Помнишь, КАК ты был одет?
Тяжёлое дыхание и сдавленные всхлипы нарушают тишину и тут же впитываются в стены, исчезают, будто бы их и не было; за ними следуют новые, всё чаще и всё безудержней, полные удушающей боли: почти что безмолвный плач переходит в негромкие рыдания и юноша в бессилии падает на пол, сильно сжимает волосы и жмурится. Хочется кричать и бить кулачками по полу от разрывающего страха и боли, от бессилия, но выходит только судорожно втягивать носом воздух и прижимать коленки к груди. Задыхаясь на холодном полу, в полном одиночестве, хочется попросту исчезнуть, уснуть и больше никогда не проснуться, лишь бы не чувствовать эту адскую боль, что выворачивает всё нутро наизнанку.Не стесняйся, нас все равно не услышат
— Этого не могло произойти... — полушепотом произносит Юджин, не моргая глядя в одну точку на стене. — Он.. он не мог... — голос звучит тонко и глухо, то отчётливо, то превращаясь в непонятные звуки. — Я ведь ничего такого не делал... — резкий вдох: плечи вздрагивают, вздымается и опадает тяжелая грудная клетка, а за ним следует дрожащий, сдавленный выдох: — Не могло. Юджин не знает, сколько проходит времени, прежде чем он находит в себе силы подняться на ноги и направиться в комнату. Дверь открывается беззвучно; подросток неподвижно стоит на месте, отрешённо оглядывая помещение и не осмеливаясь переступить порог комнаты, словно боясь оставить в ней после себя грязные следы, нарушить покой этих четырех стен своим присутствием. Но вот он входит в комнату, оставляет сумку на стуле и направляется к шкафу за вещами; взгляд цепляется за собственное отражение в зеркале и подросток замирает, пристально оглядывая себя с головы до ног.Ты же понимаешь, что одет вызывающе?
Губы сжимаются в тонкую линию и сам парень напрягается всем телом – по спине проходит липкая, пробирающая до самих костей дрожь: она оставляет за собой ощущение грязи на теле и под кожей, от которой хочется незамедлительно избавиться. Стиснув зубы, юноша открывает дверцы шкафа и нервными движениями достает широкие штаны и толстовку тёмных цветов, прихватив ещё парочку вещей, направляется в ванную, где всю одежду, что была на нем, кидает куда-то в угол и залезает в наполненную теплой водой ванну. Натирая кожу до красных пятен, всё не может избавиться от омерзительной грязи, что будто бы въелась в тело. Когда это начинает доставлять дискомфорт, юноша отбрасывает эту бесполезную затею и давит на глаза до ярких звёздочек, делает глубокие вдохи снова и снова, в надежде почувствовать себя лучше. Прежде чем вылезти, задерживает дыхание и с головой погружается в воду на столько, на сколько хватает кислорода.Сопротивляйся сколько хочешь
Тёмные, уродливые шрамы, как напоминание о случившемся покоятся на руках и ногах, видеть малейший участок тела невыносимо и поэтому он кутается в мешковатую, скрывающую его тоненький силуэт, одежду. Чувство вины и стыда путаются в клубке прочих эмоций, но ощущаются так остро и так ярко, что возникает желание хоть как-то "заземлиться" с помощью физической боли, вновь оставить болезненные следы, чтобы заглушить внутренний ад. И по началу он всячески противится этому желанию, неторопливо шагая в свою комнату, но в итоге, неожиданно оказавшись на кухне, задерживает взгляд на остро заточенных ножах. Это неправильно... Подобная мысль зависает в сознании лишь до момента, пока в памяти не всплывает этот липкий, мерзкий взгляд карих глаз и последующий хриплый смех с этой отвратительной до тошноты улыбочкой.Громче
Тело словно пронизывают стальные иглы, через которые проходит сильный удар током и парня пробирает до костей: руки сжимаются в кулачки и ногти впиваются в кожу, а взгляд теряется, переполняется чем-то непонятным; комок из горечи, боли и стыда застревает поперек горла и больше походит на острый камень. Разжав правую руку и зажав ладонью рот, бегает измученным взглядом по комнате, стремительно преодолевает расстояние и, схватив дрожащей рукой нож за лезвие, сначала неуверенно сжимает руку в кулак. С каждой секундой в мозг всё отчётливее поступает информация о боли, но подросток упрямо продолжает давить лезвием на ладонь, – всё хочет отделаться от ненавистных воспоминаний, но не получается.Ты же понимаешь, что просто так ничего не бывает?
