Пеплом по стеклу

Идёт последняя неделя перед Семьдесят пятыми Играми, и у Элоры много клиентов. Бар, где она работает, находится ближе к окраине Капитолия, чем к центру, но местоположение ничуть не мешает потоку людей посещать его, и близость Игр только больше способствует увеличению выручки. В этом году особые Игры — Квартальная бойня, событие, которое происходит всего лишь раз в двадцать пять лет. А ещё этот год — первый, когда менторствуют небезызвестные Китнисс Эвердин и Пит Мелларк, победители прошлых Игр. Элора не может сдержаться и фыркает каждый раз, глядя по телевизору на личных шутов президента Сноу. Шутят, смеются, улыбаются, демонстрируют всей стране свою крепкую любовь — Элору тошнит, если честно. И от Игр, и от сладкой парочки, и от их пафосной свадьбы, которую этим вечером показывают в прямом эфире — особый подарок всем жителям Панема. Но, конечно, всё это не её дело. Элоре-то по большому счёту всё равно. Она же простой бармен в не самой лучшей забегаловке Капитолия, и на жизнь далёких звёзд Панема ей должно быть плевать. Элора встряхивает короткими светлыми волосами и возвращается к протиранию стаканов. Основная волна клиентов испаряется под утро, и, кроме Элоры и уставшего охранника, в баре остаётся один посетитель — мирно спящий за дальним столиком Туллий, их постоянный гость. До официального закрытия ещё сорок минут, и она позволяет Туллию спать дальше. По телевизору, к счастью, перестали крутить кадры с бракосочетания Китнисс и Пита, и теперь Элора пялится в какой-то тупой концерт в честь того, что Эвердин стала Мелларк и будущих Игр, когда слышит, что входная дверь открывается. Она, вообще-то, не ждёт новых посетителей, но не удивляется: охочие до выпивки вряд ли переведутся. — Чёрт, надо было звать журналистов, — себе под нос ругается Элора, когда видит, кто забрёл в её бар. — Могла бы выторговать полугодовой оклад за эксклюзив. — Абсент, — с ходу заявляет Хеймитч Эбернети, не замечая её бормотания, и громко хлопает ладонью по стойке, отчего Туллий даже вздрагивает во сне, но не просыпается. — Тебе разве уже не хватит? — Элора хмыкает, отмечая, что гость её пьяней вина, но всё-таки достаёт бутылку. — Тоже учить жизни меня собираешься? — как ни странно, слова ментора Китнисс и Пита она разбирает все. — Ещё чего, — поджимает губы, пока наливает напиток и кладёт кубик сахара на специальную ложку поверх бокала. — Я деньги не за психологическую помощь получаю, — договорив и закончив лить холодную воду через сахар, отдаёт абсент заказчику. Хеймитч забирает бокал с мутно-зелёным пойлом и пьёт, даже не морщась. Элора уговаривает себя отвернуться к очередному идиотскому шоу по телевизору, но не может этого сделать, словно её тело подстроило ей пытку трёх «с»: стой, смотри, страдай. — Ну и каково это? — осушив бокал, спрашивает Хеймитч. — Что? — она в непонимании вздёргивает бровь. — Работать в баре, — он обводит рукой пространство и указывает на неё: — Быть блондинкой с безупречным капитолийским акцентом. Наплевать на всех, кому дорогá, и на Панем. Делать вид, что всегда была такой. — Не понимаю, о чём ты, — холодно чеканит Элора. — Всё ты понимаешь, Китнисс, — усталый голос Хеймитча звучит чересчур трезво. — Кончай этот спектакль. Неужели не надоело притворяться? — Перепил, вот и мерещится всякое, — резюмирует Элора и ищет глазами охранника. Ничего страшного, если они закроются чуть пораньше — зато скандала избегут. — Нет, солнышко, я абсолютно уверен. Хеймитч хватает её за запястье, когда она идёт мимо разбудить Туллия, и от неожиданности и испуга Элора автоматически перехватывает контроль и заламывает чужую руку. Несколько секунд глупо моргает, осознавая положение, и ослабляет хватку. Отступает. — Мой рабочий день закончится через… — она проверяет часы на стене и продолжает: — Через пятнадцать минут. Можешь подождать, если хочешь. И Элора на самом деле не знает, чего сама желает больше: чтобы экс-ментор экс несчастных влюблённых ушёл и больше никогда не появлялся в её жизни или чтобы дождался. Она расталкивает Туллия и объявляет, что бесплатная ночлежка закрывается; выключает телевизор, закрывает кассу, собирает вещи и говорит охраннику, что идёт домой — её-то время работы, в отличие от его, подошло к концу, а этому бедняге ещё долго сидеть и ждать сменщика. Хеймитч выходит из бара с ней. Всё же не ушёл, и теперь по улицам столичной глуши они плетутся вместе. Элора щурится на солнце. А что ещё ей остаётся делать? В голове мыслей о том, как выходить из