить его целиком в своё безоговорочное владение. Она не любила Гейла (кроме, конечно, любви дружеской, братской). Она кратковременно была влюблена в Пита (что, к их общему облегчению, закончилось после его пленения Капитолием). Китнисс совершенно ясно знала, что со всей своей целеустремлённостью, с жаром и настойчивостью собиралась добиться законного комплекса прав на Хеймитча.

***

Пять лет спустя совершенно случайным образом она приобрела ещё одно веское доказательство их схожести: Китнисс узнала, что Хеймитч, ведя постоянную борьбу с собой и подавляя всё отрицанием, отчасти чувствовал то же самое — эту невероятную тягу, невообразимое притяжение к ней. Быть осведомлённой о его ощущениях было приятно, но уже не настолько важно для Китнисс, как могло бы тогда. В их общем доме, с его кольцом на безымянном пальце, оформленными документами, проведённым обрядом с тостом и с новой фамилией Китнисс наконец чувствовала, что получила все виды прав.