Прошлое подобно снежному кому становилось всё больше и больше, сметая всё на своём пути – за собой оно оставляло только безмолвное бессилие и сжигающий всё живое, огонь. Оно будто бы выкачивало все силы и оставляло звонкую пустоту, заполнить которую получилось лишь ломающей ребра болью, и эта глупая боль в ладони не сравнится с внутренней агонией. Эта боль пройдет, а нутро будет разбиваться вновь и вновь: будет ломаться, кое-как склеиваться и в итоге разрушаться заново, изо дня в день.Особенно с такими, как ты.
Громкий всхлип и Юджин разжимает ладонь, выпуская из руки нож, что звонко падает на пол; рана кровоточит и капли крови стекают вниз, бесшумно падают на стол и пол, попадают на и без того испачканное лезвие ножа. Судорожно втянув носом воздух, шумно выдыхает и присаживается на корточки, не выдерживая такого груза, с мокрых глаза стекает слеза и мгновенно падает на рану, перемешиваясь с кровью и полностью растворяясь в ней. Просидев так ещё какое-то время, подросток в итоге скрывает все улики своего преступления и, еле поднимая ноги, уходит в свою комнату. Пасмурная погода, темнота и тишина в доме давят и хочется поскорее спрятаться от всего этого под одеялом – зарыться в него, свернуться и уснуть, сбежать от отравляющего чувства одиночества, что склонилось над ним, как палач. Словно единственная и самая верная подруга жизни. Прислушиваясь к собственному сердцебиению, такому медленному и болезненно тихому, юноша вскоре засыпает, проваливается во тьму с желанием больше никогда не открывать глаз. Никогда не вылезать из этой тьмы...***
Покой дома нарушает звон будильника, который заставляет Юджина разлепить тяжёлые веки и выглянуть из одеяла: не приподнимаясь, юноша неохотно тянется рукой к разрывающемуся телефону, хватает его и поспешно отключает будильник. На экране высвечивается время, под которым аккуратными, ровными белыми буквами выведено "Среда", а далее... пропущенные звонки от Люка и Джой, непрочитанные сообщения. Видеть это оказалось трудно и подросток поспешно выключает телефон. Вновь повернувшись к стенке лицом, прячется под одеялом и прижимает коленки к груди. К счастью, этой ночью его не мучили ни кошмары ни сны, но лучше так и не стало. Кажется, даже наоборот хуже: ощущая себя разбитым, задавленным тем самым прошлым, от которого он всё это время прятался, юноша не мог нормально вдохнуть; сохранять спокойствие получалось плохо, а отключить воспоминания попросту невозможно – они накатывали резко, заставали врасплох и душили, душили, душили. Рыдания было невозможно контролировать и казалось, что он вот-вот задохнётся. Страх усиливался, заставлял затыкать уши и насильно вытягивал с уст громкий плач, плечи содрогались и грудь ходила ходуном, глаза покраснели, а лицо опухло от слёз.Расслабься, Юджи~ Ты же любишь своего дядю?
Эта пытка всё не прекращалась, а от мелькающих перед глазами воспоминаний порою появлялось ощущение мужских рук на теле: они плавно очерчивали талию, поглаживали спину и ползли всё ниже к бёдрам. От этого накатывала тошнота, настолько сильная, что парень еле успел добежать до туалета. Тело трясло и будто бы сводило судорогами, ощущалась слабость – отвратительная лёгкость, из-за которой было невозможно нормально стоять на ногах. Умыв лицо прохладной водой, выключает её и вглядывается в черты заплаканного лица; Юджин избегал смотреть в свои глаза, боясь обнаружить там месиво из чувств, разрывающих грудную клетку. — Знаешь, таким как ТЫ здесь не место. Внезапно в измученном сознании всплывает один неприятный инцидент из прошлой школы, что не слабо удивляет подростка. Странно прозвучит, но подобное воспоминание словно глоток свежего воздуха, возможность на время почувствовать себя лучше. Временно скинуть часть груза с плеч. — Зря перестал ходить к мозгоправу, может, вылечился бы? Тогда ему очень сильно досталось – как раз из-за тех самых фотографий, сделанных в день рождения – правда, то, что случилось тогда, сейчас кажется настоящей глупостью, детской шалостью. С опасением заглянув в глаза понимает, что все эти закончившиеся школьные проблемы самая безобидная вещь, что с ним приключилась. Это ничто по сравнению с