сложившейся ситуации, — ровным счётом ни одной. — Уверен, что за тобой не следят? — спрашивает она, пока они пробираются сквозь старый полузаброшенный квартал. Элора долго удивлялась, когда узнала, что даже в Капитолии есть подобные места. — Кому я сейчас нужен, — усмехается Хеймитч и добавляет: — Все свято убеждены, что меня сразило пьянство и я валяюсь в ближайшей подворотне. — А с чего решил, что я Китнисс? — Элора приводит их в пустой парк, который время явно не щадило. Вокруг нет ни души, и она не боится говорить открыто. — Не знаю, — выдаёт Хеймитч и усаживается на шаткую скамейку, — может, сердце подсказало. В глаза глянул — и понял: ты. — Очень смешно, — Элора хмурится, но опускается рядом, игнорируя мысль о том, что скамейка не выглядит надёжной и они вполне могут упасть. — Кто сказал, что я смеюсь? — задаёт вопрос Хеймитч, а потом долго молчит. Ей кажется, что в начале их встречи он был намного пьянее. — Ты даже не представляешь, как нелегко было осознавать, что в один день той Китнисс, которую я знал, не стало, а вместо неё появился кто-то другой. — И при чём здесь я? — осведомляется Элора, но он не отзывается. — Как нашёл меня? — снова интересуется она, давя порыв расспросить обо всём, что происходило за прошедший год. — Ноги сами привели, — Хеймитч ухмыляется, но она готова ставить недельный заработок: ему не весело. — Знаешь, все эти дети-трибуты, скорые Игры, эта свадьба… — он закрывает глаза и втягивает летний воздух. — Бесит? — предполагает Элора. — Давит, — опровергает он и поднимает веки. — Хотелось хоть куда-нибудь сбежать. Имею право, в конце концов, — там аж два новых ментора и Эффи. — И Эффи, — она вторит бездумно. — Шёл бесцельно, куда глаза глядят, вот и вышел к какому-то захудалому бару, — рассказывает Хеймитч, вызывая её слабый протест — нормальный у них бар. — А наткнулся на тебя. Между ними снова повисает тишина, и Элора изучает профиль соседа по скамейке. Следы усталости там совершенно явны, да и весь Хеймитч будто придавлен тяжким грузом. Она его даже жалеет немного. — Знаешь, Китнисс, ты можешь изменить цвет волос, причёску, имя и место жительства, даже голос и черты лица, — Хеймитч берёт паузу, и Элора с любопытством гадает про себя, как он закончит фразу. — Но тебя выдают жесты, мимика и глаза. Те самые серые глаза жительницы Шлака. «Которые будто являются отражением твоих», — с неудовольствием думает она, но не озвучивает мысль. — И я верю, что настоящая Китнисс Эвердин ещё жива, ты всё ещё жива, — Элоре чудится, что взгляд его подёргивается дымкой безумия. — Живёшь чужой жизнью, делаешь вид, что довольна этим. Но ты можешь вернуться со мной и изменить всё! — горячие заверения Хеймитча никак её не трогают. По крайней мере, она старательно внушает себе это. — Китнисс Эвердин — теперь уже Мелларк — действительно всё ещё жива. Ты же был на её свадьбе сегодня, — медленно тянет Элора. — Но я не она. Меня зовут Элора Кейн. Я простой бармен, сирота, я никогда не участвовала в Играх, — за прошедший год у неё внутри отболело всё, и сейчас эти слова даются почти легко. — Ночные кошмары ты кормишь этими же дерьмовыми оправданиями? — он вскрывает рану, но она не показывает, что её это задевает. — Тáк ты заглушаешь воспоминания о Прим, о матери, о Гейле и Пите? Воспоминания обычно приходят ночью, но она гонит их, запечатывая в самые тёмные глубины разума. Тогда с неё слетает маска, и она предстаёт перед самой собой той, кем поклялась никогда не быть, — Китнисс, будь она проклята, Эвердин. Мозгоправ, выделенный ей президентом, считает, что она должна пройти через это. Элора не думает, что столкновение с изломанной, разрушенной и бьющейся в агонии Китнисс, запертой внутри неё, — благо. — Сноу заключил со мной сделку, — выдыхает она, борясь с очередным приступом — прошлое наступает на пятки и норовит сжечь её в своём адском пламени, как поступила сама Элора со своей предыдущей личностью. — Он знал, что я не смогу играть в любовь вечно, он мне не верил. — Я предлагаю вам исчезнуть, мисс Эвердин, — до этого Китнисс не знала, что змеи умеют улыбаться. — Мои люди поработают с вашей внешностью, и вы спокойно станете жить в Капитолии. Никто вас не тронет. — А что взамен? — она дерзко приподняла подбородок, не заботясь о том, что может потерять. — Ваше место займёт двойник. Мы нашли девушку, похожую на вас, и с помощью небольших манипуляций мы сможем представить Панему новую Китнисс, — Сноу фактически диктовал ей свою волю. — Вы, однако, никогда не увидите свою