тем, что случилось три года назад. И лучше уж бы это ничто так и осталось его единственной серьёзной проблемой... Вернувшись в комнату, падает на кровать и вновь накрывается одеялом, но на этот раз не с головой. Взяв телефон в руки, смотрит время и обнаруживает, что уроки уж минут пятнадцать назад как начались, в оповещении красуются новые пропущенные, но уже только от Люка. Точно. Люк. Юджин ведь сказал, что напишет как будет дома, и в итоге ни сообщения ни ответа. Ничего. А из-за того, что он не пришел сегодня в школу, ребята будут волноваться ещё сильнее. «Я не могу... – Юджин отключает телефон и закрывает глаза рукой. – После такого... Не могу.» – выпустив гаджет из рук, прячет лицо в ладонях. Чувство стыда усиливается, мешает дышать и не позволяет допустить даже мысль о встрече с ними. Как он будет смотреть им в глаза? Разве он имеет право общаться с ними? Да и вряд ли они захотят видеть его, если узнают. — Запомни, солнце, идём медленно и с важным видом. — Это делает его особенным. Всё, что он чувствовал сейчас от их слов, – горечь. Такая вязкая, тягучая, яркая, слишком горькая; липнущая к рукам и зубам, вяжущая. Она копилась во рту, а потом медленно стекала в горло, и выплюнуть ее было невозможно, как и смыть с ладоней. Эта горечь пропитала собой сознание, щипала глаза, отчего в их уголках появлялись слёзы. — Но больше всего я рад тому, что вновь могу видеть тебя. — И поверь, ты имеешь на это полное право, как и все люди. — Ты дорог им. Дорог мне. Нет. Он не заслуживает этих слов, не заслуживает их доброты и заботы. Он не заслуживает их. Никогда не заслуживал. Невольно в памяти всплывает разговор с Люком у площадки: спортсмен говорил, что травма не делает каким-то "не таким", но проклятые слова Джека будто бы въелись под корку мозга, отравляли сознание и не позволяли думать иначе.— И запомни, что с нормальными подобное не происходит. Но с тобой, почему-то, произошло...
Больше уснуть не удалось и юноша просто лежал на кровати, то закрывая глаза, то взглядом прожигая дыру в стене. Дождь часто-часто стучал в окно, нарушая царящую в доме тишину, пустую, холодную и болезненную тишину. Эти стены сохранят в тайне ту удушающую агонию, которая так и норовит вновь впиться своими когтями в тонкую шею подростка. От господствующего в душе беспорядка хотелось вновь и вновь наносить себе глубокие порезы, делать хоть что-то, чтобы заглушить внутренний пожар и забыть обо всём снова, но он мог только лежать без сил. Измученный и поломанный. Неправильный. В прихожей послышались голоса родителей и довольно быстро затихли, Юджин судорожно втягивает носом воздух и сжимает в кулачке простынь, закрывает глаза. Тяжелая голова заполняется новыми, пугающими мыслями, но стоит двери открыться, как сознание утихает, позволяя услышать неспешные женские шажки: Кэтрин осторожно присаживается на кровати и едва касается мягких волос сына, опасаясь то ли разбудить, то ли дотронуться. — Мадам Рене звонила. — шепчет женщина, кажется, глядя куда-то вниз. — Я тоже. Я звонила. Но ты не ответил и я испугалась. — Кэтрин произносит каждое словно медленно, выдерживает недолгую паузу между предложениями и к концу ее голос начинает немного дрожать. Словно она догадывается о случившемся или же из-за вечного страха опасливо предполагает это. — Наверное, тебе стало плохо. Но может, это всё игры воспалённого сознания? Может, ему это кажется и он просто бредит? Слышать мамин голос почему-то было трудно и в горле вновь застрял ком; и когда она все же осторожно проводит ладонью по волосам, юноша еле удерживается от предательского, такого детского всхлипа. Кэтрин уходит, оставляя сына один на один с чувством вины. Юджин утирает подступившие слёзы и пытается успокоиться, вновь ощущая в горле горечь. Присев на кровати, рассматривает рану на правой ладони и понимает, что, скорее всего, и здесь останется шрам, потом, чуть отодвинув занавеску, вглядывается в черные, грозные тучи, раздумывая над возникшей мыслью. «Они ведь знают, что произошло... – юноша отпускает занавеску и оглядывает комнату. – И всё это время они пытались защитить меня от этого. Боялись, что всё вновь повторится.» Помучившись сомнениями ещё несколько минут, подросток в итоге выходит из комнаты и неторопливо шагает в сторону гостиной, из которой доносились негромкие голоса родителей. Слабость в теле давала о себе знать, как и пустой желудок, но даже от одной мысли о еде внутри всё выворачивалось наизнанку. Поэтому, игнорируя жалобные завывания живота, покачиваясь и удерживаясь за стену, Юджин медленно шел вперёд. Кэтрин и Тим сидели на диване и что-то обсуждали, но возникшая в дверях скрытая в мешковатой одежде фигурка сына привлекает их внимание: придерживаясь одной рукой за стену и слегка ссутулившись, он смотрит на них затравленно, измученно, будто бы побито, отчего родители теряются и заметно напрягаются. Неотрывно смотрят на сына, ожидая каких-либо слов. Женщина пробегает по парню внимательным взглядом, в попытке отыскать все нужные ответы на вечные параноидальные вопросы, что возникали каждый раз, когда она замечала ухудшенное состояние юноши. — Твоя одежда... — опасливо начинает Кэтрин, напряжённо наблюдая за Юджином. Пытается предугадать его действия и понять, что она в состоянии сделать сейчас. — Вещи грязные. — как-то безэмоционально отрезает подросток, на расстоянии вглядываясь в большие глаза матери. И от этого взгляда, от этого голоса становится не по себе. — Поэтому я их постирал. Кажется, родители понимают, что происходит. Понимают, что это не очередные шутки замученного сознания, а правда. Это происходит здесь и сейчас. Но легче от подобного осознания не становится, наоборот накатывает паника, с которой они пытаются справиться. Стараются взять себя в руки, с ужасом ожидая последующих слов парня. Но, чёрт возьми, это слишком неожиданно... Это не может оказаться правдой. — Мам, — с хрипотцой в голосе зовёт женщину Юджин и сам напрягается, боясь своих вопросов и ответов на них. — Почему я ходил к психологу? — но не успевает Кэтрин даже разомкнуть губ, как парень продолжает: — Со мной что-то не так? — Нет, Юджи, нет... — подобные вопросы застали Кэтрин врасплох и она понятия не имела, что и как говорить в ответ. Она не могла говорить об этом. Она ещё не готова, только не сейчас. И Юджин видит это, видит этот бегающий взгляд, она медлит, не знает, как лучше это объяснить. — Это не так, ты ..нормальный. — Тогда почему? — горечь и неверие пропитали голос, что не укрывается от чуткого слуха матери и она мгновенно поднимает на сына взгляд – видит, как он сутулится сильнее, как приобнимает себя за плечи, в попытке унять неприятные чувства, и облокачивается о стену. — Почему я ходил к нему? Что со мной произошло? Женщина опускает взгляд и поджимает дрожащие губы, в попытке скрыть волнение, страх, но это получается плохо; сцепив руки вместе, поглядывает на мужа и совсем теряется, отчаивается найти другой выход и убежать от неудобного вопроса. Не торопится отвечать, надеясь отмолчаться, но когда Юджин вновь зовёт её, женщина понимает, что ей это не удастся. Устало выдохнув, отвечает, не поднимая глаз: — Ты хотел покончить с собой. — достаточно громко и четко отвечает Кэтрин, несмело поднимая глаза на сына. — Чуть не выпрыгнул из окна. Если бы мы хотя бы на мгновение задержались, то... Говорить дальше женщина не смогла, но этого было и не нужно. Первых слов оказалось достаточно, чтобы глаза Юджина в шоке округлились и он, едва пошатнувшись, посильнее ухватился за стену. Кажется, вместо пола под ногами теперь была земля, которая становилась всё мягче и мягче, грозясь и вовсе пропасть, лишить единственной твердой опоры.Ты хотел покончить с собой
Осознать и принять подобную мысль не получалось. Не хотелось. Какая-то часть его всячески противилась этому, по-детски не понимая такого пугающего желания, но другая молча сжималась, вновь ощущая удушающую боль.Чуть не выпрыгнул из окна