семью. — Но они будут в безопасности? — уточнила Китнисс, заталкивая гордость куда подальше. Президент кивнул. — Моя семья, семьи Пита и Гейла должны быть в безопасности, никто из них не должен участвовать в Играх. — Вы смеете ставить мне условия, мисс Эвердин? — спросил Сноу с угрозой. — Думаю, в ваших интересах сделать так, чтобы я исчезла, — пожала плечами Китнисс. — Я не прошу о многом — только о том, чтобы они жили. И не трогайте Хеймитча, — напоследок прибавила она. — Оцените мою доброту, мисс Эвердин. Гораздо проще мне было бы убить вас. — Прим, мама и многие другие — ты в том числе — живы до тех пор, пока я выполняю условия нашего договора, — отстранённо произносит Элора. — Ты можешь сбежать, Китнисс, — её раздражает, что Хеймитч называет её старым именем. — Вместе с Дистриктом-13 мы могли бы устроить революцию, сорвать эти Игры. Слова Хеймитча лишь на миг пробуждают в ней прежний огонь, который очень быстро затухает. В ней нет интереса к существованию Тринадцатого. — Я не буду рисковать жизнями близких, — отказывается Элора. — Я пережила слишком много изменений и привыкла к новой себе. Меня устраивает моя жизнь, даже если ты считаешь её чужой. — А как же Панем, а, солнышко? — Хеймитч предпринимает новую попытку достучаться до неё. — Как же все те люди, которые страдают от Игр и режима Сноу? — Прости, Хеймитч, но у тебя не выйдет переложить ответственность за весь мир на мои плечи. Я всегда была простой девчонкой из Шлака, которая старалась выжить. Участие в политических играх и вершение чужих судеб — не мой удел, — жёстко проговаривает она. — И что, так просто всё оставишь? — кажется, Хеймитч не способен принять этот факт. — На чай не приглашаю, извини, — Элора разводит руками и поднимается со скамейки. — Очень уж ты известная личность. Заметная. А мне запрещено встречаться с тобой. Но, если ты когда-нибудь перестанешь быть Хеймитчем, — вдруг, не подумав, бросает она неосторожную фразу, — буду рада видеть тебя. И она уходит вперёд, в который раз растаптывая сидящую под кожей Китнисс Эвердин.

***

Проходит ещё год, Элора следит за новостями, но никакой революции, естественно, не происходит. Президент Сноу умирает от давней болезни, Китнисс и Пит становятся родителями и воспитывают первого ребёнка, к величайшему счастью всего Панема. Власть попадает в руки какого-то надутого капитолийца по имени Плутарх, но существенных изменений пока что нет. Элора испытывает шок, когда по телевизору сообщают о смерти Хеймитча Эбернети, но не успевает расстроиться: сосед, которого зовут Дэмиен, появляется раньше. У него коротко острижены тёмные волосы, чуть другие черты лица, он борется с алкоголизмом, но серая радужка не меняется, и Элора наконец понимает, о чём он говорил больше года назад. Всё кажется естественным, когда они сближаются и съезжаются, меняя свои квартиры на небольшой дом в одном из тихих районов столицы. Элора спрашивает, откуда у них на деньги на это, и Дэмиен говорит, что это прощальный подарок одного из доброжелателей. По ночам она предлагает ему держать её руку вместо рукояти ножа — в итоге его бессменное оружие переходит в один из ящиков прикроватной тумбочки. Кошмары Элоры не проходят полностью, но со временем ослабевают. Ещё через пару лет у них рождается девочка. В Капитолии мода на имена Дистриктов, и свою дочь они называют Артемизией. Иногда Элора пишет песни (её врач говорит, что это полезно), когда не может сдержать эмоций и они сами собой выплёскиваются в текст на бумагу. Её музыку слушают многие, но никто не знает таинственного автора произведений. В баре, который свёл её с мужем, Элора уже давно не работает. Дэмиен становится владельцем винокурни в промышленном районе Капитолия — это единственный доступный способ взаимодействия с алкоголем после того, как он завязал с выпивкой. В свои четыре Артемизия уверена, что её тёмные волосы — папино наследство, а не мамино, и Элора не собирается разубеждать её в этом. Она знает, что Дэмиен тоже не станет раскрывать дочери все карты без её ведома. Ещё одна черта, доставшаяся Артемизии, — серые глаза, и в данном случае нет смысла гадать, чьи гены повлияли. Элора не строит иллюзий: её жизнь неидеальна — но она искренне считает, что это один из лучших возможных вариантов. Она любит мужа так же сильно, как он её. Элора знает, что ни Артемизии, ни их с Дэмиеном будущему сыну никогда не придётся участвовать в Играх. Этого достаточно, чтобы быть счастливой. Она не следит за Китнисс Мелларк: какое ей дело до чужой жизни?