— Почему? — Юджин смотрит на родителей и сжимает руки в кулачки, отвечать они не торопятся и вновь переглядываются, в попытке отыскать друг в друге поддержку. — Если уж я "нормальный", то почему? — Я не думаю, что ты готов знать об этом... — чуть твёрже говорит Кэтрин, но тревога не покидает её серые глаза, взгляд которых ясно даёт понять: "Я не думаю, что готова говорить об этом". И вот она уже встаёт, чтобы прекратить разговор или хотя бы взять паузу, как Юджин останавливает её: — А если я уже знаю? Вопрос. Один единственный вопрос, который заставляет женщину застыть на месте и устремить на юношу внимательный взгляд. — Что? Как... Ты встретил... — женщина запинается, не зная, как продолжить, сжимает и разжимает кулачки. — ...его? И непонятно – то ли она боится произносить имя того человека то ли не знает его. — Кого "его"? Что произошло? — в ответ молчание, женщина сжимает губы в тонкую линию и взгляд становится странным, тяжёлым. На секунду в голове мелькает мысль, что они знают обо всём и подросток делает шаг назад. Нет. Они не могут знать. — В-вы... Вы знали? — вопрос не складывался и озвучить все необходимые слова не получалось, словно что-то мешало этому. Сделав вдох, парень всё же договаривает: — Вы знали, что это был Джек? И в ответ молчание. Но округленные глаза родителей оказываются красноречивее всех возможных слов: их не верящие, переполненные отрицанием взгляды говорят сами за себя – они ничего не знали. Не знали, что это сделал Джек. Лицо матери побледнело и пошатнувшись, она тяжело падает обратно на диван, не в силах выдержать этот груз; отец, кажется, тоже перестает дышать и до этого не проронивший ни слова, окончательно теряет дар речи, только смотрит во все глаза и не может переварить услышанное. И парню показалось, что в этот момент у них внутри что-то оборвалось, окончательно развалилось. И пусть принять это всё так же тяжело, отрицать подобное вечно не получится. Женщина шумно и очень тяжело выдыхает, так, словно до этого не могла вдохнуть или выдохнуть; она давит на грудь и руки её дрожат, сделав такой же громкий вдох, Кэтрин прячет лицо в свободной ладони и судорожно выдыхает, чуть поддается вперёд и сжимает в кулачке ткань одежды. Смотреть на маму Юджин не мог – её разбитый вид лишь усиливал боль и чувство вины, поэтому взгляд скользит в сторону отца. Тим и вовсе не подавал признаков жизни: всё смотрел своим стеклянным взглядом на сына и силился хотя бы осознать открывшуюся правду, уголки губ едва заметно дрожали, а грудь с большим усилием поднималась и опускалась – кажется, лёгкие набились песком, отчего дыхание стало почти что невыполнимой функцией. От подобного легче не было и подросток низко опускает голову, вновь ощущая где-то на затылке сверлящий взгляд надзирателя. Его сильные, огромные руки ложатся на плечи и начинают давить, давить, давить, а после невидимый мучитель и вовсе наваливается всем своим весом и очертания его кажутся до паники знакомыми: длинные мужские руки, скрытые рукавами белой водолазки, знакомые широкие ладони, что душили его ещё вчера… — Неужели... — еле шевелит губами отец и сталкивается с юношеским взглядом – таким напуганным, молящим не говорить дальше, но Тим будто бы смотрит сквозь подростка и не замечает этого. — Это Джек изнасиловал тебя... — Тим, прошу…! — сдавленно и болезненно шепчет Кэтрин, утирая катящиеся крупным помолом слёзы. Дышать всё так же трудно, а от внутреннего пожара хочется выть. ..и это дыхание около уха, этот хриплый голос и отвратительные слова. Вновь чувствуется давка, вдохнуть не получается и перед глазами начинает темнеть, ноги подкашиваются и Юджин падает на пол, как тяжёлый, набитый донельзя мешок. Прежде чем провалиться в небытие, он слышит перепуганный женский крик, который не позволяет расслышать вечно тихий и слабый голос отца: — Юджин!!! — на дрожащих ногах, спотыкаясь на ровном месте, Кэтрин падает на колени возле потерявшего сознание сына и никак не может взять себя в руки. От паники голова раскалывается и она как маленький ребенок только полушепотом повторяет имя подростка, не зная, что делать. Метнув в присевшего рядом мужа потерянный взгляд, хватает его за плечи: — Тим, Тим, что мне делать?! Я совсем не понимаю… я не готова... не сейчас! Почему, Тим? Я не знаю, как мне помочь сыну!! — Кэт. — мужчина прижимает к себе супругу в попытке успокоить, мысленно готовится к сопротивлению, но женщина не предпринимает ни единой попытки высвободиться, лишь часто дышит, сжимая его одежду в кулачках. — Для начала нам нужно прийти в себя. Мы с этим справимся...